Текст книги "Сказки века джаза (сборник)"

Автор книги: Френсис Фицджеральд

Соавторы: Антон Руднев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Рид, на замену!

«Стоять! Стоять! Стоять!» – гремел над полем лозунг болельщиков; утомленные игроки в красном медленно выбежали на свои места. На этот раз атака синих шла прямо по центру и увенчалась проходом семи ярдов. «Второй даун, три!» – выкрикнул судья, и вновь атака по центру. На этот раз они не выдержали натиска; огромный фулбек Хилтона опять прорвался сквозь линию красных и, раскидав всех таклов, шатаясь, направился к воротам Уоррентауна.

Крошечный квотербек Уоррентауна быстро выбежал вперед и, уклонившись от нападающих, бросился прямо под ноги фулбеку, повалив его на землю. Команды снова построились в линии, но Херст, правый такл красных, так и остался лежать на земле. Такла заменили, поставив вместо него правого хавбека, и капитан команды Берл убежал за боковую линию посоветоваться с тренерами.

– Кого поставим хавбеком, сэр? – спросил он главного тренера.

– Может, Рида? – ответил тренер, взглянув на одного из сидевших на куче соломы, служившей скамейкой запасных, и кивком подозвав его к себе. Светловолосый юноша, стягивая свитер, подбежал к тренеру.

– Слишком маленький, – сказал Берл, внимательно оглядев стоявшего перед ним.

– И все же больше некого, – ответил тренер.

Было заметно, что Рид волнуется; он переминался с ноги на ногу и теребил край своего свитера.

– Ладно, ничего не поделаешь, – сказал Берл. – Вперед, малыш! – И они выбежали на поле.

Команды быстро выстроились в линии, квотербек Хилтона дал сигнал разыгрывать «6-8-7-Джи». Игра велась между гардом и таклом, однако в этот момент из линии Уоррентауна выскочила грациозная фигура, так и не дав вступить в игру фулбеку, тяжело упавшему на землю. «Отлично сработал, Рид», – похвалил Берл. Рид побежал обратно на свое место, покраснев от похвалы, и присел в стойку в ожидании следующего дауна. Центр выполнил снеп квотербеку – тот, развернувшись, хотел дать пас хавбеку. Мяч выскользнул у него из рук, он почти поймал его, но было уже поздно. Рид проскользнул между тайт-эндом и таклом и выбил мяч. «Отлично, Рид», – крикнул Мрайдл, квотербек Уоррентауна, выбегая вперед и выкрикивая на бегу команду разыгрывать «48-10-Джи-37». Рядом с левым тайт-эндом стоял Рид, но пас был неточным, и квотербек не удержал мяч. Рид подобрал его на бегу и обежал левого тайт-энда. Игру остановили из-за фамбла, и вмешательство Рида оказалось напрасным, – ему пришлось снова вернуться на свое место; после того как он обошел тайт-энда, его свалил тяжелый удар синего фулбека. Однако ярд он все-таки отыграл. «Все равно молодец, Рид, – сказал квотербек, – это моя ошибка!» И опять снеп, но пас вновь неточный, и лайнмен Хилтона упал на мяч.

А затем началось уверенное движение по полю к очковой зоне Уоррентауна. Раз за разом Рид проскальзывал через линию Хилтона и блокировал раннера, не давая ему вступить в игру. Но команда Хилтона все равно медленно продвигалась к воротам Уоррентауна. Когда синие были уже на последней десятиярдовой зоне красных, их квотербек совершил единственную за всю игру ошибку. Он дал сигнал пасовать вперед. Мяч полетел фулбеку, который развернулся, чтобы бросить его правому хавбеку. Но едва мяч оторвался от руки, как Рид подпрыгнул и перехватил его. Он споткнулся, но тут же восстановил равновесие и бросился к воротам Хилтона, оставив позади себя длинную цепь игроков в красном и синем. От ближайшего соперника его отделяло пять ярдов, но к тому моменту, когда он пересек свою линию сорока пяти ярдов, это расстояние сократилось до трех. Он повернул голову и огляделся. Его преследователь тяжело дышал, и Рид понял, что надо делать. Надо было попробовать увернуться. Как только соперник бросился на него всем телом, он резко отскочил, и соперник упал прямо за ним, промахнувшись всего лишь на какой-то фут.

