Текст книги "Операция «Сострадание»"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– В чем дело? – продолжал негодовать Бабочкин, но тихо и как-то скомканно. – Что я нарушил? Чем я вам не угодил?

– Никто не утверждает, будто вы что-то нарушили. Я хочу с вами побеседовать о смерти вашего коллеги Анатолия Великанова...

– Ничего не могу сказать. Ничего не знаю.

– Так не знаете или не можете сказать?

– Оставьте ваши подковырки! Я не могу с вами разговаривать!

Бабочкин с лестницы вывернул на второй этаж – Теплов за ним. Очевидно, Марат Максимович счел для себя несолидным бежать по коридорам родной клиники, вспугивая пациентов и коллег, поэтому передвигался он хоть и быстро, но не бегом. Теплов не отставал.

– Почему вы не можете со мной разговаривать, Марат Максимович?

– Потому что я после операции.

– Так ведь оперировали вы, а не вас!

– Я страшно устал, вымотался. Дикая головная боль. Полуоткрытый контур...

– Какой контур? Что это еще такое?

Сандалии Бабочкина чмокали по линолеуму еще звонче, чем по ступенькам. Рядом бухали тепловские разлапистые ботинки, способствуя рождению симфонии: «бух-бух – чмок-чмок, бух-бух – чмок-чмок»...

– Полуоткрытый контур – это такой способ общего обезболивания, когда часть вещества для наркоза попадает в атмосферу. Для пациента – щадящий метод, а для врача – наоборот. Я совершенно без чувств. Я не в состоянии ни о чем думать и говорить. За что вы меня мучаете?

– Назначьте другой день, когда будете в состоянии говорить о смерти Великанова, и я немедленно прекращу вас мучить.

Они добрались до кабинета Бабочкина. Марат Максимович пытался открыть его своим ключом, который достал из кармана халата, но не попадал в скважину. Руки у него тряслись – то ли от действительно скверного самочувствия, то ли по другой причине. Теплов бдительно торчал рядом, готовый ворваться в кабинет немедленно после его открытия.

– Ни в этот, ни в другой день я не скажу вам о смерти Великанова ничего интересного. Здесь не о чем говорить. Мы друг друга очень мало знали... Тьфу ты, черт! – Ключ отказывался поворачиваться в замке. – Насчет убийцы Великанова у меня нет никаких предположений.

– Его смерть связана с пластической хирургией?

– Не знаю.

– Его смерть связана с телевизионным шоу?

– Не знаю.

Наконец-то Бабочкин повернул ключ не по часовой стрелке, как безуспешно пытался сделать до сих пор, а в противоположном направлении. Замок мягко щелкнул, и массивная дверь открылась. Доктор Бабочкин юркнул в свое прибежище и попытался закрыться в кабинете изнутри. Сделать это оказалось проблематично из-за торчащего в дверном проеме майора.

– Кому было выгодно убийство Великанова?

– Без малейшего понятия.

– Вы находитесь под охраной частного охранного предприятия, не так ли? Чего вы боитесь?

– Я обратился к услугам ЧОП как раз потому, что не знаю мотивов убийства Великанова. Я представления не имею, откуда грозит опасность. Но если она грозит, ее нужно предупредить.

«По-своему логично», – отметил про себя Борис.

– Вам не кажется, что ваши частные детективы не слишком хорошо вас охраняют? Если бы я хотел, я бы сто раз успел вас убить.

– Не ваше дело! Я сам отпустил их на то время, когда должен был сделать ответственную операцию. Как видно, зря...

Марат Бабочкин нервно, дергано взъерошил короткие темные волосы. Он выглядел как человек, по-настоящему испуганный. Вопрос – чем?

– Ну что, так и будете стоять? – с неприятными взвизгами воззвал он к Теплову. – Пожалуйста. Стойте хоть до вечера. Все равно я больше ничего не скажу.

– Не надо так переживать, Марат Максимович. Я сейчас уйду. Мой последний совет: если вы в самом деле так боитесь, обращайтесь не в ЧОП, а в милицию. Там вам помогут лучше.

