Текст книги "Таинственный сад"

Автор книги: Фрэнсис Бернетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава III. ДОРОГА ЧЕРЕЗ ВЕРЕСКОВУЮ ПУСТОШЬ

Мэри спала очень долго, а когда она проснулась, миссис Мэдлок купила на какой-то станции корзинку с едой, в которой были жареные цыплята и холодная говядина, хлеб с маслом и горячий чай. Дождь был еще сильней, а на станциях все были одеты в блестящие непромокаемые плащи. Проводник зажег в вагоне лампы, а миссис Мэдлок наслаждалась горячим чаем, курятиной и говядиной. Она хорошенько подкрепилась и уснула, а Мэри сидела и рассматривала ее и ее шляпу, которая грустно съехала на ухо, пока опять не уснула, втиснувшись в уголок, под монотонный шум дождя. Когда она опять проснулась, было уже совершенно темно. Поезд стоял на станции, а миссис Мэдлок трясла ее за плечо.

– Ну, вы и разоспались! – воскликнула она. – Пора открывать глаза! Мы уже на станции Твейт, а впереди еще – длинный путь.

Это была маленькая станция, и на ней никто, кроме них, не сошел с поезда. Станционный смотритель по-свойски заговорил с миссис Мэдлок, выговаривая слова как-то странно и протяжно; позже Мэри поняла, что так говорят все местные жители: – Я гляжу, вы уже воротились. И привезли с собой эту девчушку?

– Ага, это она, – так же по-йоркширски протяжно ответила миссис Мэдлок и движением головы указала на Мэри. – Как поживает ваша жена?

– Спасибо, неплохо. Ваша повозка стоит с другой стороны станции.

Экипаж стоял на дороге перед маленькой станцией. Мэри заметила, что повозка выглядит очень прилично, и слуга, который помог им забраться в нее, одет тоже очень прилично. Его длинный резиновый плащ с капюшоном, закрывающим цилиндр, блестел в струях дождя, который заливал все вокруг, не исключая и толстого станционного смотрителя.

Когда слуга закрыл дверь кареты и сел рядом с кучером, девочка села в уютном углу, но почувствовала, что спать ей совершенно не хочется. Она сидела, глядя в окно, желая что-нибудь увидеть на дороге, ведущей в это странное место, о котором ей рассказала миссис Мэдлок. Мэри была не из робкого десятка и не ощущала страха, но чувствовала: в доме, где больше ста комнат, и многие из них заперты, в доме, стоящем на краю вересковой пустоши, с ней может приключиться неизвестно что.

– А что такое «вересковая пустошь»? – вдруг спросила девочка у миссис Мэдлок.

– Смотрите в окно, и минут через десять сами увидите, – ответила та. – Пока мы доберемся до поместья, нам надо проехать пять миль по вересковой пустоши. Много вы не разглядите, потому что ночь темная, но что-нибудь, может, и увидите.

Мэри больше не задавала вопросов, но ждала в своем темном углу, вглядываясь в окно. Фонари кареты освещали небольшое пространство впереди, и Мэри различала контуры предметов, мимо которых они проезжали. Когда они выехали со станции и проезжали крошечную деревушку, она увидела побеленные домики и свет в трактире. Они миновали церковь и дом священника, и освещенную витрину маленького магазинчика с игрушками, сладостями и различными предметами, выставленными на продажу. Потом они выехали на тракт, и девочка увидела живые изгороди и деревья. Потом долго не было видно ничего интересного – или просто заскучавшей Мэри показалось, что это было долго.

Наконец лошади побежали медленней, словно взбираясь на холм, и казалось, что за окном больше нет ни живых изгородей, ни деревьев. Собственно, Мэри ничего не могла рассмотреть в полной темноте по обе стороны дороги. Девочка наклонилась вперед и прижалась лицом к окну, а карета вдруг подпрыгнула.

– Ага! Ну, вот сейчас-то мы точно въехали на вересковую пустошь, – сообщила миссис Мэдлок.

Фонари бросали бледный свет на неровную, плохую дорогу, которая, казалось, кое-где заросла кустами и какими-то очень низкими, стелющимися растениями, которые кончались где-то далеко на горизонте. Поднялся ветер, он издавал низкие, дикие и протяжные звуки.