Теперь добежать до линии ворот было уже несложно, – когда Рид бросил мяч на землю и, счастливый, упал рядом, он услышал новый лозунг болельщиков, отдававшийся эхом по всему стадиону: «Раз, два, три, четыре, пять – Рид, выходи опять!»

Долг чести

– Прэйл!

– Я.

– Мартен!

– Выбыл.

– Сандерсон!

– Я!

– Карлтон, сегодня в караул!

– Он в лазарете.

– Есть добровольцы в караул?

– Я, я! – громко выкрикнул Джек Сандерсон.

– Принято, – сказал капитан и продолжил перекличку по списку.

Ночь выдалась холодной. Джек и сам не понимал, как же так вышло. Накануне он получил легкое ранение в руку, и его китель украсился ярко-красным пятном в том месте, где его прошила шальная пуля. А шестой пост был далеко. Надо было пройти с холма, где стояла палатка генерала, вниз, к озеру. Он почувствовал, как на него накатывает слабость. Он очень устал, к тому же очень быстро стемнело.

Там его и нашли утром: он уснул после утомительного марша и последовавшей за ним битвы. Не считая легкой раны, с ним все было хорошо, а законы военного времени очень суровы. До конца своей жизни Джек помнил печальный голос своего капитана, объявившего страшный приказ.

Начальник лагеря Боулинг-Грин, 15 января 1863 года, Соединенные Штаты. За сон при исполнении обязанностей караульного на ответственном посту рядовой Джон Сандерсон настоящим приговаривается к расстрелу. Расстрелять на рассвете 16 января 1863 года. По приказу главнокомандующего Роберта И. Ли.

Джек никогда не забудет жуткую ночь и марш на рассвете. Ему завязали глаза платком и чуть отвели от стены, которая была выстроена на границе лагеря. Еще никогда жизнь не казалась столь желанной.

В своей палатке генерал Ли долго и тщательно обдумывал дело.

– Он же почти мальчишка, и из хорошей семьи. Но дисциплина есть дисциплина. С другой стороны, проступок наказанию не соответствует. Парень переутомился и к тому же ранен. Черт возьми, пусть его освободят, несмотря на мою репутацию! Сержант, передайте мой приказ: привести рядового Джона Сандерса.

– Слушаюсь, сэр! – отдав честь, ординарец покинул палатку.

Джека привели двое солдат, потому что он едва мог стоять на ногах, после того как чудом избежал смерти.

– Сэр, – сурово произнес генерал Ли, – благодарите вашу молодость за то, что вы отделаетесь выговором; но смотрите, если подобное повторится, на снисхождение не рассчитывайте.

– Генерал, – ответил Джек, заставив себя стать по стойке «смирно», – у Конфедеративных Штатов Америки никогда не будет повода сожалеть о том, что меня не расстреляли.

И Джека увели; он все еще дрожал, но был счастлив, вновь обретя жизнь.

Спустя шесть недель армия Ли стояла у Ченслорсвилля. Так далеко войска Конфедерации продвинулись благодаря успешной операции у Фредериксберга. Едва началась стрельба, к генералу Джексону подскакал курьер.

– Сэр, полковник Барроуз передает, что враг занял деревянный дом на опушке леса, откуда полностью просматриваются наши траншеи. Он просит вашего приказа взять его штурмом.

– Передайте полковнику Барроузу мою благодарность, а также передайте, что больше двадцати человек я выделить не смогу. Однако эти двадцать человек передаются в его полное распоряжение, – ответил генерал.

– Слушаю, сэр! – И ординарец, пришпорив лошадь, ускакал.

