Текст книги "999. Число зверя"

Автор книги: Фрэнсис Пол Вилсон (Уилсон)

Соавторы: Майкл Маршалл,Джин Родман Вулф,Эрик ван Ластбадер,Томас Майкл Диш,Эдвард Брайант,Эл Саррантонио,Томас Френсис Монтелеоне,Эд Горман,Стивен Спрюлл (Спрулл),Эдвард Ли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Я заметил, что когда наши дети вырастут, все побережье застроят многоэтажными домами.

– Тогда давай порадуемся, что нам выпало жить именно сейчас. – Мэри обернулась к мальчикам. – Пока мы здесь, давайте постараемся все увидеть и все перепробовать. Другого такого шанса у вас не будет.

Я произнес:

– Надеюсь, вы проживете здесь очень долго.

– Ты хочешь сказать, что ты и?..

– Лангитокоуа. – Я помотал головой (вот он, решающий момент, а все мое отрепетированное вранье как корова языком слизала). – Мэри, был ли я хоть раз с тобой честен?

– Безусловно. Частенько.

– Я не был честен, и ты это знаешь. И я знаю. Я не имею права надеяться, что ты мне поверишь. Но я скажу тебе и себе правду, как на духу. Сейчас у меня ремиссия. Мы с Ланги вчера смогли сходить на праздник, поесть, пообщаться с людьми, развлечься. Но когда мне худо, это кошмар. Я ничего не могу – только дрожу, вою и потею, – а еще я вижу то, чего нет. Я…

Мэри прервала меня, пытаясь утешить.

– Ты не так уж плохо выглядишь. Я ожидала худшего.

– Я знаю, как я выгляжу. Каждое утро вижу в зеркале, когда бреюсь. Вылитая смерть, которую разогрели в микроволновке, – и это не красивое сравнение, а почти что научная истина. В этом году болезнь должна меня доконать. Если я и выживу, приступы все равно будут донимать меня до конца жизни – которая вряд ли продлится долго.

Воцарилась тишина. Чтобы нарушить молчание, Ланги поспешила спросить, не хотят ли мальчики кокосового молока. Они сказали, что хотят, и, достав мой хелетей, она показала им, как вскрывать зеленые орехи одним ударом. Мы с Мэри тоже решили посмотреть и отвлеклись от нашего разговора – тут-то я и услышал прибой. Шум разбивающихся о берег волн еще ни разу не достигал моего бунгало – все-таки до моря далековато.

– Я взяла напрокат „рейнджровер“. В аэропорту, – сказала Мэри тоном, который в ее случае обычно означал „я вынуждена говорить о том, о чем предпочла бы умолчать“.

– Знаю. Видел.

– Пятьдесят долларов в день, Бад, плюс пробег. Я не смогу долго за него платить.

– Понимаю, – сказал я.

– Мы пытались позвонить. Я надеялась, что ты достаточно здоров и можешь нас встретить или кого-нибудь послать.

Я сказал, что одолжил бы у Роба его джип, если бы она мне дозвонилась.

– Я и не знала, где тебя искать, но мы встретили туземца, очень красивого мужчину, и он сказал, что знаком с тобой. Он проводил нас, чтобы показать дорогу. – В этот миг по лицам мальчиков я понял, что с туземцем все не слава Богу. – От денег он отказался. Может быть, я зря предложила ему плату? Но он вроде бы не обиделся.

– Нет, все нормально, – сказал я.

Я был готов отдать весь свет, лишь бы отвести мальчиков в сторонку и поговорить с ними начистоту. Но изменило бы это хоть что-нибудь? Читая это, вновь переживая то, что случилось, я понимаю, что на письме теряется одна деталь – тот факт, что все произошло очень быстро. Между пробуждением Мэри и тем мигом, когда Ланги побежала в деревню за Робом, не прошло и часа.

Мэри лежала вся белая, белее песка. Исхудалая и белая-белая, очень похожая на меня.

– Он думал, что ты на берегу, и хотел поискать тебя там, но мы слишком устали, – продолжала Мэри.

Пока все. Честно сказать, я выбился из сил. Слова, которые я пишу сейчас левой рукой, расплываются у меня перед глазами, а культя, которой я придерживаю ежедневник, ноет. Сейчас я лягу и буду плакать – это я знаю точно, и Ланги будет укачивать меня, как ребенка.

Завтра продолжу.

