Текст книги "Тройная игра"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

11

Суконцеву ужасно не хотелось покидать кабинет начальника. И не в том даже было дело, что Гусь выпихивал его так грубо, давая понять, что у него есть более важные дела, чем общение со столь никчемным замом, как он, Семен Суконцев. Семен Михайлович считал, что вправе узнать, зачем пожаловал к шефу пресловутый Грант.

Нет, ну где это видано, чтобы большой милицейский начальник, генерал-лейтенант, вот так якшался с каким-то там осведомителем, стукачом?! Стукач он и есть стукач, мелкая пешка, шестерка, пария – а тут нате вам... Тут явно у шефа либо какие-то свои, отдельные от него дела, либо Грант приполз просить насчет чего-то, а шеф, пройдоха известный, хочет слупить с него как следует, и чтобы он, Суконцев, при этом ничего бы не знал. Не больно-то, конечно, красиво, вот он сам, например, всегда с начальством делится... Но если все так, то насчет чего может просить этот хваленый Грант?! Только насчет своих гребаных фур! И если по поводу личных дел шефа Семен Михайлович был более или менее спокоен – на то он и шеф, в конце-то концов, чтобы иметь свою львиную долю в любой добыче, то насчет фур ему очень хотелось бы знать как можно больше. Во всяком случае, выведать, что может произойти дальше, ему было просто необходимо. Поскольку лично он, генерал-майор милиции Суконцев, был весьма заинтересован в том, чтобы в процесс растаможивания этих фур никто бы не вмешивался до самого его окончания. Ведь если все пойдет так, как он, Суконцев, задумал, он как хорошим шахматным ходом возьмет на прицел сразу две цели: спасет дурака сына и разом по-настоящему разбогатеет. А если повезет – при этом еще и угробит главного Толикова конкурента и своего врага Игоря Разумовского.

К Разумовскому у Семена Михайловича был свой счет, начатый, ясное дело, вовсе не тогда, когда Толик проходил у него стажировку, и даже не тогда, когда они с Толиком открыли свой (он должен был бы сказать: Толиков, но чего уж греха таить) – свой, на двоих, магазин мебели. А что, собственно, в этом предосудительного? Закон запрещает ему, должностному лицу, участвовать в бизнесе? Может, оно и так. Но ведь не запрещает тот же закон Гусю доить... и в хвост и в гриву того же Гранта? Сколько Разумовский уже шефу денег переплатил – страшное дело, уж Гусь, бедный, похоже, не знает, что с ними делать. Но ладно, кто их считает-то, чужие деньги. Платит и платит. Но скажите, господа хорошие, почему в таком случае ему, Суконцеву, нельзя хоть как-то равняться на своего шефа, тем более что будет он вовсе не доить бизнесмена, то бишь родного сына, а по справедливости получать с него за оказанную помощь? Вот исходя из этого, он Толику и помогал. Сначала пристроил к Гранту – какой тот ни стукач, а научил парня кое-чему, а потом и связи свои на таможне задействовал. Не зря, не зря потом кое-кто говорил, что они с сыном приватизировали небольшой кусок границы. Невелики в конечном счете траты, зато выгода – ого-го какая!..

Но это все потом, а когда только начиналось, когда Толик открыл первый свой магазин, Суконцев, сам по природе человек скуповатый, надоумил сына обмыть это дело в ресторане, и Толик сделал заказ. Не так чтобы много всего – всегда же потом все на столах остается, аж сердце кровью обливается: когда унесешь, а когда и не получится, какая радость халдеев-то кормить! – не так чтобы много, но все, что полагается: коньячок, икорка, рыбка, туда-сюда. Немного-то вроде и немного, а все равно страшно по-ресторанному дорого. Но разве ж Гусю так угодишь? Привык с просителями иметь дело – те, конечно, за копейкой не стоят, угощение ему устраивают царское, выставляют все, что он, скотина бессовестная, ни пожелает...