Через пять минут шеренга солдат Третьего Виргинского появилась из леса и пошла в атаку на дом. Войска Федерации открыли беспорядочный огонь со своих позиций, сразив множество храбрецов, включая и их командира, юного лейтенанта. Джек Сандерсон выбежал вперед и, размахивая пистолетом, повел уцелевших в атаку. На полпути между позициями войск Конфедерации и домом находился низкий холм – за ним солдаты и укрылись, чтобы получить хоть небольшую передышку.

Через минуту одинокая фигура бросилась вперед, к дому. Солдат пробежал уже половину простреливавшегося промежутка, когда войска северян его заметили и открыли бешеный огонь. Он на мгновение пошатнулся и приложил руку ко лбу. Затем опять побежал, добежал до дома, распахнул дверь и исчез внутри. Через минуту из окон дома полыхнул столб пламени, и практически тотчас же солдаты Федерации ударились в бегство. С позиций войск Конфедерации раздался ликующий крик, прозвучала команда «в атаку!», и солдаты пошли вперед, сметая все на своем пути. В ту же ночь в полусгоревший дом проникли разведчики. Там, на полу, рядом с кучей тюфяков, которую он поджег, лежало его тело – тело, бывшее когда-то рядовым Джоном Сандерсом из Третьего Виргинского. Он отдал свой долг чести.

Комната за зелеными ставнями

И при свете дня он выглядел зловеще, – безрадостные коричневые стены, грязные окна… Сад – если только его можно было так назвать – давно скрылся под зарослями буйно разросшихся сорняков, камни подъездной дорожки разъехались, кирпич крошился от времени. Да и внутри было не лучше. Старые расшатанные кресла с тремя ножками, покрытые тем, что когда-то было плюшем, выглядели не слишком уютно. И все же этот дом был частью наследства, оставленного мне дедушкой. В завещании было условие: «Весь дом, со всем в нем находящимся имуществом, переходит в собственность моего внука, Роберта Калвина Рэймонда, по достижении им двадцати одного года. При этом я запрещаю ему открывать комнату на втором этаже в конце коридора до тех пор, пока не погибнет Карматль. Он имеет право отремонтировать и обставить три комнаты в доме по своему желанию на современный лад, однако все остальные помещения должны остаться в неприкосновенности. Мой наследник имеет право нанять не более одного слуги».

Для бедного юноши без жизненных перспектив и без денег, существовавшего на жалкие восемьсот долларов в год, это свалившееся с неба наследство выглядело неслыханной удачей, особенно с прилагавшимися к нему двадцатью пятью тысячами долларов. Я решил отремонтировать свой новый дом и отправился на юг, в Джорджию, где в окрестностях Мэйсона он и находился. Весь вечер, трясясь в пульмановском вагоне, я думал об этом странном условии: «Я запрещаю ему открывать комнату на втором этаже в конце коридора до тех пор, пока не погибнет Карматль». Кто такой Карматль? И что это значило – «пока не погибнет Карматль»? Тщетно пытался я подойти к вопросу то так, то эдак; я никак не мог придумать ничего правдоподобного.

Добравшись наконец до дома, я зажег свечу из привезенной с собой коробки и по скрипящим ступеням поднялся наверх, на третий этаж. Впереди был длинный узкий коридор, покрытый паутиной, на полу валялись какие-то дохлые жуки. Коридор заканчивался массивной дубовой дверью, которая не позволила мне пройти дальше. В свете свечи я смог разглядеть нарисованные красной краской на двери инициалы «Д. У. Б.». Дверь была заперта снаружи толстым железным засовом, одинаково эффективно препятствовавшим как входу, так и выходу. Неожиданно моя свеча потухла, даже не вспыхнув напоследок, и я остался в полной темноте. Хотя на нервы мне жаловаться не приходится, вынужден признаться – я вздрогнул, потому что не почувствовал даже намека на ветер! Я вновь зажег свечу и пошел по коридору обратно в комнату с трехногими креслами. Было уже почти девять вечера, а весь день я провел в дороге; я устал и очень быстро уснул.

