Текст книги "Таинственный сад"

Автор книги: Фрэнсис Бернетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Никто не знает. Как только птенцы подрастут и научатся летать, как следует, старые птицы выгоняют их из гнезда, и выводок разлетается по всему свету. Эта вот птаха – смекалистая, знает, что она совсем одна.

Мэри подошла ближе к малиновке, взглянула на нее и сказала:

– И я совсем одна.

Раньше девочка не осознавала, что это было главной причиной, почему она постоянно была в плохом настроении. Она поняла это только сейчас, когда смотрела на малиновку, а малиновка смотрела на нее.

Старый садовник поправил шапку на своей лысой голове, посмотрел на девочку и сказал:

– Так это вы – та самая маленькая госпожа, что приехала из Индии?

Мэри кивнула.

– Неудивительно, что вы совсем одна. Позже, когда подрастете, будете в еще большем одиночестве, – сказал старик.

И опять начал копать, глубоко вонзая острие лопаты в жирную черную землю, а малиновка, очень этим заинтересованная, продолжала прыгать вокруг него.

– Как вас зовут? – спросила Мэри.

Он прервал работу, чтобы ответить ей.

– Бен Уэзерстафф, – сказал он, а потом со странной гримасой на лице добавил: – Я тоже одинокий, вот разве что эта птица ко мне прилетает, – и указал на малиновку. – Это мой единственный друг.

– А у меня вообще нет друзей, и никогда не было, – призналась Мэри. – Даже моя няня Айя меня не любила, и я никогда и ни с кем не играла.

В Йоркшире принято правду говорить в глаза, а поскольку Бен Уэзерстафф был родом из этих мест, то со всей откровенностью жителя вересковых пустошей он ответил: – Мы с вами, барышня, дружка на дружку слегка похожи. Обое мы не больно-то красивые с виду, и характеры у нас, готов побиться об заклад, – не сахар, ой, не сахар.

Эти слова были сказаны, что называется, «просто в лоб», а Мэри Леннокс ни разу в жизни не доводилось слышать правды о себе. Там, в Индии, слуги только кланялись да поддакивали ей во всем. Она раньше никогда особенно не задумывалась над тем, как выглядит со стороны, и теперь подумала о том, действительно ли она похожа на угрюмого Бена Уэзерстаффа – такого, каким он был до того, как появилась малиновка. Да еще характер – «ой, не сахар»… Ей стало неприятно.

Вдруг тихий, нежный звук раздался рядом с Мэри, и она обернулась. Девочка стояла рядом с молоденькой яблонькой, а малиновка слетела на одну из ее веток и залилась протяжной трелью. Бен расхохотался.

– Почему она так делает? – спросила Мэри.

– Она хочет с вами подружиться, – ответил Бен.

– Со мной? – переспросила Мэри, медленно повернулась к дереву и взглянула на птичку.

– Так ты хочешь со мной подружиться? – словно к человеку, обратилась она к малиновке. – Хочешь? – Голос девочки звучал не так сухо и холодно, как раньше. Оно был таким нежным, искренним, что садовник удивился так же сильно, как Мэри, когда услышала его свист.

– Ух, ты! – воскликнул он, – Вы так хорошо и по-людски это сказали, словно вы – настоящий ребенок, а не старая, сварливая старуха. Вы это сказали точь-в-точь так, как Дик разговаривает со своими зверюшками на вересковой пустоши.

– Так вы знаете Дика? – спросила Мэри, быстро повернувшись к нему.

– Его знают все. Он успевает везде. Даже кусты дикой ежевики и цветы вереска знают его. Могу побиться об заклад: лисы показывают ему свои норы, где выводят лисят, а жаворонки – гнезда.

Мэри хотелось задать ему еще много вопросов. Дик интересовал ее почти так же сильно, как и таинственный сад. Но в эту минуту малиновка умолкла, взмахнула крылышками и улетела. Визит был закончен, и ее ждали другие дела.

– Она перелетела через стену! – воскликнула Мэри, которая провожала птичку взглядом. – Сейчас она полетела в сад – и опять через стену – в тот сад, в котором нет калитки!

– Потому что она там живет, – сказал старый садовник. – Там она вылупилась из яйца. Если она ищет жениха – то из крылатых молодых джентльменов, которые живут там среди кустов роз.