– Это что – море, что ли? – спросила Мэри.

– Нет, это не море, – ответила миссис Мэдлок. – Это не поля и не горы, это просто бесконечные мили дикой земли, пастбища, где не растет ничего, кроме вереска, и где нет ничего живого, кроме диких пони и овец.

– Если бы здесь была вода, это было бы море, – сказала Мэри. – Шумит, совсем как море.

– Это ветер воет в зарослях. Как на меня, это дикое и пустынное место, хотя многим здесь нравится, особенно когда зацветает вереск.

Они ехали все дальше и дальше сквозь темноту, и, хотя дождь прекратился, сильный ветер за окном кареты свистел и издавал странные звуки. Дорога то поднималась, то опускалась, а несколько раз карета проезжала по маленьким мостикам, под которыми с шумом бежали ручьи. Мэри казалось, будто поездка никогда не закончится и что эти бескрайние черные просторы – это какой-то темный океан, через который они едут по узенькой полоске суши.

– «Мне здесь не нравится, – подумала Мэри. – Не нравится мне здесь», – и девочка стиснула свои и без того тонкие губы.

Лошади взбирались на холм, когда Мэри первой заметила вдали огонек. Миссис Мэдлок тоже увидела его и глубоко, облегченно вздохнула.

– Как же я рада этому огонечку! – воскликнула она. – Это – окно в доме привратника. Ну что ж, скоро мы выпьем по доброй чашке горячего чая.

Это было не так скоро, как она сказала, потому что карета, въехав через ворота, еще мили две ехала по аллее парка, где старые деревья, почти соприкасаясь верхушками, образовали что-то вроде длинного, темного свода.

Они выехали из-под этого свода на освещенное место и остановились перед невероятно длинным, низким и асимметричным каменным домом. Сначала Мэри показалось, что в доме совершенно темно, но когда она выбралась из кареты, то увидела бледный огонек в одном из окон первого этажа.

Огромная, тяжелая парадная дверь из массивных, украшенных резьбой дубовых досок, была сбита железными гвоздями и держалась на больших железных полосах. Она открывалась в гигантский холл, который был так слабо освещен, что Мэри не хотелось рассматривать лица висящих на стенах портретов и фигуры в латах. Когда она стояла на каменном полу, то выглядела очень маленькой, затерянной черной фигуркой, и чувствовала себя тоже маленькой и одинокой.

Безукоризненно одетый, худой, старый человек стоял рядом со слугой, который открыл им дверь.

– Вы должны отвести девочку в ее комнату, – сказал он хриплым голосом. – Господин не хочет ее видеть. Утром он уезжает в Лондон.

– Хорошо, мистер Питчер, – ответила миссис Мэдлок. – Поскольку я знаю, чего от меня хотят, я прекрасно справлюсь.

– Все, чего от вас хотят, миссис Мэдлок, – проскрипел Питчер, – это, чтобы господина оставили в покое, и чтобы он не видел того, чего не желает видеть.

И Мэри Леннокс повели по широкой лестнице и длинному коридору и опять вверх по нескольким ступенькам, потом снова через другой коридор, а затем через еще один, пока не открылась дверь и девочка не оказалась в комнате, где в камине горел огонь, а на столе стоял ужин.

Миссис Мэдлок сказала безо всяких церемоний:

– Ну, вот мы и на месте! Вот эта комната, и еще соседняя предназначены для вас – и вы должны быть здесь. Прошу об этом не забывать!

Вот так мисс Мэри приехала в Миссельтвейт и, пожалуй, еще никогда в своей маленькой жизни она не чувствовала себя такой настоящей упрямицей, как сейчас.

Глава IV. МАРТА

Утром она открыла глаза, потому что молодая служанка, которая пришла в ее комнату, чтобы развести огонь, стояла на коленях перед камином и с шумом выгребала из него золу. Мэри несколько минут лежала, рассматривая девушку, потом стала разглядывать комнату. Она еще никогда не видела таких странных и унылых комнат. Стены были покрыты тканью, на которой были вышиты сцены охоты. Там виднелись странно одетые люди среди деревьев, а вдали – верхушки башен замка. Там были охотники, лошади и собаки, а также дамы. Мэри чувствовала себя так, словно оказалась вместе с ними в лесу. Через окно видно было огромное волнистое пространство, где совершенно не было деревьев. Оно выглядело, как бескрайнее, грустное пурпурное море.

