Текст книги "Тройная игра"

Автор книги: Фридрих Незнанский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

7

У всей этой сегодняшней заварухи, когда для Игоря Кирилловича враз сошлось столько проблем, была своя предыстория.

Дело в том, что вовсе не всегда Игорь Кириллович был воровским авторитетом, а тем более респектабельным бизнесменом. Когда-то, и не так уж давно, но в совсем теперь ушедшей жизни, был он армейским офицером, спецназовцем, успевшим захватить конец афганской эпопеи и даже чуток хватануть чеченской – пытался в самом начале в составе спецназовской группы остановить победное шествие генерала Дудаева. Они кое-чего тогда даже добились, но на полпути были отозваны из Чечено-Ингушской республики и вместо наград, в соответствии с приказом Верховного Главнокомандующего, были вышвырнуты из армии – за разжигание, видите ли, национальной розни и дестабилизацию обстановки на Северном Кавказе... Враз он остался без службы, без денег, без перспектив. Хорошо хоть было где жить: тогдашняя его жена пока терпела его, все еще видя в нем того героя, за которого выходила когда-то замуж. Выходила в надежде на блестящее будущее, а тут жизнь враз стала бесцветной и бесперспективной. Он и теперь был герой, только герой не очень здоровый, с расшатанной психикой и – совершенно ничего не понимающий в том, что происходит вокруг. А вокруг все рушилось и трещало и нагло перла та самая новая жизнь, которая никак не желала поддаваться его пониманию, а главное – не видел он себе никакого применения в том мире, в котором белое становилось черным, черное – белым, а любимый страной и армией красный цвет стал считаться чуть ли не национальным проклятием. Спасла его тогда знаменитая армейская взаимовыручка. Он уже готов был после очередной серьезной размолвки с женой наложить на себя руки, как вдруг совершенно случайно встретил на улице боевого, еще по Афгану, дружка, настоящего гебешника. «Слушай, ты ж, помнится, языки знаешь? – внял его беде дружок, когда они, выпив в парке Горького пива, рассказали друг другу, кто чем живет. Друг был благополучен, окопался при управлении снабжения тыла. – А хочешь во Внешторг?» Игорь Кириллович не очень хорошо знал, что такое Внешторг, смутно представляя себе каких-то элегантных мужиков, которые ездят по заграницам, курят импортные сигареты и пьют виски – этакие дипломаты от торговли. Он чуток подумал – и с ходу согласился, чувствуя, как жизнь моментально начинает окрашиваться в прежние, радужные тона.

Эта радужность не померкла и потом, хотя заниматься ему во Внешторге пришлось тем, чем он сроду и заниматься-то не думал. В недальнем зарубежье, во все еще братских соцстранах, закупал он кой-какое не самое важное оборудование для Госснабов – союзного и республиканского. Через него тогда шла всякая мелочовка, которой уважающие себя внешторговские волки и заниматься-то не хотели, – кабель, электропровод, насосы для перекачки воды и канализационные – все больше товар для жилкомхозов. Прелесть занятия вскоре обозначилась в том, что цены на закупку всей этой жилкомхозовской лабуды все еще были в переводных рублях, приравненных Госбанком к девяностокопеечному советскому доллару, реальная же цена доллара к этому времени во много раз превысила пресловутый девяностокопеечный рубеж и с каждым днем все увеличивалась. Оборудования этого – оплаченного, авансированного, полученного по бартеру – за год образовалось на госснабовских складах великое множество, и числилось оно, даже пройдя таможенные формальности, за ним, Игорем Кирилловичем Разумовским (вернее, за его отделом, но все же, если персонально, фактически знал, где и что и в каких количествах, один он). Поначалу Игорь Кириллович занимался всем этим с легким отвращением, иногда утешая себя тем, что чем-то это похоже на работу в разведке: резидент получает огромные деньги, тайно тратит их по своему усмотрению, отчитывается как бог на душу положит (а то и вовсе не отчитывается) – да если ты нечист на руку или – так благороднее – по-американски оборотист, ты, можно сказать, сидишь на золотой жиле! Но сам он, увы, был брезглив и болезненно чистоплотен. Ему не раз тогда предлагали взяться за левую реализацию дефицитного товара с его складов (а что тогда не было дефицитным!), но он упорно отказывался, даже бывали случаи – выгонял из своего кабинета особо назойливых посредников, которые просто его не понимали. Жене он, естественно, старался о таком не говорить, но она вроде и без того поутихла тогда, не пилила больше за никчемность и безденежье. Еще бы – он был пристроен, и хорошо пристроен, многие о таком и мечтать не могли: частые загранкомандировки, возможность самому приодеться, привезти кое-что в дом. Нормальное «совковое» счастье. Именно тогда к нему и пристала кличка Грант. Еще не растерявший своей спортивной стати, он был очень хорош в своих немногочисленных, но очень модных заграничных шмотках, которые успевал раз за разом прикупать: строго элегантные, необыкновенно шедшие ему джемпера, модные плащи, спортивного кроя курточки, галстуки. У него был превосходный вкус. а уж ботинки, перчатки – они были настоящей его слабостью, эти вещи у него всегда теперь были очень дорогие и очень фирменные. «Шузы и все, что из кожи, – только английское», – любил говорить он, и, видимо, эта-то его слабость и превратила бывшего капитана спецназа сначала в капитана Гранта, а потом и просто в Гранта...

