Текст книги "Валет мечей"

Автор книги: Фриц Ройтер Лейбер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

Глава 14

Шли дни. Луна Ведьм выросла и пошла на убыль, уступая место Луне Призраков, которая в свою очередь тоже сошла на нет и сменилась Луной Середины Лета, которую еще иногда называют Луной Убийц, поскольку в период полнолуния она имеет обыкновение вставать позже и заходить раньше всех остальных полных лун.

Со временем многое на Льдистом действительно утряслось и даже в некотором роде улеглось и прояснилось, а именно все странное и непонятное от частого повторения сделалось привычным и заурядным, как это обыкновенно и случается.

«Морского Ястреба» починили и даже заново оснастили, но планы Фафхрда и Афрейт отправиться на нем в Уул-Илерн валить лес для оголенного Льдистого как-то сами собой отодвинулись в будущее. Никто не говорил «следующим летом», но все понимали, что так оно и будет.

Закончилась постройка казарм и складских помещений, включавшая в себя и сооружение канализационной системы и отстойника, которыми Мышелов непомерно гордился; однако починка «Бродяги», хотя и не застопорилась окончательно, продвигалась медленно, и планы Сиф и Мышелова отправиться на нем торговать с ледовыми гномами, обитавшими севернее Но-Омбрульска, казались теперь малореальными.

Необычное проклятие продолжало влиять на поведение Двоих (к великому наслаждению наславших его божков, чьи представления об удовольствии были весьма, надо сказать, примитивны), однако не настолько, чтобы лишить их способности командовать своими людьми или сделать менее остроумными, пылкими и галантными кавалерами. Большая часть их подчиненных вскоре привыкла считать странности поведения командиров «капитанскими причудами»; на них сетовали или ими хвастались – по обстоятельствам, но серьезного внимания на них никто не обращал. И только Пшаури, Миккиду и Скор не смирились с положением вещей и продолжали тревожиться, волноваться, испытывать нехорошие подозрения, – как им и пристало по чину: ведь лейтенант, предполагается, учится нести ответственность за подчиненных наравне со своим командиром. С другой стороны, островитяне, включая и суховатого Гронигера, находили, что причуды сомнительных протеже упрямых и своенравных Сиф и Афрейт превращали их из непредсказуемых союзников и потенциальных беспокойных соседей в законопослушных и порядочных граждан. В особенности сильное впечатление производила на них одержимость Мышелова разными мелочами.

Афрейт и Сиф хорошо понимали, что с их мужчинами что-то неладно; да и сами Двое, если уж на то пошло, отдавали себе в этом отчет. Однако они были склонны относить эти изменения на счет погоды или более глубоких психологических сдвигов, которые однажды уже превращали Фафхрда в религиозного фанатика, а Серого Мышелова – в расчетливого скрягу. А может быть, – кто знает? – нечто подобное неизбежно происходит с каждым, кто решает покончить с полной приключений и опасностей жизнью и обзавестись домом и семьей. Как ни странно, но мысль о проклятии, божеском или человеческом, ни разу не посетила их. Проклятия обычно давали себя знать очень ощутимо: человек либо бросался со скалы в пропасть, либо разбивал своим детям головы о камни; впавшие в безумие женщины нередко оскопляли своих мужчин, поджигали дома или самих себя, если под рукою не оказывалось подходящего вулкана, в который можно было бы прыгнуть. Никогда еще не случалось, чтобы проклятие действовало столь незаметно.

Когда четверка собиралась вместе, случалось им побеседовать и о влиянии сверхъестественного на жизнь людей, причем каждый из них чувствовал, что в душе относится к предмету разговора серьезнее, чем кажется.

– Почему бы вам не обратиться за помощью к Великому Гузорио? – предложила однажды Сиф. – Раз уж вы оба – его воплощения, он должен знать о вас все.

– Он скорее шутка, чем реальная сила, к которой можно обратиться с молитвой, – ответил Мышелов и тут же переадресовал вопрос:

– А почему бы вам с Афрейт не попросить вашу ведьму или королеву-воина Скелдир, ту, что носит кольчугу из рыбьей чешуи и смеется коротким отрывистым смехом, просветить вас?

