Текст книги "Медитация. Двенадцать писем о самовоспитании"
Автор книги: Фридрих Риттельмайер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
Еще во времена Платона люди воспринимали жизнь так, как он описал это в своей знаменитой притче о пещере. Люди живут, запертые во тьме, изгнанные из подлинного мира. Но на стене своей пещеры им покуда видны тени тех, кто ходит снаружи. Теперь пещера освещена электричеством. Человек ясно видит, что у нее на стенах. Однако теней тех, кто проходит снаружи, он больше не видит. И не подозревает, что может быть другое жилище, кроме хорошо устроенной пещеры.
Конечно, и в пещере есть сокровища. «Пейте, взоры, сладкий жизни сок, всё, что я вобрать душою смог… »[14]14
Г. Келлер. Вечерняя песня. Перевод Б. Слуцкого.
[Закрыть]. Готфрид Келлер, написавший эти строки, был гласом современного человека. А Фридрих Ницше, любивший эти строки, был душой современного человека. Но что этим напитком, сколь бы ни был он приятен на вкус, люди все же не насыщаются, показывает растущее число самоубийств. Гете в своем «Фаусте» опередил человечество на его пути, когда произнес: «Вокруг меня весь мир покрылся тьмою, но там внутри тем ярче свет горит»[15]15
И. В. Гете. Фауст, ч. II, акт V Перевод II. Холодковского.
[Закрыть]. Тот самый Фауст, который хмелел от роскоши чувственного мира, теперь ищет внутреннего света и славит его – хотя внешнее его зрение померкло. Ибо не теперь он слеп, слеп он был раньше. Сияющая сквозь время вселенская мудрость выражает себя в этих словах.
«Проходя увидел [Иисус] человека, слепого от рождения» (Ин., 9: 1). Слепым родится всякий, кто приходит в мир ныне, в эти столетия. Христос был свет миру. Христос хотел, чтобы и ученики Его были свет миру. Его задача, наша задача – исцелить слепых. Как это происходит?
Если поближе рассмотреть простой образ, предлагаемый нашим рассказом, то обнаружится кое‑что примечательное. Тот, кто называет Себя «свет миру» – как раз в связи с этой историей, – не открывает глаза слепому сразу, говоря: Да будет свет! – но проходит определенный путь, подобно тому как некогда и солнце прошло определенный путь, образуя человеческий глаз. Чем пристальнее мы вглядываемся, тем большим значением наполняется этот путь. «Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому», а затем послал его к купальне Силоам с наказом: «Пойди, умойся!» Человеку с сегодняшним вкусом такая история покажется неприличной. Да и человеку современных естественнонаучных взглядов тоже. Вот почему они не заметят, сколь величественное учение духа звучит в этой истории – для всех, кому важно озарение вселенской тьмы.
Христос отдает частицу Своей жизни. В жидком элементе духовное живет еще более интенсивно, пронизывая его – как мы видели в рассказе о браке в Кане – намного сильнее, чем другую материю. Но Христос берет не ту воду, что нисходит с неба, а ту, что прошла через Его земную личность. И применяет Он ее опять‑таки не такой, какова она есть, но связывает ее с силами земли. Однако и теперь исцеление происходит не сразу – от самого слепого требуется совершить деяние: пойти к купальне Силоам и там умыться.
Иначе не скажешь: все это – земной образ воздействия глубочайшей мудрости. Если мы хотим излечить человека от его земной слепоты, то единственное средство здесь – небесная мудрость. Но небесная мудрость не может быть дана людям непосредственно. Она действует правильно, только пройдя через земную личность. Но и этого еще не достаточно. Мудрость горнего мира должна соединиться с силами земли, на которой мы живем, – лишь тогда она действительно поможет людям. Только так она станет подлинно целительной силой, истинной помощью – не такой, какой она представляется ангелам па небе, но такой, что связывает себя с земным бытием. И все‑таки нельзя полагать, что здесь достаточно одного–единственного деяния кого‑нибудь другого, хотя бы и величайшего. Человека следует подвести к тому, чтобы он сам совершил поступок, сам пошел туда, где его ждет полное исцеление. Евангелист считает знаменательным название купальни: Силоам – «Посланный». Это слово он сам постоянно употребляет в отношении Христа: Посланный Отцом. Так на своем уклончивом языке евангелист сообщает нам последнюю истину: лишь сам очистившись во Христе, ты станешь истинно зрячим.
