Текст книги "Гробница (Могила)"

Автор книги: Фрэнсис Пол Вилсон (Уилсон)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Глава 4

Лето было на исходе. Семнадцатилетний Джек все еще жил в Джонсоне, штат Нью-Джерси, в маленьком полудеревенском городке графства Берлингтон. Тогда была еще жива мать. Брат Джека учился в медицинском колледже Нью-Джерси, а сестра – на подготовительном отделении юридической школы Рутгера.

За углом той же улицы жил пенсионер и вдовец мистер Вито Канелли. Как только начинала пробиваться трава и до того как наступали морозы, он работав на участке, уделяя особое внимание газону. Он засеивал и удобрял его каждые две недели и ежедневно поливал. У него был самый зеленый газон во всем графстве Просто безупречный газон. Но однажды кто-то бесцеремонно срезал угол, выезжая на улицу, где жил Джек. Это была чистая случайность, но затем местные юнцы возвели это в привычку. Проехать через газон этого старого итальяшки вечером в пятницу и субботу стало своего рода ритуалом. Наконец Канелли не выдержал и поставил полутораметровый белый забор, решив положить конец напасти. О, как он заблуждался!

Одним прекрасным ранним утром Джек шел по дороге, направляясь к дому семьи Торо. Последние несколько лет он подрабатывал у них в саду, подстригая траву. Ему нравилось работать, но более того, ему нравился сам факт, что он может проводить время почти так, как хочет.

Когда Джек подошел к участку мистера Канелли, его рот открылся от изумления. От забора остались только белые щепки, которые валялись по всему газону. Невысокие декоративные деревья – карликовые яблони и кизил, которые так красиво цвели каждую весну, – были сломаны почти под корень. Тисы и можжевельники выдернуты и втоптаны в грязь. Сделанные из гипса розовые фламинго, которые у всех вызывали улыбку, превращены в пыль.

А газон... на нем были не просто следы шин, а глубокие колеи примерно в шесть дюймов глубиной. Те, кто все это сотворил, не просто проехали по газону и помяли траву – этого им было мало, они буксовали и разворачивались в самом центре газона, пока не разнесли все дочиста.

Когда Джек подошел ближе, он увидел человека, стоящего на углу дома и смотрящего на руины. Мистер Канелли. Плечи его были опущены, по щекам катились слезы. Джек плохо его знал. Мистер Канелли был тихий, никого не беспокоивший человек. Без жены, без детей и внуков. Единственное, что у него было, – участок земли, его хобби, произведение искусства, средоточие всей его жизни. Джек по своему еще очень скромному опыту работы на земле знал, сколько нужно пролить пота, чтобы вырастить все то, что было у старика на участке. Невозможно видеть, во что превратились плоды стольких трудов. Невозможно видеть, как плачет на своем собственном дворе седой мужчина.

При виде беспомощного мистера Канелли что-то дрогнуло внутри Джека. Он и прежде выходил из себя, но ярость закипевшая в нем в этот момент, граничила с безумием Он стиснул челюсти так, что заболели зубы, его трясло, мускулы напряглись и превратились в тугие узлы. Он догадывался, кто совершил эту мерзость, и мог легко подтвердить свои подозрения. Он боролся с безумным желанием найти их и станцевать у них на головах.

Но логика и здравый смысл возобладали. Он отправится в тюрьму, а эти типы будут разыгрывать из себя жертв насилия.

Джека осенило вдруг. Есть и другой способ отомстить. Он подошел к мистеру Канелли и сказал:

– Я могу помочь вам восстановить это.

Старик вытер лицо платком и внимательно посмотрел на него:

– Зачем? Чтобы ты и твои дружки опять все разрушили?

– Я сделаю так, что этого больше не будет.

Мистер Канелли долго смотрел на Джека и наконец сказал:

– Зайди. Расскажи мне, что ты там надумал.