Ну и тут он, Гусь-то, посмотрел на стол и вроде как даже оскорбился: бедно. И давай сам все по новой заказывать. И пошло-поехало: тут и устрицы, и омар ему зачем-то понадобился, и осетрина по-монастырски, и коньяк, видите ли, не тот заказали – ему подавай его любимый «Хеннеси». Дозаказывался до того, что Толик, дурачок, увидев потом счет, чуть в обморок не рухнул. Официант стоит над душой, а Толик смотрит в счет и ни бе ни ме – словно язык у него отнялся. Семену Михайловичу сынка бы выручить, поддержать, а он чего-то по природной своей жадности замешкался, понадеялся, что кто-то другой, как всегда, возьмет счет на себя, что все обойдется. А официант стоит ждет. И тут Толик, дурачок – ну правильно же говорится: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, – чуть не плача возьми да ляпни:

– Может, мы того... Может, скинемся?

– Это как? – не понял совсем уже осоловевший Гусь. Потыкал вилкой своего омара и зачем-то загасил об него сигарету.

– Ну так, – промямлил Толик, держа перед собой счет. – Вроде как вы мне в долг...

Гусь с любопытством посмотрел на него, на его расстроенное лицо, на пухлые, как у папаши, губы, отодвинул от себя омара – не понравилось, как воняет окурок. Сказал:

– Фу... обожрался. – И протянул руку за счетом. – В складчину, говоришь? А ну дай-ка сюда, бизнесмен...

Обрадовавшийся Толик с готовностью протянул ему листок. Гуськов взял счет и, даже не заглянув в него, сказал, обращаясь к Суконцеву, который до этого безуспешно делал сыну какие-то предостерегающие знаки:

– Ты что же, Семен, так плохо с подрастающим поколением работаешь? – И, не дожидаясь ответа, вдруг смачно харкнул на счет и со всего маха шлепнул его на лоб помертвевшего новоиспеченного бизнесмена. – Складчина так складчина, кто ж возражает? – Повернулся в пьяном кураже к столу: – Пошли, ребята, догуливать на свои, нас здесь не поняли!

Ух как же возненавидел тогда любимого начальника Семен Суконцев! Всякое знал за ним – не один год бок о бок терлись. Суконцев давно уже был его верным слугой, подстилкой, не раз терпел от него унижения, но то были их, внутренние, разборки, их, внутреннее, дело, а тут – при всех, как чужого-неродного... И не то обидно, что унизил, а что через сына унизил! Отец он или не отец?! Сын ведь! Какой ни дурак, а единственный сынок, родная кровь... И, главное, мало того что при всех, так еще и при этой гниде, при Гранте, которого Суконцев в душе и за человека-то не считал. И хуже того, когда все пошли за шефом, бросив несчастного Толика, Тошу за разгромленным и опороченным столом, и сам он пошел – не мог же он ослушаться начальника, – эта сволочь, Грант, вернулся назад и выложил на заплеванный счет деньги, да столько, что Толику за своими и лезть не пришлось. Радовался потом, дурачок, вроде как он всех надул: и стол накрыл, и при деньгах остался. А что папашкин пьяный начальник учудил, так чего тут особо позорного-то? Пьяный генерал, хе-хе, что пьяная женщина – чистый хрусталь... Одно слово – дурачок, чего с него взять, малой еще. А вот он, старший Суконцев, переживал эту историю сильно. Эта вот фигня – с Грантовыми деньгами, с этой подачкой жулика не кому-нибудь, а сыну милицейского генерала – была для него, Семена Суконцева, унижением во сто крат большим, чем выходка начальника. Тот хоть имел право изгаляться над Толиком, а этот? Кто он такой, чтобы ставить его, генерал-майора милиции Суконцева, в такое униженное положение?..

Если раньше он Гранта презирал, то теперь просто-таки возненавидел. Так же он ненавидел теперь только шефа. Но шеф был богом данный, и тут следовало ждать, когда тот же бог поможет устроить ему подлянку. Уж он, Суконцев, наберется терпения, ни взглядом, ни полвзглядом не покажет, как он на самом деле к нему относится, но уж когда подвернется подходящий момент... Ох и попляшет он на его косточках... Что же касалось Гранта, тут Суконцев мог обойтись и без бога, своими силами.