Дойдя до середины коридора, Теплов оглянулся. Дверь кабинета доктора Бабочкина оставалась незакрытой, и владелец выглядывал оттуда, тревожно озираясь по сторонам. Хотел проверить, действительно ли майор Теплов ушел, как обещал? Или ждал кого-нибудь другого?

Анастасия Березина просыпалась обычно в восемь часов утра, по звонку будильника, встроенного в мобильный телефон. Но сегодня ее пробуждение оказалось полностью самостоятельным, и теперь она лежала, созерцая белый потолок. Белый, недомашний – дома у нее потолок черный, украшенный созвездиями. Ну правильно, она же в больнице. И мобильник, с которым она, популярная писательница, буквально срослась, который стал ее дополнительным органом (приглашения на презентации, читательские конференции, мероприятия для избранных и т. п.), отсутствует по той же причине: здесь запрещено пользоваться мобильными телефонами, так же как и любыми телефонами и иными средствами связи.

Вообще-то это высококачественное лечебное заведение для особо важных и дорогостоящих персон принято называть клиникой, но Анастасия предпочитает старое слово «больница». «Клиника» – слово какое-то противное: будто говорят о сумасшедших. А здесь – больница. И хотя повсюду цветочки, и палаты отдельные, каждая – с изолированным санузлом, и персонал не в белых халатах, а в разноцветных курточках и брючках, но все равно, по сути, это – больница. Здесь есть врачи и медсестры, здесь оперируют, перевязывают, делают уколы, массаж, электрофорез и прочие процедуры. С той лишь разницей, что здесь лечат здоровых, а в обычной больнице – больных.

Недавно прооперированная, Анастасия Березина не чувствовала себя больной, так же как и до операции. Точнее, если уж углубляться в суть (а что еще можно делать при раннем пробуждении?), ее болезнь – это ее образ жизни. Популярная писательница, автор детективных романов – это скорее должность, чем призвание. Литературное призвание... ну, было, было это у нее когда-то, когда она строчила стихи и рассказы, которые нигде не хотели публиковать, кроме самодельных, на лазерном принтере распечатанных журналов, издаваемых такими же неудачниками, как и она. Те, кто их издавали, не считали себя неудачниками: они презирали то, что носило в их кругу кличку «попса», и готовы были перебиваться с хлеба на воду, только чтобы «не продаваться». Продаваться – это худшее, что может случиться, это смерть таланта, это во всех смыслах смерть! Настя, в заплатанных джинсах и намеренно прорезанном в нескольких местах полосатом свитере, взлохмаченная панкушка с имиджем «заброшенное дитя окраин», смотрела на этих деятелей во все восторженные глаза, обведенные угольно-черной каймой. Позиция «не продаваться» казалась ей героической! Однако, когда студенческие годы на журфаке кончились, восторга в Настиных глазах поубавилось. Газетная работа не приносила удовлетворения – ни творческого, ни материального. Печататься в самодельных журналах, которые выросли в полиграфическом качестве, но не в тираже, она продолжала, но начала крепко задумываться: а покупал бы хоть кто-нибудь когда-нибудь этих героев, которые утверждают, что не продаются. Кивая в ответ на их речи, приятно знакомые, но уже поднадоевшие, Настя про себя сомневалась, что на такой товар хоть раз нашелся бы покупатель...

Нет, Настя по-прежнему не желала продаваться. Но финансы поджимали: надоело сидеть на шее у родителей, хотелось хорошо одеваться, покупать книги, какие захочется, пополнять видео– и фонотеку – мало ли что человеку нужно! И тогда подруга студенческих лет привела ее в издательство «Глобус». Глянцевые обложки «глобусовской» продукции пестрели на каждом лотке. Внешне Настя презирала таких вот «попсовиков», а внутри замирала от страха: неужели она может стать в «Глобусе» своей, неужели ее здесь могут напечатать? Неужели ее сборник рассказов (для первого знакомства она выбрала вещи относительно остросюжетные и не самые авангардные по стилю) найдет дорогу к читателю? Неужели здесь она сможет получать за свою работу настоящие деньги? Неужели все это возможно? Настя боялась верить...