– Мы с ней не в таких близких отношениях, хотя и претендуем на родство, – потупив глаза, объяснила Сиф. – Я даже не знаю, как за это взяться.

Однако этот разговор побудил Фафхрда и Афрейт пересказать те сны, которыми они поделились друг с другом раньше, после чего все четверо принялись строить догадки и предположения. Фафхрд и Мышелов вскоре позабыли об этом, но их подруги надежно сохранили в памяти все сказанное в тот вечер.

И все же, несмотря на отсутствие явных внешних проявлений, проклятие богов медленно, но верно делало свое дело. К примеру, Фафхрд очень заинтересовался некой волосатой звездой, которая каждую ночь появлялась в западной части неба, низко над горизонтом, и, постепенно увеличиваясь в размерах и яркости, перемещалась на восток. Северянин взял за правило каждый вечер наблюдать за ее движением. Что касается Мышелова, то у него появился излюбленный маршрут, следуя по которому он занимался своими текущими повседневными делами и одновременно собирал всякую всячину. Путь его начинался у дверей «Обломка Кораблекрушения», где он пропускал свой первый утренний стаканчик, проходил по соединявшему ратушу и таверну переулку; огибая угол, где пару месяцев тому назад они столкнулись с Фафхрдом, он направлялся к казарме, а потом мимо общественного туалета, куда непременно заглядывал в поисках мышиных нор, и, наконец, к отстойнику, находившемуся прямо позади казармы и составлявшему предмет его неизменной гордости.

Так, в повседневных трудах и заботах, тихо и без приключений текла жизнь в Соленой Гавани, пока наконец весна не уступила место короткому и жаркому северному лету. Фафхрд и Мышелов уподобились трудолюбивым лотофагам; окружающие невольно подражали этой слегка тронувшейся парочке. Единственным исключением обещал стать день летнего солнцестояния, традиционный праздник островитян. В этот день Афрейт и Сиф предложили закатить пир для людей Фафхрда и Мышелова, а также для друзей среди горожан. Намечался грандиозный праздник с играми, танцами и состязаниями атлетов. Местом для его проведения был избран Большой Луг у самого подножия Эльвенхольма.

Глава 15

Если в описанный период времени кто-нибудь и испытывал разочарование и неудовольствие, так это Шильба и Нингобль. Космический шум поутих, и ничто не мешало им общаться на расстоянии, сидя одному в своем болоте, а другому – в пещере, и обмениваться новостями о том, что предпринимают Фафхрд с Мышеловом и их боги. Но новости были нерадостными, так как противоречили их понятиям о логике и не отвечали их целям. Глупые заштатные божки наложили на их излюбленных мальчиков на побегушках какое-то непонятное заклятие, но те не покинули свой остров и ничего не складывалось так, как хотелось бы двум волшебникам. А тем временем через Стылые Пустоши и горы Пляшущих Троллей в северо-западном направлении двигалась какая-то угроза, лишавшая их покоя, которую они тем не менее никак не могли опознать. Одним словом, все было в высшей степени неудовлетворительно и странно.

Глава 16

У Иллик-Винга Смерти Двоих присоединились к каравану, державшему путь в Но-Омбрульск. Всю Призрачную Луну они провели сидя на спинах лохматых приземистых мингольских лошадок, хорошо переносивших морозы. Несмотря на то что лето уже началось, в горах Пляшущих Троллей и у подножия Гряды Бренных Останков было достаточно холодно, чтобы заставить двоих наемников на каждом шагу поминать мужской детородный член и мать того персонажа, о котором не следует говорить на ночь глядя. Во время привалов они старались держаться поближе к огню, а ночами их согревала мысль о сокровищах, припрятанных их нареченными.

– Этот Фафхрд представляется мне драконом, который сидит на груде золота в глубокой горной пещере, – заявил однажды тощий наемник. – Теперь я уже полностью вжился в этот образ. И кстати, до нашей встречи осталось совсем немного времени.