Не знаю, долго ли я спал. Но внезапно я проснулся и тут же сел в кровати, потому что из нижнего холла до меня донесся звук приближающихся шагов, а через секунду в щели двери показался отблеск свечи. Шаги были уже рядом – стараясь не шуметь, я вскочил на ноги. Снова послышались звуки, нежданный гость был совсем близко, и тогда я его увидел. Мерцающее пламя свечи падало на выразительное красивое лицо, на котором выделялись яркие карие глаза и решительный подбородок. Внушительная фигура была облачена в грязную серую униформу войск Конфедерации, а покрывавшие униформу кровавые пятна усиливали жуткое впечатление, которое произвел на меня неподвижный взгляд остекленевших глаз. Чисто выбритое лицо показалось мне смутно знакомым; инстинкт подсказал, что человек этот как-то связан с запертой дверью в правом крыле дома.

Вздрогнув, я пришел в себя и присел, изготовившись к прыжку, но нечаянный шорох спугнул незнакомца – неожиданно потухла свеча, и в темноте я наткнулся на стул, набив шишку на ноге. Остаток ночи я провел в попытках связать условие в завещании деда с этим полуночным гулякой.

Когда наступило утро, все стало выглядеть иначе, и я решил выяснить, действительно ли ко мне в гости заглядывал офицер армии Конфедерации или же это был просто сон? Я вышел в холл и стал искать любые следы, которые могли бы помочь раскрыть тайну. Как и следовало ожидать, прямо за моей дверью обнаружилось сальное пятно от свечи. Через десять ярдов нашлось и второе, и я пошел по следу из пятен через холл наверх, в левое крыло дома. Футах в двадцати от двери запретной комнаты след обрывался; ничто не указывало на то, что кто-либо шел дальше. Я подошел к двери и подергал ее, чтобы убедиться, что никому не удалось бы ни войти, ни выйти. После этого я спустился вниз и не спеша прошел в восточное крыло, чтобы оглядеть окна запертой комнаты с улицы. В комнате было три окна, закрытых глухими зелеными ставнями и наглухо забранных железными решетками. Желая в этом удостовериться, я сходил в сарай – шаткое древнее строение, – где, лишь проявив недюжинную силу, мне удалось извлечь из кучи хлама лестницу. Я приставил ее к стене дома и, взобравшись наверх, проверил каждую решетку. Все было без обмана. Они крепко сидели в бетонных рамах.

Таким образом, оставалось единственное возможное объяснение: спрятавшийся внутри человек воспользовался каким-то третьим выходом, каким-нибудь тайным ходом. С этой мыслью я обшарил весь дом от подвала до чердака, но не нашел ничего, хоть отдаленно напоминавшего тайный ход. Затем я сел и стал думать.

Итак, имелся человек, спрятавшийся в комнате в восточном крыле. Не было никаких сомнений: у этого человека была привычка наносить полночные визиты в нижний холл. Кто такой Карматль? Имя необычное, и я почувствовал, что едва я найду его обладателя, как тайна будет разгадана.

Ага, вот оно! Карматль, губернатор Джорджии! Как же мне раньше в голову не пришло? Я решил, что сегодня же вечером отправлюсь в Атланту и увижусь с ним.

II

– Мистер Карматль, не так ли?

– К вашим услугам.

– Губернатор, я пришел к вам по личному делу, однако я мог и ошибиться. Известно ли вам что-нибудь о «Д. У. Б.» или, быть может, вам знаком человек с подобными инициалами?

Губернатор побледнел.

– Молодой человек, прошу вас рассказать, где вы слышали об этих инициалах и почему вы решили прийти именно ко мне?

Стараясь быть как можно более кратким, я пересказал ему всю историю, начиная с завещания и заканчивая своими предположениями по этому поводу.

Когда я закончил, губернатор встал:

– Все понятно! Да, теперь все ясно. С вашего позволения, мне необходимо провести одну ночь в вашем доме вместе с вами и одним моим другом, который работает детективом. Если я не ошибаюсь, в этом доме прячется… – Он замолчал. – Впрочем, пока что лучше не называть имен, ведь все может оказаться всего лишь примечательным совпадением. Давайте встретимся на станции через полчаса; рекомендую захватить револьвер.

