Текст книги "Байкальский экспресс"

Автор книги: Г. Касьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Но возможности для побега пока, увы, не было. На платформу то и дело поднимались люди, тревожно переговаривались, курили, искали что-то в сумках и рюкзаках. Под сиденья никто не заглядывал. Все ждали проводника с собакой и врача, и удивлялись, почему их до сих пор нет.

А между тем солнце садилось, воздух густел и предметы понемногу теряли подробности своих очертаний. Я лежал, плавно и бесшумно шевеля конечностями, чтобы не затекли, и придумывал множество способов, как из темницы выбраться на свет божий. Способы ни к чёрту не годились. И

ещё я думал о том, что доблестная наша милиция пока лишь занимает оборону и несёт потери. Инициативой владеют преступники. Почему так?

Тревожно. Кругом тайга и горы; ни тебе патрулей, ни телефона доверия, ни раскрытия по горячим следам...

В таких безрадостных раздумьях прошло немало времени, и вдруг что-то в окружающей атмосфере изменилось. Народ попрыгал с лавок и кинулся к бортам, а потом и вовсе побежал с платформы. Послышались радостные возгласы и я ощутил доносившийся снизу гул и ритмичное постукивание... То прибыла долгожданная дрезина.

Решив воспользоваться подходящим моментом, я жадно припал к щели между досками. И увидел: посреди платформы неподвижно стоит коренастый мужик в камуфляже и с автоматом наизготовку.

Этот живым не выпустит. Я огорчённо улёгся на бок и стал внимательно слушать.

И услышал много интересного.

На дрезину по пути следования, оказывается, было совершено нападение. На подходе к одному из туннелей она попала под перекрестный огонь: кто-то стал палить в лоб со склона горы, в которой был прорезан туннель, и когда дрезина затормозила – в левый бок. Но вот что странно: ни ехавший на ней врач, ни двое охранников, ни проводник собаки, обученной отыскивать мины и фугасы, не пострадали, а вот сама собака была тяжело ранена двумя пулями: одною ей пробили брюшную полость, а другой раздробили кость передней лапы. После этого обстрел дрезины прекратился. Врач железнодорожной больницы, человек неробкого десятка, настоял на продолжении путешествия, и после тщательной разведки дрезина двинулась дальше.

При обсуждении этого эпизода боевой милицейской жизни майор сильно матерился. Омон угрюмо молчал. Следователь Мудраков недоумевал,

почему дрезину послали, не обеспечив её исправной радиосвязью; тогда можно было бы вызвать подмогу. Впрочем, она бы всё равно не успела.

Потом ребята в камуфляже перенесли на платформу пострадавшую собаку,

майор и следователь ушли навестить врача и раненую проводницу, а омон отправился занимать позиции согласно боевого расписания. О том, чтобы послать наряд в дом путевого обходчика, более никто не заикался.

На платформе остались проводник с собакой, лежавшей на подстилке, и один из автоматчиков.

– Надо ему шину вот сюда наложить, – сказал проводник. – Поищи две палки поровнее. Бинт у меня есть.

Автоматчик спустился с платформы и, хрустя галькой, пошёл к кустам. Так, сказал я сам себе: или сейчас, или никогда...

Став на четвереньки, я спиной осторожно поднял крышку, встал и одною ногой переступил наружу. Когда проводник, сидевший рядом с собакой, повернул голову, я, нагнувшись, вытаскивал одну из деревянных реек, на которых лежал.

– Такая пойдёт? – негромко спросил я, показывая её.

Проводник, худощавый солдат, молча глядел не на рейку, а на меня, и в полутьме я видел его широко открытые глаза.

– Надо или не надо? – в нетерпении спросил я. – Здесь ещё одна есть.

– Давай, – наконец, сказал он и протянул руку. – Сойдёт.

Я закрыл сиденье – пусть теперь кто-нибудь докажет, что я был под ним – и, отдав ему рейку, не спеша по ступеням спустился на землю.

Прошёл немного в сторону поезда, который опять был обречён стоять и ждать помощи, и осторожно, цепляясь за редкую траву, спустился к берегу Байкала.

Наконец, свободен...

* * *

Скорее всего, проводник умирающей от ран служебной собаки никому ничего не сказал о фокусе с рейкой. У него от других дел голова пухла. Поэтому погони за мной не было.