* * *

17.02. Из больницы прислали самолет за Марком, но для нас мест в салоне на нашлось. Моей болезнью доктор заинтересовался куда больше, чем моей культей. „Доктор Роббинс отлично ее обработал“, – сказал он. В понедельник мы сядем на самолет, который летит в Керне.

Надо дописать историю. Но во-первых и в главных завтра я украду Робов джип. Так он мне его не даст, считает, что я не могу водить машину. Я-то знаю, что могу, хотя и медленно.

* * *

19.02. Стоим на взлетной полосе. Один двигатель барахлит. Хватит ли у меня теперь духу написать обо всем? Посмотрим.

Мэри рассказывала нам о своем проводнике, какой он красивый и сколько рассказал об островах, вещи, которых я сам не знал. И словно удивившись, что не заметила его раньше, указала и произнесла:

– Да вот же он.

Вокруг никого не было. Точнее, никого, кто был бы виден Ланги, мне или мальчикам. Когда все кончилось, когда Роб осматривал Марка и Мэри, я поговорил с Адамом (с моим сыном Адамом, надо привыкать звать его так). Мне было ведено стягивать бинт – крепко-крепко, изо всех сил. А рука у меня ослабла.

Адам сказал, что Мэри остановила машину, дверца раскрылась, и Мэри попросила его пересесть назад к Марку. ДВЕРЦА РАСКРЫЛАСЬ САМА СОБОЙ. Этот момент он помнит яснее всего, и я тоже до конца дней своих буду помнить. И потом всю дорогу Мэри разговаривала с кем-то, кого они с братом не видели и не слышали.

Мэри закричала, и всего на секунду возникла акула. Она была большая, как пирога, а ветер, сильный, как океанское течение, сдул нас в воду. Признаюсь честно: ума не приложу, как все это можно было бы объяснить.

* * *

Самолет пока не взлетел. Все-таки попытаюсь. Легко сказать, чего не произошло в тот миг. И безумно трудно – описать, что именно произошло. Слов нет. Акула не плавала в воздухе. Я знаю, как это звучит, но она (он!) не плавала. Мы не находились под водой. Отнюдь. Мы могли дышать, ходить и бегать точно так же, как он мог плыть, хотя и не так быстро, как он. Могли даже бороться с течением.

Хуже всего было то, что он то появлялся, то исчезал, исчезал и появлялся, и уже казалось, будто мы бежим от него или сражаемся с ним при вспышках молний, иногда он был Хэнгой – высоким, выше короля – и улыбался мне, а сам гнал нас, как стадо.

Нет. Самое гадкое – в стадо, которое он гнал, входили все, кроме меня. Он заставлял их – Мэри, Ланги, Адама и Марка – двигаться в сторону берега, как собака гонит овец, а мне он позволил бы убежать (Иногда я гадаю, почему не убежал. То был новый я, таким я себя вряд ли еще увижу.) Его челюсти были вполне реальными – иногда я слышал их щелканье, не видя его самого. Я закричал, звал его по имени. Наверное, я кричал, что он нарушил наш договор, что причинять зло моим женам и сыновьям – все равно что мне. Следует воздать этому дьяволу должное – по-моему, он просто не понял. Король сказал мне сегодня, что старые боги очень мудры, но и их разуму не все подвластно.

Я схватил нож, хелетей, которым Ланги вскрывала кокосы. Думая о кабанах, я – Господь тому свидетель – пошел на них в атаку. Вероятно, мне было ужасно страшно. Точно не помню – припоминаю лишь, как полосовал ножом что-то или кого-то огромного, который то появлялся, то исчезал, а через миг возвращался вновь. Поднятый ветром песок впивался в кожу. Я оказался по горло в пенистой воде. Резал и рубил. Акула-молот с моим ножом и моя рука в ее пасти.

Мы всех их вытащили – мы с Ланги. Но Марк остался без ноги, а Мэри перекусили челюсти трехфутовой ширины. То был сам Хэнга, я уверен.

* * *

Вот моя версия. Думаю, он мог показываться лишь одному из нас кряду, потому-то и мерцал, то возникая, то исчезая. Он реальное существо (чертовски реальное!!!). Не совсем материальное в том смысле, в каком материален камень, но все равно материальное в непостижимом для меня плане. Материальное, как свет и радиация – и все же не совсем, как они. Он показывал себя каждому из нас, и всякий раз менее чем на секунду.