Конечно, проще всего было бы наслать на Гранта своих, рубоповских – пусть возьмут за вымя Грантову фирму, разорят. Но он точно знал, что это палка о двух концах: если даже Гусь ему не помешает, то, без сомнения, станет его врагом. Еще бы, он такие бабки с этого «Милорда» имеет, а подчиненный их у него возьмет да за здорово живешь и отнимет!

Он долго пакостил Разумовскому по мелочам, а по-настоящему начал разворачиваться сравнительно недавно, когда агентура донесла ему о появлении у Гранта серьезного врага среди своих – некоего солнцевского пахана по кличке Кент. Грех было упускать такой случай, и выходы на этого Кента, безопасные и для солнцевского пахана, и, естественно, для самого себя, он нашел довольно быстро. Они негласно объединились, и действовали как бы заодно. Они совали Гранту где только можно палки в колеса, подчас заставляли его не на шутку нервничать, но все это было не то. Так, семечки, мелкие шалости. А теперь вот наконец подвернулся случай – лучше не придумаешь!

Началось все с того, что ему среди прочих приходящих по службе бумаг положили на стол бюллетень Интерпола, в котором сообщалось, что в партии итальянской мебели, которая пойдет в фурах через всю Европу, через Триест, Приштину и Чоп в Россию, предположительно находится груз героина объемом в несколько десятков килограммов (от двадцати до сорока). Поставка пробная, наркомафия проверяет возможность нового маршрута, поэтому важно довести, проследить маршрут этой партии от места пересечения границ СНГ (переходный пункт Чоп) непосредственно до пункта назначения и таким образом установить адресата. Суконцев насторожился, едва прочитав об итальянской мебели, когда же дочитал эту ориентировку до конца и окончательно убедился, что получатель – либо мебелепроизводящая фирма «Милорд», либо торговая фирма «Три сардины», он сразу догадался, почувствовал каким-то шестым чувством, что речь идет именно о фирме сына «Три сардины», и первой его мыслью было пойти и выпороть Толика, как в детстве. Выпороть так, чтобы мясо полезло клочьями с его толстой задницы, а потом перехватить эти проклятые фуры где-нибудь, пока они не прибыли сюда, в столицу.

Он был в тот момент в самой настоящей панике и, не зная, что делать, готов был уже бежать за помощью к шефу. Но, успокоившись немного, никуда не пошел, а принялся крепко думать, как выйти из этой смертельной для него ситуации. У сына, конечно, и в мыслях не было советоваться с ним, когда ввязывался в смертельно опасную авантюру с наркотиками, и вот теперь, чтобы остаться в живых, чтобы выбраться из капкана, в который загнало его любимое чадо, он должен был во что бы то ни стало найти выход из так внезапно сложившейся ситуации.

Главное, он уже давно догадывался о чем-то похожем. Сначала Толик начал тратить столько, сколько никогда бы не смог себе позволить, будучи всего лишь директором набирающей силы фирмы: он выстроил себе крепкий коттедж с бассейном, с крытым садом, начал чуть ли не каждый месяц менять машины, мало того, хвастливо пообещал отцу, что, когда тот выйдет на пенсию, сможет ухаживать за своим виноградником на вилле на Лазурном берегу, которую он вот-вот купит. Заинтересованный этим неизвестно откуда свалившимся на сына богатством, Суконцев пустил по следу губоповских ищеек, и довольно скоро выяснилось, что с некоторых пор Толик вообще лишь числится директором, а заправляет там, в «Сардинах», некто Исмаилов, чеченец из того самого тейпа, который выдвигал своего кандидата на предыдущих президентских выборах... Он попытался поговорить с сыном, даже отбил костяшки пальцев, неудачно съездив ему по челюсти, но сынок – спасибо хоть сдачи не дал, – сказал ему, держась за скулу и хлюпая разбитым носом:

– Не лезь, батя, в мои дела! И тебе, и мне лучше будет!