Но не успел он как следует обжиться в новом «дипломатическом» качестве, как снова все рухнуло: сначала Внешторг, потом разного уровня «снабы». Доллар в стране становился свободно покупаемым и продаваемым, переводной рубль исчез, будто его и не было, а вместе с тем враз стали смешными цены, получавшиеся когда-то у Внешторга на его базе. Особенно в сравнении с долларовыми ценами, которые сразу же установили бывшие соцстраны, откуда товары были привезены. Ну а сам товар – тот многочисленный ассортимент, который Игорь Кириллович закупал в последнее время, – так и остался лежать на одному ему ведомых складах, став враз как бы совсем ничьим, чуть ли не единоличной собственностью Игоря Кирилловича. И тут бравый спецназовец снова всерьез задумался о своей собственной судьбе. Внешторг исчез, фирма, в которой он работал, дышала на ладан. Еще чуть-чуть – и он опять будет на улице, и опять окажется в том же самом положении, если не худшем, что и после армии. А тут денежки, можно сказать, сами в руки просятся, это ж надо дураком быть, чтобы от них отказываться. И он решился. А решившись, наплевав на прежние принципы, повел себя как всякий неофит: глуша совесть, развернулся бывший капитан с такой бесшабашностью, что хоть и тошно другой раз самому становилось, а назад хода ему уже не было – сам себе отрезал. Вот как развернулся. Заграничные-то цены враз стали недоступными разоренному российскому покупателю, а он их устанавливал сам – вполне приемлемые для того же покупателя.

Насосы, которых он прежде вроде как стеснялся, лежали по всей стране: в Хабаровске, на Кубани, в столице, в Воронеже – да где их только не было! Конечно, одному бы ему такое дело не провернуть, но он теперь знал многих мужиков из местных «снабов». Они по его заданию в срочном порядке оплачивали насосы по тому самому старому курсу – по девяносто копеек за доллар – и складировали уже как свои собственные, чтобы потом, по его, Гранта, команде, отпускать желающим по уже установленной им самим цене.

