Текст книги "Операция «Сострадание»"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава вторая
Следственная рутина

Любой следователь, приступая к работе, составляет план расследования – разумеется, на основе имеющихся к этому времени материалов. В план включаются как намечаемые версии, так и список самых неотложных следственных мероприятий для проверки этих версий... Не стал исключением и следователь Глебов, который, склонясь над тетрадным листком, разграфленным на клеточки (почему-то именно тетради в клеточку благотворно действовали на его умственные способности со школьных времен), ковырял тыльным концом шариковой ручки подбородок, обсыпанный черными точками пробивающейся щетины – обрастал бородой Георгий Яковлевич быстро и густо... Итак, каковы должны быть первоначальные ходы?

Первым пунктом действий, занесенным в клетчатую тетрадку, стал повторный выезд на место происшествия и принятие всех мер к закреплению доказательств на месте убийства. Выявление очевидцев. Восстановление портрета киллера. По возможности составление словесного портрета и фоторобота подозреваемого. Объявления его в местный и федеральный розыск. Поиск преступника при содействии оперативных служб МВД и ФСБ.

Второе. Следствие всегда интересуют мотивы преступления. В данном случае – это сфера деятельности пластической хирургии в Москве и в России. Плюс конкретная работа потерпевшего Великанова. Здесь и личные и профессиональные связи пластического хирурга. Значит, надлежит тщательно допросить сотрудников клиники, разобраться с клиентами: кто из них был недоволен хирургом? Кто мог заказать и осуществить его убийство?

Для того чтобы выполнить первый и второй пункты, необходимо сделать третье: узнать все о пластическом хирурге Великанове. Но и этого мало... С глубоким утробным вздохом Георгий Яковлевич записал: «Узнать все о пластической хирургии в Москве, Питере и во всей России». Записал и сам испугался: ничего себе работенка ему предстоит! Под силу ли она одному человеку? Ни в коем случае. А значит, для выполнения большого объема работы вместе с прокурором города Глебов должен создать следственно-оперативную группу. В нее Георгий Яковлевич первым делом без колебаний включил молодого следователя прокуратуры Веню Васина, в качестве дежурного следователя производившего осмотр места происшествия. С ним удалось кратко пообщаться: Глебову показалось, паренек неплохой, очень старательный, хотя и больно застенчивый. Его кандидатура не вызывала сомнений.

Кого еще включить в группу? Людей как будто много, а начнешь приглядываться, не знаешь, кого и взять...

Да вот хотя бы капитан милиции Аркадий Силкин. Сообразительный парень, надежный, силач – много времени уделяет физической подготовке. А вдобавок к профессиональным достоинствам Аркадий – широкоплечий, темно-русый, кареглазый красавец с бровями вразлет – производит неотразимое впечатление на женский пол. Это хорошо, это может пригодиться. Ведь кто в основном пользуется услугами пластической хирургии? Бабы, кто ж еще! Чтобы раскалывать этот сложный контингент, Силкин незаменим.

Когда Глебову пришел на ум Силкин, тут же, по ассоциации, не мог он не вспомнить майора милиции Бориса Теплова, с которым Аркадий крепко дружит. Хотя со стороны ему всегда непонятно было: что связывает этих двух столь непохожих людей? В отличие от Силкина, с его накачанными мускулами, Теплов выглядит тюфяком, даже походка какая-то неряшливая: ходит – ногами загребает. Лицо отсутствующее, будто мысли витают за тридевять земель. Однако тем, кто узнает Теплова получше, скоро становится ясно, что на самом деле ни одна подробность не ускользнет от взгляда его обрамленных белыми ресницами глаз. А если Теплов заприметил какую-то ценную для следствия деталь – все, сливай воду, туши свет: не уйти преступнику! Вцепится намертво. Благодаря таким талантам Борис быстро продвигался по служебной лестнице: вот и майора получил в тридцать с небольшим.

Одним словом, Глебов решил привлечь к оперативной работе этих двух оперов МУРа, будучи заранее уверен, что им не придется бездельничать.