Пройдя с километр по берегу, я поднялся наверх. Быстро темнело,

багровый закат уходил за вершины дальних гор. Снизу доносилось мерное шуршание волн, бьющих по розоватой прибрежной гальке. Тоскливо кричала какая-то ночная птица.

Я шёл на запад, держась в тени скал. Иногда присаживался на попадавшиеся в пути каменные глыбы, ещё хранившие тепло солнечного дня. Сидел и думал. Думать сидя было как-то сподручней.

За последние двенадцать часов на моих глазах произошло множество ужасных и во многом непонятных событий. Кто-то запустил их густым косяком. В самый разгар ясного дня по прекрасной Кругобайкалке шёл пассажирский поезд. Вдруг из последнего вагона выпрыгнул на полном ходу юноша в спортивном костюме. Выпрыгнул, перекинулся через перила виадука и спланировал на каменистый берег ручья. И больше не поднялся... Трагедия. Но, говоря откровенно, то была его личная проблема. Захотелось прыгнуть прыгнул. Место для прыжка выбрал сам. Не слишком удачное... Уж кому как повезёт. Но не прошло и пятнадцати минут после этого неожиданного прыжка, как поезд не менее неожиданно остановился сам. Уткнувшись в заминированный туннель. Или незаминированный?... Чёрт его знает. Не в этом суть. А в том, что поезд именно здесь уже ждали вооружённые люди. Возникает вопрос: неужели совпадение таких трёх событий – чистая случайность? Конечно, всё может быть в согласии с теорией вероятностей. Но в согласии с жизнью – вряд ли.

С точки зрения обыкновенного здравого смысла взаимосвязь здесь прослеживается такая: молодой человек выпрыгнул на ходу, убоявшись встречи с теми самыми людьми. Узнал каким-то образом, что поезд могут остановить и выпрыгнул. А вооружённые люди, ворвавшись в остановившийся поезд, принялись искать некую сумку синего цвета. Понятно, почему они занимались этим делом: небось знали, что в ней должна находиться партия наркотиков. Но сумка-то лежала на берегу ручья, рядом с трупом молодого человека. Да вот наркотиков в ней не было... Почему?

Роковая загадка. Впрочем, не единственная.

Люди, напавшие на поезд, действовали быстро и чётко. Но абсолютно непоследовательно. Они увели с собою женщину, проводника последнего вагона, откуда выпрыгнул наркокурьер. Это логично. Скрывшись за выступом скалы чтобы никто не помешал – они тут же стали её допрашивать с применением, как это, м-м... физического воздействия. Вскоре убедились, что она ни фига не знает, но убивать не стали, видимо, посчитав её неопасной. Зачем зря лить кровь? Просто бросили и ушли. И вдруг пару часов спустя решили её шлёпнуть. Как вам это понравится? Их не остановило даже присутствие озлоблённого омона, и в результате они потеряли своего снайпера. Что же произошло в эти пару часов? Да ничего такого, что могло бы повлиять так фатально на изменение решения. Всего-то появилось два новых трупа, и один из них капитан милиции... Нет, это ничего мне сейчас не объясняет.

Я вздохнул, встал со здоровенного камня, рухнувшего с горы, вероятно, ещё в средние века, и побрёл дальше, беспокойно поглядывая по сторонам. Так уж устроены мои мозги – неразгаданные тайны не дают им покоя, вызывают чуть ли не кошмарный зуд внутри организма... Короче,

некий дискомфорт. Поэтому я шёл, спотыкался, но продолжал упорно думать.

Положим, думал я, налётчики как-то узнали – или догадались?

что женщину ведут опознавать сумку, принадлежавшую погибшему. Опасно это для них? Вряд ли. Следственные действия милиции, производимые под тайным визуальным контролем засевших на горах наркобойцов, скорее,

могут только помочь им обнаружить пропавший товар. Какого же чёрта её пытались убить? Что-то тут не так.

Упругая ветка хлестнула меня по лицу. Я тихо, но возмущённо выразился. Во что это я упёрся, потеряв бдительность? Ничего страшного: поперёк моего пути росла черёмуха. Обогнув её, я глянул вперёд... и замер с поднятой ногой.