– Что это такое? – спросила девочка, указывая в окно.

Марта, молодая служанка, которая как раз подошла к кровати, тоже повернулась в сторону окна.

– Это? – переспросила она.

– Да.

– Это – вересковая пустошь, – с доброй улыбкой ответила девушка. – Вам нравятся вересковые пустоши?

– Нет, – отрезала Мэри. – Я их ненавижу.

– Это потому что, вы к ним непривычная, – сказала Марта, возвращаясь к камину. – Вам они кажутся сейчас слишком большими и пустынными. А потом вы пообвыкнете.

– А тебе здесь нравится? – спросила Мэри.

– Ага, очень даже нравится! – ответила Марта, энергично принимаясь чистить каминную решетку. – Я наши места просто люблю. И вовсе здесь не пусто. Здесь полно всяких растений, а запах от них какой! Здесь так красиво весной и летом, когда вереск покрывается розовыми цветочками. Пахнет, будто кто мед разлил! И столько там запахов, а небо высокое-превысокое, и пчелы гудят, и жаворонки поют! Эх! Ни за что не хотела бы жить ни в каких других краях, вдали от наших вересковых пустошей!

Мэри внимательно и удивленно прислушивалась к словам девушки. Индийские слуги были совсем другими. Они, по-рабски подобострастные, никогда не осмелились бы обратиться к господам как к себе подобным. Слуги непрестанно кланялись им, называя «покровителями бедных» и тому подобными словами. Индийским слугам отдавали приказы, а не просили их сделать что-то. Не было принято говорить им «пожалуйста» и «спасибо», и Мэри всегда била Айю по лицу, когда злилась. Сейчас Мэри подумала о том, чтобы случилось, если бы эту девушку ударили по лицу. Она была пухленькая, румяная и милая, но вела себя так смело, что миссис Мэри задумалась, не дала ли бы Марта сдачи – даже если бы ей влепила пощечину маленькая девочка.

– Ты – какая-то странная служанка, – высокомерно изрекла Мэри со своих подушек.

Марта присела на корточки с каминной щеткой в руке и добродушно рассмеялась.

– Ага! Я это хорошо знаю. Если бы госпожа еще была жива, то я бы и в помощницы горничной не сгодилась. Может быть, мне позволили бы работать в кухне, но наверх, в хозяйские комнаты, и войти бы не позволили. Слишком я простая, и говорить могу только по-тутошнему, по-йоркширски. Но этот дом какой-то чудной, хотя и такой здоровенный. Можно подумать, что здесь нет никаких господ, кроме мистера Питчера и миссис Мэдлок. Когда мистер Крэйвен дома, то ничего и знать не хочет, но и так он все время путешествует. А миссис Мэдлок дала мне это место по доброте. Она сказала, что если бы Миссельтвейт было похоже на другие поместья, то ни за что бы не взяла меня прислуживать здесь.

– Это ты будешь моей служанкой? – спросила Мэри по-прежнему высокомерно, как было принято разговаривать со слугами в Индии.

Марта опять принялась чистить каминную решетку.

– Я – служанка миссис Мэдлок, – с достоинством ответила девушка, – а она служит мистеру Крэйвену – и я должна выполнять работу горничной, да помогать вам понемногу. Но вам, наверное, и не надо так уж сильно помогать.

– А кто же будет меня одевать? – требовательно спросила Мэри.

Марта опять присела на корточки и уставилась на нее, словно не понимая, в чем дело, а потом, растягивая слова, изумленно воскликнула:

– Так вы – и одеться сама неспособная?

– Что это значит? Я не понимаю, что ты говоришь.

– Ой, я и забыла, – протянула Марта, – миссис Мэдлок говорила мне, чтобы я по-культурному говорила, а то вы меня и не поймете. Я хотела сказать, что вы же, наверное, умеете сама одеваться.