Можно представить себе, сколь мучительны для современного человека с его мнимой ясностью духа все подобные толкования. Ему придется понять, что религиозные документы минувших времен говорят именно таким двузначным языком – отвлекаясь от прямого указания самого евангелиста. Но оставим в стороне вопрос о том, обладал ли евангелист знанием или догадкой об этих истинах, и обратимся к ошибкам, которые совершают люди, желая нести свет истины во тьму мира. Одни обрушивают на ближних потоки библейских изречений и думают, что это помощь. Другие обрушивают на ближних сообщения о естественнонаучных открытиях и называют это «народным образованием». И антропософские истины применяются согласно тому же терапевтическому методу. Последствия налицо. Духовная истина целительна для жизни, лишь когда она прошла через какую‑то личность. Она должна стать частицей человеческой жизни, чтобы обрести подлинную действенность. Мышление прекрасно постигает абстрактные истины, хотя они приходят к людям безжизненно–трезвыми. Жизненные истины не открываются вовсе, если не приходят из самой жизни. Чем более лекция о жизненных вопросах вплоть до каждой фразы пронизана подлинной человечностью, чем более в ней ощущается жизненный сок лектора, тем лучше ее принимают. Это справедливо не только для лекций, но и для всякого разговора. Человек, помогающий людям, нередко совершенно стихийно ощущает, что его советы воспринимаются всерьез, только если собеседнику ясно, что в них живет личный опыт. Это – самое главное.
Но этого мало. Часто люди уходят от друга или от духовника без утешения и думают: все, что он говорил, может, и верно и годится для него самого, но в моих обстоятельствах не подходит, с моими возможностями невыполнимо. Лишь полнота земной реальности даст полную земную силу. Личная мудрость должна соединиться с жизнью земли. Средство помощи должно быть не только пережито по–настоящему, на собственном опыте, его нужно еще принести па землю, пропитать землей, на которой мы живем. Бесконечно многое так и остается теорией и принципом и не приносит ни помощи, ни исцеления – ни в большом, ни в малом, ведь – хотя оно и справедливо и, наверное, добыто ценой большого труда – его забыли соединить с земными силами, а в одиночку оно не действует. Это – второй момент.
Примем во внимание и третий. Постоянная помощь и исцеление – только у Христа. На Него нам должно указывать – каким бы то ни было способом, – к Нему, «Посланному», должно вести. Он – новый мир, исцеляющий мир старый. В противном случае все ограничится отдельным благодеянием, но постоянной помощи не будет. И очиститься во Христе человек должен сам.
Все это необходимо знать и помнить, если хочешь быть принят в ряды воителей, сражающихся за человечество в духе Христовом. Это помогает напряженнее прочувствовать медитацию. Притчевый поступок Христа, если только мы его поняли, говорит обо всем короче, выразительнее, поучительнее всякого многословия. В образе слепорожденного перед нами человек, ныне живущий на земле. Христос же – свет миру.
Мы видим помогающую мудрость жизни в действии. Благодаря этому образу высветляются великие миры, истины и волевые устремления. Чем прозрачнее становятся для нас такие совокупные образы, тем прозрачнее и сама земля, и мы сами исцеляемся от мировой тьмы. Христос живет в этой истории и даже и сегодня подает из нее исцеление от слепоты.