– Кустов роз? – переспросила Мэри. – Там есть кусты роз?

Бен опять ухватился за свою лопату и принялся старательно копать.

– Десять лет тому назад были, – пробурчал он себе под нос.

– Я бы хотела увидеть их, – сказала Мэри. – Где же зеленая калитка? Где-то же она должны быть!

Бен глубоко вонзил лопату в землю, а выглядел он сейчас таким же нелюдимым, как в самом начале их встречи.

– Десять лет тому назад была, а теперь нет, – ответил старик.

– Калитки нет? Должна быть! – воскликнула Мэри.

– Нет ее, и никто ее не найдет, и никому не должно быть до этого дела. Не будьте такой любопытной и не суйте свой нос, куда не следует. Ну, мне надо работать. Идите, погуляйте где-нибудь еще. У меня нет времени.

И он, забросив лопату на плечо, ушел, даже не взглянув на девочку и не попрощавшись.

Глава V. КРИК В КОРИДОРЕ

Сначала все дни казались Мэри Леннокс точь-в-точь похожими друг на друга.

Каждое утро она просыпалась в своей комнате, где стены были обтянуты тканью, и всегда видела перед камином Марту, которая, стоя на коленях, разводила огонь; каждое утро она завтракала в своей скучной детской комнате; и каждый раз после завтрака смотрела в окно на огромную вересковую пустошь, которая казалась бесконечной. Поглядев немного в окно, она приходила к выводу, что если не выйдет во двор, то ей придется сидеть в своей комнате, и ничего не делать – и поэтому выходила. Девочка не знала, что это было лучшее, что она могла сделать, как не знала, что, когда она бегала по дорожкам и аллеям, ее медленная кровь начинала быстрее течь по жилам, и в борьбе с порывами ветра, который дул со стороны вересковой пустоши, она набиралась сил. Мэри бегала просто затем, чтобы согреться, и ненавидела ветер, который дул ей в лицо и выл, и внезапно задерживал ее на бегу, словно какой-то невидимый великан. Но могучие порывы ветра наполняли ее легкие свежим воздухом вересковых пустошей, который был лучшим лекарством для всего ее худенького тела, и разрумянивал ее щеки, и разъяснял ее грустные глаза – а она об этом даже не подозревала.

Но через несколько дней, проведенных в парке, однажды утром девочка проснулась с чувством сильного голода, а когда села завтракать, то не взглянула на овсяную кашу равнодушно и не отодвинула тарелку, а взялась за ложку и принялась быстро есть, пока тарелка не опустела.

– Скоренько же вы нынче кашу уплели, даже за ушами трещало, да? – заметила Марта.

– Каша сегодня очень вкусная, – удивленно ответила Мэри.

– Это здешний воздух нагнал вам аппетиту, – ответила Марта. – Какая ж вы счастливая – и аппетит имеется, и есть что за обе щеки умять. Нас в доме двенадцатеро детишек, и желудки у нас здоровые, вот только нечего на зуб положить. Вам надо ходить в парк каждый день, и играть там, вот тогда-то у вас на костях и мясо нарастет, поправитесь, и, может быть, уже не будете такая желтая.

– Я в парке не играю, – ответила Мэри. – Мне там нечем играть.

– Нечем играть! – воскликнула Марта. – Наши дети играются веточками и камушками. Бегают, как угорелые, орут во всю глотку да приглядываются ко всему.

Мэри не орала, но тоже ко всему приглядывалась. Больше ей нечего было делать. Ходила себе по дорожкам и рассматривала парк. Несколько раз она встречала там Бена Уэзерстаффа, но он был постоянно слишком занят работой, и выглядел очень хмуро. А однажды, когда Мэри подходила к нему, он забросил лопату на плечо, резко развернулся, и ушел – как будто специально.

Было одно место, куда она приходила чаще всего – за парком, там, где были сады, окруженные стенами. Под стенами были клумбы, сейчас пустующие, а стены густо оплетены плющом. В одном месте темно-зеленый плющ рос особенно густо. Похоже было, что эта часть садов была давно заброшена. В других местах плющ был ровно подстрижен, а здесь, в конце стены, его давно не подрезали.