...Несмотря на то что Тропаревский парк служит излюбленным местом отдыха многих окрестных жителей, он вовсе не является закрытой зеленой зоной, предназначенной только для избранных. Поэтому появление в нем никому не знакомого мешковатого молодого человека с задумчиво-отсутствующим выражением на лице удивить местных не могло. Что о нем подумали? «Ну вот, еще один вырвался из загазованного центра, чтобы лишний часок подышать свежим воздухом», – примерно таков был ход мыслей тех обитателей Тропарева, которые вообще удостоили своим вниманием эту скромную фигуру.

На самом деле обитатели Тропарева ошибались. Борис Теплов прибыл на место происшествия не по личной, а по служебной надобности. «Нам нужна зацепка на киллера, – напутствовал его следователь Глебов, – найди нам зацепку, я в тебя верю». Без ложной скромности, Теплов и сам верил в себя. В свою дотошность, в свое умение видеть то, что другие не замечают, в свою счастливую звезду, в конце концов... Не может быть, чтобы он не обнаружил зацепку, – даже некоторое время спустя после убийства, когда, казалось бы, все следы должны изгладиться. Ну а если случится так, что не обнаружит, – значит, Веня Васин, которому тоже с этим не повезло, ни в чем не виноват. Оправдать коллегу – тоже ценно. Теплов развивал в себе альтруизм, как бы отвечая на обвинения тех, кто считал его бездушным карьеристом.

Со стороны могло показаться, что мешковатый увалень совершает по парку моцион, стремясь похудеть. В действительности Борис Теплов уже пятый раз проходил маршрутом, которым убийца, согласно данным, установленным с помощью ищейки Этны, покинул место происшествия. Было это утром, часов около восьми. Парк в это время не безлюден, но убийце удалось сделать свое черное дело быстро и чисто, практически бесшумно, не вызвав ни у кого подозрений, не привлекая лишнего внимания. Да-а, очевидно, убийство Великанова было совершено на высоком профессиональном уровне... Версия об убийстве из хулиганских побуждений была отброшена следователем Глебовым практически сразу.

«Искать свидетелей, – отметил про себя Борис Теплов. – Опросить всех жителей окрестных домов».

Дохлый номер! Во-первых, любителей утренних пробежек и прогулок с собаками опросили сразу же – и получили в ответ только то, что никто никого не видел. Во-вторых, в этом районе проживает немало представителей элиты, а они терпеть не могут беспокойства со стороны милиции, пусть даже речь идет о смерти их бывшего собрата. Великанов погиб – ну так что же, а живым надо жить. Если бы речь шла о маньяке, который мог покуситься на их драгоценные жизни, – ну, тогда они расщедрились бы на помощь! Но Великанова, по утвердившимся слухам, убили из-за разборок в сфере пластической хирургии, а это дело частное, а значит, беспокоиться не о чем.

В шестой раз прогулявшись от пруда к выходу из парка, Борис Теплов наконец покинул его пределы.

И тут его поджидало открытие. Точнее, намек на открытие, который мог никуда не привести. А мог дать очень и очень многое... Сразу возле выхода из парка стояла палатка, украшенная изображениями детишек и зверушек, с надписью «Мороженое». За темным окном проглядывалась фигура продавщицы, которая куксилась, свернувшись в три погибели и уткнув нос в воротник зимней куртки, среди своего товара, не пользующегося высоким спросом, когда вокруг и без мороженого жуткая холодрыга.

– Девушка, а девушка, – постучал в окошко Теплов, причем выражение его лица сделалось еще более идиотически-сосредоточенным, чем всегда. Едва девушка, оказавшаяся китаянкой неопределенного возраста, отворила в ответ на стук окошко, в проем всунулось служебное удостоверение в развернутом виде. Китаянка так испугалась, что, неведомо с какой стати, вручила Теплову шоколадный пломбир. Опасаясь обвинений во взяточничестве, деньги за пломбир Теплов тут же отдал и, расспрашивая продавщицу, от какой организации она работает, с которого часа начинает рабочий день и кто ее сменщица, поневоле грыз до такой степени застывший, что почти уже несладкий, мороженый кирпич на шершавой палочке. Никакого удовольствия не получил, только еще сильнее замерз, но это издержки службы, и из-за этого переживать не приходится.