Однажды настанет время, когда люди увидят вокруг себя не камни и землю, не горы и леса, но все это превратится в прозрачный покров, тонкий и духовный, а за этим покровом станут зримы правящие ангелы. Лишь в малой степени мы ныне способны подготовить это время. Но самое важное мы все‑таки можем. Можем нести в себе Христа, как солнечный свет нового мира. Можем пронизать этим светом свои слова, жесты, поступки. Так перед людьми, быть может, хоть на мгновение блеснет горний мир. И постепенно их глаза созреют для лицезрения другого мира. «Глаз сформирован светом для света», – сказал Гете о становлении телесного глаза. Этот процесс – прообраз того, что должно произойти теперь. Сейчас «тьма над бездною», но «Дух Божий носится над водою».
В самом человеке должно свершиться новое «Да будет свет». Он сам должен стать прозрачен для этого света. Созерцание такой задачи необычайно возвышает – быть прозрачным в своем земном существе и земной жизни для света Христова, чтобы в мировой тьме просиял небесный свет. Всякое откровение человека в чувственном мире, вплоть до движения, приобретает новый смысл. Человек может быть носителем божественного света и изнутри озарять весь чувственный мир. Christus verus luciferus — Христос истинный светоносец, – эти слова нужно не только любить, но и претворять в действии.
А это удастся, лишь когда мы целиком сосредоточимся на свете в себе, когда начнем приносить этому свету все, что мы есть и что мы делаем, дабы он все это просветлил, когда все земное станет существовать для нас лишь с одной целью – чтоб быть осиянным. Это – борьба света против тьмы, как ее можно вести в наши дни.
Рембрандт посвятил все свое творчество изображению этой борьбы света с тьмою. Гете, исследуя природу, с благоговением наблюдал эту борьбу света и тьмы как некое богослужение. А наша обязанность – быть этой борьбой света с тьмою и вести ее во тьме чувственного мира всею своею жизнью и всяким своим делом.
Так мы надлежащим образом станем точно между Востоком и Западом. На Востоке есть свет, но не для тьмы. На Западе есть тьма, но без света. Свет во тьме – это Христос и все, в ком Он поистине присутствует. «Вновь свет во тьме светит».
Выше мы говорили о той славе, какую мы, люди, предощущаем оттого, что помогаем воспитать в людях «Я»: «Я есмь, не бойтесь». Теперь мы познаем славу, воздвигая из этого «Я», как из солнца, новый мир: «Да будет свет»!
Итак, наша медитация вновь воспитывает нас для величайшей вселенской битвы. Чувственный мир будет все прекраснее, когда сквозь него начнет лучиться свет. Человек рожден слепым, «чтобы на нем явились дела Божий» (Ин., 9: 3).
12
Вот венец наших волевых упражнений – Христос у гроба Лазаря. У смерти Он вырывает жизнь. Это – итог всех битв. У болезни нужно отвоевать исцеление, у греха – воскресение, у бедствия – любовь, у слабости – веру, у тьмы – свет. За всеми этими мирами в самом конце смотрит на нас смерть. Отвоевать у нее жизнь – то же самое «небо», которое надобно принести на землю. Именно с этого началось для нас новое воление. И седьмое чудо Христово есть поистине итог и вершина деятельности Христа.
Христос у гроба Лазаря. По сей день многие не знают, как подступиться к этому «чуду» воскресения из мертвых. Для начала пусть они обратят внимание на мелкие подробности повествования (Ин., 11). Как глубоко скорбит Христос о Своем друге – и все же вступает в единоборство со смертью; как Он возмутился духом в этот тяжкий час – и все же не колеблется ни мгновения; как Он принимает душою Своей настроение скорбящих – и все же говорит слова, решающие судьбу мира; как Он полностью сострадает этому несчастью – и все же решительно смотрит в глаза злейшему врагу рода человеческого; как Он хранит друга в душе – и весь осиян светом «Отца»; как Он шаг за шагом ведет все к последнему решению; как Он победительно единоборствует со смертью, – все это даже как образ воздействует столь мощно, что пробуждает в нас предельные и лучшие волевые силы, каково бы ни было наше отношение к повествованию. При созерцании этого образа нельзя ослаблять его антропософским истолкованием, что здесь свершается посвящение, пришедшее в новое время из древнейших мистерий. Ведь Лазарь был мертв и остался бы мертв, если бы не пришел Христос. Триумф жизненной силы Христовой – вот на что нам должно устремить взгляд.