Мэри заметила это через несколько дней после разговора с Беном Уэзерстаффом, приостановилась и начала думать, в чем тут дело. Она смотрела на длинный побег плюща, который колыхался от ветра, и вдруг заметила маленькое алое пятнышко, и услыхала серебряную трель – и вот она увидела на верху стены красногрудую малиновку Бена Уэзерстаффа, которая наклонилась вперед, словно хотела рассмотреть девочку.

– Ах! – воскликнула Мэри. – Это ты? – И ей ничуть не казалось странным, что она разговаривает с птичкой: девочка была уверена, что та поймет ее и ответит.

И птичка, на самом деле, ответила. Она щебетала, свистела и прыгала по стене, словно рассказывала что-то. Мэри казалось, что она понимает все, хотя малиновка и не рассказывала словами. Птица словно говорила:

– Доброе утро! Правда, сегодня приятный ветерок? А солнце какое чудесное! Правда, какое все красивое? Давай вдвоем пощебечем, посвистим и попрыгаем! Пойдем со мной! Пойдем!

Мэри начала смеяться, и по мере того, как малиновка прыгала и перелетала с места на место, бежала вдоль стены за ней. Бедная, маленькая, желтушная, безобразная Мэри – сейчас она казалась почти красивой.

– Ты мне нравишься! Ты мне нравишься! – выкрикивала Мэри, топая по дорожке, и щебетала, и пыталась свистеть, хотя, честно говоря, свистеть вовсе не умела. Но малиновка, казалось, была ею довольна, и чирикала, и заливалась, словно отвечая. А потом она развернула крылья и молниеносно взлетела на верхушку дерева, откуда донеслось ее громкое пение.

Это напомнило Мэри первую их встречу. Тогда птичка тоже сидела на верхушке дерева, а девочка стояла в саду. Сейчас она была с другой стороны сада, по другую сторону стены – и опять видела за стеной то же самое дерево.

– Вот он – сад, куда никто не ходит, – сказала она сама себе. – Вот он – сад без калитки. Птичка там живет. Как бы мне хотелось увидеть этот сад!

Она побежала вокруг стены к той зеленой калитке, через которую в первый раз вошла в сад, потом по дорожке к следующей калитке. Вбежала в сад и, взглянув вверх, увидела по другую сторону стены то же самое дерево, а малиновка, которая сидела на верхушке, завершила свою песню и принялась энергично чистить перышки клювом.

– Да, это тот сад, – сказала девочка сама себе. – Теперь я в этом совершенно уверена.

Она обошла всю стену вокруг со стороны сада, но увидела только то, что и в первый раз – в стене не было калитки кроме той, через которую она вошла. Тогда она побежала в сторону огородов и с другой стороны обошла длинную стену, увитую плющом, дошла до ее конца, внимательно все рассматривая, но калитки не было; и она пошла в обратную сторону, но калитки так и не нашла.

– Как же это странно, – сказала она сама себе. – Бен Уэзерстафф сказал, что здесь нет никакой калитки, и ее действительно нет. Но она же была десять лет тому назад, раз мистер Крэйвен зарыл ключ.

Эти мысли так захватили ее, что у нее улучшилось настроение, и она уже не сожалела о том, что приехала сюда. В Индии ей всегда было слишком жарко, она постоянно чувствовала себя усталой, и ей не хотелось ничего делать. Свежие порывы ветра с вересковой пустоши наполняли ее силой, проясняли ее мысли и пробуждали ее к жизни.

Почти весь день она была на улице, а когда вечером села ужинать, почувствовала, насколько проголодалась и устала, и это было приятно. Ее перестала раздражать болтовня Марты. Девочка даже осознала, что слушает с удовольствием, и решила кое о чем расспросить ее. После ужина, усевшись перед камином, она задала вопрос: – Почему мистер Крэйвен так ненавидит тот сад?

Она попросила Марту остаться с ней, и Марта осталась. Марта была еще очень молода и привыкла к оживленному, переполненному братишками и сестренками дому, ей не по себе было в огромном помещении для слуг, где лакеи и старшие горничные насмехались над ее деревенской речью, и поглядывали на нее свысока, и перешептывались между собой. Марта любила поговорить, и эта странная девочка, которая раньше жила в Индии, где у нее были «черные» слуги, очень интересовала ее.

Она села у камина, не дожидаясь приглашения.