К счастью для майора Теплова, его законное торжество не было омрачено необходимостью предъявлять Глебову свидетельницу, плохо говорящую по-русски. Выяснилось, что в день убийства Великанова в палатке «Мороженое» дежурила продавец-кассир Клавдия Барыгина. Правда, она оказалась еще более робкой и запуганной, чем китаянка. Имя «Клавдия Барыгина» приводит на ум огромную толстомясую бабищу с громким голосом и борцовской фигурой, а продавщица мороженого выглядела худой и какой-то захиревшей, как комнатное растение, оставленное без воды. Маленький рост, тощие ручки, тощий пучок волос, собранных на затылке. Глебов обращался к ней ласково, точно к ребенку, и все равно она от каждого его вопроса бледнела, вздрагивала и отвечала с большой задержкой. Присутствовавший при допросе Теплов вспомнил, что, когда он учился в начальной школе, у него в классе была чем-то похожая на эту Барыгину Люба Шильнова, которая не могла отвечать у доски – ее буквально парализовывало, и она не в состоянии была издать ни звука. Из-за этой особенности Шильнова постоянно получала плохие отметки. Может быть, Клавдия Барыгина тоже плохо училась и поэтому пошла продавать мороженое?

– Так, значит, вы любите смотреть в окно на рабочем месте? – спрашивает Георгий Яковлевич.

Барыгина посмотрела на него такими расширенными почерневшими глазами, точно ее собираются арестовать за нарушение трудовой дисциплины.

– Не стесняйтесь, – уговаривает ее Глебов. – Это естественно: чем вам еще заниматься... Так смотрели вы в окно или нет?

Поразмыслив, Клавдия робко кивнула.

– И в то утро тоже?

Снова кивок – с задержкой, отсроченный.

– И кого же вы видели?

Клавдия надолго задумалась, глаза ее сделались стылыми, как у дохлой рыбины, – точь-в-точь Люба Шильнова у доски. Глебов стал медленно свирепеть, но – профессионал! – стал только внимательнее и ласковее...

В общем, путем нечеловеческих терзаний от Клавдии Барыгиной удалось добиться, что в день убийства она видела молодого, примерно двадцатидвухлетнего блондина с распущенными волосами до плеч, одетого в кожаную куртку желтого цвета, выбегавшего из парка. Это было в восемь часов двадцать пять минут – Клавдия как раз взглянула на часы, решив, что если люди так резво побежали в направлении ближайшей станции метро, значит, скоро девять. После установления этого факта по барыгинским показаниям стали составлять фоторобот спешившего мужчины. Как ни странно, при составлении фоторобота Клавдия повеселела, сделалась смелее и раскованнее. Может быть, этому способствовала темнота. А может быть, свидетельница решила, что самое страшное осталось позади...

Фоторобот был размножен и направлен во все отделения милиции страны. Теперь личико убийцы красовалось повсюду на стендах с надписью «Их разыскивает милиция».

– Вот надорвутся рядовые сотрудники! – доверительно сообщил Теплов Аркадию Силкину. – По нашему фотороботу каждого пятого хватай – не ошибешься. Нос прямой, брови прямые, глаза средние... Портрет Дубровского в молодости, одним словом.

Не желая ставить под сомнение результаты проделанной другом работы, Аркадий осторожно хмыкнул. Он не хуже Теплова представлял, что по этим несовершенным распечатанным рисункам обычно почти невозможно опознать и арестовать убийцу.

Готовясь к беседе с Ксенией Михайловной Великановой, назначившей встречу у себя дома, Глебов позволил себе немного пофантазировать, представляя вдову и квартиру. Он частенько давал волю фантазии, подключая свою интуицию, и, как правило, она его не подводила, рисуя до мелочей частности, не поддающиеся, казалось бы, просчитыванию, – тем не менее эти частности совпадали с тем, что было на самом деле. Практического значения в данном случае эти упражнения в ясновидении не имели, однако в ближайшем будущем интуиции придется работать на полную катушку, не мешает ее потренировать. Стоит отметить, что Глебов был далек от телевизионных выпусков светской хроники, а значит, быт знаменитого хирурга (о котором лично он услышал, только получив дело) оставался для него чистой абстракцией – белым листом бумаги, на котором следователь намеревался изобразить то, что придет в голову. Итак, вдова... Георгий Яковлевич располагал первоначальными сведениями, что будущие супруги познакомились при тривиально-романтических (в данном случае, не без оттенка садомазохизма) обстоятельствах: он был врачом, она – пациенткой. В кого желает себя превратить женщина, когда обращается к пластическому хирургу? Конечно, в модельный идеал подиума и обложек глянцевых журналов. Какие черты формируют это понятие? Точеный прямой нос, пухлые губы, высокие скулы, широкий разрез глаз, лоб... лоб оставим в покое, обычно представительницы прекрасного пола прикрывают его челками. «Женщине высоколобость ни к чему», – как типичный домостроевский муж и отец, подумал Георгий Яковлевич, прежде чем перейти к гипотетическому описанию волос Ксении Михайловны. Вне всяческих сомнений, она блондинка – причем, судя по памятной белобрысости ее папаши Михаила Олеговича, она может быть и натуральной блондинкой. Что касается тела – силиконовая грудь, тончайшая талия и широкая... м-м, в общем, то, что ниже. Подарок онанисту! Кукла Барби, экспортный живой вариант.