* * *

Мэри хотела иметь детей и поэтому, ничего мне не говоря, перестала принимать таблетки. Она сказала мне об этом по дороге к Северному мысу, в Робовом джипе (я был за рулем). Я боялся. В основном не Хэнги (хотя и его тоже) – но того, что Мэри на дороге не окажется. И тут кто-то произнес: „Банзай!“ Это слово прозвучало словно бы из уст человека, сидящего рядом со мной в джипе, – вот только в машине никого, кроме меня, не было. В ответ я тоже сказал: „Банзай“. Он больше не отозвался, но после этого я понял, что найду ее, и стал дожидаться на краю обрыва.

Она вернулась ко мне, когда солнце спустилось к волнам Тихого, и чем больше темнело и ярче разгорались звезды, тем реальнее она становилась. Большую часть времени я по-настоящему ощущал ее в своих объятиях. Когда звезды поблекли, а на востоке забрезжил рассвет, она прошептала: „Мне пора“, – и шагнула с обрыва, и пошла на север, медленно тускнея. Солнце освещало ее справа.

Я оделся и вернулся назад в деревню, на том дело и кончилось. Итак, я записал последние слова, которые сказала мне Мэри через два дня после своей смерти.

Она вовсе не собиралась возвращаться ко мне; но потом услышала, как тяжело я заболел в Уганде, и предположила, что болезнь меня изменила. (Да, изменила. Что толку заботиться о людях „на краю света“, если ты не можешь быть добр к своим собственным соотечественникам, и прежде всего к собственной семье?).

* * *

Взлетаем.

Наконец-то мы в воздухе. О, Мэри! Мэри, звезда моя.

* * *

Мы с Ланги отвезем Адама к его деду, потом вернемся, чтобы быть с Марком (в Брисбейне или Мельбурне), а когда он оправится, возьмем его домой.

Стюардесса разносит ленч, и впервые с того момента, когда все это стряслось, я чувствую легкое желание подкрепиться. Одна стюардесса, двадцать – тридцать пассажиров: самолет заполнен до отказа Когда разнеслась весть о нападении акул, туристы валом повалили с острова.

Как видите, я могу выводить печатные буквы левой рукой Когда-нибудь научусь писать по-человечески. Правая ладонь чешется, хотя ее больше нет. Жаль, что нельзя ее поскрести.

А вот и еда.

* * *

Один из двигателей перестал работать. Пилот уверяет, что это не опасно.

* * *

Он там, снаружи, плывет бок о бок с самолетом. Минуту или больше я наблюдал за ним, пока он не исчез в грозовой туче. „Моя шляпа – дерево“. О Господи.

Господи ты, Боже мой!

Мой брат по крови.

Что делать?

Фрэнсис Пол Уилсон
Страстная пятница

– А Святой Отец говорит, что вампиров не существует, – сказала сестра Бернадетта Джайлин.

Сестра Кэрол Хэнарти подняла глаза от стопки контрольных по химии у себя на коленях – контрольных, которые, быть может, уже никогда не вернутся к ее второкурсникам, – и посмотрела, как Бернадетта ведет по, городу старый "Датцун", работая рычагом передач как заправский дальнобойщик. Ее милая подруга и коллега – сестра милосердия – была худа, даже до болезненности, у нее были большие синие глаза и короткие рыжие волосы, выбивающиеся по краям из-под плата. Она всматривалась в ветровое стекло, и свет заходящего солнца румянил чистую гладкую кожу круглого лица.

– Если Его Святейшество так говорит, мы обязаны верить, – ответила сестра Кэрол. – Но мы очень давно ничего от него не слышали. Я надеюсь…

Бернадетта повернулась к ней с расширенными в тревоге глазами.

– О, ты же не думаешь, что что-нибудь могло случиться с Его Святейшеством, правда, Кэрол? – сказала она, и в ее голосе чуть пробивался неистребимый ирландский акцент. – Они бы не посмели!

Кэрол сразу не нашлась, что сказать, и потому отвернулась к боковому стеклу, глядя на пролетавшие группы деревьев. Тротуары маленького городка Джерси-Шор были пустынны, и на дороге тоже почти не было машин. Им с Бернадеттой пришлось объехать три бакалейные лавки, пока они нашли такую, в которой еще было чем торговать. Кто припрятывал продовольствие, кому прекратились поставки, и найти еду было все труднее.

Это ощущали все. Как говорит поговорка? Что-то насчет чутья беды… неважно.