Впереди на рельсах, метрах в тридцати, копошились неясные силуэты двух или трёх фигур.

Вот идиот, чуть не вляпался... При мысли о том, что сейчас могло быть, по спине моей побежали мурашки.

Я медленно присел и тут увидел на фоне чуть светлого неба... рога. Козёл! Не чёрт же!

– Пош-шёл нах-х! – нервно зашипел я.

Рога дёрнулись и трое представителей козлиного племени кинулись прочь, дробно стуча копытами. Через несколько секунд с горы посыпались мелкие камешки, но на склоне я ничего уже разглядеть не мог.

Дурак! – решительно сказал я сам себе и осторожно пошагал вперёд. Что за идиотская привычка думать где надо и где не надо? А если бы на рельсы вышел погулять лось? У него рога помощней будут. Тогда пришлось бы не козам, а тебе по склону карабкаться.

Больше ни о чём постороннем я, естественно, не думал, а шагал и шагал по тропинке вдоль пути, зорко вглядываясь в окружающую темноту. И через полчаса оказался у знакомого распадка; чуть впереди, у противоположной горы, рычал неугомонный Шарыжалгай.

Облупленные хоромы дореволюционной постройки из пяти комнат с необъятными потолками стояли метрах в ста от путей, окружённые высоким штакетником. Вокруг раскинулись огороды; пятерых детей надо было кормить. Двор и сарай с сеновалом располагались позади дома, там же было высокое крыльцо с навесом. К дому и далее во двор вёл узкий проход, ограждённый с обоих сторон забором, за которым привольно росла картошка. Окна дома были темны.

Минут десять я стоял у скалы, присматриваясь и прислушиваясь. Но не услышал ни одного постороннего звука и не увидел ни одной подозрительной тени. После чего направился к калитке, откинул щеколду и пошёл по проходу к дому. Предвкушая приятный разговор, сытную еду и мягкую постель. Эх! Часа бы четыре поспать по-человечески...

Но до дома не дошёл. Позади кто-то хрустнул галькой. Я оглянулся: в калитке стоял человек с автоматом. Собаки не слышно! – вдруг запоздало пронеслось в моей голове. Я посмотрел вперёд: возле угла дома, замыкая узкий проход, стоял ещё один человек, поигрывая пистолетом.

– Стоять, – сказал человек негромко. – Милиция. Ручки положи за голову.....

* * *

Крутым ребятам попал я в руки. Щёлкнули за спиной наручники на моих кистях и, задрав скованные руки вверх, как на дыбе, повели меня ребята в дом. Я шёл, согнувшись пополам и упираясь глазами в землю, и пытался возмущаться.

– Что у вас за выдумки? – говорил я. – Я же сдался без сопротивления. Чего вы злобствуете?

Но в ответ получил чувствительный пинок по откляченному заду, и замолк.

Поднявшись по ступеням крыльца, мы, сохраняя всё то же положение, ввалились в обширные сени и потом вползли в дверь справа, за которой располагалась летняя кухня или зимняя кладовая – в зависимости от времени года. Там мне позволили, наконец, разогнуться и посадили на стул.

За щербатым столом, на котором хозяйка каждый день что-то резала, чистила и месила, сидел молодой мужчина в форме старшего лейтенанта милиции и стальными сероголубыми глазами смотрел на меня.

– Зачем вам такие строгости? – спросил я вежливо. – Что, без этого никак нельзя?

– Вам известно, что на тридцатом километре уже полсуток стоит поезд с пассажирами? – поинтересовался он, не сводя с меня глаз. – Почему он там стоит, знаете?

– Знаю, – отвечал я угрюмо.

– В районе действует банда, – продолжил он внушительно. – Сам факт, что мы здесь сидим в засаде, говорит о многом. Прочувствуйте это.

Нам даны большие полномочия. Жалобы в такой ситуации бесполезны. И неуместны. Вам ясно?

– Ясно. Как ваша фамилия?

– Старший лейтенант Завалюхин. Всё. Теперь вопросы задаю я.

Я молчал. Да, не всё знает майор Мущепако о том, что делается вокруг. Потому и попал я, как кур, в ощип. Но что, однако, надо этому крутому лейтенанту в доме путевого обходчика? Впрочем, вначале предстояло объяснять, что в этом доме надобно мне.