К шести часам мы – я, губернатор и детектив, которого он привез с собой, парень по имени Батлер, – уже были в доме и сразу же пошли туда, где находилась комната.

За полчаса энергичных поисков нам не удалось найти никаких следов хода – ни тайного, ни какого-либо иного. Я решил присесть отдохнуть и в этот момент случайно коснулся рукой незаметного выступа стены. Тотчас же часть стены исчезла, и перед нами открылся лаз высотой фута в три. Губернатор в тот же миг шмыгнул туда с проворством кота и скрылся с наших глаз. Оценив ситуацию, мы последовали за ним. Я полз по грубым камням в абсолютной тьме. Раздался резкий звук выстрела, а затем еще один. И тут лаз кончился. Мы оказались в комнате, украшенной великолепными восточными драпировками, со стенами, увешанными средневековым оружием и древними мечами, щитами и боевыми топорами. Красная лампа на столе отбрасывала на все окружающее тусклые блики и бросала красные отблески на тело, лежавшее у подножия турецкого дивана. Это был офицер войск Конфедерации, убитый выстрелом в сердце – на серой униформе резко выделялось пятно алой крови. Рядом с телом, сжимая в руке еще дымящийся револьвер, стоял губернатор.

– Джентльмены, – произнес он, – позвольте вам представить Джона Уилкса Бута, убийцу Авраама Линкольна!

III

– Мистер Карматль, надеюсь, вы объясните нам…

– Естественно. – И, пододвинув к себе стул, губернатор стал рассказывать: – Во время Гражданской войны мы с моим сыном служили в разведке кавалерийского полка генерала Фореста и отбились от своих, так что об окружении Ли у Аппоматокса мы узнали лишь спустя три месяца. Пробираясь на юг вдоль Камберлендской дороги, мы повстречались с одним человеком. Как обычно в путешествиях, завязалось знакомство, мы решили вместе заночевать, а наутро человек исчез вместе со старой лошадью моего сына и его же старой формой, – правда, нам остались его свежая лошадь и новенький гражданский костюм. Мы не знали, что и думать, но нам даже в голову не пришло, кто это был! Мы с сыном разделились, и больше я его не видел. Он решил идти к тетке в Восточный Мэриленд, и его застрелили солдаты северян, застав врасплох на рассвете в каком-то амбаре, где он заночевал. Публике сообщили, что застрелили Бута, но и я, и правительство знали, что по ошибке застрелили моего несчастного сына, а Джон Уилкс Бут – тот самый человек, что забрал его лошадь и форму, – сбежал! Четыре года я охотился за Бутом, но, пока я не услышал от вас инициалы «Д. У. Б.», мне никак не удавалось напасть на его след. Ну а когда я его обнаружил, он выстрелил первым. Думаю, что своим визитом в холл в форме солдата Конфедерации он хотел вас просто отпугнуть. Симпатия вашего деда южанам, вероятно, и хранила его в безопасности все эти годы. Итак, джентльмены, вот вам моя история. А теперь вам предстоит решить, останется ли все это известным лишь нам троим, а также правительству или же я буду обвинен в убийстве и осужден.

– Вы так же невинны, как виновен Бут, – ответил я. – Я никогда не раскрою рта!

И мы оба подались вперед пожать ему руку.

Санта-неудачник

Во всем, что произошло, виновата мисс Хармон. Если бы не ее глупая прихоть, Тальбот не выставил бы себя перед всеми дураком и… Но не будем забегать вперед.

Наступил сочельник. Об этом свидетельствовали многочисленные Санта-Клаусы из Армии спасения, выбивавшие свинцовыми ложечками дробь по расклеивавшимся бумажным каминам. Даже нагруженные свертками старые холостяки наконец забыли о том, сколько пар тапочек и халатов им придется принять в дар на следующий день, и поддались волнующей атмосфере праздника, заполнившей деловой Манхэттен.