Когда мы смотрим на Христа, предстающего перед нами в этой истории, то кажется, будто в нашей душе узник слышит голос освободителя, будто Евангелия продолжаются в нас самих, будто зов «Лазарь! иди вон» отдается в склепах нашего собственного существа и там, глубоко внутри, открывается нечто такое, о чем мы и сами не подозревали. Тогда, быть может, в нашей душе шевельнется огромная любовь к Христу, именно к этому Христу. Мы почувствуем, что Он совершенно не такой, каким мы Его представляли себе раньше: Он покоряет властностью и величием. Он, и никто другой, – так говорит наша душа – есть победитель смерти, освободитель человечества, живущего «во тьме и тени смертной», Царь человечества! Всем существом мы ощущаем, в какую битву между Христом и вражьей силой вовлекаемся через Него. Мы чувствуем: это и есть битва за человека!
Выстраивая для себя этот образ медитации в основных его чертах, мы видим в Лазаре, лежащем во гробе, человека как такового. Ведь это – конец отдельной жизни, конец человечества – если нет Христа. Болезнь, которой страдает человек, ведет к смерти – и все‑таки не к смерти. Камень лежит на гробе. В этом камне перед нами образ материи. Новалису принадлежат примечательные слова: «Земля затвердела в камень от ужаса перед человеком». Мир видится нам тяжелым, темным, непроницаемым именно потому, что сам человек погружен в материальное. Давно–давно, когда человек все больше погружался в это материальное земное бытие, в Египте воздвигли камень как моление, направленное ввысь. На том же камне (с горных отрогов Синая брали египтяне камень для своих массивных построек) начертал Моисей заповеди Божий. Но и сам закон Моисеев камнем лег на людей. «Кто отвалит камень от двери гроба?» – вопрошает человечество. Все это, доведенное чувством до нашего сознания, живет в образе, который мы созерцаем. Вокруг гроба царит скорбь. Мировая скорбь. Ведь мы уже видели, что сомнение (Марфа) и боль (Мария) суть стражи вселенского гроба.
И вот является Христос. Мы видим Его таким, каким описали выше. С высот мира до глубей земных звучит Его зов: «Лазарь! иди вон». Это глаголует Тот, кто мог сказать о Себе: «Я есмь воскресение и жизнь». Мы сами отпираем себе гроб земли. Мы связываем себя с Ним. И стоим теперь вместе с Ним напротив гроба. Вместе с Ним мы чувствуем: смерти быть не должно! Во всем множестве своих обличий смерть должна быть преодолена! До самых укромных уголков нашего существа мы наполняем себя этой божественной волей. Мы сами желаем быть воскресением! Сами хотим восставлять из мертвых!
В конце каждого из трех созерцательных рядов мы все время приходим к воскресению, что согласуется с духом Иоаннова Евангелия и с волею Самого Христа. «Смерти не будет уже». «Последний же враг истребится – смерть».
Несомненно, однажды вновь будет можно воскрешать мертвых. Если даже приток воздуха, возбуждение движений извне, телесная встряска могут вернуть человека к жизни, то почему отказывать в этой способности духовной силе, жизненной мощи, которая к нему притекает? Разумеется, такое будет возможно лишь в исключительных случаях. Но разве уже сегодня не видны начала этого? Бывает, что через радость притекает к умирающим сила, наполняющая их новой жизнью. Бывает, что в жизненных кризисах, когда человек уже обречен смерти, он побеждает благодаря силе духа. Бывает, что больной, который по всем законам медицины должен был умереть, живет благодаря внутренней целительной силе или себе самому. Это немного. Но все же, если мы будем входить в комнаты болезни и смерти переполненными жизнью, если в нас будет действовать воскрешающая сила Самого Христа, мы испытаем удивительное. Нередко у нас создастся впечатление, будто смерть, как бы узнав своего победителя, обращается в бегство. Но и там, где внешне у нее добычи не вырвать, она, потерпев неудачу, отступает с жалким трофеем, а пространство полнится музыкой победы.