– Не умею, – оскорбилась Мэри. – Никогда в жизни я не одевалась сама. Меня одевала Айя.

– Ну, в таком случае самое время вам научиться делать это самой. – Девушка, видимо, не осознавала, насколько дерзко говорит с госпожой. – Надо было раньше научиться. Вам только на пользу пойдет, если вы сама за собой поухаживаете. Моя мама всегда удивляется, как это дети богатых господ совсем не одурели оттого, что их няньки все время моют, одевают и на прогулки водят, словно они куклы какие!

– В Индии все по-другому, – презрительно процедила сквозь зубы Мэри. Ей уже надоела слишком разговорчивая и дерзкая служанка.

Но Марту нелегко было сбить с толку.

– Да уж я сразу смекнула, что там у вас все было по-другому, – искренне продолжала она. – Я думаю, это все потому, что там столько черных – вместо настоящих, белых людей. Когда я услыхала, что вы из Индии приехали, то подумала, что вы – тоже черная.

Мэри в бешенстве уселась на постели.

– Что?! – прошипела она. – Что?! Ты думала, что я – черная? Ты! Дочь свиньи!

Марта испуганно взглянула на Мэри и покраснела.

– Кого это вы так обзываете? – сказала она. – Нельзя вам так злиться и говорить такие нехорошие слова. Не пристало молодым леди так выражаться. А против этих черных я ничего и не имею. В книжках написано, что они очень даже в бога верят. И написано, что хоть они и черные, а все равно люди и ближние. Я еще ни разу не видела ни одного черного человека, и страшно радовалась, когда сюда шла, что, наконец, увижу. Когда я сегодня утром пришла, чтобы растопить камин, то тихонько подошла к кровати и осторожно одеяло отвернула, чтобы на вас посмотреть. А вы – белая! – разочарованно призналась служанка. – Не чернее, чем я, хотя, пожалуй, и пожелтее будете.

Мэри уже даже не пыталась справиться с бешенством и унижением.

– Ты думала, что я – индуска! Как ты посмела! Ты никакого понятия об индусах нее имеешь! Они – не люди, они – слуги, которые должны нам кланяться и служить! Ты ничего не знаешь об Индии! Ты вообще ничего не знаешь!

Она впала в такое бешенство и чувствовала себя такой беспомощной под искренним взглядом Марты, и при этом такой ужасно одинокой и далекой от всего близкого и понятного, что спрятала лицо в подушку и безудержно зарыдала. Девочка плакала так отчаянно, что доброй Марте стало ее жалко. Девушка подошла к кровати и наклонилась над Мэри.

– Ну, не надо так плакать! – приговаривала Марта. – Я не знала, что вы так расстроитесь. Я совсем глупая, и ничего не знаю, правильно вы обо мне сказали. Простите меня, пожалуйста, и перестаньте плакать.

В ее искренних словах, произнесенных протяжным йоркширским говором, было что-то такое успокоительное, по-настоящему дружественное, что Мэри перестала плакать и постепенно успокоилась. Это обрадовало Марту.

– Самое время вам вставать, – сказала девушка. – Миссис Мэдлок велела, чтоб я подала вам завтрак, а потом чай и обед в соседнюю комнату. Там устроили для вас детскую комнату. Я вам помогу одеться, если вы встанете с кровати. А если одежки застегиваются сзади – конечно, вам самой с такими не справиться.

Когда Мэри, наконец, решила встать, то обнаружила, что поданная Мартой одежда – не та, в которой она приехала.

– Это не мое платье, – сказала она. – Мое – черного цвета.

Мэри рассмотрела красивое платье из толстой, мягкой белой шерсти и добавила холодным тоном: – Но оно более красивое, чем мое.

– Вы должны его надеть, – ответила Марта. – Мистер Крэйвен велел купить его в Лондоне. Он сказал: «Не хочу, чтобы по дому бродил ребенок в черном, словно затерянная душа. Это сделало бы дом еще более угрюмым. Одевайте ее в светлую одежду». Моя матушка сказала, что понимает, в чем дело. Моя матушка всегда все понимает. Ей самой тоже не нравятся черные одежки.