– Документы, – потребовал крутой лейтенант. – Откуда и куда направлялись?

– Куда направлялся, туда и пришёл, – заявил я солидно. – Я гость в этом доме. Документы лежат в большой сумке, цвет – красный верх, чёрный низ. Сумка лежит в крайней комнате, если из гостиной пройти налево и ещё раз налево.

– Сумка чья?

– Моя.

– Принеси, – сказал старший лейтенант стоявшему позади мощному парню в камуфляжной форме с рябым лицом.

Парень вышел.

– А хозяин дома где? – поинтересовался я.

Старший лейтенант не ответил. Откинувшись на спинку стула, он рассеянно барабанил пальцами по столу и смотрел на дверь.

Принесли сумку. Раскрыли и осмотрели. В ней лежала сменная одежда, детектив Виктора Пронина, запасные носки и удостоверение научного сотрудника, работающего, гм... в одном солидном институте. Старший лейтенант раскрыл удостоверение и, кося в него строгим глазом, спросил:

– Фамилия? Имя-отчество?

Оскорблённым голосом я назвал свои фамилию-имя-отчество. В детей играем...

– Гм... – сказал старший лейтенант, изучая удостоверение. – НИИ СЗФ и Т. Это что такое? НИИ сизифов труд, что ли?

– НИИ солнечно-земной физики и технологий, – прорычал я. – Сизифов труд – это пока у вас.

– Во, бля, даёт, – удивился рябой в камуфляже. Второй, стоявший опершись о косяк двери, не среагировал.

– Ну-ка, ну-ка, – заинтересовался старший лейтенант Завалюхин. Почему это сизифов труд – у нас? Поясни быстренько.

Я опустил голову. Раньше времени выскочило... Впрочем, раньше или позже, но всё равно они вывернут меня наизнанку. Это с гарантией – он уже заговорил со мною на "ты". Для упрощения взаимоотношений.

– Потому что не можете найти то, что ищете, – объявил я.

– Так. А что ищем? Давай договоримся не стесняться. Чего ты губы зажал? Ну?

Я молчал. Разговор мне всё больше не нравился.

– Ага, значит, не договоримся, – подвёл итог старший лейтенант и заговорил осуждающе: – Вот не хочешь человека обижать, а приходится.

Потому что не понимает. И втолковать ему ничего нельзя, он как твердокаменный. От него слова, как горох от бетона, отскакивают. Но способ у нас есть один. Безотказный. Но канительный. Однако мы трудностей не боимся. Верно я говорю? – обратился он к рябому.

– Верно, – подтвердил рябой, – не боимся. Да какие, нах, трудности? Счас пасть ему тряпкой вот этой заткнём и сигаретки закурим. Подпалим немного, он и заговорит.

– Заговорит, – согласился Завалюхин. – Но по закону так нельзя с задержанным. Что делать?

– Товарищ старший лейтенант! – изумился рябой. – Он же ночью к нам пришёл! Откуда мы знаем, у какого костра он подпалился? Обжёгся по своей дури и к нам прибежал: помогите, ребята, говорит...

– Ах, вот как было... У костра, значит. Тогда всё в порядке, – опять легко согласился старший лейтенант. – Запри-ка дверь, Колода. Попробуем.

– Вы бы объяснили толком, что вам от меня надо, – подал, наконец, я голос.

– Во, блин!А я разве не объяснил ему всё толком? – удивился Завалюхин и даже руками развёл. – Я же говорю, с такими – как об бетон горохом. Я тебя сейчас о чём-то спрашивал? – обратился он ко мне.

– Спрашивал. Но ты же сам знаешь, что вы такое ищете.

Завалюхин вдруг выкатил глаза, треснул кулаком об стол и заорал:

– А я тебя спрашиваю, ённать!

Я моргнул.

– Ага. Отвечаю. Партию наркотиков.

– Сразу отвечать надо, а не жевать резину. От кого узнал?

Естественно, пришлось сообщить, что узнал от следователя Мудракова, который работает на тридцатом километре, где стоит сейчас поезд с пассажирами.

Тут возникла пикантная ситуация вследствие заданного коварного вопроса:

– А почему ты ночью сюда присандалил? Где задержался?