В грядущем человечеству предстоит еще много чего узнать в этой области. Но наша медитация укрепит нас в сознании, что человек не вправе складывать оружие перед лицом смерти. Он должен восстать против смерти, если хочет стать человеком в полном смысле слова.
Что мы на первых порах несомненно можем, так это укротить смерть в нас самих. Не стоит обольщаться, что для этого достаточно обыкновенной надежды на загробную жизнь. Это станет возможно как раз благодаря тому, что мы вновь и вновь будем звать смерть себе в провожатые. То, о чем писали иные художники прошлого, то, что изобразил в своем автопортрете Бёклин, а именно что человек, постоянно находясь подле смерти, делает ее своим вдохновителем, – вот путь, каким мы избавимся от нее, а она от нас.
«Смерть – ее [природы] уловка, чтобы полниться жизнью». Эти слова Гете превосходят Будду так, как это возможно только на почве христианства. Они родились из созерцания многообразной смерти в природе. Но их значение применительно к внутренней жизни еще предстоит осознать. Лишь когда у смерти будет отвоеван последний остаток жизни, она поистине сможет уйти на покой. Смерть станет для человека «другом» – и не только на смертном одре, когда она кладет конец последним страданиям жизни.
Могучие чувства триумфа развиваются в человеке как раз только в связи со смертью. Она дарит нам самую насыщенную силу жизни. Из врага смерть становится другом нашей жизни. Кто в любой миг готов совершенно свободно перейти по зову судьбы в иной мир, кто ходит по земле, сознавая: «В любую минуту меня может поразить пуля убийцы, и тогда (не потому, что человеческая, но потому, что божественная воля войдет в мою жизнь) я сброшу свое тело и свободно уйду в другой мир», – для кого смерть стала «свободной смертью», в более высоком смысле, чем имеет в виду Ницше, для такого человека жизнь звучит песнью победы, для него смерть и бренность суть лишь средства для обретения подлинной жизни, и тогда он неизбежно, пока ему дано, возвращается на землю с царственным чувством свободы.
Все это таится в глубинах нашей медитации. И нет более надежного способа достичь этой жизненной вершины, чем связать себя с победной волей, которая в Евангелии превращает Лазаря в Иоанна. Внутренне мы всматриваемся в Христа, который затем Сам попрал смерть.
Но в этой медитации сокрыто много больше. Когда Христос говорит: «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов; а ты иди, благовествуй Царствие божие», – нам совершенно ясно: Он воспринимал живых вокруг Себя как мертвых. Слова о Царствии Божием суть зов жизни, звучащий в царствах мертвых. Мы поистине существуем не только затем, чтобы после смерти продолжить личное свое существование, но затем, чтобы одолеть смерть как таковую. Обманчивая видимость жизни повсюду скрывает смерть. Раскрашенные красками жизни, блуждают мертвые по миру. Вся эта смерть, предстающая перед нами в бесчисленных формах, взывает к жизни. Когда мы до краев наполним себя токами жизни, когда вступим в мир как сама воплощенная жизнь, тогда мы ясно увидим смерть под тысячей ее масок и выступим против нее как именно такой зов жизни.
И вновь полезно взглянуть на Восток и на Запад, чтобы постичь величие нашего призвания. На Востоке с необычайной ясностью видели смерть. Во всякой цветущей жизни таится росток уничтожения. Этот взгляд пробужденного Востока глубже, чем взгляд Запада. Но воля Запада вернее, чем воля Востока. На Востоке стремятся прочь от земли, на которой властвует смерть. На Западе человек желает, чтобы не он, а смерть покинула землю. Но подступают люди к смерти с совершенно недостаточными средствами. Методами омолаживания и гигиеной. Вяло борются с помощью всевозможных отвлекающим маневров. Смерть не желают видеть или хотят отодвинуть ее как можно дальше. Видеть то, что видит Восток, хотеть того, чего хочет Запад, но мочь то, чего ни Восток, ни Запад не могут, – вот наше назначение.