Сказал так, что генерал поверил: да, действительно так лучше будет всем – делать вид, что ничего не происходит. Ответил лишь:

– В кого ты только такой пентюх уродился! Ведь ко мне же прибежишь, случись что... Ну ладно, смотри, чтоб эти твои чернож... тебя по крупной не подставили, слышь, Тошка! Меня ведь тоже подставляешь.

Они тогда выпили, помирились, но тревога за сына с тех пор жила где-то в глубине души сама по себе. А тут вот такой случай... А что, если использовать его для того, чтобы, наоборот, отвести беду от Толика, а заодно и кое-какие свои проблемы решить? Ведь эта сука Грант возит практически тот же самый товар, в точно таких же фурах... А? Он спешно вызвал к себе Толика.

От греха подальше встретились на «нейтральной почве», в кафе на Якиманке. Генерал уже сидел за столиком, когда появился Толик – он еще и опаздывал, мерзавец! Отец из-за него с работы ушел, в любой момент может потребоваться начальству, а он... Суконцев окинул сына придирчивым отеческим взглядом. Ведь вот не даст господь – и ничем не поправишь: и одежда-то на нем была хрен знает какая дорогая, фирменная – всякие там Версаче да Дольче, а штаны сидят так, будто он в них навалил, пардон, да так и носит с собой еще теплое это самое... Тьфу!

Толик же, в свою очередь, весело посмотрел на костистое, как всегда озабоченное лицо отца.

– Похудел, что ли, батя? – спросил он не без юмора. Это была старая черная шутка, но на этот раз папаша на нее даже не среагировал.

– Похудеешь тут с тобой, – буркнул он и сказал, протягивая ему ксерокопию того самого интерполовского бюллетеня: – На ознакомься, а я пока чего-нибудь закажу...

Через минуту на Толика было страшно смотреть.

– На запей кофейком, – издевательски сказал папаша, придвигая ему принесенный из-за стойки кофе.

– И чего... чего теперь делать-то, б-батя? – спросил Толик, стуча зубами о чашку.

– Чего делать, чего делать! – передразнил генерал. – Задрать штаны да бегать! Говорил я тебе, мудаку!.. Чего делать... Не надо было ввязываться в это говно, вот чего. А ты мне что тогда сказал? Папа, не лезь, а то тебе хуже будет. Говорил? Ну вот, теперь мне лучше стало...

– Я не так вовсе говорил... Ну прости, ладно... дурак был...Ты лучше скажи, чего мне сейчас-то делать?

– А что тут сделаешь? Это ж Интерпол, что им с того, что ты мой сын. Я для них, как и весь наш ГУБОП, – тьфу! Наплевать и растереть...

По мере того как животный страх овладевал Толиком, он все сильнее менялся в лице. Суконцев, не самый храбрый на свете человек, был неприятно поражен этими изменениями. Раньше ему доводилось видеть людей, приговоренных к высшей мере; со многими из них происходила именно такая вот метаморфоза, когда им объявляли о дне казни. «Не обделался бы и вправду», – подумал он и как можно строже прикрикнул на сына, чтобы привести его в чувство:

– А ну прекрати трястись! Смотреть противно. Давай отвечай, да потолковее... Соберись, соберись... Твои чернож... – они у тебя для чего?

– Они? Они – охрана... ну сопровождают грузы... Еще наличку за рубеж возят...

– У вас что – расчет наличными? – поинтересовался отец, но тут же махнул рукой, остановил сам себя – не о том, мол, спрашиваю. – Хорошо, а вот эти твои фуры, ну которые с мебелью, тоже чеченцы сопровождают?

– Ну да! Они, конечно. Хорошая охрана, надежная. На них за все это время ни разу не напали. Как увидят, что чеченцы, сразу пас...

– А не увидят? – усмехнулся генерал.

– Пока такого не было, – буркнул понемногу приходящий в себя Толик.