В гостиной дома, расположенного на тускло освещенной улице жилого квартала где-то к востоку от Бродвея, сидела леди, из-за которой – как я уже сказал раньше – все и началось. Она была занята полуфривольным-полусентиментальным разговором с безупречно одетым молодым человеком, устроившимся рядом с ней на диване. Как ни странно, беседа не выходила за рамки приличий и благопристойности, так как они были помолвлены и собирались пожениться в июне.

– Гарри Тальбот! – сказала Дороти Хармон, поднявшись и рассмеявшись в лицо сидевшему рядом с ней веселому молодому джентльмену. – Если ты не самый нелепый из моих поклонников, то я съем целиком ту кошмарную коробку свечей, которую ты подарил мне на прошлой неделе!

– Дороти, – ответил молодой человек, – подарки нужно ценить по их сути. За эту коробку я выложил деньги, которые достаются мне так тяжело.

– Как же, тяжело достаются! – презрительно рассмеялась Дороти. – Ты лучше всех знаешь, что за всю свою жизнь не заработал ни цента. Гольф и танцы – вот и все твои занятия. Да ведь ты не умеешь даже тратить деньги, чего уж говорить о заработке!

– Моя дорогая Дороти, в прошлом месяце я преуспел в опустошении нескольких тщательно сберегавшихся до того момента счетов, о чем ты сможешь узнать в подробностях от моего отца.

– Это не трата денег. Это мотовство! Не думаю, что у тебя получится правильно раздать хотя бы двадцать пять долларов, даже если от этого будет зависеть твоя жизнь.

– Но с какой стати, – возразил Гарри, – я должен расставаться с моими кровными двадцатью пятью долларами?

– Потому что, – объяснила Дороти, – это будет по-настоящему хороший поступок. То, что ты записываешь на счет своего папочки и присылаешь мне, не имеет никакой ценности по сравнению с помощью нуждающимся, которых ты вовсе не знаешь.

– Да ведь любой может раздать деньги! – не сдавался Гарри.

– Ну что ж, – ответила Дороти. – Давай проверим, можешь ли ты. Я не верю, что у тебя получится расстаться с двадцатью пятью долларами за вечер, даже если ты очень постараешься.

– Конечно, у меня получится!

– Возьми и попробуй! – И Дороти, бросившись в холл, схватила его пальто и шляпу и тут же всучила их ему. – Сейчас пятнадцать минут девятого. Приходи к десяти.

– Но… – Гарри от удивления разинул рот.

Дороти постепенно оттесняла его к двери.

– Сколько у тебя денег? – спросила она.

Гарри задумчиво засунул руку в карман и пересчитал добычу:

– Ровно двадцать пять долларов и пять центов.

– Замечательно! Теперь слушай условия. Ты выходишь на улицу и раздаешь эти деньги любым незнакомым тебе людям. Каждому можно дать не больше двух долларов. Возвращайся сюда к десяти часам, и чтобы в твоих карманах было не больше пяти центов!

– Но эти двадцать пять долларов нужны мне самому, – заявил Гарри, все еще сопротивляясь движению в сторону двери.

– Гарри! – мило нахмурилась Дороти. – Я удивлена!

И в тот же миг дверь со стуком захлопнулась прямо у него перед носом.

– Я думаю, – пробормотал Гарри, – что это весьма странный поступок!

Он спустился по ступенькам и нерешительно остановился.

«И что теперь? – подумал он. – Куда идти?»

На мгновение он замешкался и, приняв решение, направился в сторону Бродвея. К тому моменту, когда он увидел приближавшегося к нему человека в цилиндре, он прошел почти полквартала. Гарри остановился. Затем собрался с духом и, сделав шаг по направлению к мужчине, издал неопределенное бульканье, которое должно было сойти за любезный смешок, и громко заголосил:

– Счастливого Рождества, друг!

– И вам того же, – ответил владелец цилиндра и собрался было пойти дальше своей дорогой, но Гарри не мог позволить себя отвергнуть.

– Мой добрый друг! – Он откашлялся. – Не хочешь ли ты, чтобы я дал тебе немного денег?

– Чего? – пронзительно вскрикнул человек.

– Вы можете нуждаться в деньгах, знаете ли, чтобы… ну, купить детям… э-э… тряпичную куклу, – блестяще закончил он.