Когда мы в своей жизни вновь и вновь призываем себя к тому, чтобы видеть в каждом человеке его духовную сущность, когда сквозь облик, жесты, слова человека прозреваем его истинное «Я» – это тоже воскресение из мертвых. Но и для этого требуется много больше духовной силы и неутомимой жизненной воли, нежели нам обычно приходится мобилизовывать в жизни. В пашей медитации мы будем врастать в эту волю и в эту силу. И тогда изведаем, как люди впервые почувствуют, что мы относимся к ним как к людям.
Следующая вершина – когда мы, воскрешая, ходим в природе. Мы видим в ней не смерть, но дух. Не земное, но образ божества. Не преходящность, но весть из горних царств. Так можно увидеть любое растение. Мы не достигнем этого однократным решением. За один раз можно только составить об этом некое туманное представление. Но мы способны укрепиться в этом посредством упражнений, включая при случае в свои медитации и растения, созерцая в духе какую‑нибудь розу или ландыш и прислушиваясь к откровению, идущему от них. И тогда на природе нам зачастую будет казаться, будто мир охватывает ликование избавления, будто мир вокруг нас стремится стать таким, каким он живет в божественном духе, будто мы сами бродим по райскому саду. Воскреситель мертвых – Христос. И нам следует дерзнуть и быть такими вместе с Ним, насколько позволяют наши силы.
Есть одна область, куда в особенности нельзя допускать смерть, – наши усопшие. Таким образом, перед нами встает вопрос, который задают чаще всего: что мы можем в медитации сделать для усопших?
Тем, кто хочет узнать подробности, можно дать только один совет – обратиться к указаниям Рудольфа Штайнера. И в этой сфере тоже нельзя воспринимать их догматически, нужно обдумать их и проверить всеми возможными способами. Какой свет озарил посмертную жизнь благодаря Рудольфу Штайнеру – снова и снова изумляется всякий, кто хоть отчасти может обозреть эту область. Мы ограничимся здесь некоторыми начальными сведениями. Приближаться к усопшим надобно всегда в настроении торжественного покоя – не с беспокойными желаниями и эгоистическими намерениями, по с благодарностью за то, что они были. Лучше всего это удается, если вспоминаешь часы, когда мы были с ними вместе в спокойной, дружелюбной, человечной атмосфере. Основополагающий настрой: «Живи спокойно там, наверху! А я уж как‑нибудь пробьюсь на этой земле. От меня к тебе придет только любовь, которая поддержит снизу тебя, живущего навстречу горнему свету! Эта любовь будет для тебя только благодеянием. Я буду рассказывать тебе не о своих нуждах, но о радостных моих переживаниях, обо всем духовно–благом, что мне даровано!» Такая любовь есть как бы световой мост к усопшим, по которому мы можем прийти к ним, а они – к нам. Тогда прежде всего возникает чувство общности с ними. Мы ощущаем свою близость к ним ночью, когда дневная суета затихает вокруг и в нас. Утром же мы просыпаемся с ощущением, будто соединялись с ними, странствовали с ними в горних пространствах. Тогда мы и днем иногда чувствуем их близость. Возможно, если мы особо задержимся на этом, все вновь исчезнет, но чувство, что они нам помогают, так чудесно обогащает жизнь, что даже догадки такого рода способны в корне ее изменить. Мы постигаем глубину, близость, красоту общности, о которой прежде ничего не знали. Нашему взору открывается будущее человечества, где жизнь будет идти в сотрудничестве живых с мертвыми и мертвых с живыми.