Желающих было хоть отбавляй – железнодорожники, у которых на каждом полустанке свои коммунальные хозяйства, директора бывших совхозов, получившие в наследство поселки-усадьбы, ну и так далее. Сделки совершались короткие, быстрые – сегодня подписали договор, перечислили оплату, назавтра товар уже вывезли. Деньги получались огромные, устраивавшие всех, кто был вовлечен в эту аферу, в эту спекуляцию, если по-старому, по-советски. По-новому же все это считалось просто выгодной сделкой. Он так вошел во вкус, что гордо сообщал жене, засыпая после бурного рабочего дня: «Вчера заработал сорок (50, 60) миллионов!» (Тогда все считали на миллионы.) И это звучало, и даже очень звучало, особенно если учесть, что миллионы капали на его счета каждый день. Он говорил это слово – «заработал», и ничто в нем уже не протестовало, хотя еще с детства он, русский парень, знал: заработанное – это то, что ты получил за свой труд, а вовсе не за то, что ты кого-то надул. Какой здесь был его труд-то? Ловкость рук, и ничего больше. Окончательно он узаконил для себя это «заработал», когда на созданную им специально для торговли насосами фирму начались «наезды». Сначала машины с его насосами остановили какие-то малоразговорчивые пацаны с пистолетами, потребовавшие «пошлину» за проезд от склада до шоссе. Потом ему начали звонить, предлагать поделиться, заплатить сорок процентов от доходов за якобы охрану и неразглашение. Потом кое-кто из его компаньонов на местах решил, что незачем делиться с каким-то столичным мироедом, если оформленный по всем правилам товар лежит на твоем собственном складе, под твоим присмотром, да и оформлен на тебя. А пусть они, эти москвичи, сперва докажут, что это их товар. А докажут – пусть попробуют взять, если все лежит на армейских или принадлежащих какому-нибудь «Водоканалу» складах, которые тоже охраняются, как армейские, как настоящий оборонный объект... Если тут и можно что доказать – то только оружием.

Вот тогда-то Игорь Кириллович и окунулся во все прелести дикого российского капитализма – и в него стреляли, и он стрелял; и создал свой охранно-оперативный отряд (пришлось создать после одного случая под Воронежем, когда ему самолично довелось убить человека за то, что он отказался вернуть деньги за самовольно проданные сто штук насосов). Отряд был создан специально для разборок, для выбивания долгов и отражения рэкетирских наездов. Ребята, в прошлом все армейцы, хотели зваться если не бойцами, то хотя бы боевиками, но и этого было нельзя. И стали они бойскаутами – сначала вроде бы в шутку, а потом название прижилось, и когда они зарегистрировались как охранное предприятие, то официально так и стали именоваться: «Скауты». Он хорошо платил своим бойцам за выполнение заданий и никогда не интересовался, каким способом они их выполняли. Но, видимо, способы были те самые – убийство, утюг на животе, паяльник в заднем проходе, заточение в каком-нибудь подвале, пока родные не принесут выкуп... Однако если с должниками и рэкетирами вскоре был полный ажур, то и сам он, и его оперотряд в результате этих подвигов оказались зафиксированными в картотеке МВД как организованная преступная группировка «Скауты». Хорошо он хоть о «заработанных» деньгах вовремя побеспокоился – перевел в доллары и отправил на хранение за рубеж, на Кипр. И очень, как оказалось, вовремя, потому что вскоре за его фирму взялись не на шутку. В конце концов дело оказалось в ведении ФСБ, потому как возбуждено оно было по старой еще статье за незаконные операции с валютой и валютными товарами... Деньги-то он увел, а со следовательского крючка по неопытности соскочить не сумел. Ему, можно сказать, выпала черная карта: первая посадка, первое общение со следователем, и на тебе – сразу с фээсбэшным. Простой бы, обычный, тот сам бы все и испортил – хамством своим, глупостью, враждебностью – это неизбежно. А вот фээсбэшный... О, это совсем-совсем другое дело! Эти, с Лубянки, они вежливые, обходительные, они тонкие психологи – чтобы не поддаться на такой гипноз деятеля, надо иметь иммунитет, опыт, который дается только с ходкой, и не одной.

– Слушайте, – внушал Игорю Кирилловичу этот «психолог». – Вы ведь наш, можно сказать, человек, проверенный. Вам грозит до десяти лет строгого режима, неужели вам это нужно? Я думаю, при определенных условиях государство могло бы вас простить. Ну оступились, ну случайно ввязались в спекуляцию, вообще занялись не своим делом. Согласитесь, не наше, не солдатское это дело – коммерция. Случайно ведь, я не ошибаюсь? Мы пойдем вам навстречу, помня о ваших боевых заслугах и учитывая ваше искреннее раскаяние. Но и вы должны нам помочь.