И правильно боялась! Все получилось совсем не так, как она думала. Во-первых, главный редактор «Глобуса» даже не поинтересовался ее литературными вкусами, тем, что у нее написано еще, кроме рассказов, и что она хочет в дальнейшем написать. «Анастасия Березина, А-нас-та-сия Бере-зина», – несколько раз задумчиво произнес он нараспев, поправляя роговые очки с очень тонкими стеклами. Настя, неубитым еще писательским чутьем, отметила, что стекла в очках, пожалуй, даже простые: весь смысл в оправе, которая облагораживает редакторское лицо... Затем он кратко сообщил, что ее рассказы прочел и что писать она умеет. Осчастливленная Настя ждала уж было продолжения относительно издания сборника – продолжения не последовало. Вместо этого редактор ошарашил ее информацией, что у них в «Глобусе» ощущается недостаток авторов, которые могли бы писать милицейские детективы. Не хотела бы она этим заняться? Эта работа гарантирует приобретение опыта, который пригодится для создания собственных произведений: ведь романы придется писать на основе реальных оперативных дел МУРа! Пусть Настя поработает, приобретет имя, а там, со временем, дойдет дело и до ее рассказов. Редактор дает гарантию, что ее удастся раскрутить: Анастасия Березина – такое имя звучит и запоминается!

Придя домой, Настя закрылась в своей комнате и, не отвечая на встревоженные призывы мамы, плакала не меньше часа. Настя чувствовала себя глубоко обиженной: она принесла главному редактору в ладонях целый мир, а от нее потребовали приторно-сладких леденцов на палочке! Получается, главную роль в том, что издательство ею заинтересовалось, сыграло имя, данное ей при рождении без ее согласия, когда она еще не блистала никакими талантами. Зачем только она дала согласие писать милицейские романы? А она это согласие дала... Почему? Во-первых, успела сжиться с мыслью, что скоро будет много зарабатывать: стыдно было бы признаться папе и маме, что у нее в очередной раз ничего не вышло. А во-вторых, она все-таки надеялась переломить ситуацию. Ну, один милицейский роман, ну, три, ну, десять, а дальше она раскрутится и сможет печатать все, что захочет. По крайней мере, за свой счет.

Несмотря на грустные мысли о неблагодарности заказанной темы, за дело Настя взялась бодро и с энтузиазмом. Она надеялась проявить себя хотя бы на этой уничижительной ниве милицейского детектива, поэтому старалась писать оперативно-розыскные романы в стиле, максимально похожем на стиль своих рассказов. Однако ее энтузиазм не встретил понимания у сотрудников «Глобуса», и старушка редакторша, которую учили стилю в суровые советские времена, постоянно пеняла молодому автору:

– Вот, смотрите, вы тут пишете «...истекала рекламной кровью». Что вы имели в виду?

– Понимаете, – Настя тщетно пыталась пробиться сквозь советскую закалку, – здесь ирония, которая характеризует героиню. Ведь она – актриса...

– Не надо иронии. Напишите просто: «истекала кровью».

– Но тут нужен какой-нибудь уравновешивающий эпитет, иначе фраза развалится!

– Ну, напишите: «истекала алой кровью».

Кровь обязана быть алой. Небо – голубым или, в крайнем случае, синим. Все многообразие жизненных проявлений сводилось к ограниченному числу штампов. Насте казалось, что она слепнет, что ее глаза, которые подмечали раньше тысячи оттенков колыхания ветвей на ветру, городского асфальта, человеческого поведения, перестают видеть даже очевидное. Зато отсутствие прежнего пристального вглядывания в детали положительно сказалось на быстроте работы. В «Глобусе» Настя стремительно поднималась в гору. Восхождение подтвердил роман «Место происшествия», который вошел в список бестселлеров и был экранизирован. А за Анастасией Березиной окончательно закрепилось звание популярной писательницы.