Джек не стал входить в детали, он только перечислил все, что ему потребуется. И пятьдесят долларов за работу. Мистер Канелли согласился, но пообещал приберечь деньги до той поры, пока не увидит результатов. Они обменялись рукопожатиями и, чтобы закрепить сделку, выпили по стакану бурбона.

На следующий день Джек приступил к делу. Он купил три дюжины небольших тисов и высадил их по периметру участка на расстоянии двух с половиной – трех футов от угла, мистер Канелли начал восстановительные работы. За работой они разговорились. Джек выяснил, что ущерб нанесен... маленькой, с низкой посадкой яркой малолитражкой и темным фургоном. К сожалению, мистер Канелли не заметил номера машин. Он вызвал полицию, но, пока местные копы приехали, вандалы были уже далеко. Полицию вызывали и раньше, но до сих пор такие инциденты были довольно редки и не имели столь значительных последствий, поэтому они не приняли жалобу всерьез и не поторопились.

Затем Джек приобрел три дюжины шестидюймовых труб длиной по четыре фута и спрятал их в гараже мистера Канелли. Далее рядом с каждым тисом они вырыли ямы глубиной три фута, для чего им пришлось использовать небольшой экскаватор.

Поздно ночью мистер Канелли и его юный помощник притащили в гараж пару мешков с цементом и его раствором заполнили трубы. Тремя днями позже, снова под прикрытием темноты, установили трубы, наполненные цементом, и плотно утрамбовали вокруг них землю. Внутри каждого куста, между его ветками, были укреплены двенадцати – пятнадцатидюймовые колья. Вокруг участка снова воздвигли белый забор, и мистер Канелли продолжил работу над восстановлением своего газона. А Джеку осталось одно – затаиться и ждать.

Это заняло немало времени. Прошел август, остался позади День труда, снова начались занятия в школе. К концу сентября участок мистера Канелли опять начал хорошеть, Взошла и зазеленела новая трава.

По-видимому, этого и ожидали мерзавцы.

В час тридцать ночи в воскресенье Джека разбудили звуки сирен. У дома мистера Канелли сверкали красные огни. Джек торопливо натянул джинсы и помчался к месту событий.

Первые результаты своей деятельности он заметил еще подходя к дому. Прямо перед ним у тротуара лежал на боку темный фургон... При свете уличного фонаря Джек разглядел, что ходовая часть сломана, коробка передач сорвана, дифференциал искорежен, в воздухе висел запах бензина, бензобак протекал. Рядом стояла пожарная машина, готовясь приступить к работе.

Джек подошел к передней части дома, где носом к забору торчал желтый «камаро». Ветровое стекло машины было все в трещинах, из-под капота вырывался пар. С первого взгляда он понял, что поврежден радиатор, искривлена передняя ось и сломан двигатель.

Мистер Канелли стоял на ступеньках. Он махнул Джеку и вложил ему в руку пятьдесят долларов.

Они видели, как отбуксировали машины, как поливали улицу из брандспойта, как уехали пожарные, а потом и полицейские машины. Внутри у Джека все пылало. Ему казалось, только захоти, и он может оторваться от земли и полететь. Никогда еще он не чувствовал себя так здорово. Никакая травка, таблетки или инъекции не дали бы ему такого ощущения.

Так он поймался на этот крючок.

Глава 5

Прошел час, в который вместились три пива, а потом и два кира – неудивительно, что он наболтал больше чем хотел. От мистера Канелли он перешел к другим умело прокрученным делам. Казалось, слушая его, Калабати получала удовольствие, особенно когда он говорил о тех болевых приемах, которые он применял, чтобы наказание соответствовало преступлению.