– А мне Мышелов снится в виде огромного серого паука, – откликнулся второй, – живущего в норе со множеством ходов и выходов, разветвлений и закоулков, и каждый уголок его логова забит серебром, янтарем и слоновой костью. Да, теперь я тоже смогу сыграть его роль. Удивительно, до чего похожими становимся мы в конце концов на наших подопечных.

По прибытии в охраняемый каменными башнями порт они направились в трактир, сняли там комнату и проспали, две ночи и один день, набираясь сил перед последним отрезком пути. Проснувшись, Смерть Мышелова решил прогуляться в сторону доков. Когда он вернулся, на лице его сияла довольная улыбка.

– Я договорился с капитаном уул-хрупсского торгового корабля. Мы отплываем послезавтра на заре.

– Луна Убийц начинается удачно, – прокомментировал еще лежавший в кровати тощий, как жердь, Смерть Фафхрда.

– Сначала капитан прикидывался, будто слыхом не слыхал про Льдистый остров, называл его легендой, но когда я показал ему значок и прочие доказательства принадлежности к Ордену Душегубов, он понял, что его торговым секретам ничто не угрожает, и отказался от своей купеческой скрытности. Кстати, наше судно называется «Хорошая Новость».

– Отличное название, – ответил второй, улыбаясь. – Ах, Фафхрд, Мышелов, родные вы наши, братья-близнецы спешат к вам!

Глава 17

Долгие сумерки собственно и составили короткую летнюю ночь; утро Дня Летнего Солнцестояния в Соленой Гавани выдалось туманным и холодным. Тем не менее в кухне при казарме, где в эту ночь помещались Фафхрд и Мышелов, царила веселая суета; оживленно было и в доме Афрейт, где ночевали Сиф и племянницы обеих женщин: Мэй, Мара и Гейл.

Огненноликое солнце не заставило долго себя ждать и, пустившись в свое самое длинное в году путешествие, испепелило легкую молочную дымку, окутывавшую берега Льдистого, и остров предстал во всей своей красе – от низких крыш Соленой Гавани у края и до холмов в центре, а на полпути между ними падающей башней нависал над широко раскинувшимся Большим Лугом Эльвенхольм.

Вскоре из ворот казармы показалась беспорядочная процессия. Неспешно и прихотливо змеилась она по улицам городка, где жили жены обитателей казарм, зарабатывая себе на жизнь преимущественно торговлей – по крайней мере в свободное время, – а также морячки и другие приглашенные на праздник люди. Мужчины по очереди везли тележку, наполненную корзинами с ячменными лепешками, сладкими хлебцами, сыром, жареной бараниной и козлятиной, фруктовыми компотами и другими деликатесами, традиционно приготовляемыми на Льдистом. На самом дне, тщательно укрытая снегом, помещалась самая драгоценная кладь – бочонки с горьким темным элем. Несколько человек играли на флейтах и небольших ручных арфах.

У доков к ним присоединился одетый в черный выходной костюм Гронигер и сообщил новость:

– Вечером из Но-Омбрульска пришла уул-плернская «Северная Звезда». Капитан говорит, что, по последним сведениям, «Хорошая Новость» из Уул-Хруспа направлялась к Льдистому следом за ними. Через день-другой должна быть здесь.

Тут старый мингол Урф принялся жаловаться, что его старым костям уже не вынести прогулки до Эльвенхольма, что у него опять разболится левая лодыжка и что лучше ему погреться на солнышке прямо здесь, в порту. Там они его и оставили: кряхтя, примостил он свое старое костлявое тело на разогретых камнях и устремил вдаль привычный к морским просторам взгляд, мимо «Морского Ястреба», «Бродяги», «Северной Звезды» и других кораблей, стоявших на якоре среди рыбацких шлюпок островитян.

Фафхрд заметил Гронигеру:

– Я здесь уже больше года и все никак не могу привыкнуть к тому, что Соленая Гавань – такой оживленный порт. А ведь весь Невон считает Льдистый легендой; по крайней мере, я сам именно так полжизни и думал.