Она потерла замерзшие руки и подумала о Бернадетте. Моложе ее самой на пять лет – ей всего двадцать шесть – и с таким ясным разумом, умеющая так четко о многом думать. Но вера у нее почти детская.

Она появилась в монастыре св. Антония всего два года назад, и между ними сразу установилась душевная связь. Очень много у них было общего. Не только ирландские корни, но и определенное одиночество. Родители Кэрол умерли много лет назад, а родители Бернадетты остались на старой родине. И они стали сестрами не только в том смысле, что принадлежали сестричеству одного ордена. Кэрол была старшей сестрой, Бернадетта младшей. Они вместе молились, вместе смеялись, вместе гуляли. Кэрол надеялась, что обогатила жизнь Бернадетты хотя бы вполовину так, как та обогатила ее жизнь.

Бернадетта была так невинна! Она, кажется, считала, что раз Папа непогрешим в вопросах веры или морали, он должен быть вообще безошибочен.

Она Бернадетте об этом не говорила, но решила не верить Папе в вопросе о нежити. В конце концов, ее существование – не вопрос веры или морали. Либо она существует, либо нет. А все новости из Восточной Европы в эту осень оставляли мало сомнении, что вампиры вполне реальны.

И что они наступают.

Каким-то образом они сумели организоваться. Они не только существовали, но их в Восточной Европе оказалось больше, чем мог подозревать самый суеверный крестьянин. Когда же рухнул коммунистический блок, когда все бывшие сателлиты и сама Россия лежали в хаосе, хапая территории и творя убийства во имя нации, расы и религии, вампиры воспользовались вакуумом власти и нанесли удар.

Нанесли удар по всем направлениям, и не успел остальной мир отреагировать, как вся Восточная Европа оказалось в их власти.

Если бы они просто убивали, с этим еще можно было бы справиться. Но поскольку каждое убийство было обращением, их численность росла в геометрической прогрессии. Что такое геометрическая прогрессия, сестра Кэрол понимала лучше других. Разве она не демонстрировала это многие годы подряд на занятиях по химии, бросая кристалл в пересыщенный раствор? Один кристалл превращался в два, два в четыре, в восемь, в шестнадцать и так далее. Видно было, как формируется кристаллическая решетка, сначала медленно, потом она растягивается нитями через весь раствор все быстрее и быстрее, и жидкость в пробирке превращается в твердую массу кристаллов.

Вот так это и было в Восточной Европе, а потом пошло на Россию и на Западную Европу.

Вампиры стали неудержимы.

Вся Европа много месяцев молчала. По крайней мере официально. Но пара старшеклассников из школы при монастыре св. Антония, у которых были коротковолновые приемники, сообщили Кэрол о странных передачах, где говорилось о неимоверных ужасах по всей Европе под правлением вампиров.

Но Папа объявил, что вампиров не бывает. Так он сказал, но вскоре после этого и он, и Ватикан замолчали вместе со всей Европой Вашингтон отверг существование непосредственной угрозы, заявив, что Атлантический океан представляет собой естественный барьер для нежити. Европа под карантином, Америка в безопасности.

Потом пошли сообщения, вначале спорные и по-прежнему опровергаемые официально, о вампирах в Нью-Йорке. На прошлой неделе все радиостанции и телепередатчики Нью-Йорка прекратили вещание. И вот теперь…

– Ты же не веришь, что вампиры идут в Нью-Джерси, правда? – спросила Бернадетта. – То есть если бы они существовали…

– Ну, ведь в это трудно поверить? – ответила Кэрол, пряча улыбку. Потому что в Нью-Джерси вообще никто по доброй воле не сунется.

– О, Кэрол, не надо шутить! Это серьезно.

Бернадетта была права. Это и в самом деле серьезно.

– Ну, если серьезно, то это совпадает с тем, что мои школьники слышали из Европы.

– Но Боже милостивый, сейчас же Страстная неделя! Страстная пятница! Как они смеют?

– Если подумать, это лучшее время. Не будет ни одной мессы до Первой Пасхальной в воскресенье утром. Разве есть другой день в году, когда не служится ежедневная месса?

– Нет, – покачала головой Бернадетта.

– Вот именно.

Кэрол посмотрела на свои похолодевшие пальцы и почувствовала, как холодок ползет вверх по рукам.

Машина вдруг дернулась и остановилась, и послышался крик Бернадетты.

– Боже милосердный, они уже здесь!