В сравнении с этим происходящее на спиритических сеансах затхло, призрачно, демонично. Медиумы вовсе не общаются с нашими усопшими, ибо переходят в низшее состояние душевной жизни, в сумерки полусознания или бессознательности, тогда как усопшие пребывают в осиянных сферах жизни. Медиумы большей частью проникают лишь в ту область, где находятся оболочки, покинутые усопшими. Вот почему все, что они говорят, – пустая и безвкусная болтовня, быть может лишь слегка приправленная догадками и воспоминаниями о минувшей жизни. Однако же, если бы с помощью медиумов мы действительно проникли к нашим усопшим, все эти эгоистические вопросы и желания стали бы не чем иным, как тяжелой помехой, и повредили бы им в выполнении задач, которые теперь стоят перед ними. Хотя вопрошение усопших возможно, но другим способом. Вечером, перед сном, мы в полном покое задаем им свои вопросы, а проснувшись утром, пытаемся ощутить, что присутствует в нашей душе как ответ. И происходит это в чистой сфере, описанной выше: «Я [есмь] дверь».
Если нам удастся сделать смерть невластной над нашими усопшими, если мы будем жить с ними как с людьми, которые не исчезли, но ушли вперед, если мы будем нести их в чистом живом мире своей души, то мы ощутим, что так помогаем им. Даже если мы не сумеем вступить в особые сношения с каждым из них – уже позволив их облику, взгляду, голосу, их лучшей сущности жить и действовать в нашей памяти, мы испытаем высокую форму общности. Мы не делаем различий между живыми и мертвыми. Мы знаем мертвых живых и живых мертвых. Ощущая бытие мертвых зачастую более чистым и сильным, чем бытие живых, мы поистине даем им возможность жить с нами. Мы воскрешаем мертвых. И медитация помогает нам в этом.
В пяти царствах бедствий перед нами предстает все, что должно преодолеть на земле. В последнем упражнении остается одна только жизнь – небеса на земле. Пробужденное в нас первым упражнением воли как общее жизненное устремление теперь раскрывается полностью.
Все эти упражнения воли мы выполняем так, что вначале оживляем перед собой отдельный исторический образ. Сквозь бедствие отдельного образа мы смотрим на бедствия мира, на мощную державу зла, которую нужно одолеть. И спрашиваем себя, всерьез ли хотим преодолеть этот противоборствующий мир. На этот вопрос мы отвечаем всею своей волей. Так наша воля обретает величие, все более проявляющее себя в повседневном нашем волении. Но теперь мы оживляем в себе образ Христа, в котором за землю сражается небо. Мы встаем на Его сторону против всего мира. Действуем вместе с Ним как бы из другого мира. Своим «Я» и своею лучшей сущностью мы уже по ту сторону гроба. Наше «гражданство», как говорит Библия, в горнем мире. Глядя на Христа, наша воля обретает чистую пламенность, истинно божественный жар. Но чем более мы способны видеть в единичном и малом великое и последнее – решающую мировую битву, тем более наполняется наша воля могучей силой от великих препятствий. Так в каждом отдельном упражнении мы вновь пролагаем себе путь от духа через чувство к воле – от великой цели через великий образец к великой силе.
Это и значит жить по Михаилу – действовать в духе архангела, в котором земной мир видит передового воина Христова. Нам нужно постоянно возобновлять свою решимость отныне и навек мыслить и действовать в мире, как Михаил. Этого требует от нас дух времени. Но это значит также – жить апокалиптически!
В заключение такого упражнения можно удержать волю в чистом виде и прочувствовать ее во всем величии, жаре и силе. Земная царственность такого воления пронизывает нас. Но поток этот стремится не только книзу, а прежде всего – сверху. Как благороднейший жизненный сок божества, желающий действовать в нас, открывается нам эта воля. Мы испытываем такое чувство, в особенности когда ощущаем в этой воле существо Христа. Можно затем направить ток этой воли от головы, от середины лба, где она как бы скапливается, по всему телу, по всей нашей духовной плоти. Тогда мы постигнем, что есть «духоволя», о которой говорится в таинстве брака Общины христиан. Можно попытаться направить эту волю через нас самих в мир. Так Будда в медитации посылал сострадание на все четыре стороны света. Так сказал Христос: «Огонь пришел Я свести на землю, и желал бы, чтобы он уже возгорелся!» И даже не желая и не совершая этой волей ничего конкретного, мы можем сохранить в себе ее токи. Таким образом, мы куда лучше научимся «изливать» добрую волю в наши слова и делания, как гласит человекоосвящение.