– Легенды путешествуют на крыльях радуги и повсюду оставляют яркие следы, – усмехнулся начальник порта, – в то время как реальность плетется пешком, одетая в неприметный плащ.

– Как твой?

– Угу, – промычал Гронигер, довольный.

– А вот для капитанов, цеховых мастеров и королей, извлекающих немалые прибыли из торговли с нами, это вовсе не легенда, – ввернул Мышелов. – На легендах всегда кто-нибудь наживается. – Коротышка (хотя среди своих он, разумеется, ни в коем случае таковым не считался) был в хорошем настроении, все время переходил от одной группы к другой, со всеми шутил и зубоскалил.

Скаллик, младший лейтенант, состоявший под началом у Скора, затянул боевую песню берсерков, и Фафхрд, незаметно для себя, начал подтягивать. На следующей остановке им передали по кружке с элем, отчего все еще больше развеселились.

На выходе из города, там, где дорога начинала петлять между засеянными скороспелым местным ячменем полями, они встретились с процессией женщин, которые шли из дома Афрейт. Их запасы еды и питья были сложены в две большие красные тележки, которые тащили два белых волкодава, огромных, как медведи, и кротких, как овечки. К ним присоединились жены моряков и рыбачки Хильза и Рилл, которые внесли свой вклад в общие приготовления – два кувшина рыбы в сладком соусе. С ними была и колдунья мамаша Грам, – не моложе Урфа, она, однако, упрямо ковыляла вместе со всеми. О ней говорили, что за всю свою долгую жизнь она не пропустила ни одной пирушки.

Встреча двух компаний сопровождалась радостными криками и песнями, а трое племянниц Сиф и Афрейт тут же побежали играть с городскими ребятишками, увязавшимися за первой процессией.

Фафхрд повернул назад, чтобы подробнее расспросить Гронигера о пришедших в Соленую Гавань кораблях, потрясая для пущей выразительности крюком, служившим ему вместо кисти левой руки.

– Я слышал, будто некоторые из этих кораблей не приписаны ни к одному невонскому порту, да и сам видел кое-какие тому доказательства.

– Да ты, как я погляжу, и сам охотник до легенд, – удивился одетый в черное человек. Затем ехидно добавил:

– Почему бы тебе не заняться составлением гороскопов для кораблей, раз уж ты так мастерски разбираешься в звездах, обычных и волосатых? – Тут он нахмурился. – Хотя появился тут один черный одномачтовик с белой полосой, о порте приписки которого мне, признаюсь, хотелось бы знать больше. Капитан не пустил меня в трюм, а парусов для такого корпуса у него явно маловато. Он говорит, что приплыл из Сайенда, но уже давно прошел слух, что морские минголы сожгли его дотла. Заявляет, что слухи были сильно преувеличены. Акцента его я не смог разобрать.

– Вот видишь? – отвечал Фафхрд. – Что касается гороскопов, то я их составлять не умею, да и не верю в них. Меня волнуют сами звезды и фигуры, в которые они складываются. А волосатая звезда интереснее всех прочих! Она растет каждую ночь. Сначала я думал, что это блуждающая звезда, но она стоит на месте. Я тебе ее покажу, как стемнеет.

– А еще лучше как-нибудь потом, когда выпивки будет поменьше, – снисходительно проворчал другой. – Мудрец с подозрением относится даже к тому, что составляет предмет его интересов. Увлечение порождает иллюзии.

Люди переходили из одной группы в другую, пели, пили и веселились, двигаясь меж шелестящих трав к месту, выбранному для пикника. Сиф воспользовалась толчеей, чтобы отыскать Пшаури и Миккиду. Лейтенанты Мышелова, заметив их с капитаном взаимное влечение, поначалу относились к ней с недоверием и даже ревностью, но ее открытость, искренняя забота о Мышелове, а также содействие, которое она оказала Пшаури в его стараниях расположить к себе одну островитянку, скоро завоевали их доверие, и теперь эти трое считали себя союзниками.

– Как чувствует себя капитан Мышелов в последнее время? – весело спросила она.

– Сегодня утром никуда не выходил, – ответил Миккиду.

– Утренние ревизии все продолжаются?