Быть популярной писательницей – это нечто совсем другое, чем писать книги, которые хорошо продаются. Быть популярной писательницей – это означает, в первую очередь, продавать не книги и даже не свой талант, а себя. «Торговать мордой» – так это грубо называется. Служить лицом издательства. Выступать, где только можно. Быть гостьей телепередач, где надо ворковать о любимых домашних животных, любимых домашних растениях, любимой даче, любимых кулинарных рецептах. Поддерживать определенный уровень богатства и комфорта... Кстати, приобретя титул популярной писательницы, Анастасия Березина и не подумала осуществить заветную мечту и издать за свой счет рассказы. Прежде всего, мечта перестала быть заветной: написанные, казалось, давным-давно, где-то в прошлой жизни, рассказы теперь служили скорее упреком, чем предметом гордости. А кроме того, ее имя больше не принадлежит ей: оно – собственность издательства. Если «Глобус» сочтет целесообразным, под именем Анастасии Березиной будут выходить романы, написанные не ей, а кем-то другим. Разумеется, это тоже будут милицейские детективы, и стиль останется прежним – копировать этот стиль так легко!

Однажды в литературной лавке, заваленной килограммами макулатуры, которая почти не раскупается, Анастасия Березина извлекла из разваливающейся стопки книжечку в четверть листа, с бумажной обложкой, которая явно быстро оторвется. Ее привлекло имя на книжном корешке – оно принадлежало другой популярной писательнице, с которой Анастасия несколько раз встречалась. Так странно было видеть его на этой обложке – тонкой, непритязательной, совсем не глянцевой. Книга издана в этом году... Что это – пьесы? Ну да, авангардные пьесы, которые нет надежды пристроить в какой-нибудь театр, а читать драматургию охотников мало. Анастасия Березина пожала плечами: стоило становиться популярной писательницей, чтобы возвращаться в самиздат! А все-таки что-то защемило: вот, оказывается, одна из популярных продолжает что-то писать и издавать вдали от рекламы, для немногих ценителей, для себя...

Начав с речевых штампов, Анастасия Березина сама превратилась в ходячий штамп. Она была достаточно бесстрашна, чтобы признаться себе в этом. Никакого ужаса она не испытала, так же как и стыда – она давно отучилась краснеть. Румянец на лице – это что-то совсем не для нее. А скоро и ее лицо перестанет полностью принадлежать ей: точнее, превращение уже совершилось, и стоит лишь выждать, чтобы это стало очевидно для всех.

Пластическую операцию, а конкретно – участие в передаче «Неотразимая внешность» ей рекомендовало издательство, считая, что это привлечет к Березиной внимание. Но дело не только в воле издательства: Анастасия вдруг сама захотела изменить внешность. Это был один из приступообразных поступков, властно подчинявших ее себе и заставлявших потом удивляться: что это было, что заставило меня совершить это безумие? В таком состоянии Анастасия обычно совершала дорогие и ненужные покупки.

Пластическая операция – тоже своего рода покупка, только сопряженная с риском значительно большим, чем риск потерять деньги. Наслушалась Березина пациентских страшилок в больничной курилке! В отличие от нее, новичка, есть здесь такие завсегдатаи клиник пластической хирургии, которые в результате многоэтапных вмешательств полностью расстались с первоначальной внешностью. Эти-то, прошедшие огонь и воду, нагнетают атмосферу, передавая факты, вгоняющие в дрожь. Многие косметологи используют опасные несертифицированные препараты. Другие работают, не имея лицензий. Остро стоит вопрос о квалификации кадров. Ложишься на операцию (причем безумно дорогостоящую) ради того, чтобы получить прямой носик или высокую грудь, а после снятия повязок с ужасом обнаруживаешь, что нос искривился, как у Бабы-яги, а молочные железы отныне не подвластны ни одному лифчику, так как одна из них увеличилась, а другая уменьшилась, и в придачу они расположены теперь на разной высоте.