С полдюжины фигур в черных мантиях столпились впереди на перекрестке, глядя в их сторону.

– Надо отсюда убираться! – сказала взволнованно Бернадетта и дала газ.

Старый мотор кашлянул и заглох – О нет! – взвыла Бернадетта, лихорадочно вертя ключом и давя на газ, а темные фигуры скользили к машине. – Нет!

– Тише, милая, – сказала Кэрол, кладя ей руку на плечо. – Ничего страшного. Это всего лишь дети "Дети" – это было не совсем точно. Два существа мужского пола и четыре женского, возраста около двадцати лет, но за густо накрашенными глазами угадывался тяжелый опыт взрослой жизни всех видов. Ухмыляясь и вопя, они собрались вокруг машины, четверо со стороны Бернадетты и двое со стороны Кэрол. Землистые лица были бледны от слоя белой пудры, насурьмленных век и черной губной помады. Черные ногти, кольца в ушах, бровях и ноздрях, хромированные штыри, пронзающие губы и щеки. Волосы всех цветов спектра, от мертвенно белого до угольно-черного. У мальчиков безволосая голая грудь под кожаными куртками, у девушек грудь почти голая в черных открытых бюстгальтерах. Ботинки из блестящей кожи или винила, сетчатые чулки, слой на слое кружева, и все черное, черное, черное.

– Эй, глянь! – сказал один из ребят. На шее у него был кожаный ошейник с металлическими остриями, угри под белым гримом лица. – Монашки!

– Пингвины! – добавил кто-то еще.

Это показалось им очень остроумным, и все шестеро зашлись в хохоте.

"Мы не пингвины", – подумала Кэрол. Она уже много лет не носила полного облачения – только наголовный плат.

– Блин, и удивятся же они завтра утром! – сказала грудастая девица в шелковой остроконечной шляпе.

Еще взрыв смеха у всех – кроме одной. Высокая худощавая девушка с тремя вытатуированными на щеке большими черными слезами и белыми корнями крашеных в черное волос отодвинулась, будто ей было не по себе. Кэрол всмотрелась. Что-то знакомое…

Она опустила стекло.

– Мэри Маргарет? Мэри Маргарет Фланаган, это ты? Еще хохот.

– Мэри Маргарет? – крикнул кто-то. – Это же Викки! Девушка шагнула вперед и глянула Кэрол в глаза.

– Да, сестра. Так меня звали когда-то. Но я больше не Мэри Маргарет.

– Вижу.

Она помнила Мэри Маргарет. Милая девушка, исключительно способная, но очень тихая. Прожорливая читательница, ей всегда было не по себе с другими детьми. В первый год ее оценки резко упали, а на следующий она не вернулась. Когда Кэрол позвонила ее родителям, ей сказали, что Мэри Маргарет осталась дома. Она не была в состоянии ничего больше выучить.

– Ты сильно изменилась за то время, что я тебя не видела. Сколько три года?

– Это ты говоришь о переменах? – сунулась в окно девушка в остроконечной шляпе. – Подожди до ночи. Вот тогда ты увидишь, как она переменится!

Она расхохоталась, показав хромированный шип в языке.

– Отвали, Кармилла! – сказала Мэри Маргарет. Кармилла не реагировала.

– Они сегодня придут, сама знаешь. Владыки Ночи будут здесь после заката, и это будет смерть твоего мира и рождение нашего. Мы отдадим им себя, мы подставим им горло, чтобы они выпили нас, и мы станем ими. И будем вместе с ними править ночью!

Это было похоже на отрепетированную речь, которую она наверняка не раз повторяла своей облаченной в черное труппе.

Кэрол глядела на Мэри Маргарет поверх головы Кармиллы.

– И это то, во что ты веришь? Чего ты действительно хочешь?

Девушка пожала высокими худыми плечами.

– Получше всего, что мне светило бы.

Старый "Датцун" наконец ожил, трясясь. Кэрол услышала, как Бернадетта включает передачу. Коснувшись ее руки, Кэрол попросила:

– Погоди. Пожалуйста, одну минутку.

Она хотела еще что-то сказать Мэри Маргарет, но тут Кармилла ткнула пальцем почти ей в лицо и заорала:

– И тогда вы, суки, и тот занюханный бог, под которого вы, бляди, стелетесь, исчезнете на хрен!

С неожиданной силой Мэри Маргарет отдернула Кармиллу от окна.

– Езжайте лучше, сестра Кэрол, – сказала Мэри Маргарет.

