Текст книги "День, когда пришли марсиане"

Автор книги: Фредерик Пол

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– Но мы никогда такого не делали! – сказал Сэмпсон.. И спросил себя – а так ли это? – В смысле, Вэн Попплинер иногда напорист, но границы не переступает, он слишком умен…

– Да? Я расскажу тебе о Вэне Попплинере, Бернард. Ты когда-нибудь слышал о «Мид-Саус Либерти Инкорпорейтед»?

– Да, конечно. Это какая-то финансовая организация, с которой Вэн имеет дело.

– Это кое-какая финансовая организация, которая и есть Вэн Попплинер. Он владеет большей ее частью. Она владеет частью твоей компании и также четырех других мозговых центров, высокотехнологического менеджмента и консультационных групп по всему Белтуэю. Некоторые из них делали обзоры твоих статей, а ты пересматривал их работы.

– Но, – ошеломленно сказал Сэмпсон, – это же нечто вроде столкновения интересов…

– Да, ты так думаешь? Что ж, ОБУ тоже. Но ты ничего не слышал.

– Господи, – сказал Сэмпсон.

– И потому если ты… – Хобарт замолчал, когда официантка принесла им ленч. Когда она снова ушла, он закончил, понизив голос. – Если у тебя есть уничтожитель документов, то он может тебе понадобиться. Тебе лично – не Попплинеру. Будь любезен, не предупреждай его, хотя решать тебе.

– Делл! Я же никогда… я лично… Хобарт смущенно махнул рукой.

– Конечно, Бернард. Я знаю. Иначе зачем бы я говорил тебе об этом? Но Попплинер-то это делал и знал, что делает. Это не вы парни с Белтуэя. Связи Попплинера идут прямо к некоторым из инвесторов. Смотри, – сказал он, оглядываясь, – вот где собака зарыта. Рука руку моет, всем это ясно. Черт, половина из вас работает по принципу вертушки – человек работает на правительство, которое раздает заказы, затем увольняется и поступает на работу к людям, которые его покупают, затем, когда он идет к правительству за заказом для новой фирмы, человек, который покупает его, является его собственным помощником. Эта система сделала Пентагон великим.

– О, черт, – в отчаянии сказал Сэмпсон. – Я же знал это! Я как раз об этом хотел поговорить с тобой, Делл! Нам же надо было просто орать, когда стали продолжать исследования по доставке марсиан на Землю…

– Марсиане? Дело не только в них, Бернард. Помнишь ракету, разбившуюся при посадке? Твой приятель Попплинер владеет конторой, которая провела посадочные исследования, конторой, которая проверяла предложенное исследование – твоя собственная, так уж получилось, – и компанией, которая сделала посадочную систему, которая не сработала. Это зашло немного далеко, даже для Вашингтона.

– Господи Иисусе… – простонал Сэмпсон.

– Да-да. И никто не забил тревогу. Люди, которые пытались это сделать, либо потеряли работу, либо им приказали заткнуться. Прямо повторение случая с «Шаттлом», – мрачно сказал Хобарт. – Ты собираешься есть свое жаркое по-лондонски?

Сэмпсон покачал головой.

– И у меня что-то нет аппетита, Бернард, – сказал Хобарт. Он взял конверт из манильской бумаги с соседнего стула и протянул его Сэмпсону. – Посмотри, здесь кое-что из попавшего мне на глаза.

– Из расследования ОБУ? Хобарт покачал головой.

– Здесь то, чего ОБУ еще не нашло. Только забудь о том, откуда ты его получил, ладно? И, слушай, убери руки от чека. Сегодня плачу я. Не спорь – я не желаю попасть в расходный счет «МакроДинТрйстикс» именно сейчас.

Когда они шли из ресторана к стоянке, Сэмпсон вдруг резко остановился у дверей вестибюля отеля. Хобарт врезался в него.

– Ты что, Бернард? Забыл что-нибудь?

Сэмпсон торопливо обернулся, встав перед насовцем и загородив от него вход.

– Я… да… я не уверен, – сказал он, выдумывая на ходу. -Слушай, у тебя был портфель?

– У меня? Нет.

– Тогда, может, у меня, ты не помнишь? Ах, – сказал он, с усилием улыбаясь, – я, кажется, совсем потерял голову, Делл. Забудь. Я должен еще кое о чем подумать. -Он посмотрел через плечо. – Пошли-ка на стоянку, -сказал он, потому что лифт мотеля прибыл и унес к номерам на верхнем этаже парочку, которую заметил Сэмпсон – мужчина был его партнером, а женщина – его женой.

Этот полдень был одним из самых занятых во всей карьере Сэмпсона.

В пять часов вечера к нему заглянул Попплинер.

– Ты еще здесь? – весело спросил он. – Твоя хорошенькая женушка того гляди забудет, как ты выглядишь,

– Ненадолго, – сказал Сэмпсон, едва поднимая голову. Попплинер замер на пороге. Выглядел он озадаченно.

– Над чем ты сейчас работаешь, Бенни? – дружески спросил он.