– Вчера он вспомнил об этом только к обеду, – добавил Пшаури. – А позавчера вообще забыл.

Миккиду кивнул.

– Мне спокойнее оттого, что вы присматриваете за ним, – улыбнулась она.

Так, с песнями и танцами, смеясь и болтая, вся честная компания добралась до Эльвенхольма. И вот наконец снедь выставлена на покрытые белым полотном дощатые столы, початы первые бочонки вина, и начались игры и состязания, составлявшие значительную часть праздничной программы. Желающие состязались в основном в силе и ловкости и принимали участие не более чем в одном конкурсе кряду, а состязаний на выносливость не было вовсе, так что все участники могли к тому же поесть и попить вдоволь.

В промежутках собравшиеся танцевали: бурные танцы островитян с притопываниями и прыжками, старинные плавные танцы, завезенные когда-то из Ланкмара, дикарские скачки и телодвижения, подсмотренные у минголов.

Потом настала очередь соревнования по метанию ножей.

– Как раз вовремя, пока никто еще не напился до одури, – ворчливо одобрил Гронигер.

Мишенью служила колода в ярд длиной и почти в два, шириной, принесенная накануне. Было отмерено расстояние в пятнадцать больших шагов, что означало два поворота ножа в воздухе – именно так привыкли метать ножи все участники соревнования. Мышелов дождался, пока попытали счастья все желающие, и только потом метнул свой нож снизу, не поднимая руки, из самого неудобного положения, словно желая уравнять шансы между собой и другими участниками; и все же лезвие его кинжала, вибрируя, вошло в самый центр мишени. Как свидетельствовали многочисленные сделанные красной краской пометки, это был лучший бросок.

Поднялся шквал аплодисментов, но тут вперед выступила Сиф; она выжидала до самой что ни на есть последней минуты. Никто не удивился, что женщина решила принимать участие в таком соревновании, – на острове в этом не видели ничего необычного.

– Ты не предупредила меня, что будешь участвовать, – упрекнул ее Мышелов.

Она только тряхнула головой, давая понять, что он не дает ей как следует прицелиться.

– Нет, нет, оставьте этот кинжал, – крикнула она судьям, – он мне не мешает.

Она метнула с поднятой на уровень плеча руки, и ее кинжал вошел в дерево рядом с предыдущим, да так близко, что все присутствующие услышали скрежет металла, соприкасающегося с металлом. Гронигер тщательно измерил расстояние своей березовой линейкой и объявил Сиф победительницей.

– Деления моей линейки – точная копия тех, что нанесены на золотом Жезле Благоразумия, хранящемся в сокровищнице острова, – произнес он внушительно, однако не удержался и добавил:

– Хотя моя линейка точнее образца: она не увеличивается от жары и не сжимается в мороз, как это происходит с металлами. Но некоторым не нравится, когда я так говорю.

– Как ты думаешь, дисциплина у нас не пострадает оттого, что она одержала верх над капитаном? – прошептал Миккиду своему товарищу Пшаури. Его доверие к Сиф, с таким трудом завоеванное ею, заметно поколебалось.

– А хоть бы и пострадала! – прошипел тот в ответ. – Пусть капитан встряхнется как следует, вместо того чтобы выискивать неведомо что да собирать всякое барахло, как старый дед! Ну вот я и сказал это, – подумал он, – и очень хорошо, что я это наконец сделал.

Сиф солнечно улыбнулась Мышелову.

– Я не стала говорить тебе раньше времени, но потихоньку тренировалась. А что, если бы я сказала, что-нибудь изменилось бы? – спросила она с невинным видом.

– Нет, – медленно ответил он, – разве что подумал бы, стоит ли бросать из-под руки или нет. А в состязании по метанию из пращи ты тоже будешь участвовать?

– Такое мне и в голову не приходило! – искренне удивилась она. – А почему ты решил, что я собираюсь?

Мышелов выиграл это состязание, превзойдя всех по силе и дальности броска. Его последний бросок был таким мощным, что не только продырявил центр мишени, но и выбил дно стоявшего за ней ящика, в который падали снаряды. Сиф выпросила у него помятый снаряд на память, и он преподнес его со всеми подходящими случаю пышными и цветистыми комплиментами.