Но изуродованное лицо или разнокалиберная грудь – это еще не самый страшный результат операции. В результате непрофессионализма врачей пациенты порой умирают прямо в клинике. Были случаи, когда из страха перед ответственностью врачи даже не вызывали реанимацию. А допустившие роковую ошибку медики так и остаются безнаказанными!

Но, должно быть, совсем безнаказанными не остаются. Иначе как объяснить внезапное исчезновение Анатолия Великанова – звезды пластической хирургии номер один? О том, куда он пропал, Березина прямо не спрашивала медиков: больничная курилка предоставила ей сведения на этот счет более услужливо и в большем объеме...

Анастасия передернулась под одеялом, будто туда заполз холодок из окна. Пора вставать и начинать новый день.

Глава пятая
Кто убивает врачей? Конечно, пациенты!

Историей Ивана Зинченко, как наиболее пострадавшего от экспертной деятельности покойного Великанова, Веня Васин незамедлительно облагодетельствовал Георгия Яковлевича. Сам же, высоко ставя тщательную разработку всех версий, переключился на потенциальных недовольных клиентов «Идеала». Месть за испорченное лицо – версия самая реальная. Ищи мстительного пациента – и тебе улыбнется удача. Вопреки уверениям Владиславы Яновны Линицкой, у которой при намеке на недоделки в идеальной работе «Идеала» делалось кислое выражение лица, да и серьги ее цыганские брякали недовольно...

Не довольствуясь историями болезней (мало ли что там накропали – известно, история болезни пишется для прокурора), Веня Васин залез в Интернет. И там, тщательно прочесав страницы, содержавшие имя Анатолия Великанова (львиную долю составляли сообщения о его убийстве, а также домыслы по поводу следствия, от которых у следователя волосы дыбом вставали), Веня натолкнулся на милый такой сайтик – расположенный на narod.ru, что свидетельствует о бесплатности и, предположительно, народности. Вступительная страница сайта настойчиво намекала на то, что в сообществе пластической хирургии у Анатолия Великанова была неоднозначная репутация. Судя по отзывам (в том числе с фотографиями), его работой были недовольны многие. Но Великанов никогда не переделывал работу и не возвращал деньги, если клиент был недоволен. Поэтому пострадавшие организовались и постарались получить хотя бы моральную компенсацию, выставив для всеобщего обозрения свои личики. Обворожительные... или не слишком. Что касается Вени, то он был заурядным мужчиной, не донжуаном и не скульптором, и потому чаще всего не мог сообразить, что же такого ужасного сотворил негодяй Великанов с очередной пациенткой, которая на фотографии выглядела нормально – ну, человек как человек. Нос есть, рот на месте, два глаза в глазницах, там, где полагается. Но из жалобного текста рядом с фотографией «человека как человека» следовало, что непрофессиональный негодяй Великанов сделал из оперированной страхолюдину, монстра и бабу-ягу, что после его хирургического вмешательства девушку бросил жених, а начальник выгнал с работы, не в силах ежедневно сталкиваться со зрелищем такого тошнотворного уродства. Все это выглядело крайне эмоционально и не так чтобы очень достоверно. Скептически настроясь по отношению к таким посланиям, Веня тем не менее скопировал на жесткий диск приведенные на сайте случаи.

Так, некая девица Альбина Самарская делала у Великанова операцию, а потом пошла переделывать лицо к другому хирургу. Подробное изложение бесконечных пациентских перипетий пестрело красивостями вроде «и, вынырнув из омута наркоза, я шестым чувством пришла к осознанию, что лица у меня больше нет». Иллюстрировал этот исторический (или, скорее, истерический) роман-эпопею длинный ряд медленно грузящихся фотографий, причем первой в ряду почему-то стояла девочка с белыми бантиками, обнажающая улыбкой отсутствие переднего зуба, словно Альбиночка Самарская начала задумываться о пластических операциях еще в таком нежном возрасте. Последующие фотографии, относящиеся к возрасту более зрелому, выглядели до такой степени непохожими одна на другую, будто перед камерой поставили случайно набранных с улицы девушек-брюнеток с примерно одинаковым типом лица. Следователю Васину это напомнило стандартную процедуру опознания. А ну-ка, отвечайте, гражданин свидетель: где здесь Альбина? А вот и не угадал, они все Альбины... Но ни одна из брюнеток не казалась достаточно уродливой, чтобы предъявлять претензии. Так что здесь, по мнению Вени, Великанов был не виноват.