Многое способствовало тому, что у него развязался язык. Во-первых, интимность обстановки. Казалось бы, они с Калабати занимают самое уединенное и дальнее крыло «Аллеи Пикок». Но в этом крыле разговаривали еще десятки людей, их голоса сливались в однотонный гул, за которым были не слышны их собственные слова. Однако важней всего была Калабати. Она слушала с таким вниманием, что он рассказал больше, чем нужно; он говорил и говорил, лишь бы удержать на себе ее зачарованный взгляд. Он говорил с ней так, как не говорил ни с кем и никогда, может быть только с Эйбом. Но тот узнавал о нем постепенно, в течение нескольких лет, и многое из происшедшего видел сам. А вот у Калабати был невероятный дар слушателя.

Рассказывая, Джек наблюдал за ее реакцией, боясь, что она, как Джия, отвернется от него. Но Калабати явно не Джия. Ее глаза возбужденно и... восхищенно блестели.

Однако пора было заткнуться. Он уже достаточно наболтал. Они какое-то время сидели молча, вертя в руках пустые бокалы... Джек уже готов был спросить, не хочет ли она добавить еще, когда Калабати повернулась к нему:

– Вы не платите налоги, верно?

Это утверждение ошарашило его. Он почувствовал неловкость – почему она так думает?

– Для чего вы это сказали?

– Мне кажется, вы пария по собственной воле, я права?

– "Пария по собственной воле"? Хорошо сказано.

– Может быть, но это еще не ответ на мой вопрос.

– Я, как бы это сказать, что-то вроде суверенного штата. И в пределах своих границ не признаю ни одного правительства.

– Вы практически живете и работаете вне общества. Почему?

– Я не интеллектуал и потому не могу представить вам разработанный манифест. Просто мне нравится так жить.

Ее глаза впились в него.

– Нет, это не так. Что-то вас сломило. Но что?

До чего же проницательна эта женщина!

Такое впечатление, что она заглядывает ему в мысли и читает его секреты. Да, действительно был такой случай, который отдалил его от всего «цивилизованного» общества. Но об этом он не мог ей рассказать. Конечно, с Калабати ему легко, но Джек не был готов признаться в убийстве.

– Предпочитаю умолчать об этом.

Она изучающе смотрела на него.

– Ваши родители живы?

Джек почувствовал, как внутри у него все сжалось.

– Только отец.

– Понятно. А ваша мать умерла естественной смертью?

«Она действительно может читать мысли! Это единственное объяснение ее невероятной прозорливости!»

– Нет, но я больше не желаю говорить на эту тему.

– Ладно. Однако вы стали тем, кто вы есть, и я уверена, что причиной тому – ваша гордыня.

Ее уверенность обескураживала и одновременно согревала. Он решил переменить тему:

– Вы голодны?

– Просто умираю с голоду!

– Хотите куда-нибудь пойти? Я знаю несколько хороших индийских ресторанчиков...

Она поморщилась.

– Значит будь я китаянкой, вы предложили бы мне яичный рулет? Я что, одета в сари?

Конечно нет. – Ее облегающее белое платье, скорее всего, от какого-нибудь парижского модельера. – Тогда во французский?

Какое-то время я жила в Париже. Но сейчас я в Америке и хочу есть американскую еду.

– Отлично, я люблю есть там, где можно расслабиться.

– Мне хотелось бы в «Бифстейк Чарли».

Джек разразился смехом.

– Есть один такой недалеко от моего дома! Я частенько туда заглядываю. В основном потому, что когда я собираюсь поесть, то ценю количество, а не качество.

– Отлично. Значит, вы знаете дорогу.

Джек наполовину приподнялся, но затем уселся снова.

– Подождите. Там ведь подают ребрышки. А индусы, насколько я знаю, свинину не едят, разве не так?

– Нет, не так. Вы перепутали нас с пакистанцами. Они – мусульмане, а мусульмане не едят свинину. Мы – индусы. Мы не едим говядину.

– Но тогда почему «Бифстейк»?..

– Я слышала у них отличный салатный бар, большой выбор креветок... и «все пиво, вино и сангрии... которые вы только сможете выпить».

– Тогда вперед, – сказал Джек, поднимаясь и предлагая Калабати руку.