– Я ненавижу черный цвет! – воскликнула Мэри.

Во время одевания обе они научились чему-то новому. Марта, правда, не раз застегивала пуговицы на одежде своих сестер и братьев, но она никогда не видела ребенка, который стоял бы неподвижно и позволял другому человеку все делать за него, словно у него не было собственных ног и рук.

– Отчего же вы не обуетесь сама? – спросила она, когда Мэри спокойно выставила ногу и так стояла в ожидании.

– Меня всегда обувала Айя, – удивленно ответила Мэри. – Так принято.

Мэри часто повторяла: «Так принято». Индийские слуги всегда произносили эти слова. Когда им приказывали сделать что-то, чего их предки тысячу лет назад не делали, они смотрели в глаза со сладкой улыбкой и говорили: «Так не принято», это означало, что больше говорить об этом бесполезно.

Не было принято, чтобы Мэри хоть что-то делала сама; она только стояла и позволяла одевать себя, словно куклу; но уже до того, как она, наконец, была готова к завтраку, девочка начала догадываться, что жизнь на новом месте научит ее многим непривычным вещам – например, надевать чулки и башмачки, собирать разбросанные вещи. Если бы Марта была отлично вышколенной горничной какой-нибудь молодой и красивой дамы, она была бы более покладистой и знала, что ей следует расчесать волосы госпожи, застегнуть башмачки и собрать разбросанные вещи. Но она была всего-навсего простой деревенской девушкой из Йоркшира, воспитанной в маленьком домике на краю вересковой пустоши вместе с маленькими братьями и сестрами, и никогда ни о чем другом не думала, кроме как помочь маме заботиться о малышах, которые лежали в колыбели или начинали делать первые шаги.

Если бы Мэри Леннокс была веселым ребенком, она, возможно, посмеялась бы, слушая болтовню Марты, но Мэри только холодно слушала и поражалась свободе ее поведения. Сначала девочка вообще не интересовалась содержанием рассказа служанки, но та продолжала по-свойски болтать и болтать, и Мэри невольно начала прислушиваться.

– Ой, вы бы только поглядели на них! – стрекотала Марта. – Нас в доме – двенадцать, а отец зарабатывает всего шестнадцать шиллингов в неделю. Говорю вам, матушка часто не знает, за что купить для всех крупы или хлеба. Дети целый день бегают по вересковой пустоши, и матушка говорит, что здешний воздух их кормит. Она думает, что они едят траву, как дикие пони. А нашему Дику уже двенадцать лет, он приручил дикую маленькую лошадку, и теперь говорит, что это его лошадка.

– Где приручил? – спросила Мэри.

– Дик встретил на вересковой пустоши маленького жеребенка с матерью, и тогда он стал приносить жеребенку кусочки хлеба и рвать для него молодую траву, и они подружились. Этот жеребенок так привык к Дику, что повсюду за ним ходит, и даже разрешает садиться себе на спину. Дик – славный парнишка, и звери его любят.

У Мэри никогда не было никаких зверей, и она всегда думала, что хорошо бы иметь какую-нибудь зверюшку. Поэтому она заинтересовалась Диком, а поскольку раньше ее никто не интересовал, кроме себя самой, это было, как начало дружеских чувств.

Когда девочка вошла во вторую из предназначенных для нее комнат, то увидела, что это почти такая же комната, как та, в которой она спала. Это была комната взрослого человека, а не ребенка, с угрюмыми старыми портретами на стенах и тяжелыми старыми дубовыми стульями. Стол был накрыт к завтраку. Но у Мэри никогда не было хорошего аппетита, и она безразлично взглянула на первую тарелку, которую Марта поставила перед ней.

– Я такого не ем, – заявила она.

– Чего? Вам не по нраву овсянка? – изумилась Марта.

– Нет.

– Вы не знаете, какая это вкуснота. Надо только чуток полить патокой или посыпать сахаром.

– Я такого не ем, – повторила девочка.

– Эх! – возмутилась Марта. – Терпеть не могу, когда такие хорошие харчи попусту пропадают. Если бы здесь были наши дети, они бы все за пять минут все тарелки тут подчистили.