Случай Валентины Маркеловой оказался серьезней, ей действительно удалось отсудить часть денег за неудачную операцию. На послеоперационных снимках явно наблюдались заметные белые рубцы на крыльях носа, да и переносица, как видно на фото в профиль, запала, точно дама перенесла сифилис... Парадокс в том, что Валентина Маркелова на сайте выступала в качестве одной из самых нескандальных особ. А чего ей скандалить? Деньги она получила, а две другие операции, сделанные за границей (муж Валентины – американец), исправили последствия первой. Опубликовала она на сайте свои старые фотки исключительно в качестве предупреждения для тех, кто мучается вопросом, решаться на кардинальные изменения в своей внешности или нет: смотрите, милые дамы, может быть еще хуже!

Третья, Белла Левицкая, собиралась подавать на Великанова в суд, утверждая, что хирург ей сильно испортил нос и отказался переделывать. Согласно Вениному мнению, такой нос испортить трудно: при взгляде на первоначальный вариант сразу вспоминались слова «шнобель», «рубильник», «на семерых рос, одной достался» и прочие шуточки и обзывательства, деликатные и не очень. Результаты великановского труда превратили это чудо щедрой природы в обыкновенный средний малоприметный носик, который Беллочку тоже чем-то не удовлетворил. Быть может, недостаточно тоненький, недостаточно маленький, недостаточно прямой? А на что еще она могла претендовать?

Одним словом, умозаключил юный следователь, нервных пациенток очень много. Весь вопрос в том, способны ли они взяться за оружие... Вот для этого и надо с ними связаться. Прежде всего, списаться по электронной почте. А если не захотят отозваться, отыскать их другими методами.

Продюсера Станислава Некрасова в телевизионной компании «Радуга» многие любили, но мало кто уважал. Даже те, кто отдавал должное его обаянию и добивались его расположения, стремясь продвинуться наверх, считали этого молодого человека с эпатажной внешностью кем-то вроде прихлебателя, обитающего за уютным надежным прикрытием широкой (в прямом и переносном смысле) спины Марины Ковалевой. Отдавая должное влиянию Стаса на политику телекомпании, они полагали, что он занимает в «Радуге» свою нишу, далеко не главную, и без Ковалевой он пропадет.

Это было и верно, и неверно. Если бы Стас был таким безнадежным тупицей, зачем Марина – согласно всеобщему мнению, кладезь премудростей – стала бы пригревать возле себя тормоз, препятствующий ее личному росту? Из личных побуждений? Но, как бы ни старалась Марина показать, что это так, все знали, что с экстравагантным красавчиком Стасом у нее ничего нет и быть не может. У нее вообще нет тела, у нее есть только мозг. И если этот мозг все правильно рассчитал, значит, Стас выгоден компании с деловой точки зрения.

В самом деле, что касается финансовых вопросов, здесь Стас был сущее дитя и предпочитал опираться на Маринино плечо. Он также доверял своей компаньонше в том, что касается тонкостей взаимоотношений между людьми и механизмов воздействия на них – учитывая ее психологическое образование. Но в области того, чем можно заинтересовать и поразить телезрителя, Стас был вне конкуренции. Он обладал природной впечатлительностью, обожал острые ощущения – причем, когда один источник ощущений приедался, охотно искал новые. Он постоянно желал развлекаться и, не находя достойных развлечений вовне, выдумывал их сам. Одним словом, его детскость играла на руку «Радуге». Он был кем-то вроде ребенка, которого фабрика игрушек использует для проверки, насколько удачны новые образцы ее продукции, потянутся к ним маленькие потребители или нет.