Она скользнула в туфли и поднялась единым плавным движением. Джек бросил на стол десять долларов двадцать центов, и она направились к выходу.

– А как же чек? – спросила Калабати с озорной улыбкой. – Уверена, вам могут сделать сегодня скидку.

– Я использую короткую схему.

Она засмеялась. О, сладчайшие звуки!

Пока они шли к выходу, Джек ощущал приятную теплоту руки Калабати на своих бицепсах и всеобщее внимание, которое они привлекали.

От «Аллеи Пикок» в «Уолдорфе» на Парк-авеню до «Бифстейк Чарли» в Вест-Сайде дистанция огромного размера. Но Калабати перешла из одного общества в другое с такой же легкостью, с какой переходила сейчас от одного гарнира к другому в переполненном салатном баре, где ею восхищались куда откровеннее, чем в «Уолдорфе». Калабати оказалась совершенно непритязательной, и Джек нашел это очаровательным. Хотя, положа руку на сердце, он все находил в ней очаровательным.

Пока они ехали в такси, он начал осторожно расспрашивать о ее прошлом. Оказалось, что Калабати с братом происходили из старинной богатой бенгальской семьи и что Кусум потерял руку в железнодорожной катастрофе, когда был еще совсем ребенком. В той же катастрофе погибли их родители, а их вырастила бабушка, с которой Джек познакомился прошлой ночью. Этим и объясняется их особая привязанность к ней. Калабати преподавала в Вашингтоне в лингвистической школе Джорджтаунского университета и время от времени консультировала в школе иностранных языков.

Джек смотрел, как она ест холодные креветки. Тонкие пальцы изящным движением очищали их от кожуры, макали в коктейльный соус и отправляли в рот. Ела она с удовольствием, даже со смаком, и он находил все ее движения восхитительными. Сейчас так редко можно встретить женщину, которая много ест. Джека просто тошнило от постоянных разговоров о калориях и лишнем весе, от расчетов калорий на неделю вперед. Когда он выходил пообедать с женщиной, ему хотелось, чтобы она ела с таким же удовольствием, как и он. Разделенный порок – вот как это называется. Сейчас их связывал общий грех чревоугодия – наслаждение от набитого живота, удовольствие от обоняния, жевания, глотания. Они стали сообщниками по преступлению. Это было чертовски эротично.

С едой было покончено.

Калабати откинулась на стуле и уставилась на него. Между ними на столе лежали жалкие остатки салатов, две косточки от бифштекса, пустой кувшин из-под выпитой ею сангрии, пустой кувшин из-под выпитого им пива и панцири по крайней мере сотни креветок.

– Мы встретились с врагом, – сказал Джек, – и победили. Теперь он у нас в животе. Хорошо, что вы не любите стейки. Они были слишком жесткими.

О нет, я люблю стейки. Хотя, я думаю, этот бифштекс способен повредить карме.

Говоря это, она протянула через стол руку и взяла пуку Джека. Ее прикосновение было похоже на электрический разряд, который буквально пронзил Джека насквозь. Он проглотил слюну и попытался поддержать разговор. Пусть она не видит, как действует на него.

– Карма. Это слово слышишь постоянно. А что оно означает? Это что-то вроде судьбы, не так ли?

Калабати нахмурилась:

– Не совсем. Это трудно объяснить. Все началось с идеи о переселении души, которую мы называем атман. Наша душа проходит через множество инкарнаций, или перерождений.

– Реинкарнация. – Джек что-то слышал об этом. – Брайди Мерфи и все такое.

Калабати повернула его руку и начала водить ногтями по его ладони. Тело Джека покрылось мурашками.

– Правильно, – сказала она. – Карма – это все хорошее и все плохое, что ваш атман переносит из одной жизни в другую. Это не судьба, потому что человек сам определяет, сколько добра и зла он совершает в каждой из своих жизней. В свою очередь, от соотношения добра и зла в вашей карме зависит, какая жизнь уготована вам в будущем – стать низкорожденным или высшим существом.