– А у старого друга твоего, у Разумовского, у него кто охраняет? Ты ж, наверно, должен знать...

Сын немного подумал, видно, изо всех сил стараясь сконцентрироваться на деле, обхватил лицо ладонями, помял его, мучительно сосредотачиваясь – у старшего ощущение было такое, будто сын не до конца понял смысл его вопроса.

– Если как раньше?.. Раньше у него солнцевские охраняли. У него все солнцевское – и фура, и возчики, и охрана... А чего, пап, какая у тебя идея-то? – не выдержал Толик, все еще не зная, может ли он надеяться хоть на что-то в этой жизни, нет ли...

– Ты погоди, погоди, не сбивай ненужными вопросами, все скажу, ничего не утаю, – остановил его генерал, который действительно все уже продумал едва ли не до мелочей. – Значит, – размышлял он вслух, – твои фуры и фуры Разумовского идут примерно из одного места и примерно одним маршрутом, так?

– Ну вообще-то... Только мои выходят на день раньше, это я от итальяшек знаю...

– Уже хорошо. Где твои чеченцы груз прячут? Контрабанду эту? – Хоть они и сидели в шумном кафе, Суконцев-старший не хотел рисковать лишний раз, называть вещи своими именами – контрабанда, и все. Докажи потом что-нибудь... – Где тайник, знаешь? Или просто в кузове везут, среди упаковок с основным грузом?

– Это я уточню, если надо. Не знаю...

– Ладно, оставим это пока. Теперь ты вот что мне обрисуй... Фуры по дороге вскрыть можно? И вот еще что: с ними связь-то хоть есть?

– Связь есть – это точно, спутниковые телефоны сам оплачивал. Вскрыть можно, конечно... Но там же ведь пломбы. Со снятой пломбой фуру ни за что не растаможить... А тогда и назад товар не увезешь. Одни, блин, убытки... Не знаю, может, кто так и делает, у меня до такого пока не доходило...

– Да? – язвительно спросил Суконцев-отец. – А жаль! А то бы знал уже все, что надо, на взрослого человека был бы похож! – Заметив, как болезненно дернулся сын, сказал более-менее добродушно: – Ладно, не куксись. Шучу. – И продолжил совсем другим, деловым, даже безразличным тоном: – Значит, так. Ты узнаешь все насчет своих фур: где они сейчас, можно ли связаться, если можно – пусть под каким-нибудь предлогом встанут, желательно в Косово, ну, к примеру, где-нибудь в районе Косовской Митровицы – поломка или что-нибудь вроде того... Самое крайнее – в Сербии, не доезжая венгерской границы, понял? В Суботице, что ли. Да так, чтобы не в чистом поле, а на какой-нибудь стоянке дальнобойщиков, чтобы в куче, чтобы не очень привлекать к себе внимание...И обязательно узнай у своих черных, где тайник, можешь даже объяснить им, для чего. И молись, Тоша, чтобы тайник был где-нибудь снаружи – в бензобаке, под поликом, только не в кузове. И чтобы твои чеченцы в дурь не поперли, стрелять не начали.

– Чего будет-то, пап? Так толком ничего и не сказал, а ведь обещал! Ну пап...

– Чего канючишь! Не в детсадик ходишь, взрослый мужик уже! Я слышал, даже замочил уже кого-то, проявил героизм, дурак безмозглый! Чего молчишь? Совестно? Или страшно?

– Страшно, пап... Какой по этой статье срок, а?..

– Типун тебе на язык!.. Ладно, не дрейфь. Может, еще и прорвемся, зря, что ли, у тебя отец на таком посту сидит?! Но учти: если прорвемся, как я задумал, – пятьдесят, а то и семьдесят процентов мои, если засыплемся – меня даже не упоминай, я ни при чем, понял? И не вздумай меня спросить, за что семьдесят процентов или почему именно семьдесят. Не спрашивай, если сам не понимаешь. За компенсацию морального ущерба, понял? Я генерал-майор милиции – и помогаю, выходит, наркоторговцам и убийцам. Да-да, убийцам, хотя речь идет по крайней мере об одном убийце, и этот убийца – мой сын... Мудила...