– Почему? – холодно поинтересовалась Мэри.

– Почему? – переспросила Марта. – Да потому, что им ни разу в жизни не доводилось, как следует, понабивать животы. Они вечно голодные, как молодые коршунята или лисята.

– Я не знаю, что такое – быть голодной, – равнодушно заметила Мэри.

Марта возмутилась.

– Хорошо бы вам немного поголодать, – откровенно сказала девушка. – Нет никакого моего терпежу видеть, как кто-нибудь сидит, и просто глазеет на хороший хлеб и мясо, а сам не ест! Господи ты Боже мой! Как же мне хочется, чтобы Дик, Фил и Джейн, и все остальные наши детишки попробовали такую еду, как на этом столе!

– Почему же ты не отнесешь ее им? – спросила Мэри.

– Потому что это не мое, – с достоинством ответила Марта. – И потом сегодня – не мой выходной. У меня, как у всех остальных, выходной – раз в месяц. Тогда я иду домой, прибираюсь там, а матушка может хоть немного передохнуть.

Мэри выпила чай и съела маленький сухарик с мармеладом.

– А теперь оденьтесь потеплее и пойдите во двор проветриться и побегать, – сказала Марта. – На свежем воздухе и аппетит нагуляете.

Мэри подошла к окну. Сквозь него видно было сад, дорожки и большие деревья, но все выглядело как-то грустно и по-зимнему.

– Во двор? Почему это я должна выходить из дома в такую плохую погоду?

– Ну, ладно. Вот останетесь вы сидеть в комнате – и что же вы будете здесь делать?

Мэри огляделась. И правда, здесь нечего было делать. Когда миссис Мэдлок устаивала здесь детскую комнату, то как-то не подумала о развлечениях. Наверное, все же лучше пойти погулять в сад.

– А кто поведет меня? – спросила девочка.

Удивленная Марта уставилась на нее.

– Вы пойдете одна, – ответила служанка. – Вам надо научиться играть одной – так, как доводится делать тем детям, у кого нет ни братишек, ни сестренок. Наш Дик как убежит на вересковую пустошь, так играет там целыми часами. Поэтому он так подружился с пони. У него на пустоши есть и знакомые овечки, и птицы, которые клюют пищу прямо с его рук. Хоть у нас в доме и мало бывает еды, он всегда припрячет крошек для своих любимцев.

Упоминание о Дике склонило Мэри выйти из дома, хотя девочка и не осознавала этого. На улице она сможет увидеть птиц, пусть там и не будет никаких пони и овечек. Здешние птицы, должно быть, не похожи на тех, которые живут в Индии, и будет интересно посмотреть на них.

Марта подала ей пальто, шляпку и пару крепких, теплых башмачков, а потом показала, какие ступеньки ведут вниз.

– Вот тут – вход в сад, – сказала служанка, указывая на калитку в живой изгороди. – Летом там много цветов, но сейчас пусто. – Казалось, она секунду колебалась перед тем, как добавить: – Один из этих садов заперт на ключ. Туда уже десять лет никто не входит.

– Почему? – невольно спросила Мэри. Значит, в этом странном доме есть еще одна дверь, запертая на ключ.

– Мистер Крэйвен запер его, когда его жена внезапно умерла. Это был ее сад. Он запер калитку, приказал выкопать яму и зарыл ключ. Ой, миссис Мэдлок звонит, мне надо бежать.

Когда она убежала, Мэри подошла к калитке в живой изгороди. Она продолжала думать о саде, в который уже десять лет никто не входил. Ей интересно было, как он выглядит, и цветут ли там цветы. Пройдя сквозь калитку, девочка оказалась в большом саду с широкими лужайками и извилистыми дорожками. Там были деревья и клумбы, и подстриженные вечнозеленые кусты странной формы, и пруд с фонтаном из серого камня посредине. Но клумбы были по-зимнему пусты, а из фонтана не брызгала вода. Видимо, это не тот сад, что заперт на ключ. Как это возможно – запереть сад? Ведь сад – это такое место, куда всегда можно войти.