– И это продолжается вечно? – Ему хотелось, чтобы она вечно продолжала манипуляции с его рукой.

– Нет. Ваш атман может быть освобожден из кармического круга, если вы достигнете совершенной жизни. Это называется мокша. Она освобождает атман от последующих инкарнаций. Достижение мокши основная цель любого атмана.

– А поедание бифштексов отдаляет от достижения мокши? Шутка прозвучала довольно глупо.

Похоже, Калабати опять прочитала его мысли.

Как ни странно да. Евреи и мусульмане против свинины. Мы считаем, что загрязняет карму говядина.

– Именно так.

– А вы так заботитесь о своей карме?

– Не так, как должна бы. И безусловно, не так сильно, как Кусум. – Блеск в ее глазах померк. – Он просто помешался на своей карме... на своей карме и Кали.

Это неприятно покоробило Джека.

– Кали? Неужели вы поклоняетесь этой кучке душителей?

Он опять воспользовался сведениями, почерпнутыми из «Потоков Ганга».

Глаза Калабати засветились, она нарочно вдавила ему ноготь в ладонь – приятные ощущения обернулись болью.

– Нет, это не Кали, а униженное воплощение божества, называемое Бхвани, ему поклонялись преступники низшей касты. Кали – верховное божество!

– А! Прошу прощения.

Она улыбнулась:

– А где вы живете?

– Недалеко отсюда.

– Пригласите меня к себе.

Джек колебался, помятуя свой твердый принцип – не приглашать к себе в дом человека, пока не узнает его достаточно хорошо.

Но она снова ударила его по ладони, и он спросил:

– Сейчас?

– Да.

– Ладно, пошли.

Глава 6

Лишь в одном можно быть уверенным,

что смерти предшествует рождение!

За рождением следует смерть.

И все это неизбежно.

А значит, не стоит печалиться.

Кусум поднял голову от стола, на котором лежала «Бхагавадгита». Опять то же самое. Этот звук снизу. Он долетал до негр сквозь однообразный шум города, раскинувшегося за доком города, который никогда не спит, сквозь ночную мелодию гавани, сквозь треск корабля когда волны ласкали его железные бока и натягивали канаты, удерживающие его у причала. Кусум закрыл книгу и отправился в свою каюту. Слишком рано. Мать еще не уловила Запаха.

Кусум вышел и остановился на небольшой палубе, идущей вокруг кормы. В этой части находились каюты, топка, рубка, камбуз. Основная палуба просматривалась вся на ее ровной поверхности виднелись два люка, ведущие в грузовые трюмы, и четыре крана. Его судно хороший корабль, хотя и старый. Зарегистрирован как грузовое судно и, естественно, под либерийским флагом, грузоподъемность две с половиной тысячи тонн, длина двести и ширина тридцать футов.

Ржавый и с выбоинами, но с хорошей скоростью. Портом приписки судна значилась Либерия. Кусум отправился в плавание шесть месяцев назад без всякого груза на борту, только метрах в ста пятидесяти позади корабля тянулась баржа. Таким образом он проделал весь путь из Лондона через Атлантику. Когда судно Кусума подплыло к нью-йоркскому порту, стояла глубокая ночь, скрывшая от посторонних глаз трос, за который была прикреплена баржа. На следующее утро ее нашли дрейфующей в паре километров от берега, и она была пуста. Кусум продал ненужную больше баржу команде сборщиков мусора. Американские таможенники проверили два пустых грузовых трюма и позволили кораблю причалить. Кусум завел корабль в док 97-го пирса в Вест-Энде, где жизнь явно не кипела. Это была торфянистая местность под старой надстройкой. Расплатившись с командой и распустив ее, Кусум остался единственным человеком на борту.

Опять раздался скрежет, но на этот раз более настойчивый. Кусум направился вниз, и чем ниже он спускался, тем громче становился звук. Подойдя к герметичному люку, он остановился.