Машина поехала.

– Какого ты хрена, Викки? – услышала Кэрол крик Кармиллы, когда машина отъезжала от темной группы. – В религию ударилась? Тебя, может, надо называть "сестра Мэри Маргарет"?

– Она одна из немногих, кто был со мной честен, – ответила Мэри Маргарет. – Так что отвали, Кармилла, на хрен.

Они остались позади, и разговор стал не слышен.

* * *

– Что за ужасные создания! – сказала Бернадетта, выглядывая из окна комнаты Кэрол. Она все никак не могла забыть происшествие. – Почти моего возраста и такие ужасные выражения!

Комната Кэрол в монастыре была оштукатуренной коробкой десять на десять футов с потрескавшимися стенами и отстающей на потолке краской. Здесь было одно окно, распятие, комод и зеркало, рабочий стол и табурет, кровать и ночной столик. Не много, но Кэрол рада была называть ее своим домом. Обет бедности она принимала всерьез.

– Наверное, мы должны за них помолиться.

– По-моему, им нужно больше, чем молитва. Поверь мне, они плохо кончат. – Бернадетта сняла висевшие у нее на шее слишком большие четки с распятием и собрала их в руку. – Быть может, мы могли предложить им кресты для защиты?

Кэрол не смогла подавить улыбку.

– Очень гуманная идея, Берн, но не думаю, что они ищут зашиты.

– Да, конечно. – Бернадетта тоже улыбнулась, но скорбно. – Нет, не ищут.

– Но мы будем за них молиться, – сказала Кэрол.

Бернадетта села на стул, просидела не больше секунды, встала снова, заходила по тесной комнате. Казалось, она не может сидеть спокойно. Она вышла в холл и почти тут же вернулась, потирая руки, будто умывая их.

– Все так тихо, – сказала она. – Так пусто.

– Очень на это надеюсь, – ответила Кэрол. – Сейчас только нам двоим полагается быть здесь.

Маленький монастырь был наполовину пуст даже когда все его насельницы были на месте. А теперь на следующую неделю школа св. Антония закрылась на каникулы, почти все монахини отправились по домам провести пасхальную неделю с братьями, сестрами, родителями. Даже до тех, кто мог бы в прошлые годы остаться вблизи монастыря, дошли слухи, что сюда движется нежить, и они разбежались на юг и на запад. Единственным среди живых родственников Кэрол был брат в Калифорнии, и он ее не пригласил; и даже если бы пригласил, она не могла бы себе позволить слетать туда и обратно в Джерси просто на Пасху. Бернадетта несколько месяцев уже не имела известий от семьи из Ирландии.

Так что они вдвоем и были оставлены удерживать форт.

Кэрол не боялась. Она знала, что в монастыре св. Антония опасность им не грозит. Монастырь входил в комплекс, состоящий из самой церкви, дома священника, зданий младшей и старшей школы и приземистого старого двухэтажного жилого здания, где сейчас был монастырь. Им с Бернадеттой достались комнаты на втором этаже, а на первом жили монахини постарше.

Всерьез не боялась, хотя ей бы хотелось, чтобы в комплексе остался еще кто-нибудь, кроме нее, Бернадетты и отца Палмери.

– Не понимаю я отца Палмери, – сказала Бернадетта. – Запереться в церкви и не дать прихожанам приложиться к кресту в Страстную пятницу. Где это слыхано, спрашиваю я? Просто не понимаю.

Кэрол думала, что понимает. Она подозревала, что отец Альберто Палмери боится. Этим утром он запер свой дом, забаррикадировал дверь и спрятался в подвале церкви.

Прости ее Господь, но, по мнению сестры Кэрол, отец Палмери был просто трус.

– Как мне хотелось бы, чтобы он отпер церковь, хотя бы ненадолго. Мне необходимо там побыть, Кэрол. Просто нужно.

Кэрол знала, что чувствует Берн. Кто это сказал, что религия – опиум для народа? Маркс? Кто бы он ни был, он не был совсем уж не прав. Для Кэрол сидение в прохладе и покое под готическими сводами церкви св. Антония, молитва, сосредоточение и ощущение присутствия Господа было как ежедневная доза привычного наркотика. Доза, которой они с Берн сегодня были лишены. Муки абстиненции у Берн были сильнее, чем у Кэрол.

Младшая монахиня остановилась, проходя возле окна, и показала вниз на улицу.