– Так вы все ломаете голову над этим садом? – спросила служанка. – Вот я сразу знала, что так и будет. Точнехонько так и со мной было попервах.

– Так почему же мистер Крэйвен так ненавидит тот сад? – продолжала допытываться Мэри.

Марта поджала ноги под себя и уселась поудобнее.

– Вот только послушайте, как ветрюган завывает, – сказала она. – Если бы вы сейчас вышли из дома, то и на ногах бы, небось, не удержались.

Мэри не знала, что значит «ветрюган завывает», но прислушалась и поняла. Ветер выл, и вокруг дома раздавался свист, словно невидимый великан бил в стены и окна, пытаясь развалить его. Но в этой комнате, у камина, было тепло и уютно, и безопасно.

– Так скажи мне, наконец, почему мистер Крэйвен так ненавидит тот сад? – опять спросила Мэри, которая все же хотела узнать, известно ли Марте что-нибудь.

И Марта принялась рассказывать все, что знала.

– Чтобы вы знали, – начала она, – миссис Мэдлок строго-настрого запретила мне об этом говорить. Здесь много есть такого, о чем нельзя говорить. Так хозяин велел. Нечего слугам лезть в его дела – так он сказал. Это из-за сада он такой стал. Это был сад хозяйки, миссис Крэйвен – с того дня, как они поженились, и хозяйка этот сад очень любила, и они с хозяином весной всегда сами сажали там цветы. Никому из садовников нельзя было туда ходить. Хозяин и хозяйка шли в сад, запирали калитку на ключ и целыми часами читали да беседовали. А хозяйка такая молоденькая была – совсем еще девчонка, и там было старое дерево с изогнутыми ветками. Хозяйка обсадила дерево вьющимися розами и любила сидеть на ветке, словно на скамейке. Но однажды, когда она там сидела, сломалась ветка, и хозяйка упала на землю и так страшно ударилась, что на следующий день померла. Доктора тогда говорили, что хозяин умом тронется и тоже скоро помрет. Вот почему он так этот сад ненавидит. С тех пор никого там не было, и даже говорить об этом саде запретили.

Мэри больше ни о чем не спрашивала, смотрела в огонь и слушала, как «ветрюган завывает» – все сильнее и сильнее.

В эту минуту с ней случилось что-то хорошее. С тех пор, как она приехала сюда, с ней случилось четыре хороших вещи. Сначала ей показалось, что она понимает малиновку, и малиновка понимает ее; потом она научилась бегать и бороться с ветром, и это согрело ее кровь; впервые в жизни она испытала чувство голода и, наконец, осознала, что это такое – жалеть кого-то.

Но, прислушиваясь к вою ветра, она услышала еще кое-что. Она не знала, что это, может быть, потому, что эти звуки напоминали вой ветра. Это были какие-то странные звуки – словно далекий плач ребенка. Правда, иногда ветер звучал, словно детский плач, но на этот раз мисс Мэри была уверена, что звук раздается внутри дома – не на улице. Это было где-то далеко, но внутри дома. Она повернулась и взглянула на Марту.

– Слышишь? Кто-то плачет, – сказала девочка.

Марта, похоже, растерялась.

– Нет, – ответила она. – Это ветер. Иногда просто кажется, будто кто-то заблудился среди вересковой пустоши и стонет. Ветер тут воет на разные голоса.

– Послушай же, – настаивала Мэри. – Это в доме – в конце одного из этих длинных коридоров.

В ту же секунду, должно быть, кто-то открыл какую-то дверь внизу: страшный сквозняк в коридоре с грохотом хлопнул дверью их комнаты, и обе они вскочили, а лампа погасла, а пронзительный крик в дальнем коридоре раздался совершенно ясно.

– Вот видишь! – сказала Мэри. – Я же тебе говорила! Там кто-то плачет, и это – не взрослый человек!

Марта подбежала к двери, захлопнула ее, повернула ключ в замке, но до того, как она это сделала, обе услышали, как громко захлопнулась дверь где-то в одном из длинных коридоров, после чего все затихло, потому что и ветер успокоился на несколько минут.

– Это был ветер, – упрямо повторяла Марта. – А если не ветер, то, должно быть, эта девчонка с кухни – Бетти Баттеруорт. У нее сегодня целый день страшно болели зубы.