Я упёрся глазами в стол и быстро закрутил в голове варианты. Сказать правду – себе хуже будет. Завтра же утром я окажусь в железных лапах майора Мущепако. Соврать – тоже опасно, есть вероятность, что этот бешеный лейтенант кое-что обо мне знает. На кого ещё, если не на меня, поставил он заблаговременно засаду у калитки?

Значит, надо врать, но с осторожностью.

И я начал искусно плести рассказ о своих злоключениях, легко переходя от правды к вранью и обратно.

Я заявил, что нынче днём был задержан дядькой злодейского вида в майорских погонах как свидетель в деле о попытке диверсии на железной дороге, или как там оно у них называется... Ввиду отсутствия КПЗ меня просто обязали под честное слово сопровождать участкового и ни в коем случае не теряться, держась в пределах прямой видимости.

Но участкового зарезали насмерть, когда он зашёл в какой-то дом. Тогда я, как честный человек, вернулся к майору, но тут с горы по нам начал стрелять какой-то идиот. Майор убежал в вагон, а я, не желая более рисковать, в суматохе скрылся. Но не побежал сюда, опасаясь, что майор пошлёт за мною омон, а просто... э-э... залез неподалеку в кусты.

Во время этого волнующего рассказа я внимательно смотрел в сероголубые глаза лейтенанта. Что в них отразится? Я хотел понять, что он уже знает, а чего – нет. Ведь не без связи же он сидит здесь. Но с кем её поддерживает? Со следователем? Майором? Другим каким-то начальством?

Но ничего не отразилось в его стальных глазах. Они были холодны и сосредоточены, вот и всё.

Тогда я стал рассказывать о том, что к вечеру, когда зашло солнце, из Култука пришла дрезина, и на ней привезли врача для пассажиров и полумёртвую собаку. Которую отправили, чтобы искать мину в туннеле. Но ничего искать она уже, конечно, не могла. Собаку подстрелили в пути следования какие-то бандиты.

Только здесь моргнул старший лейтенант, но его холодные глаза, на миг расслабившись, сосредоточились тут же ещё сильней. А рябой шевельнулся за моей спиной и крякнул. Может быть, случайно.

Но меня понесло.

Не прошло и часа – запустил я следующую порцию вранья, – как возле тепловоза взмыла в воздух ракета, вокруг стало светло, как днём,

и вновь загремели выстрелы. Поняв, что на охрану поезда вновь совершено нападение, я решил не испытывать больше судьбу и двинул сюда.

Вот и всё. По пути никого не встретил. Ни у какого костра не сидел. Зашёл спокойно в калитку, и тут на тебе...

– Дальше не надо, – прервал Завалюхин. Откинувшись на спинку стула, он закурил и предложил мне, но я отказался, сославшись на неумение.

– Красиво врёшь, – сказал он, затянувшись, и сердце моё ёкнуло.

Но не надувайся, – добавил он тут же, – мне это без разницы. Пусть охрана отрабатывает свою зарплату, им за риск доплачивают. Мой интерес в другом. Моя задача – найти пропавший товар, и в этом ты мне должен помочь. А не захочешь – пеняй на себя...

* * *

Естественно, вначале я осторожно поинтересовался, чем могу помочь. И получил вопрос в лоб: скажи, где наркотик?

– Какого чёрта? – разъярился я и даже попытался взмахнуть скованными руками. – Откуда мне знать? Я, блин, даже под виадук не спускался, пока участковый не пригласил. Я же сюда сразу побежал, к телефону...

– Если ты будешь орать, – внушительно сказал Завалюхин, – то ничего хорошего из этого не получится. Потому что я тоже начну орать. И тогда тебе придётся худо. Рассуди сам: чудес не бывает. Если человек выпрыгнул из вагона с сумкой, в которой вёз наркоту, то как она могла из сумки уйти? С чьей помощью?

Такой же разговор, подумал я, он вёл до меня с Селивёрстычем. Интересно, чем он закончился? И где сейчас старик?