– В стукачи, что ли, записать меня хотите?

– Господь с вами, Игорь Кириллович, какие стукачи. Предложение наше заключается вот в чем. Мы направим вас, как человека нам не чужого, в центральный аппарат МВД. С нашими рекомендациями. Окажете посильную помощь милиции, ну а нам будете время от времени сообщать, что там у них, в аппарате, делается...

– Значит, все-таки в осведомители предлагаете пойти... Позвольте, а что это значит – посильная помощь? То есть, если я правильно понимаю, платить мне никто ни за что не будет, а службу я нести буду должен, да еще и радоваться, что вы меня не посадили, так?

– Да вовсе все не так! Будете заниматься своими делами, своим любимым бизнесом. Но только, конечно, не так, как раньше... чтобы у нас больше не было поводов, а время от времени...

– ...Время от времени делать то, чего пожелает левая нога какого-нибудь милицейского чина, так?

Следователь пристально посмотрел на него своими умными глазами и вздохнул:

– Вообще-то вам сейчас не до жира, что называется... Впрочем, смотрите сами... Выбор пока еще за вами...

Грант долго в тот день не мог уснуть, лежал на нарах, смотрел в потолок, вздыхал. Сосед по камере, пожилой правозащитник Иван Иванович, не выдержал:

– Расскажите, Игорь, не мучьте собственную душу. Боитесь меня – расскажите только то, что можете. Уверяю вас, легче станет. Я так понимаю: вы еще неопытны во всех этих делах, но должен вас предупредить, если вы еще не поняли: здешние следователи – чистые змеи, перехитрят любого... если, конечно, у человека нет опыта. Я правильно понимаю по вашим вздохам, что вам уже предложили что-то в обмен на сотрудничество. Так?

Игорь Кириллович посмотрел на соседа с удивленным уважением.

– Так. Мол, если я соглашусь с ними сотрудничать – получу срок условно. Дескать, ни тюрьмы, ни тебе лагеря, выйдешь на волю, займешься как ни в чем не бывало своими делами, а время от времени...

– Э, батенька, это ж классическая схема... Только не вбивайте себе в голову, что все будет так, как они обещают или как вам хотелось бы. Представьте все по самому худшему варианту: и срок получите, и в кабалу от них попадете, и сами себе противны будете. Имейте в виду, даже у уголовников стукач, ссучившийся человек, как они это называют, – это самая низкая степень человеческого падения. Ниже – только опущенные. Вам это надо? Вы готовы на это?

– Ну а если согласиться и врать им что-нибудь время от времени... Неужели нельзя?

– Да ведь они же не дураки, как вы сами могли убедиться! Во-первых, забудьте про это «время от времени» – сколько им надо, столько вам и придется с ними общаться, никто вас и спрашивать не будет. Во-вторых, не обольщайтесь – «соврать что-нибудь» у вас тоже вряд ли получится, смею вас заверить. Им нужна будет конкретная информация, по конкретным поводам, конкретным людям. А ну как по вашим наводкам начнут действовать – сажать или, того хуже, убивать «при попытке к бегству»? А такое ведь происходит сплошь и рядом, только об этом не пишут, не показывают по телевидению. Но самое главное – раз сунув голову в эту петлю, вы из нее уже не вылезете до самой смерти. Мы вам помогли, скажут они в случае чего. Помогли! Вы обещали за это быть благодарным? Обещали. Ну так и извольте, если не хотите снова попасть под следствие... У них ведь как? Был бы человек, а причина дать срок всегда найдется...

Они говорили вполголоса, едва не соприкасаясь головами, но на следующий день, в комнате для допросов, следователь включил ему магнитофонную запись их разговора, сделанную очень хорошо и чисто – стало быть, где-то в камере был «клоп». Может быть, даже на Иване Ивановиче – сейчас Игорь Кириллович ничему бы не удивился. А может, подслушивающее устройство было заранее там установлено. Значения в конечном счете это не имело.