При этом Стас не был дураком. Да, можно обвинить его в излишней импульсивности, он не всегда был сдержан в словах и мог наговорить человеку такого, о чем потом жалел. Но в глубине души оценивал людей точно и трезво. Особенно людей, которые ему очень нравились, которые вызывали его интерес или, наоборот, активно не нравились. Он их чувствовал и уже по этой эмоциональной окрашенности улавливал, стоит любить этого человека или лучше держаться от него подальше. Шутя он говорил, что считывает цвет ауры за версту.

– Ты типичный эмпат, Стасик, – смеялась Марина. – Ты гений эмпатии. Точь-в-точь как собака. Домашние животные тоже не могут объяснить, почему они одному гостю дадут себя погладить, а другого цапнут. Но они, как и ты, не случайно это делают.

Сравнение с собакой Стаса не оскорбляло. Во-первых, он любил собак: его пекинес и абрикосовый пудель казались ему добрее и сообразительнее многих двуногих. Во-вторых, Марина ему все равно что родная. С чего же он будет на нее обижаться?

Мариночку пожалеть надо. Хоть иногда трудно, иногда не получается, а что поделаешь, надо! О том, что продюсер Ковалева – отличный психолог, осведомлены в «Радуге» поголовно все. Однако только одному Стасу Некрасову открыта страшная тайна, которой Марина не захотела поделиться ни с кем другим: продюсер Ковалева – неудавшаяся актриса. С детства предавалась ажурным мечтаниям, воображая себя на сцене; в школьные годы ее, толстенькую отличницу, за одни превосходные оценки делали главной героиней самодеятельных спектаклей. До сих пор Марина со слезами умиления готова рассматривать фотографии, где она на школьной сцене в роли Принцессы из «Бременских музыкантов». И не беда, что толстушка смотрится гротескно в коротком, согласно роли, платьице, зато распущенные волосы ниже пояса у нее свои. Тогда были свои... Тогда она носила косы и была полна надежд. Ну и что же, что она – чересчур упитанная? Может, ей послужит примером знаменитая греческая певица Мария Каллас, которая усилием воли и строжайшей диетой избавилась от полноты и вошла в десятку самых красивых женщин мира. А может, следует брать за образец Наталью Гундареву, которая со своей далеко не модельной фигурой не жаловалась на актерскую невостребованность? Марине Ковалевой науки давались легко; а там, где легкость не срабатывала, приходила на помощь усидчивость. Это укрепляло в ней уверенность, что профессией актрисы она овладеет так же элементарно, как школьной алгеброй и школьной химией.

Тем не менее мечты остались мечтами, а фотографии Марининого актерского триумфа – всего-навсего трогательными школьными фотографиями. После двух смешных попыток поступления во ВГИК Марина поняла, что ярко выраженных способностей строгие экзаменаторы в ней не находят. Но своим острым умом она поняла и другое: трезво анализируя стихотворение, которое должна была прочесть вслух, и характер героини, которую должна сыграть, она уделяла все внимание этому анализу, не оставляя ничего для внешнего проявления чувства. У тех удачливых абитуриентов, которые прошли ВГИКовские экзамены, Марина подметила непосредственность выражения чувств – на уровне сердца, на уровне тела, – которой она была лишена напрочь. У нее – все из головы. Придя к такому выводу, Марина совершила шаг, который характеризовал бы с лучшей стороны даже человека более зрелого, чем она: Марина признала свою профессиональную несостоятельность, прежде чем безнадежная попытка овладеть профессией завела бы ее в дебри самоуничижения. Актрисой стать Мариночке Ковалевой не светит. Зато она способна отлично разбираться в людях. И эта способность со временем может поставить ее выше иных актеров – а почему бы нет?