– А это кто еще может быть, во имя Господа?

Кэрол встала и шагнула к окну. По улице ехала кавалькада блестящих новых автомобилей дорогих марок – "мерседес-бенц", "БМВ", "ягуары", "линкольны", "кадиллаки" – все с номерами штата Нью-Йорк, все выезжали со стороны парка.

Вид сверкающих в сумерках машин вызвал у Кэрол судорогу в животе. На волчьих лицах, видневшихся в окнах, застыло выражение животной злобы, и выруливали они свои роскошные машины… будто вся дорога принадлежала им.

Проехал "кадиллак" с опущенным верхом, и в нем четверо угрюмых мужчин. Водитель в ковбойской шляпе, двое сзади сидят поверх спинки сиденья и пьют пиво. Когда Кэрол увидела, что один из них поднял глаза в их сторону, она отдернула Берн за рукав.

– Назад! Не давай им себя увидеть!

– Почему? Кто они?

– Не знаю точно, но я слыхала о шайках людей, которые делают для вампиров грязную работу в дневное время. Они продали души за обещание бессмертия и… и за другие вещи.

– Кэрол, ты шутишь!

Кэрол покачала головой:

– Хотела бы я, чтобы это было шуткой.

– О Боже мой, а сейчас уже солнце зашло. – Она обратила к Кэрол перепуганные голубые глаза. – Ты думаешь, нам надо…

– Запереться? Непременно. Я знаю, что Святой Отец говорил насчет того, что вампиров не бывает, но он, быть может, переменил мнение и просто не может довести его до нас.

– Да, наверное, ты права. Запри здесь, а я проверю внизу, в холле. Она спешно вышла, и Кэрол еще только услышала:

– Как мне жаль, что отец Палмери закрылся в церкви. Мне бы так хотелось там немножко помолиться…

Сестра Кэрол снова выглянула в окно. Шикарные машины уже уехали, но за ними рокотала колонна грузовиков – больших, восемнадцатиколесных грузовиков, грохочущих по центральной полосе. Зачем они здесь? Что везут? Что они доставили в город?

Вдруг залаяла собака, потом еще одна, и еще, и еще, будто все псы в городе решили подать голос.

Подавляя беспокойство, нараставшее внутри как морской прилив, сестра Кэрол сосредоточилась на простей шеи работе – закрыть и запереть окно и опустить шторы.

Но остался ужас, тошнотворная холодная уверенность, что мир падает во тьму, что ползучий край тени достиг этой точки глобуса, и если не будет чуда, прямого вмешательства гневного Бога, грядущая ночь изменит ее жизнь необратимо.

И она стала молиться об этом чуде.

* * *

Оставшиеся вдвоем сестры решили сегодня не зажигать света в монастыре св. Антония.

И решили провести ночь вдвоем в комнате Кэрол, Они перетащили сюда матрас Бернадетты, заперли дверь и завесили окно двойным слоем покрывал с кровати. Осветили комнату единственной свечой и стали молиться вместе Но музыка ночи просачивалась сквозь стены, двери и шторы; приглушенный стон сирен, поющих антифон их гимнам, тихие щелчки выстрелов, отбивавших ритм в псалмах, поднявшиеся крещендо сразу после полночи и оборвавшиеся… молчанием.

Кэрол видела, что Бернадетте особенно тяжело. Она сжималась при каждом завывании сирены, вздрагивала при каждом выстреле. Разделяя ужас Бернадетты, Кэрол все же подавляла его, прятала поглубже ради подруги. В конце концов, Кэрол старше, и она знает, что сделана из материала покрепче. Бернадетта так невинна, так чувствительна даже по меркам вчерашнего мира, когда еще не было вампиров. Как же ей выжить в мире, который будет после этой ночи? Ей нужна будет помощь. И Кэрол поможет, насколько это в ее силах.

Но при всех ужасах, притаившихся за шумом ночи, безмолвие было еще хуже. Ни один людской вопль боли и ужаса не проникал в их святилище, но воображаемые крики страдающих людей отдавались в голове в невыносимом молчании.

– Боже милосердный, что же там происходит? – спросила Бернадетта, когда они прочли вслух двадцать третий псалом.

Она скорчилась на матрасе, набросив одеяло на плечи. Пламя свечи плясало в ее перепуганных глазах и заставляло плясать высокую сгорбленную тень на стене за ее спиной.