– Ваш сокамерник изложил вам все верно, но не учел одного: вы не в обычной уголовной тюрьме, вы в Лефортове, и все дела у нас тут носят характер скорее политический, нежели криминальный.

– Ну и что? Пришьете мне за отказ пятьдесят восьмую статью? Так ее давно уже нету...

– Этой нет – найдется другая. Но я вообще-то не о том. Мы предлагаем вам как бывшему человеку системы помочь родным органам. Если мы с вами придем сейчас к согласию, то вас завтра же освободят под наши гарантии. Освободят из-под стражи, а дело передадут с нашими рекомендациями в общее уголовное производство, и тут, заметьте, за вами не будет почти никаких нарушений закона, поскольку несколько новых указов президента Ельцина об обороте иностранной валюты как бы дезавуировали статьи действующего УК РСФСР... А дальше мы вам поможем внедриться в аппарат МВД...

– Да как, как?! – не выдержал Игорь Кириллович.

– А это уж наша проблема... И вся ваша обязанность будет заключаться в том, чтобы информировать нас, ФСБ, о подноготной, об изнанке того, что происходит в аппарате этой организации. Не буду скрывать, мы чрезвычайно нуждаемся в такой информации – в силу определенных обстоятельств после событий нынешнего, 91 года мы действуем как разобщенные организации и зачастую такая неподконтрольность МВД идет во вред законопорядку. Вы видите, я стараюсь ничего от вас не скрывать. А в обмен мы закрываем все претензии к вам по статье о валютных спекуляциях и вы отделываетесь легким испугом. Ну, как вам такая перспектива?

Игорь Кириллович был растерян. Звучало все очень убедительно. И потом, одно дело «стучать» на конкретных людей, и совсем другое – пакостить продажным ментам. Да почему, собственно, и нет? Цена-то вон какая – его судьба, его жизнь!

– А еще подумать разрешите? – спросил наконец он.

– Разрешаю, если совсем недолго. До десяти завтрашнего дня уложитесь?

– Уложусь, – буркнул Разумовский, уже думая о том, должен ли он сегодня делиться новостями с Иваном Ивановичем. А какой, вообще говоря, в этом смысл, если, может, даже тот «клоп», который все пишет, как раз находится на нем самом? И вообще, жить-то дальше не Ивану Ивановичу, а ему, Игорю Разумовскому. Будет держаться за принцип, как тот советует, и выйдет через десять лет из лагеря больным стариком, легочником, импотентом. Надо это ему?

На следующий день он дал следователю согласие.

Но попал он не на волю, как сулил ему лефортовский следователь, попал он в Бутырку, поначалу в камеру на четырнадцать человек, в которую было напихано двадцать восемь (в других, говорили ему, еще хуже, в три смены шконками пользуются)... Вот уж где можно было без проблем и туберкулез, и вшей, и чесотку, а то и какой-нибудь спид подхватить... Здешний следователь был не так тонок, как лефортовский, разговаривал грубо, то и дело покрикивал, то и дело обещал в случае чего оставить здесь, в СИЗО, еще годика на два – на три – видимо, тот, лефортовский, и здешний еще не успели договориться между собой. Но довольно быстро все стало на свои места. Его выпустили, обязав, поскольку он освобожден условно и, судя по всему, приговорен будет к условному сроку тоже, являться регулярно в городское управление МВД к некоему майору Гуськову. Вот так они и познакомились.

Этот Гуськов тогда только недавно перебрался в столицу, еще осваивался. Так вот, сразу взяв быка за рога, Гуськов первым делом сообщил ему, едва ли не слово в слово повторив то, о чем он сам думал тогда на нарах – как будто прочел его мысли:

поскольку он, Разумовский, человек теперь свой, то и будет он использован как мелкий милицейский чин для особых поручений;

теперь в его обязанности будет входить установление связей с уголовным элементом и сообщение куратору о ставших известными преступных намерениях.