Разделавшись с безутешной вдовой, для которой, судя по получившемуся описанию, вскоре сыщется не один утешитель, Георгий Яковлевич перешел к интерьеру. Здесь его фантазия забуксовала из-за отсутствия материала: относительно недавно перебравшись из интерьера коммунальной квартиры в интерьер малогабаритной «двушки» в Новых Черемушках, Жора Глебов представления не имел о всех тех модных штучках и удобствах, которыми оснащают свои накрученные жилища богатеи, а до того, чтобы облизывать глазами чужую роскошь, листая вкладки цветных газет, он никогда бы не снизошел. До глубинных корней своей пролетарской волжской души он ненавидел этих богатеев, нуворишей, «новых русских» – словом, как их ни назови, людей, вскормленных диким российским капитализмом. Добросовестному следователю есть что о них порассказать. Из-за этого на его жизнь дважды покушались неизвестные лица – мстили за отлично проведенное следствие... Так что относительно обстановки квартиры Глебов додумался лишь до того, что она должна быть как можно интимнее и уютнее, без стерильной больничной белизны и хромированного сверкания: хирургу и на работе хватает больницы. Темные шторы до пола. Какие-нибудь драпировки. Наверняка дорогие картины на стенах – покойный ценил искусство. Спонсировал конкурсы молодых дарований, меценатствовал... Где теперь это все? Пойдет ли хоть одно молодое дарование, получившее путевку в жизнь благодаря этим конкурсам, к Великанову на могилу, поставит ли свечку об усопшем рабе Божием Анатолии? А если даже пойдет и поставит, то все равно об этих конкурсах забудут в крайнем случае через год. Так проходит слава земная, ничего не попишешь.

Последняя мысль настроила Глебова на траурный лад, и он понял, что этот настрой надо удержать до встречи с вдовой. А то не дай бог неприязнь к богатым возобладает над траурностью и подпортит незамутненную чистоту зрения. Чтобы у следователя был глаз – алмаз, нужно держаться на тонкой грани между двумя крайностями, балансируя, не соскакивая ни к одной. Идеальной считается беспристрастность, но так как следователь – всего лишь представитель рода человеческого, беспристрастность, считай, недостижима.

Вахтер элитного дома вблизи Тропаревского парка, похожий на белогвардейца из советского сериала «Адъютант его превосходительства», бдительно проверил документы следователя Глебова, вследствие чего классовая ненависть в том дала о себе знать. Однако бальзам на следовательскую душу пролило то обстоятельство, что после звонка в квартиру № 42 на пороге немедленно открывшейся двери материализовалась кукла Барби, точь-в-точь похожая на нарисованный им портрет. Все при ней: и буфера, за которые не откажется подержаться всякий нормальный мужчина, и зовущие пухлые губы, и покрытая золотистым загаром кожа без единой морщинки, и уложенные кудрями белокурые волосы...

– Вы Георгий Яковлевич Глебов? Ксения Михайловна вас ждет, – проворковала Барби.