Марина сделала Стаса тем, кто он есть. Хотя до нее он был перспективным диктором, умеющим классно преподносить новости, но ведь кто такой теледиктор? Птица-говорун, только и всего. С тем отличием, что никому не нужны его ум и сообразительность. Зато теперь продюсер Станислав Некрасов имеет право формировать политику телекомпании. Для этого к его раскрывающимся способностям потребовалось прибавить Маринину интеллектуальную изощренность и упорство. Стас моментально разгадал, что эта толстушка не только хочет, но и умеет руководить. Умеет гладить людей по головке, умеет успокаивать, умеет обнадеживать, умеет удерживать, умеет стравливать – для того чтобы вызвать нужный эффект. С Мариной Стас в профессиональном смысле составляет единое целое... сильное целое.

Марину он тоже чувствовал, как и всех других. Чутко ощущал буквально кожей перепады ее настроения. Если бы он на самом деле, как хвастался, способен был зрительно воспринимать это настроение, Марина облеклась бы сейчас в глубокий темно-фиолетовый цвет. Темно-фиолетовая полоса ее жизни началась после убийства Великанова, Стас был уверен. А вот в чем причина того, что Марина находилась в таком упадке духа, – такие психологические сложности ему не по зубам. Тут нужен детекти... дедуктивный метод. А в дедукции, Стас искренне признавал, он не тянул, так же как и в индукции и в различиях между этими похожими и как-то связанными друг с другом словами.

Конечно, одно объяснение на поверхности: конкуренция. Гибель ведущего хирурга не то чтобы поставила крест на шоу «Неотразимая внешность», но нанесла ему внушительный урон. Этим не преминет воспользоваться главный конкурент «Радуги», Никаноров из «Шестого глаза». Но, с другой стороны, Стас не верит, что такая вся гениальная Мариночка смертельно испугалась Никанорова. До сих пор выкручивались: Никаноров – шоу, мы – шоу, он – проект, мы – проект. Так что живы будем, не помрем, невзирая на временные трудности.

Неужели ей жаль Великанова как человека? Может быть, его смерть потрясла Марину, как потрясает смерть друга? Но Стас не видел, чтобы они особенно дружили. Великанов признавал авторитет Марины Ковалевой, следовал ее указаниям, однако что касается общения, предпочитал Стаса. Стасу это было особенно лестно: вот, смотрите, доктор наук беседует с ним на равных, предпочитает его компании патентованных умников «Радуги». Ну кто после этого будет разносить дурацкие слухи, будто Стас Некрасов – тупой? Правда, интеллектуальных бесед они с Великановым не вели. Так, треп вокруг да около по любому поводу: на сей предмет Стасик Некрасов – преотменный мастер. А Великанов мастером в этом смысле не был, но ему нравилось трепаться со Стасом. Может быть, он тоже был любителем эмпатии?

Но основное их общение проходило без слов – как дождь, как туман, как река в русле, как кровь по венам. Мысленно Стас передавал Великанову, словно морзянкой (сплошные точки и тире), что Анатолий – отличный парень, хотя, сразу видно, много переживший и уже, со Стасовой точки зрения, немолодой, зато сохранивший молодость в душе, а это главное. Великанов отвечал Стасу своими, только великановскими точками и тире, что Стас – отличный непринужденный собеседник, в общем, то, что надо накануне съемок в преддверии утомительного рабочего дня. И еще что-то передавал – то, чего Стас так и не понял. Хотел о чем-то предупредить Стаса? Или о чем-то спросить – о чем обычно не спрашивают? Или сделать ему какое-то предложение? Стас никогда бы не осмелился перевести эти импульсы на всеобщий человеческий язык: думал, когда будет необходимо, Великанов скажет это ему сам – скажет прямым текстом, будто речь никогда не шла о другом способе общения. Но Великанов так и не произнес, чего хотел, вслух. Унес свою тайну в могилу. Звучит старомодно и высокопарно, но так оно и есть. Пожалуй, Стас мог бы предположить, в чем заключалась эта тайна, но его никто о ней не спрашивал. А если и не спросит, Стас промолчит: на фиг ему, такому необязательно-легкому, чужие тайны? Тем более тайны покойника.