Она как раз думала об этом, когда в конце дорожки, по которой шла, заметила высокую стену, заплетенную плющом. Она не знала Англии и не знала, как входят в сады и огороды, где выращивали все для кухни. Подойдя к стене, девочка увидела среди плюща приоткрытую зеленую калитку. Значит, и это не запертый сад, и сюда можно войти.

Мэри вошла через калитку и оказалась в огороде, окруженном стенами, и поняла, что он – один из многих, соединенных между собой. Она увидела еще одну зеленую калитку, а сквозь нее – кусты и дорожки между теплицами. Мэри стояла, осматриваясь, и думала о том, какое это пустынное и унылое место. Наверное, весной, когда все вокруг зазеленеет, здесь лучше, но пока и в самом деле не на что смотреть.

И тут через калитку вошел старик с лопатой на плече. В первую секунду он удивился, увидев Мэри, а потом прикоснулся к шапке. У него было старое, сморщенное лицо и, похоже, он был не очень-то доволен, увидев ее. Но и ей это не нравилось, поэтому на лице девочки появилось выражение «упрямицы Мэри», которое явно демонстрировало, что она тоже весьма недовольна этой встречей.

– Что это здесь? – спросила девочка.

– Здесь выращивают все для кухни, – ответил он.

– А там? – спросила Мэри, указывая на другую зеленую калитку.

– Такой же огород. По другую сторону стены есть еще один, а с той стороны – сад.

– Можно туда войти?

– Как вам угодно. Но там нет ничего интересного.

Мэри ничего не ответила. Она дошла до конца другой дорожки и прошла во вторую зеленую калитку. Там была еще одна стена и снова парники, а в этой стене еще одна зеленая калитка, на этот раз закрытая. Может быть, за ней был тот сад, в который десять лет никто не заходил? Поскольку Мэри никогда не была трусихой и всегда делала то, что хотела, она подошла к калитке и повернула ручку. Девочка думала, что калитка не откроется, и хотела просто убедиться, что нашла таинственный сад – но калитка легко распахнулась, и Мэри очутилась в большом саду. Вокруг была каменная стена, по которой вились растения, а посередине росли фруктовые деревья, сейчас без листьев, среди побуревшей травы. Но следующей зеленой калитки нигде не было видно. Мэри оглянулась в поисках ее, потому что когда входила сюда, то заметила, что стена продолжается, словно за ней есть еще какой-то сад. Она увидела над оградой верхушки деревьев, которые росли с другой стороны, а поскольку стояла тихо, то увидела на самой высокой из них птичку с ярко-красной грудкой. Птичка вдруг запела – словно увидела девочку и позвала ее к себе.

Мэри стояла и слушала, а милое, дружелюбное щебетание разбудило в ней приятные чувства: даже такая избалованные маленькие девочки, какой была она, не любят одиночества, а этот большой, запертый дом, и огромная вересковая пустошь, и большие, безлюдные сады вызвали у нее чувство, будто на всем свете она одна-одинешенька. Мэри слушала, пока птичка не улетела. Если бы она была добрым, чувствительным ребенком, выросшим в атмосфере тепла и любви, ее сердце разорвалось бы от тоски, однако, хотя она и была «мисс Мэри, упрямица Мэри», ощутила глубокую печаль, когда красногрудая птичка смотрела на ее кислое личико. Мэри слушала, пока птичка не улетела. Она была не похожа на индийских птиц и понравилась девочке. Мэри думала о том, увидит ли еще когда-нибудь эту птичку. Наверное, она живет в таинственном саду и знает о нем все. Должно быть, девочка так много думала о таинственном саде потому, что больше ей не было чем заняться. Ей было очень любопытно, как там сейчас все выглядит. Почему мистер Арчибальд Крэйвен закопал ключ? Если он так любил свою жену, то почему возненавидел этот сад? Девочке было интересно, увидит ли она когда-нибудь своего дядю. Но она знала, что если увидит его, то он ей не понравится, и она ему – тоже. Однако ей ужасно будет хотеться спросить, почему он так странно поступил.

– «Никто и никогда не любил меня, и я никогда и никого не любила, – подумала она. – И я никогда не умела так болтать, как дети Кроуфордов. Они всегда болтали, смеялись и шумели».