Чуть обескураженный, но не потерявший присутствия духа следователь нашел утешение в том, что, если даже белокурая красотка оказалась прислугой, предсказание относительно картин сбылось. Темноватая из-за зеленых стен прихожая, которую тянуло назвать холлом и в которой могли уместиться две его новочеремушкинские комнаты, действительно была украшена картинами, написанными маслом, – одну, ближайшую, Глебов рассмотрел, когда вывертывался из пальто. На картине выступали в цирке акробаты: стремительность движения художник передал приемом отделяющихся от туловищ, летящих в воздухе рук и ног. Тоже, гм, хирургия... Но в холле задерживаться ему не пришлось, его немедленно провели в комнату, где глебовская интуиция получила два увесистых удара под дых.

Первым ударом стала комната... Несусветно больших даже в сравнении с холлом размеров, она действительно не походила на больничную операционную. Зато, серая и почти лишенная мебели, здорово напоминала пустую площадь какого-то заброшенного северного города под пасмурным небом, – Глебов даже поежился, словно от потянувшего сквозняка. Уютом здесь точно не пахло: жить на стадионе и то было бы комфортнее. А ведь, судя по широкому плоскому ложу, отодвинутому к окну, эта комната играла роль спальни... Вот извращенцы! Глебов бы в такой обстановочке нипочем не смог... В углах несли вахту нецветущие растения в фарфоровых вазах, похожие на гвардейцев с киверами. Их молчаливый надзор тоже не способствовал домашней расслабухе, как бы требуя официального фрака.

На Ксении Михайловне Великановой, которая в прихотливой позе полусидела-полусклонялась на ложе, как раз и был черно-белый брючный костюм, соревновавшийся в строгости с фраком. Женственный ровно настолько, чтобы не казаться мужским, подчеркивающий изящество узкогрудой, почти безбедрой, ласточкиной фигуры. Взглянув на вдову, Глебов в полной мере осознал глубину ошибки своей интуиции. Прежде всего, Ксения Михайловна была брюнеткой – хотя, судя по белизне слабо веснушчатой кожи и голубизне глаз, она и впрямь могла оказаться урожденной блондинкой. Но совершив решительный шаг перекраски в черный цвет, она перескочила уровень заурядной красоты: в ее овальном и полупрозрачном, как пустая яичная скорлупа, личике проступило нечто небесное. То, что напомнило вдруг Глебову его Таю, когда он ездил свататься к ней в родную Кострому, – хотя Таисия отродясь не была брюнеткой... Невинность это была, вот что, невинность нетронутой девушки! Однако невинность спорная, вступающая в противоречие с пикантной горбинкой носа и со скрытой порочностью рта – верхняя губа узкая, нижняя выдается вперед в смутной полуулыбке. Высокий, выпуклый, как купол средневекового собора, лоб, прямой пробор... Да, это вам не пластмассовая Барби – поточное производство! Это произведение искусства, китайская, будь она неладна, шелкография... В мгновение ока Глебов оценил мастерство покойного пластического хирурга и прихотливость отношений с живописью, которую убитый так ценил. В мгновение ока успел Георгий Яковлевич восхититься созданием великановского резца-скальпеля – и отвергнуть свое восхищение.

Если на женщину тянет любоваться издали, рассматривать с выгодной точки, как музейный шедевр, а коснуться ее не хочется – что-то здесь не в порядке. Что-то перемудрил покойный Анатолий Валентинович, трудно пожелать ему царствия небесного – человеку, который пожелал жить в такой квартире и иметь такую жену.

Но, возможно, пластический хирург был здесь абсолютно ни при чем, а холод, наполнявший комнату и не позволявший зародиться типично мужским мыслям в отношении красавицы вдовы, являлся изначальной принадлежностью Ксении Михайловны, дочери своего высокопоставленного батюшки, а следовательно, неприступной, по определению, недотроги.

– Присаживайтесь. – Без упоминания имени-отчества (зачем царице помнить имена холопов) Ксения Михайловна указала на шаткий с виду, поставленный возле своего ложа стул. Глебов присел, почувствовав облегчение – рядом с вдовой, на ложе, он долго не вынес бы. Стул, хотя и дизайнерской выпендрежной конструкции, оказался вполне крепким, и Георгий Яковлевич слегка расслабился. Исключительно физически. Но не морально.

– Ксения Михайловна, – отпугивающим басом проклокотал Глебов; прочистил горло, откашлявшись, и продолжил нормальным голосом: – Ксения Михайловна, приношу вам свои соболезнования...