Кэрол сидела на кровати, скрестив ноги. Она прислонилась спиной к стене и старалась не дать глазам закрыться. Изнеможение лежало свинцовым грузом на ее плечах, облаком окутывало мозг, но она знала, что вопрос о сне даже не рассматривается. Не сегодня, не ночью, не до восхода солнца. А может быть, и тогда тоже нет.

– Спокойней, Берн… – начала Кэрол и остановилась. Снизу, от входной двери монастыря, донесся еле слышный стук.

– Что это? – шепнула Бернадетта севшим голосом; глаза ее расширились.

– Не знаю.

Кэрол схватила подрясник и вышла в коридор, чтобы лучше слышать.

– Не оставляй меня одну! – крикнула Бернадетта, выбегая за ней, накинув на плечи одеяло.

– Тише, – успокоила ее Кэрол. – Слушай. Это у входной двери. Кто-то стучит. Я пойду посмотрю.

Она сбежала в вестибюль по широкой лестнице с дубовыми перилами. Здесь стук слышался громче, но все равно слабо. Кэрол глянула в глазок, прищурилась, но никого не увидела.

Но стук продолжался, хотя и слабее.

– К-кто там? – спросила сестра Кэрол, заикаясь от страха.

– Сестра Кэрол! – донесся слабый голос из-за двери. – Это я… Мэри Маргарет. Я ранена.

Кэрол инстинктивно потянулась к ручке двери, но Бернадетта схватила ее за руку.

– Подожди! Это может быть обман!

А ведь она права. Но потом Кэрол опустила глаза вниз и увидела перетекающую через порог кровь. Она ахнула и показала на алую лужу.

– Это не обман.

Она отперла дверь и потянула на себя. В луже крови на придверном коврике лежала Мэри Маргарет.

– Господи Иисусе милосердный! – вскрикнула Кэрол. – Берн, помоги мне!

– А если она вампир? – спросила застывшая от страха Бернадетта. – Они не могут переступить порог, если их не пригласить.

– Прекрати эти глупости! Она ранена!

Доброе сердце Бернадетты возобладало над страхом. Она сбросила одеяло, открыв вылинявшую синюю ночную рубашку до щиколоток. Вместе они втащили Мэри Маргарет внутрь. Бернадетта тут же закрыла и заперла дверь.

– Звони 911! – велела Кэрол.

Бернадетта побежала к телефону.

Мэри Маргарет стонала, лежа на кафеле вестибюля, сжимая кровоточащий живот. Кэрол увидела покрытый ржавчиной и кровью кусок металла, торчащий в районе пупка. По фекальному запаху она поняла, что у девушки пробит кишечник.

– О бедное дитя! – Кэрол опустилась на пол рядом с ней и взяла ее голову себе на колени, обернула одеялом Бернадетты дрожащее тело. – Кто это тебя так?

– Случайно, – выдохнула Мэри Маргарет. Настоящие слезы оставляли потеки туши на слезах татуированных. – Я бежала… упала…

– От чего ты бежала?

– От них. Господи… ужас… Мы их искали, этих Владык Ночи Кармиллы. И после заката мы одного нашли. Выглядел так, как мы всегда знали… понимаете, такой величественный, высокий, грациозный, соблазнительный и холодный. Он стоял возле грузовика – одного из тех, что сегодня приехали. Мои друзья подошли, но я вроде как осталась сзади. Не была уверена, что я хочу, чтобы из меня высосали кровь. А Кармилла прямо пошла к нему, стягивая топ и обнажая горло. Она себя предлагала.

Мэри Маргарет закашлялась и застонала от приступа боли.

– Не надо говорить, – сказала Кэрол. – Береги силы.

– Нет, – ответила девушка слабым голосом, когда ее отпустило. – Вы должны знать. Этот Владыка так улыбнулся Кармилле, а потом махнул своим помощникам, и они открыли задние двери у того грузовика. – Мэри Маргарет всхлипнула. – Ужас! Там было полно этих… тварей! С виду люди, но грязные, голые и они как звери. Они оттуда хлынули и сразу их целая банда налетела на Кармиллу. Я видела, как она упала и закричала, и я тогда попятилась. Другие мои друзья попытались бежать, но их тоже свалили. А потом я увидела, как один поднял голову Кармиллы, а Владыка этот говорит: «Вот так, детки. Отрывайте головы. Всегда отрывайте головы. Нас уже достаточно». И вот тут я повернулась и побежала. И пробегала через пустырь, а там упала… вот на это.