Мать рвалась наружу. Она скреблась о люк своими крепкими когтями, и Кусум знал, что она не остановится, пока он не выпустит ее. Кусум постоял немного, прислушиваясь. Как же хорошо он знал этот звук: пронзительный и настойчивый скрежет. По всем признакам она уловила Запах и была готова к охоте.

Это насторожило Кусума. Слишком рано. Конфеты не могли доставить так быстро. Он получил телеграмму с подтверждением точной даты отправки из Лондона и знал, что посылка придет не раньше завтрашнего дня.

Возможно, кто-то из бродяг подобрал одну из «заряженных» эликсиром бутылок с дешевым вином, которые Кусум разбросал в центре города? Отбросы общества служили для ракшасов, с одной стороны, едой с другой – хорошей тренировкой. Но трудно было поверить, что до сих пор сохранилась хоть одна такая бутылка. У этих неприкасаемых спиртное не задерживается.

Но Мать никогда не ошибалась. Она уловила Запах и хотела следовать за ним. И хотя Кусуму удалось, как он и планировал, обучить за шесть месяцев пребывания в Нью-Йорке самых сообразительных ракшасов управляться с канатами и выполнять команды в машинном отделении, охота оставалась их самым главным предназначением. Кусум открутил крышку и открыл люк, отступив при этом на несколько шагов. Снизу появилась трехметровая тень Матери, казавшейся особенно огромной в темноте. Один из Молодых, на полметра ниже, но тоже очень большой, наступал ей на пятки. За ним последовал еще один. Резко развернувшись, Мать размахнулась рукой так, что ее огромные когти просвистели всего в нескольких метрах от глаз Молодого, который тут же отпрянул. Когда она разворачивалась, Кусум почувствовал на себе взгляд ее желтых глаз, которые не могли его видеть. И затем, тихо и мягко ступая, она повела своего отпрыска в ночь.

Так и должно было быть. Ракшасов нужно учить, как следовать за Запахом, находить намеченную жертву и возвращаться с ней в гнездо. Мать обучала их по очереди, одного за другим. Так было раньше и так будет всегда.

И все-таки источником Запаха, должно быть, являются все-таки конфеты. Кусум просто не мог придумать другого объяснения. От одной этой мысли внутри его пробежала дрожь. Сегодня ночью он еще на шаг приблизится к выполнению обета. А потом... Потом можно будет вернуться в Индию.

Идя на палубу, Кусум еще раз оглядел свой корабль, но на этот раз его взгляд устремился дальше, он глядел на город, раскинувшийся перед ним. Ночное небо было удивительно прекрасным и ясным, что так не типично для этой вульгарной, шумной и чрезмерной во всех отношениях страны. Среди портовой грязи, мусора в Гудзоне недостроенных пакгаузов и снующих туда-сюда людей величественно раскинулось безграничное пространство, переливавшееся огнями, отчего напоминало бархат, усыпанный блестками.

Кусум никогда не упускал случая помолчать и осмотреться. Эта Америка казалась ему столь отличной от его родной Индии. Матушка Индия могла бы куда лучше использовать богатства этой страны. Индусы нашли бы им применение и, безусловно, ценили бы куда больше, чем эти американцы, которые так богаты материально и так бедны духовно. Все у них слишком большое, яркое и нелепое. Только в этой стране, где так носятся с развлечениями, опытом и собственным "я", мог появиться город с подобной архитектурой. Кусум был уверен, что эти люди не заслуживают подобной страны. Они напоминали этому сыну Индии шайку расшалившихся детишек, носящихся по базару в Калькутте.

Вспомнив о Калькутте, он почувствовал непреодолимое желание поскорее оказаться дома.

«Сегодня, а потом еще раз».

Смерть, которая произойдет сегодня, а потом еще одна, и он наконец освободится от своего обета.

И Кусум вернулся в каюту к прерванному чтению «Бхагавадгиты».