Движение черно-белой офраченной ручки дало понять, что ритуал соболезнований можно опустить. Двигались только руки, лицо оставалось нетревожимо-гладким. Ни морщинки, ни слезинки, ни бессонной тени под глазами. Не поймешь, о чем свидетельствует это бесстрастие: то ли об отсутствии горя, то ли, наоборот, о горе до такой степени сокрушительном, что страшно дать ему вырваться вовне. Вырвавшись, оно толкнет на самоубийство или другой безумный поступок.

– Вы – следователь? Вы пришли задавать вопросы. Задавайте.

– Ксения Михайловна, вашему мужу кто-нибудь угрожал?

– У пластических хирургов неблагодарная работа – всегда найдутся недовольные результатами операции. Знаете, психически неуравновешенные особы, которые сами не знают, что им нужно, и ждут, что новая внешность радикально преобразит их жизнь. Если этого не происходит, они считают, что во всем виноват хирург. Их должны отбраковывать психиатры еще на подступах к операции, но небольшой процент таких больных всегда просачивается. Да, они могли угрожать.

– Вам известны такие случаи? Ваш муж называл фамилии, имена?

– Спросите лучше в клинике, они должны вести учет подобным пациентам. Но не думаю, что на этом пути вы обнаружите убийцу. Если такие угрозы и были, Толя не придавал им значения, иначе он поделился бы со мной. Мы были очень близки, он полностью доверял мне.

Последняя фраза не изменила бесстрастности лица – так же, как впервые произнесенное вслух имя покойного супруга. «Отлично держится», – отметил Глебов, чувствуя, однако, в этой сдержанности нечто неестественное. Пусть это затруднило бы выполнение его служебных обязанностей, он предпочел бы, чтобы вдова Великанова разрыдалась перед ним, а потом, еще не отошедшая от слез, заговорила наконец со следователем по-человечески и выложила уйму непричесанных подробностей, среди которых мелькнул, наконец, смысл и этого союза хирурга и принцессы, и этой неприветливой квартиры, и этого стылого, как чугунный противень на морозе, супружеского ложа. Иначе Глебов не представлял, как понять убитого, а следовательно, кто и зачем способен был его убить.

– Тем лучше, если он вам доверял. Вы женщина, вы должны тонко чувствовать его настроение. Был он в последнее время печален, встревожен? Рассказывал вам о своих проблемах?

Наконец-то гладкое личико передернулось! Правда, более человечным от этого не стало – заострилось, напоминая хищную мордочку куницы или хорька. Пластический хирург способен изменить форму носа или разрез глаз, но не в силах изменить мимику, а в мимике отражается строй души, и с ним уж ничего не поделает целый легион хирургов.

– У него была одна проблема... Марат Бабочкин!

– Это второй хирург из шоу «Неотразимая внешность»? – уточнил Глебов. Даже если бы он не провел подготовительной работы по делу, о шоу Великанова во всех красках узнал бы от дочери, главной в их семье фанатки таких недоброкачественных, на его старосветский вкус, зрелищ. Что с ними, женщинами, поделаешь, в любом возрасте интересуются красотой морды лица...

– Вы не ошиблись. – Лицо разгладилось, и все-таки предшествовавшая гримаска наложила на него, в глазах Глебова, отпечаток, который не стерся до конца их беседы. – Второй. Который хотел стать первым! Из кожи лез! Откровенно говоря, Толю он подсиживал.

– В чем это выражалось?

– Я не в курсе всех тонкостей их служебных взаимоотношений, поскольку далека от мира телевидения. Но буквально за день до... – Ксения сглотнула, дрогнув белоснежным горлом, – до убийства Толя сказал мне, что Марат стал болезненно амбициозен, пытается задвинуть его на вторые роли, выпячивая в шоу лишь себя, любимого. С Маратом в последнее время было трудно работать, и это очень не нравилось Толе. Он сказал, что, если будет продолжаться в том же духе, он уйдет из этого скандального шоу-бизнеса.

– Вы полагаете, он серьезно собирался покинуть телевидение? Уступить место коллеге?

– Что вы! Продюсеры его бы не отпустили. Кто такой Великанов – и, простите, кто такой Бабочкин? Это величины, не подлежащие сравнению! Я не говорю, что Марат – плохой хирург, но Толя... Толя был особенный. Это был скульптор человеческой плоти. Истинный художник.