– Такой удар пробил бы даже кирасу Мингсворда! – восхитился Миккиду.

Начинались соревнования лучников, и Фафхрд уже прилаживал железную середку своего лука к креплению из твердого дерева, которым заканчивался закрывавший его левую культю кожух, когда появилась Афрейт. Она скинула куртку, так как солнце припекало вовсю, и осталась в сиреневой блузке, голубых брюках, подпоясанных широким ремнем с золотой пряжкой, и щегольских коротких сапожках темно-лилового цвета. Сиреневая косынка покрывала ее золотые волосы. С плеча ее свисал видавший виды колчан с одной-единственной стрелой; в руке она держала большой лук.

Фафхрд прищурился, вспомнив про соревнования метальщиков. Но, поприветствовав ее словами:

– Ты похожа на королеву пиратов, – спросил:

– Собираешься пострелять?

; – Не знаю, – пожав плечами, ответила она, – посмотрю пока.

– По-моему, этот лук длинноват для тебя, да и натянуть его будет непросто.

– Да, ты прав, – согласилась она. – Это лук моего отца. Думаю, ты бы подивился, случись тебе увидеть, как я натягивала его, когда была еще голенастой девчонкой. Не сомневаюсь, отец выдрал бы меня как следует, если бы хоть раз застал меня за этим, но не дожил.

Фафхрд выразительно поднял бровь, но пиратская королева умолкла. Он с легкостью выиграл соревнование по стрельбе на дальность, но был вторым в стрельбе в цель, уступив на ширину пальца Маннимарку, своему младшему лейтенанту. (Все это время Афрейт лишь наблюдала за происходящим.) Наконец настал черед стрельбы в высоту – состязания, которым жители Льдистого традиционно отмечали День Летнего Солнцестояния. Участники обычно теряли массу стрел, поскольку в качестве мишени неизменно использовалась узкая, почти вертикальная полоска травы, каким-то чудом выросшей на самой середине южного склона Эльвенхольма. Северный склон наклонной каменной башни буквально нависал над землей и потому оставался совершенно голым, а южный, хотя и был невероятно крут, в своих изгибах и трещинах содержал достаточно земли, чтобы дать жизнь нескольким чахлым травинкам. Состязание посвящалось солнцу, которое в этот день проходило через наивысшую точку своего небесного пути, и лучники, подражая ему, старались послать свою стрелу как можно выше. Чтобы не перепутать результаты выстрелов, каждую стрелу предварительно обвязывали узкой шелковой ленточкой определенного цвета.

Тут вперед выступила Афрейт. Она сбросила свои щегольские сапожки, закатала брюки выше колен и, вытащив из колчана помеченную фиолетовым шелком стрелу, отшвырнула его в сторону.

– А теперь я покажу тебе, как я управлялась с этим луком, когда была еще девчонкой, – обратилась она к Фафхрду.

С этими словами она уселась на землю лицом к почти отвесному склону, уперлась босыми ступнями в изнанку лука, пристроив наконечник стрелы между большими пальцами ног, и, держа обеими руками тетиву и оперенный конец стрелы, перекатилась на спину. Тетива натянулась, женщина плавно выпрямила ноги, и стрела взмыла над головами ошалевших от такого приема зрителей и участников.

Фиолетовой молнией ударилась она о склон совсем рядом с желтой стрелой Фафхрда, отскочила и легла чуть выше.

Афрейт, согнув колени, высвободила ноги из лука и одним быстрым движением поднялась с земли.

– Ты долго тренировалась, – с легкой укоризной в голосе произнес Фафхрд, прикручивая к левой культе металлический крюк, который он снимал на время соревнований.

– Да, всего полжизни, – согласилась она.

– Стрела леди Афрейт не воткнулась в мишень, – заметил Скаллик. – Разве это честно? Подуй ветер, и она упадет.