– Ты вляпался в плохую историю, – продолжал старший лейтенант. – Я, откровенно сказать, тебе не завидую. Товар стоит большие деньги, а где большие деньги, там всё по-другому. Там закон не действует. И гуманности ни у кого нет. Если, например, я сейчас с тобой по-человечески разговариваю, то это никак не значит, что завтра утром я в таком же тоне говорить буду. Понял? И не только я. Если, допустим, повезёт тебе и от меня ты как-то отвертишься, в чём я сомневаюсь, то другие всё равно достанут. Только попозже. Гарантию даю. Потому что – большие деньги.

Я молчал, уставившись глазами в пол. Плохой разговор. Ни к чему путному он привести не может. Поменять бы тему...

– О чём думаешь? – спросил он.

– Куда товар делся. Раньше не думал, нужды не было. Теперь думаю.

Рябой и тот, что стоял у двери, гоготнули. У ребят утончённое чувство юмора.

– Думай, – разрешил Завалюхин. – Но помни: в чудеса мы не верим. И не поверим. Если начнёшь заправлять...

– Начну, – уверил я. – Без этого нельзя. А ты не мешай, потому что я на пользу дела. Вот послушай...

И я развернул перед слегка обалдевшими слушателями необыкновенную и весьма плодотворную теорию. В основе её лежало утверждение, что всё в мире имеет свою причину, в том числе и чудеса. И если причину не устранить, то чудеса так и будут косяком идти. Что мы и видим на практике.

Вот вам первое чудо: почему во время обстрела бандюгами дрезины пострадала только собака? Роковая случайность? Фиг вам. Чудо. Кто-то сильно не хотел, чтобы поезд с пассажирами ушёл сегодня к пункту своего следования. Вот он и стоит, потому что мину в туннеле искать некому. Спросим: зачем это кому-то надо?

– Ну, зачем это надо? – поинтересовался Завалюхин.

– Ждите ответа, – нахально объявил я. – Ждите ответа...

И перешёл к следующему – вроде бы – чуду.

Почему на глазах у рассвирепевшего омона подстрелили женщину,

проводника того вагона, откуда выпрыгнул курьер? Ясно, что её кто-то заказал; но за что?

Наученный опытом, Завалюхин не стал теперь спрашивать: за что? И я, уверенный, что овладел вниманием слушателей, продолжил беспрепятственно дальше.

Её повели опознавать разбившегося курьера и его сумку – пояснил я, и кому-то сильно не хотелось, чтобы она это сделала. Но опознать труп курьера может десяток людей, ехавших с ним в поезде, так что это не проблема, а вот опознать сумку, валявшуюся рядом с ним,

вряд ли сделать так же просто. Потому что, скорее всего, он её в вагоне прятал. Значит, кто-то не хотел, чтобы она опознала именно сумку. Почему? Чтобы досадить милиционерам? Ещё раз фиг вам. Просто знает кто-то доподлинно, что не та сумка лежит на берегу ручья, и не хочет, говнюк, чтобы другие об этом знали.

Ну, а где же та самая сумка? С товаром.

Самым впечатлительным оказался тот, что стоял у двери.

– Да оставил он её в поезде у кого-то, бля буду! – закричал он. Искали плохо. А пока мы здесь будем сидеть, там к утру...

– Заткнись! – властно приказал Завалюхин и немного подумал. Потом повернулся ко мне.

– Ты как тот кот Матроскин. Рассудительный, как важняк, и этим... фиг вамом выражаешься. Ладно. Мы тут с ребятами подумаем, а ты до утра в нашем КПЗ посиди. Всё. Уведите его, ребята.

Пока он произносил эту речь, я думал, стоит ли рассказывать ещё об одном вроде бы чуде. И решил: не стоит, пожалуй.

Тут меня подняли и повели. Куда?

* * *

Во дворе усадьбы путевого обходчика стоял большой сарай, построенный с дореволюционным размахом – в два этажа. Вдоль верхнего этажа проходила полуразрушенная галерея, подняться на неё можно было по лестнице, пристроенной сбоку. На верхнем этаже хранилось сено.

Два охранника, держа меня любезно под руки, подняли по лестнице,

отворили широченную дверь и впихнули на сеновал. Один из них зашёл вместе со мною, ткнул меня носом в сено и ловко снял наручники.

– Вот тебе напарник, – сказал он кому-то в угол сеновала. Развлекайтесь.

После чего вышел, дверь тут же затворили и снаружи повесили замок.