В следующий момент его шляпа отправилась в плавание по придорожной канаве; к тому моменту, когда он ее оттуда выловил, человек успел уйти довольно далеко.

– Пять минут потеряно, – пробормотал полный ярости в адрес Дороти Гарри, продолжая путь.

Со следующим встречным он решил применить другой метод. Он будет более вежлив и обходителен.

На горизонте показалась пара – молодая дама и ее спутник. Гарри неуверенно замер на дороге и, сняв шляпу, обратился к ним:

– Поскольку наступает, знаете ли, Рождество и все дарят – э-э… подарки, я…

– Дайте ему доллар, Билли, и пойдемте дальше, – сказала молодая дама.

Билли послушно сунул доллар в руку Гарри, и в этот момент девушка издала изумленный возглас.

– Вот это да, это же Гарри Тальбот! – воскликнула она. – Побирается!

Но Гарри уже ничего не слышал. Едва осознав, что они с девушкой знакомы, он развернулся и стрелой полетел по улице, проклиная собственное безрассудство, позволившее ему ввязаться в это дело.

Он достиг Бродвея и сбавил шаг. Прогуливаясь по ярко освещенной оживленной улице, он решил раздать деньги уличным оборванцам, которых однажды здесь видел. Вокруг царила предпраздничная суета.

Повсюду толпились люди, наслаждавшиеся аттракционом собственной щедрости. Гарри, бесцельно болтавшийся рядом с ними, чувствовал себя не на месте. Он привык находиться в центре внимания, привык к поклонам и приветствиям магазинных клерков, но здесь с ним никто не заговаривал, а один – или даже двое? – имели наглость ему улыбнуться и пожелать счастливого Рождества, как равному! Нервничая, он попытался заговорить с проходившим мимо мальчиком:

– Послушай, мальчик, я хочу дать тебе немного денег.

– Не надо, – поборол искушение мальчик, – не нужно мне ваших денег!

Сконфуженный Гарри пошел дальше. Он попытался подарить пятьдесят центов какому-то пьянчужке, но заметивший это полисмен похлопал его по плечу и посоветовал не останавливаться от греха подальше. Он приблизился к оборванному мужичонке и тихо прошептал:

– Тебе нужны деньги?

– Я готов, – сказал бродяга, – что за работа?

– Делать ничего не нужно, – разуверил его Гарри.

– Шутки вздумал надо мной шутить? – огрызнулся возмущенный бродяга. – Поищи кого-нибудь еще! – И растворился в толпе.

Затем Гарри попытался всунуть десять центов в руку проходившего мимо посыльного, но мальчик отвернул полу пальто и показал значок «Чаевых не беру!».

Крадучись, как вор, Гарри приблизился к чистильщику сапог и осторожно поместил в его руку десять центов. Отойдя на безопасное расстояние, он проследил, как мальчишка недоуменно сунул в карман монету, и поздравил себя с первой победой. Но ведь у него оставалось еще двадцать четыре доллара и девяносто центов! Воодушевляющий успех родил план. Гарри остановился у лотка газетчика и так, чтобы торговец это увидел, уронил двухдолларовую банкноту, тут же пустившись бежать. Через несколько минут довольно быстрого бега он, не обращая внимания на любопытные взгляды увешанных свертками прохожих, перешел на шаг и уже мысленно похлопывал себя по спине, когда услышал позади тяжелое дыхание и тот самый газетчик, от которого он только что убежал, сунул ему в руку два доллара и скрылся в мгновение ока.

На лбу у Гарри выступила испарина, он уныло поплелся дальше. Однако по пути ему все же удалось избавиться от двадцати пяти центов, которые он засунул в копилку пожертвований беспризорным детям. Он хотел засунуть туда пятидесятицентовик, но это копилка была слишком мала. Его первой значительной суммой стали два доллара, которые получили Санта-Клаусы из Армии спасения, и после этого он стал искать их взглядом в толпе, но было уже слишком поздно, и больше они ему не попадались.