Ведь мы создадим божественным силам новые возможности для действия. Наша воля – духовная реальность, которая преподносится, жертвуется высшим силам. Лишь в теснейшей жизненной связи с Христом может происходить шаг, служащий обновлению мира. Даже тот, кто еще не считает Христа божественной личностью, способен почерпнуть здесь, что он может сделать, чтобы укрепить себя для добра.
Сегодня, когда пышным цветом цветут всевозможные оккультизмы, мы намечаем здесь путь к белой магии. В каждом отдельном случае нужно придерживаться следующих правил – строгой правдивости, уважения человеческой свободы, стремления привести мир к духовному благу, живущему во Христе. Защита от любого злоупотребления – в молении: «Да будет воля Твоя, как на небе и на земле!» В этом молении мы уже преодолели и пассивную терпимость, и эгоистическую узость, какую так часто вкладывали в него люди. Мы возвели его на ту высоту, где оно живет в Евангелии. Если в нас молится Сам Христос, мы можем завершать им свои упражнения воли, подобно тому как упражнения мысли подытожили молением: «Да святится имя Твое!», а упражнения чувств – молением: «Да приидет Царствие Твое!»
Если теперь взглянуть на целое, возникает вопрос кто же на деле пройдет описанный здесь путь? Вероятно, немногие. Но пусть эти письма станут наставлениями, которые люди будут хотя бы время от времени перечитывать, причащаясь духа преображения, из какого эти наставления родились.
Но все‑таки наберемся мужества и до самого конца будем обращаться к тем немногим, кто желает извлечь из этих писем то, что делает самовоспитание наиболее интенсивным. Они спросят: как же наилучшим образом включить все это в нашу жизнь?
Повторим совет, что полезно трижды в день обращаться к высочайшему, и теперь обоснуем этот совет подробнее. Для многих труднее всего будет найти спокойное время днем. Если есть возможность, стоит посвящать высшему самовоспитанию четверть часа утром, четверть часа вечером, а днем если не четверть часа, то хотя бы несколько минут. Еще лучше – полчаса утром и вечером и четверть часа днем.
Эти три времени дня в самом деле совершенно различны. И яснее всего их различия можно описать, опираясь на христианское понятие Троицы. Итак, мы начинаем день с вечера. Вечером, когда человек доверяется силам ночи, он более всего приближается к божественной силе, которая все объемлет и поддерживает, которая дала ему тело и восстанавливает его, в которую он погружается и в смерти, и во сне. В душе распространяется глубочайшее доверие, догадка о сокровенной славе, чувство связи с последними источниками всякого бытия. Сокровенный опыт медитации свидетельствует, что вечером лучше медитировать как бы из мирового звучания божественного Отца.
Утро – совершенно иное. Нечто торжественное присуще переживанию вспышки «Я» в человеческом теле. Человек вновь на земле. Он вернулся на землю. Уже в этом событии есть нечто уподобляющее его Христу. В удивительной чистоте можно расслышать голос своего гения. В нем – наше высшее «Я», связанное со Христом. Мы сами каждое утро рождаемся заново. Становимся «Сыном». Но становимся и «солнцем». Свет восходит в нас, подобно тому как он восходит вокруг нас. Утром можно пробудиться с чувством, что побывал ночью в неких духовных регионах, но что Христа надобно искать на земле. Здесь – Его работа. Вот почему утренние медитации удаются лучше всего, если медитировать в мировой тональности божественного Сына. Правда, нет нужды постоянно и в подробностях держать в мыслях сказанное нами. Но это поможет открыть данную сферу жизни.