В углу на сене шевельнулась чья-то фигура. Я всмотрелся.

– Не признаёшь? – спросила фигура голосом Селивёрстыча.

– Павел Селивёрстович! – завопил я и ринулся в тот угол. – И вас тоже?...

– Обустраивайся, – сказал Селивёрстыч и вздохнул. – И меня тоже.

– Вот идиоты, – заскрежетал я зубами. – Хозяина – и под замок... В его же доме. А сами гуляют тут, как хозяева.

– А чего ты хочешь? У них сила. И власть. Да хусым, небось обойдётся. Рассказывай, что видел на тридцатом километре.

– Много видел. Участкового вашего убили, Павел Селивёрстович, – сказал я печально. – Почти на моих глазах.

И я начал рассказывать. Всё подряд. За стеною шумел Шарыжалгай;пахло сеном, и этот запах почему-то отвлекал меня и мешал сосредоточиться. То ли потому, что рождал в моей утомлённой голове совсем иные ассоциации, то ли по какой другой причине...

Короче, когда я добрался в своём повествовании до того как бы чуда, о котором не захотел рассказывать Завалюхину – а именно, что подстрелили как раз ту железнодорожницу, которую только перед этим великодушно оставили жить, я внезапно понял, ПОЧЕМУ я не решился рассказать лейтенанту об этом. И понимание этого так поразило меня, что я замолчал, раскрывши рот. А потом попросил:

– Павел Селивёрстович! Расскажите, как вы-то сюда попали?

Путевой обходчик внимательно посмотрел мне в лицо, крякнул и рассказал следующее.

Перед заходом солнца из Шарыжалгайской пади вышли двое мужчин с рюкзаками. Под туристов работали. Предложили обменять тушёнку на картошку, для операции обмена расположились на крыльце. И тут под аккомпанемент собачьего рёва – кобель сидел на цепи – появились со стороны моря ещё двое, милиционер и штатский. И как только они появились, один из туристов совершенно предательски въехал хозяину в челюсть. От такой неожиданности хозяин отключился. А когда пришёл в себя, то обнаружил, что лежит на лавке в летней кухне, а в головах у него сумка, набитая старой одеждой. За стеною, услышал он, плакала его старуха.

– Почему она плачет? – сразу же спросил он коренастого мужика в камуфляже, сидевшего за кухонным столом. – Что с нею?

– Ничего особенного, – флегматично отвечал тот. – Дура-баба, вот и воет. Петруха! – закричал он кому-то. – Скажи ей, ожил мужик, пусть заткнётся!

Потом пришёл старший лейтенант и сказал, что ребята немножко перестарались, но обижаться на них не надо. Они на работе. Дети и жена не пострадали, они все в большой угловой комнате, к ним претензий нет.

– А у них к вам? – спросил хозяин.

Старший лейтенант сказал на это, что надо быть сознательным и уметь переносить временные неудобства. Ибо принятые меры носят чисто временный характер.

– А у нас всю жизнь неудобства носят временный характер, – пожаловался хозяин лейтенанту. – А ваши когда предполагают кончиться?

– Когда найдём наркотик, который сегодня везли мимо вас в поезде, но не провезли, – строго сказал старший лейтенант.

И он начал допрос. Правильнее сказать – беседу. Про исчезнувший наркотик. В процессе беседы, однако, Павел Селивёрстович поссорился со старшим лейтенантом, и после её окончания вместо угловой комнаты, где содержалась семья, попал на сеновал... Хорошо вот эту сумку, набитую старой одеждой, разрешили взять, чтобы под голову подкладывать; голова после отключки болит.

– Ага, – согласился я. – Хорошо, что разрешили. А вы не заметили, они связь с кем-нибудь держат? Например, по радио.

– Вечером сына ко мне привели, чтобы отца проведал. Он сказал, у них в рюкзаке железяки какие-то лежат, и наушники торчат сверху. Аппаратура, значит.

– Угу. Указания, видно, от кого-то получают.

– Получают. А как без них? Крутые времена пошли, Филипп, – продолжал старик, покряхтев огорчённо. – Раньше милиция по морде не била ни с того, ни с сего. Как у вас в городе насчёт этого?

– Видите ли в чём дело, Павел Селивёрстович... – начал я, придвигаясь ближе.