«Ни хрена себе аппетит! – думал Суконцев-младший. – Ладно, папаня, ругайся. Ты помоги только вот сейчас выпутаться, а там мы с тобой разберемся, кто подонок, а кто еще кто, папочка... гребаный...» А вслух спросил:

– Ну а сам-то ты чего сделаешь, пап? Пятьдесят процентов – бабки очень большие. Столько мои компаньоны, чернож... как ты говоришь, могут и не дать и скорее всего не дадут...

– Ишь ты, оживел, говнюк! – удивился отец. – Что, спрашиваешь, я для твоего спасения сделаю? А все то же: что ты узнаешь про свои фуры, я узнаю про фуры твоего учителя... Игоря Кирилловича... Ну не все, а кое-что конкретно: где они находятся и можно ли их будет тормознуть, пока они до той же венгерской границы не добрались. На сербской стороне, особенно в Косово, еще можно что-то сделать. А вот дальше – дальше вряд ли...

Идея его была и в самом деле хороша, может, еще и потому он до конца ею с Толиком не поделился: силами солнцевских, на которых у него недавно появился выход, перекинуть опасную контрабанду с Толиковой машины на машину Гранта. Он был уверен: даже если фуры будут досматривать в промежуточных пунктах – интерполовцам ведь надо проследить весь график, от начала до конца, от поставщика до получателя, – они у сына ничего не найдут. Таким образом, заодно он спасает и свою репутацию, и свое горе луковое – бестолкового сынка, от которого, увы, кроме неприятностей, ждать уже ничего не приходится. Ах, Тоша, Тоша, подумал он, в который раз почему-то назвав его тем именем, которым звал в детстве... А что при переброске груза может и не обойтись без стрельбы – ну что ж делать, таковы издержки предприятия. А иначе никак... Эх, жалко от таких бабок отказываться, а то навести бы ту же таможню и Интерпол на Гранта – и все, полный амбец этому павлину. Кирдык котенку, чтобы не гадил где ни попадя.

Но нет, конечно, он не дурак, чтобы бросаться такими деньжищами. Его план позволяет сделать умнее: он тормознет Грантовы фуры на таможне, на таможне же, пользуясь своими давними связями, извлечет из фур захоронку, и все. Пусть чеченцы трясут Гранта или своих сопровождающих – им с Толиком это будет по барабану. Они чисты, и никто не может их ни в чем заподозрить. Ну а уж как они поделят деньги от наркоты – это их с сыном проблема. Солнцевским надо дать? Надо. На таможне надо? Надо. Чеченцам? Посмотрим. Можно и не дать, и Гранта им подсунуть – он, дескать, хотел все себе прикарманить...Так что насчет семидесяти процентов он, конечно, хватанул, а вот треть – это очень даже реально...

Обдумывая свой план до мелочей, Семен Михайлович не раз потирал от удовольствия руки – так все у него удачно складывалось. Впрочем, он давно уже знал, что все самые гениальные операции – они в основе очень просты. Чем сложнее задумка, тем менее она осуществима, как бы удачна и остроумна ни была. Здесь же все получалось просто и ясно, и сорвать его замысел могла только какая-нибудь непредвиденная случайность. Вот почему он так взволновался сегодня, столкнувшись нос к носу с Грантом, который шел напрямую к шефу, и остановить его он уже был не в силах...

«Ах, если бы еще несколько часов! Арест-то на Грантовы фуры он устроил, а вот досмотр они должны были пройти только завтра. Одна радость, что по наводке Интерпола досмотр начался с Толиковых фур и у Толика, естественно, ничего не обнаружили, он чист. Но это же всего половина плана! Господи, сколько он уже денег ухлопал на эту затею. А если попробовать сейчас все ускорить – наверно, потребуется еще столько же... Черт бы его побрал, этого Гранта. Да и Толика, родную кровь, тоже...»