– Да, но сейчас ветра нет, а она все-таки как-то туда попала, – резонно возразил Гронигер. – И вообще хорошо, когда при стрельбе в высоту стрелы не втыкаются в мишень: погода переменится, и мы соберем их внизу, а те, что воткнулись, считай, навсегда пропали.

– А что, разве никто не забирается наверх и не собирает их? – удивился Скаллик.

– Что, залезть на Эльвенхольм? Ты разве не видишь, что для этого нужны крылья?

Скаллик измерил скалу взглядом и упрямо покачал головой. Фафхрд, услышав ответ Гронигера, бросил на начальника порта беглый взгляд, но удержался от замечания.

Афрейт пригласила всех выпить крепкого илтхмарского бренди за победу в состязаниях: ее, Фафхрда, а также Мышелова и Сиф, которые тоже оказались поблизости.

– За перья в твоих крыльях! – обратился Фафхрд к Гронигеру, не сводившему с него задумчивого взгляда.

Дети возились с белыми волкодавами. Гейл выиграла детские соревнования по стрельбе из лука, а Мэй первой пробежала короткую дистанцию.

Однако самые младшие уже начали хныкать, а тени заметно удлинились. Игры и соревнования закончились, и участники как следует налегли на еду и питье. Шум становился все сильнее. Все участники пикника заметно устали, но те, кто постарше (не самые старые, разумеется), веселились от души, точно предвкушая плавный переход этой вечеринки в следующую. Начали собираться в обратный путь, однако, куда идти – домой или в «Обломок Кораблекрушения», – каждый решал в зависимости от возраста и темперамента. Повеяло вечерней прохладой.

Бросив взгляд на восток, в сторону Соленой Гавани и порта, Мышелов заметил, что между корабельными мачтами уже клубился морской туман, и Гронигер подтвердил его слова. Но что за одинокий путник бредет к; ним по петляющей через поля и дуга дороге, освещенный последними лучами заката?

– Да это же Урф, – удивился Фафхрд. – Что это он вдруг решил пройтись?

Однако никто пока не мог ни согласиться, ни поспорить с верзилой Северянином: идущий был еще слишком далеко. Сигнал к сбору был уже подан, люди собирали вещи, укладывали их обратно в тележки, и вот наконец процессия тронулась в обратный путь. Большинство старалось держаться поближе к повозкам, так как в них еще оставалось спиртное, которое то и дело шло по рукам. Может быть, именно вино способствовало возобновлению утренних импровизированных песен и плясок, однако заводилами были уже не Фафхрд с Мышеловом, а другие. Двое, которые весь день были, казалось, такими, как прежде, вновь стали подпадать под власть проклятия, о котором им ровным счетом ничего не было ведомо: один, опустив глаза долу, неверной старческой походкой шаркал по дорожной пыли, другой, уставившись в небо, являл собой живой пример свойственной старческому возрасту рассеянности.

Высказанное Фафхрдом предположение относительно личности путника, спешившего им навстречу, оказалось верным, но о причине, заставившей Урфа покинуть теплое местечко и пуститься в путь, так ничего толком добиться и не удалось.

Старый мингол сообщил только Двоим и оказавшемуся рядом Гронигеру:

– «Хорошая Новость» пришла. – Затем, устремив взгляд на Двоих, прибавил значительно:

– Не ходите в «Обломок» сегодня вечером.

После этого на все их расспросы у него был один ответ – Я сказал все, что знаю, – и даже две кружки бренди не развязали его мингольский язык.

Они отстали от всей компании, но догонять им не хотелось. Солнце давно уже село; они шли по пояс в ночном тумане, скрывшем и порт, и Соленую Гавань, и большую часть опередившей их процессии. Туман приглушал топот пляшущих ног и голоса, выводившие мелодию какой-то песни.

– Видишь, – обратился Гронигер к Фафхрду, глядя, как туман постепенно застилает сумеречное небо, на котором не было видно ни одной звезды, – сегодня тебе все равно не удастся показать мне твою лохматую звезду.

Фафхрд ничего не ответил, только кивнул рассеянно и передал ему флягу с бренди; четверо мужчин в полном молчании углубились в молочный туман.