– Тихо! – сказал Селивёрстыч. – Слышишь?

Сквозь шум бурлящей воды я услышал какие-то посторонние шорохи, но не мог понять, что они означают.

– Уходит кто-то, – буркнул старик. – К железке пошли.

Вот как! Ребята хорошо подумали и решили не дожидаться утра... На цыпочках я подкрался к двери и заглянул через щель во двор. В пределах видимости я увидел тёмную фигуру с автоматом у живота; фигура глядела кому-то вслед, повернувшись в сторону Байкала. Ай да слух у путевого обходчика! Не хуже, чем у рыси.

Я вернулся на место.

– Похоже, так и есть. А теперь по поводу битья по морде, – напомнил я. – Очень интересная подробность. Дело в том, что таковое для милиции нехарактерно. Они больше по внутренним органам предпочитают бить. Поэтому положение наше дрянь. Это не милиционеры.

– А кто?

– Бандиты. Тоже наркоту ищут.

– Э-э... – сказал после небольшого молчания Селивёрстыч озабоченно. Так-так-так... Но он же мне удостоверение показывал!

– Ага. Если даже качественно сделанное, то всё равно больше ста долларов не стоит.

– Итить твою мать... Откуда нам знать, тёмным? Вот беда-то... А ты откуда про это знаешь? Может, тот парень и вправду перестарался.

Видно было, что старик ошарашен. Я вздохнул.

– Перестарался тот парень или нет – дело десятое. Есть железобетонные факты, Павел Селивёрстович, которые, м... требуют анализа. Как любят говорить эти... аналитики.

– Кто?

– Аналитики. Люди, которые на основе научных фактов предсказывают всякие пакости. Например, кого мы в депутаты выберем. Или в губернаторы. Или сколько прогулов будет в нашей промышленности за год...

– Да ты что? – изумился Селивёрстыч. – Как они могут знать? Прогульщик – и тот не знает, сколько он прогуляет за год.

– Есть методы, – ответил я туманно, не желая вдаваться в подробности статистики. – Мы с вами, конечно, не аналитики, но жизнь и не такое заставляет делать.

Селивёрстыч молчал и смотрел на меня с недоверием.

– А факты вот какие. Поезд остановили не какие-то местные фраера, а заезжие профессионалы. И действовали они грамотно. Никого в поезде не грабили, как чечены, а искали сумку по приметам. Товар, значит, разыскивали. Отсюда следует, что остановка поезда – не конечная их цель, а только начало операции. Ну, а коли товар ещё не найден, то они должны быть где-то поблизости. Это первое.

Тут я помолчал. Селивёрстыч хмуро почесал за ухом и сказал:

– Давай дальше, аналитик.

– Ага. Второе. О том, что в Шарыжалгайской пади находится группа каких-то милиционеров, никто не знает. Ни омон, который охраняет поезд,

ни майор Мущепако, который руководит оперативными действиями, ни следователь Мудраков. Как вам это нравится?

– Никак не нравится, – кратко ответил Селивёрстыч. После чего лёг на сено, закинул руки за голову и остался неподвижен.

– Я бы мог ещё кое-что добавить к сказанному, – заметил я. – Например, что эти ребята причастны к похищению одного из проводников поезда. Но пока сам в этих хитростях не разобрался.

Селивёрстыч не откликнулся. Он долго лежал молча, а я сидел рядом и покусывал сухую душистую травинку.

– Да, хреновый случай, – наконец, заговорил он. – А куда, в самом деле, этот товар делся? Как думаешь, аналитик?

– Не знаю. И вообще, вряд ли кто знает. Есть предположение, что тот наркокурьер, который разбился, где-то в поезде его спрятал, а сам,

чего-то испугавшись, выпрыгнул. Но хлипкое предположение, не от хорошей жизни сделано.

– Это точно, – согласился Селивёрстыч. – Шибко хитро, как в кино. Спрятал, а сам выпрыгнул... В жизни попроще бывает.

Ага, попроще бывает... Куда уж проще: нет товара, будто корова языком слизнула. И никаких следов. Проще быть не может.

Я повздыхал немного и пробубнил:

– Сдаётся, незваные гости к поезду сейчас пошли. Этот самый вариант проверять.