Но в ее голосе было что-то странное и неестественное, нечто, что заставило Мэри испытующе взглянуть на нее. Девочка не поверила ни единому слову Марты.

Глава VI. «И ВСЕ ЖЕ ТАМ КТО-ТО ПЛАКАЛ»

На следующий день с самого утра шел проливной дождь, и когда Мэри взглянула в окно, то увидела, что вересковая пустошь почти совсем закрыта густым серым туманом. О том, чтобы выйти из дому, не могло быть и речи.

– Что вы делаете в своем домике, когда идет такой сильный дождь? – спросила она Марту.

– Самое главное – это не оттоптать дружка дружке ноги, – улыбнулась Марта. – Ох, и тесно же у нас делается! Матушку у нас добрая, но в такие дни она говорит, что можно умом тронуться. Старшие ребята идут играть в коровник. А Дик на дождь внимания не обращает. Выходит себе, будто солнце светит вовсю. Он говорит, что когда дождь идет, можно увидать такие штуки, которых не увидишь при хорошей погоде. Раз он нашел маленького лисенка, который едва не утонул в своей норе, и посадил его себе за пазуху, чтобы обогреть, и принес его домой. Лисицу убили возле норы, а остальные лисята утонули. Теперь Дик держит этого лисенка в доме. В другой раз он нашел молодую ворону, которая тоже чуть не утонула, и опять-таки принес домой и приручил. Он ее назвал Сажей, потому что она совсем черная, а она повсюду за ним скачет и летает.

Прошло то время, когда Мэри раздражала болтовня Марты. Она даже стала находить рассказы девушки весьма интересными, и огорчалась, когда та умолкала или уходила. Истории, которые ей рассказывала Айя, когда она жила в Индии, были совсем другие, чем рассказы Марты о маленьком домике среди вересковой пустоши, где семья из четырнадцати человек жила в четырех маленьких комнатках и никогда не имела достаточно еды. Дети, казалось, об этом не печалились и носились по дому, словно веселый выводок щенков колли. Мэри больше всего любила слушать о маме и Дике. Когда Марта рассказывала о своей матушке, это всегда звучало как-то особенно задушевно.

– Если бы у меня был вороненок или лисенок, я бы тоже с ними играла, – сказала Мэри. – Но у меня никого и ничего нет.

Марта в замешательстве взглянула на девочку и спросила: – Вы вязать умеете?

– Нет, – ответила та.

– А шить?

– Нет.

– Ну, а читать?

– Да, умею.

– Так что ж вы чего-нибудь не почитает, или не поучитесь немного? Вы уже большая девочка, вам пора бы начать учиться.

– У меня нет никаких книжек, – объяснила Мэри. – Все мои книжки остались в Индии.

– Какая жалость! – сказала Марта. – Хорошо бы, если бы миссис Мэдлок позволила вам пойти в библиотеку, там книжек видимо-невидимо.

Мэри не спросила, где находится эта библиотека, потому что ее внезапно осенила новая идея. Она решила сама ее найти. Бог с ней, с миссис Мэдлок. Миссис Мэдлок вечно сидела в своей уютной гостиной на первом этаже. В этом странном доме редко попадался навстречу кто-нибудь. Вообще здесь были только слуги, и когда хозяин уезжал, они жили, как у бога за пазухой. В их распоряжении была огромная кухня с блестящими кастрюлями и сковородками, и такое же огромное помещение для слуг, где они пять раз в день сытно питались и весело проводили время, особенно, когда миссис Мэдлок не было поблизости.

Еду для Мэри подавали регулярно, и Марта прислуживала ей, но кроме этого абсолютно никто не заботился о девочке. Миссис Мэдлок ежедневно или через день приходила посмотреть на нее, но никто не спрашивал, чем Мэри занимается, и не говорил ей, что она должна делать. Мэри думала, что именно так в Англии принято воспитывать детей. В Индии за ней постоянно ухаживала Айя, которая повсюду ходила за ней и выполняла все ее приказания. Мэри даже тяготилась ее обществом. Сейчас никто за ней не ходил, более того: ей пришлось научиться одеваться самостоятельно, потому что Марта смотрела на нее, как на ненормальную или на дурочку, когда она требовала, чтобы ей что-нибудь подали или одели ее.