При слове «куратор» Гуськов показал подбородком на самого себя: прижал к собственной шее так, что его большое красное лицо с нависшим над переносьем лбом, под которым прятались маленькие умные глазки, приобрело слегка хрячье выражение, оказалось в обрамлении мощных жировых складок. «Для этого, – сообщил также Гуськов, зачем-то трогая брылья пальцами, – мы вас произведем в воры в законе. Надеюсь, не возражаете?»

Игорь Кириллович хотел было возразить, но «куратор» не дал ему собраться с мыслями.

– Ну и правильно, что не возражаешь, – кивнул он. – Куда ты, на хрен, теперь денешься-то!

И тут наконец к Игорю Кирилловичу вернулся дар речи. Вор в законе – это ведь очень серьезно. На титул вора в законе «назначает», «коронует» сходка уголовных авторитетов. Есть для этого дела общие, испокон века установленные правила. Для того чтобы стать вором в законе, нужен немалый уголовный опыт – надо иметь несколько ходок на зону, иметь воровскую квалификацию и вообще надо быть человеком, по-своему в уголовном мире известным. Кроме того, вор в законе не имеет права обзаводиться семьей, домом и вообще собственностью, не имеет права работать ни при каких обстоятельствах. Вор в законе, законник – это что-то вроде черного монашества от уголовного мира. Наконец-то Игорь Кириллович сумел высказать свои удивления и сомнения неунывающему майору.

– А! – отмахнулся тот. – Кого это теперь колышет? Теперь корону просто покупают – и все. Вон лаврушники московские – у него и жена, и любовница, и дети от обеих, и своя фирма, и при этом, заметь, ни одной ходки, вообще параши никогда не нюхал, а он – в законе! Так что главное, чтобы ты дал согласие. Но имей в виду: согласие дашь – обратного хода тебе уже не будет. – И весело заржал: – У нас всегда так: вход бесплатный, а вот выход... Так что готовься. Дурачок, чего ты менжуешься? Тебе же завидовать будут. Ты – законник. Все тебе подчиняются, кого надо убрать – только свистни, к тому же общак у тебя, а ты его полный хозяин. А? Я бы и сам бы, да меня не возьмут – не любят урки нашего брата мента. А ты типа валютный жулик...

В конце концов, устав ни за что париться в страшной вонючей камере, Разумовский счел возможным согласиться. И тут же пожалел об этом: Гуськов, скотина, с ходу начал демонстрировать свое презрение к нему, стукачу. Игорь Кириллович взбрыкнул было оскорбленно, но заднего хода для него, как майор и обещал, уже не было. Так до сих пор он и числился по ведомству стукачом, осведомителем, хотя – с давних уже пор – был успешным бизнесменом, по-настоящему уважаемым в уголовном мире вором в законе. Суровым, но справедливым, заставляющим себя уважать даже в ментовке... Да и стукачом он как бы не являлся – был, что называется, информатором, нештатным сотрудником начальника ГУБОПа по вопросам жизни уголовного мира. Поначалу он еще волновался, как бы кто из братвы не пронюхал про его сотрудничество с ментовкой – за это можно было без долгих разговоров получить в бок перо, на чем кончились бы и бизнес, и карьера «советника». Но время шло, никто ничего не узнавал, тем более что люди в милицейском аппарате часто менялись, так что о его двойной жизни знали очень немногие. К слову сказать, люди менялись, не менялся только его куратор, который, не без содействия Игоря Кирилловича, успешно поднимался вверх по служебной лестнице. А может, сказывалась тут давняя дружба с человеком, ставшим сравнительно недавно милицейским министром... Заботами нынешнего руководителя ГУБОПа Игорь Кириллович, Грант, стал даже смотрящим над половиной столицы, своим человеком и в уголовном мире, от которого он, впрочем, держался на известном расстоянии, и не чужим – в милиции, от которой он тоже старался дистанцироваться. И никто из непосвященных ни о чем не догадывался. По крайней мере так было до недавнего времени, пока в Москве не появился и не начал набирать силу среди солнцевской братвы авторитет из молодых по кличке Кент...