Он пересек Юнион-сквер и после получаса кропотливой работы обнаружил, что у него осталось пятнадцать долларов. Падавший мокрый снег, едва коснувшись мостовой, превращался в жидкую грязь, и легкие лакированные туфли, в которые он был обут, насквозь пропитались влагой, – при каждом шаге он слышал, как хлюпает в них вода. Он дошел до Купер-сквер и повернул к Бовери. Количество людей на улицах стремительно уменьшалось, все магазины закрывались, а их обитатели спешили домой. Мальчишки-зеваки отпускали на его счет язвительные замечания, но он, подняв воротник, брел дальше. Ему казалось, что он слышит добродушно-насмешливое: «Счастливы дающие, а не берущие!»

Он свернул на Третью авеню и пересчитал оставшиеся деньги. Сумма составляла три доллара и семьдесят центов. Сквозь сгущавшийся снег он разглядел двоих впереди у фонарного столба. Это был шанс. Он мог разделить свои три доллара и семьдесят центов между ними. Он подошел и хлопнул одного из них по плечу. Тощий, отвратительно выглядевший субъект с подозрением повернулся к нему.

– Эй, не хочешь получить немного денег? – спросил Гарри надменно, так как уже исполнился ненавистью к человечеству в целом и к Дороти в частности.

Услышав вопрос, собеседник пришел в ярость.

– Ага, – ухмыльнулся он, – да ты, кажется, один из этих зануд-благотворителей, из-за которых нам приходится побираться! Давай, Джим, покажем ему, чего нам хочется!

И они ему показали. Они били его, пинали, свалили его на землю и попрыгали на нем, они расплющили его шляпу, разодрали его пальто. А Гарри, задыхаясь, растянулся в грязи, отбиваясь и пыхтя. Он думал о тех, кто в этот самый вечер желал ему веселого Рождества. Веселья было – хоть отбавляй!

* * *

Мисс Дороти Хармон с треском захлопнула книгу. Пробило одиннадцать, а Гарри до сих пор не было. Почему он опаздывает? Скорее всего, он сдался и давным-давно пошел домой. С такими мыслями она поднялась, чтобы потушить свет, но снаружи неожиданно послышался шум, как будто кто-то упал в снег.

Дороти бросилась к окну и раздвинула жалюзи. Действуя руками и коленями, по ступенькам ползло какое-то жалкое подобие человека. На нем не было ни шляпы, ни пальто, ни шарфа, ни галстука, он весь был покрыт снегом. Это был Гарри. Он отворил дверь и вошел в гостиную, оставляя за собой мокрые следы.

– Ну и? – вызывающе сказал он.

– Гарри, – разинув рот, сказала она, – не может быть! Это ты?

– Дороти, – мрачно сказал он, – это – я!

– Что… Что случилось?

– Ничего особенного. Я просто раздал двадцать пять долларов.

И Гарри присел на диван.

– Но, Гарри… – неуверенно начала она. – У тебя синяк под глазом!

– Под глазом? Дай припомнить. А, это был как раз двадцать первый доллар. У меня возникли трения с двумя джентльменами. Тем не менее в итоге мы подружились. Они принесли мне удачу. Я бросил два доллара в шляпу слепому нищему!

– Ты весь вечер раздавал деньги?

– Моя дорогая Дороти, именно так! Я весь вечер раздавал деньги. – Он поднялся и сбросил снег со своего плеча. – Сейчас я должен идти. Там, у крыльца, меня ждут двое… э-э… друзей.

Он пошел к двери.

– Двое друзей?

– Ну… э-э… Те самые джентльмены, с которыми у меня возникли трения. Я пригласил их к себе в гости, чтобы отметить Рождество. Очень хорошие ребята, хотя на первый взгляд могут показаться грубоватыми.

Дороти громко вздохнула. На мгновение воцарилась тишина. Затем он обнял ее.

– Милый, – прошептала она, – все это ты сделал ради меня… Через минуту он спустился по ступенькам и, взяв под руки своих новых друзей, удалился в темноту.

– Спокойной ночи, Дороти! – крикнул он. – И веселого Рождества!