– Ну, хорошенькие мне дела, – возмутилась служанка однажды, когда Мэри стояла, растопырив руки, и ждала, когда на нее натянут перчатки. – Наша Сьюзен в два раза меньше вас, и ей всего четыре года, так она сама это делает. Мне иногда сдается, что у вас не все в порядке с головой.

Мэри потом целый час дулась на нее, но этот случай пробудил в девочке новые мысли.

В то утро, когда Марта вычистила камин и спустилась вниз, Мэри минут десять стояла у окна. Она думала о том, что пришло ей в голову, когда Марта упомянула о библиотеке. Ее интересовала не сама библиотека, потому что она еще мало читала, но вспомнились слова о ста закрытых комнатах. Ей было интересно, в самом ли деле все эти комнаты заперты на ключ, и что бы было, если бы она попала в одну из них. На самом ли деле их сто? Почему бы не пойти, и не пересчитать двери? Во всяком случае, у нее будет хоть какое-то занятие, раз она не может выйти в парк. Она не была приучена спрашивать разрешения сделать что-либо, когда ей хотелось, и она ничего не знала о таких вещах, как старшинство, поэтому ей и в голову не пришло бы спрашивать миссис Мэдлок, можно ли гулять по дому, даже если бы она встретила экономку.

Мэри открыла дверь, вышла в коридор и отправилась в путешествие. Коридор был очень длинным, с несколькими ответвлениями, по дороге ей попадались ступеньки, которые вели то вверх, то вниз. Двери, бесконечные двери, а на стенах – картины. Иногда это были темные, почерневшие пейзажи, но чаще это были портреты мужчин и женщин в странных, роскошных нарядах из атласа и бархата. Мэри оказалась в длинной галерее, все стены которой были увешаны этими портретами. Девочка никогда не думала, что в каком-нибудь доме может быть так много картин. Она медленно шла через галерею, рассматривая эти лица, а они, казалось, тоже приглядываясь к ней. У Мэри возникло ощущение, что люди с портретов хотели бы знать, что же в их доме делает маленькая девочка из Индии. На некоторых портретах были дети – маленькие девочки в тяжелых атласных платьях с широкими юбками до самого пола, и мальчики с рукавами в буфах, кружевными воротниками и длинными локонами. Мэри приостанавливалась перед портретами детей, ей было интересно, как их звали, кем они были и куда ушли, почему они так странно одеты. Среди них была маленькая, холодная, вытянутая, словно струна, девочка, очень похожая на Мэри. Она была одета в платье из зеленой парчи, а на руке у нее сидел зеленый попугай. Глаза у нее были пронзительные, любопытные.

– Где ты сейчас? – громко спросила у нее Мэри. – Я бы очень хотела, чтобы ты была здесь.

Наверное, еще ни одна девочка не проводила утро так странно. Казалось, в этом огромном доме нет никого кроме маленькой Мэри, которая блуждала вверх-вниз узкими и широкими коридорами, где, казалось, никто и никогда не ходил, кроме нее. Если здесь построили столько комнат, значит, здесь жили какие-то люди, но сейчас здесь было так пусто, что в это невозможно было поверить.

Только оказавшись на втором этаже, девочка подумала о том, что надо нажать дверную ручку. Все двери были заперты, так, как и сказала миссис Мэдлок, но когда Мэри положила руку на одну из них и нажала, ручка легко повернулась, и девочка почти испугалась. Когда она толкнула дверь, дверь медленно открылась. Это была тяжелая, массивная дверь, и вела она в просторную спальню. Там на стенах висели вышитые драпировки, и стояла инкрустированная мебель, такая же, какую она видела в Индии. Широкое, старинное окно с маленькими, оправленными в свинец стеклами, выходило на вересковую пустошь; а над камином висел еще один портрет той маленькой девочки, которая, казалось, смотрит на Мэри с еще большим любопытством.

– Должно быть, когда-то это была ее спальня, – тихо сказала Мэри, – она так странно смотрит на меня, что прямо неприятно делается.

И Мэри стала открывать двери – одну за другой. Она увидела так много комнат, что почувствовала усталость и подумала о том, что комнат, должно быть, и в самом деле сто, хотя она их и не пересчитывала. Во всех комнатах были старинные картины или старые гобелены с какими-то странными сценами. Почти везде была необычная мебель.