Она думала о малиновке, о том, что птичка как будто пела только для нее, а когда вспомнила, на верхушке какого дерева сидела малиновка, то вдруг резко остановилась.

– Я уверена, что это дерево растет в таинственном саду, – сказала девочка сама себе. – Ведь там была стена, но без калитки.

Она вернулась туда, где выращивались овощи для кухни, и застала там старика, который вскапывал землю. Подошла, остановилась возле него и принялась холодно рассматривать его. Он не обращал на девочку абсолютно никакого внимания, и ей пришлось заговорить первой.

– Я была в тех садах, – сказала она.

– Ничего не имею против, – равнодушно ответил он.

– Я ходила в дальний сад.

– Понятное дело, там же нет злой собаки, и калитка не заперта, – ответил он.

– Но в самый дальний сад нельзя попасть: там нет калитки, – продолжала Мэри.

– В какой такой еще дальний сад? – грубо переспросил он, перестав копать.

– Ну, в тот – с другой стороны стены, – объяснила Мэри. – Там есть деревья, я видела верхушки. На одной из них сидела красногрудая птичка, и она пела.

К своему удивлению, девочка увидела, как суровое, обветренное лицо старика мгновенно переменилось. По нему разлилась улыбка, и садовник стал неузнаваем. Мэри подумала, насколько лучше выглядят люди, когда улыбаются. Раньше ей и в голову не приходили подобные мысли.

Старик повернулся в сторону сада и начал тихонько, ласково свистеть. Мэри не могла понять, как такой суровый человек умеет так ласково подзывать птичку.

Почти в ту же секунду случилось нечто чудесное. Мэри услышала тихий шелест крыльев в воздухе – это к ним подлетела красногрудая птичка и уселась на комке земли прямо у ног садовника.

– Вот она, – засмеялся старик, а потом принялся разговаривать с птичкой, словно с ребенком: – Ну, и куда это ты подевалась, нахальная маленькая попрошайка? Что-то я сегодня тебя не видел. На свидание летала с утра пораньше? Рано тебе еще жениха искать!

Птичка наклонила головку и смотрела на старика, а ее глазки сияли, как черные капельки росы. Она выглядела совсем ручной и, казалось, совсем не боялась. Прыгала по земле и вовсю клевала в поисках семян и насекомых. Странное чувство разлилось в сердце Мэри, такая милая и славная была эта птичка. Маленькая, но пушистая, с небольшим клювом, на тоненьких маленьких ножках.

– Она что, всегда прилетает, если вы позовете? – прошептала девочка.

– Ага. Я ее знаю еще с тех пор, как на ней и перьев-то не было. Она выпала из гнезда в том саду, перелетела через стену, но была еще слабенькая, чтобы перелететь обратно, и с этого дня началась наша дружба. А потом, когда через несколько дней она вернулась в гнездо, оно было уже пустое, и она снова прилетела ко мне.

– А что это за птица? – спросила Мэри.

– Разве вы не знаете? Это малиновка, а уж малиновки-то – самые милые и забавные птахи из всех. Они почти такие же дружелюбные, как собаки – очень привязываются к людям, которые умеют с ними обращаться. Вот взгляните на нее – как она клюет и вертится. Знает, шельма, о ком разговор ведется.

Не было на свете ничего забавней, чем вид старого садовника. Он так смотрел на маленькую, пушистую птичку, словно гордился ей и любил ее.

– Она такая тщеславная, – снова рассмеялся старик. – Любит, когда о ней говорят. А уж любопытная какая! Бог мне свидетель – на свете нет другой такой любопытной и забавной птахи! Она всегда прилетает поглядеть, что я тут сею или сажу. Она такие вещи знает, которые неизвестны и хозяину – мистеру Крэйвену. Да, она тут у нас – старший садовник.

Малиновка прыгала по грядкам, все клевала да поглядывала в их сторону. Мэри казалось, что блестящие черные глазки приглядываются к ней с особым любопытством. Странное чувство в ее сердце усиливалось.

– А куда улетели другие птицы из гнезда? – спросила она.