В одной комнате, которая выглядела, как будуар, портьеры были из вышитого бархата, а в стеклянной витрине стояло с сотню маленьких слонов, вырезанных из слоновой кости. Они были разных размеров, у некоторых на спинах были погонщики или паланкины. Некоторые были очень большие, другие – меньше, а некоторые были такими маленькими, что выглядели, словно слоны-малыши. Мэри в Индии видела слоновьи клыки, а о слонах знала все. Она открыла дверцы витрины, встала на маленький стульчик и долго играла со слонами. Когда же почувствовала, что устала, то поставила слонов на место и закрыла дверцы витрины.

За время своего долгого путешествия она не встретила ни живой души, но в этой комнате, наконец, что-то увидела. Когда девочка закрывала дверцу витрины, то услышала тихий шелест. Это заставило ее отскочить и оглядеться – на диване перед камином в углу лежала подушка, а в бархате, которым она была обтянута, дырка, а из нее выглядывала маленькая голова с парой перепуганных глазок. Мэри осторожно прошла через комнату, чтобы увидеть, что это. Блестящие глазки принадлежали маленькой серенькой мышке, которая прогрызла в подушке дырку, и устроила там уютное гнездышко. Шесть маленьких мышат, свернувшись клубочками, спали вокруг нее. Пусть в этих ста комнатах не было ни одного человека – зато здесь было семь мышек, которые вовсе не выглядели одинокими.

– Если бы они не боялись меня, я бы забрала их с собой, – прошептала Мэри.

Она еще долго, долго путешествовала, пока, наконец, почувствовала, что слишком устала, и вернулась обратно. Два или три раза она сбивалась с пути, попав не в тот коридор, и ей пришлось немного побродить, пока она, наконец, не попала опять на свой этаж. Хотя девочка была еще далеко от своей комнаты и не знала, в правильном направлении идет, или нет.

– Кажется, я опять не туда иду, – сказала она сама себе, остановившись в конце короткого пассажа со стенами, обитыми гобеленами. – И не знаю, куда надо идти. Как же здесь тихо!

В это время тишину прервали какие-то звуки. Это опять был плач, но не такой, как она слышала прошлой ночью, Сейчас послышался только короткий, злой детский крик, приглушенный толстыми стенами.

– На этот раз это ближе, – сказала Мэри, ее сердечко забилось быстрей. – И это, в самом деле, плач.

Она случайно оперлась рукой о стену, покрытую тканью, и в ту же секунду отскочила в испуге. За портьерой была дверь, она распахнулась, и за ней Мэри увидела продолжение коридора и очень сердитую миссис Мэдлок со связкой ключей в руке.

– Вы что здесь делаете? – прошипела она, схватила Мэри за руку и потащила за собой. – Вам что было сказано?

– Я заблудилась, – попыталась объяснить Мэри. – Я свернула не в тот коридор, не знала, куда идти, и услышала, что кто-то плачет.

В этот момент она ненавидела миссис Мэдлок, а через секунду возненавидела ее еще сильнее.

– Не слышали вы никакого плача, – отрезала экономка. – Сейчас же отправляйтесь в свою комнату, а не то я вам уши надеру.

И, ухватив девочку за руку, потащила ее за собой, раз за разом подталкивая, через несколько коридоров и по ступенькам, пока, наконец, не втолкнула Мэри в ее комнату.

– А сейчас, – приказала она, – вы будете сидеть там, где вам велено, иначе вас просто запрут на ключ. Лучше бы хозяин нанял для вас гувернантку, собственно, он и собирался сделать это. Вас надо держать в строгости, а мне некогда вами заниматься. У меня и без этого полно работы.

Она вышла, с грохотом захлопнув за собой дверь, а Мэри, бледная от ярости, уселась перед камином. Она не плакала, но скрипела зубами.

– И все же там кто-то плакал! Плакал! Плакал! – сказала она сама себе.

Она уже дважды слышала этот плач, и решила найти того, кто плачет. Этим утром она много чего сделала, и у нее было такое ощущение, словно она проделала длительное путешествие, во всяком случае, все это время скучно ей не было, она поиграла с фигурками слонов и увидела серую мышку и ее детей в их гнездышке из бархатной подушки.