– Ты знаешь. Над материалами по Марсу.

– О-о. Ну и как?

– Прекрасно, – сказал Сэмпсон. – Здесь куча материалов. Я хочу как-нибудь оформить их, покуда есть время.

– Что ж, хорошо, – сказал Попплинер, все еще медля. Он, прищурившись, побарабанил пальцами по косяку.

Что-то в этой ситуации беспокоило его, но затруднение было в том, что он не знал в точности, что именно. – Ну, доброй ночи, – сказал он, наконец. – Не засиживайся допоздна, слышишь?

Сэмпсон не ответил. По сути дела, он сейчас не думал о Вэне Попплинере или, по той же причине, о своей жене, которая уже вне всякого сомнения приехала домой и ломала голову над посланием, записанным на автоответчике. Не то, чтобы он совсем о них не думал. Какой-то частью своего разума он, к прискорбию, помнил об их существовании, но сейчас эта часть была словно отгорожена стеной – позже еще будет время столкнуться со всем этим. Может, правда, гораздо позже.

Между тем были еще бумаги из НАСА. Много бумаг. Материалы, которые его сотрудники раскопали для него, те, что Делл Хобарт передал ему в конверте за ленчем… и те, что он распечатал на компьютере – из персональных данных Вэна Попплинера, как только понял (после того, как перебрал все очевидные варианты), что кодовым словом была дата рождения самого Попплинера.

К полуночи Сэмпсон закончил: снял восемь ксерокопий каждого документа, а лазерный принтер в кабинете Сэмми Лу выплюнул последнюю копию его сопроводительных примечаний.

Пока он работал, телефон звонил шесть раз, последний раз минуты две, пока звонивший не сдался. Сэмпсон не отвечал. Он уже надписал восемь конвертов из манильской бумаги: председателю Палаты и сенатской комиссии по космосу, в «Нью-Йорк тайме» и «Вашингтон пост», в отделы новостей трех ведущих телекомпаний и, немного подумав, в офис журнала «Прогрессив» в Мэдисоне, штат Висконсин.

По пути домой он остановился у почты на Белтуэе, купил в автомате восемь марок и, насвистывая, бросил в почтовый ящик восемь конвертов.

Когда он въехал в дверь гаража, в доме было не совсем тихо. Прежде всего он услышал тихое бормотание телевизора в спальне, где Шейла, несомненно, раздраженно подтачивала пилкой ногти перед экраном. Она не спустилась. Сэмпсон не поднялся наверх.

Кухонный стол был накрыт на одного – остывший кусок бифштекса и сырые овощи были оставлены словно в укор ему. Он не посмотрел на них. Сварил себе чашку какао, вернулся в гараж и еще раз вывел «эконолин» на дорожку.

Прошел почти час, прежде чем он услышал, что Шейла зовет его, стоя в дверях гаража.

– Бернард, ради всего святого! Где ты был? Что ты тут делаешь?

Он не поднял головы от окуляра телескопа.

– Я смотрю на Марс, – сказал он.

– Но где же, черт побери, ты был? Я все звонила и звонила в офис…

– Я был занят, – рассеянно сказал он. – Важная работа, но теперь все уже сделано.

Он чувствовал на себе ее взгляд, но это уже не имело значения.

– О да, – сказала она, – догадываюсь. Ты опять не в духе. Наверное, съел слишком много острого перца за ленчем. Испортил себе желудок.

Он обдумал эту мысль.

– На самом деле, – сказал он, – я не ел чилли. Мы были у Хо-Джо. Там я, собственно говоря, видел тебя.

Он не поднял взгляда, даже когда молчание слишком затянулось.

– Бернард, – сказала, наконец, его жена, совсем другим голосом, – если ты хочешь поговорить, то давай поговорим.

– Да, нам надо поговорить, – сказал он, наконец посмотрев с «эконолина» на нее. Он улыбнулся ей. – Но не сейчас, если ты не против. Я не хочу ни о чем говорить, пока письма не дойдут по назначению.

– Письма? Бернард, я не понимаю, о чем ты, но, честно говоря, ты иногда сводишь меня с ума! О каких письмах ты говоришь?

Он был занят разборкой телескопа.

– Я разослал один отчет, – объяснил он, укладывая «Квестар» в ящик. – Важный отчет и, к тому же, последний, который я сделал для «МакроДинТрйстикс». И потому я хочу, чтобы он попал куда надо. – С этими словами он спрыгнул на землю, положил упакованный телескоп на сиденье справа от места водителя. Шейла отошла в сторону, уставившись на него.

– Последний? Бернард! Вы с Вэном что, подрались что ли?

Он сел за руль и улыбнулся ей.

– Еще нет, – сказал он, заводя мотор. – Думаю, это случится попозже. Когда он выйдет из тюрьмы.

Глава одиннадцатая. Пресс-конференция президента

На пресс-конференции прошлым вечером президенту был задан вопрос о недавно открывшихся фактах, касающихся опасности, грозящей при посадке «Алгонки-ну-9», экспедиции Сирселлера и марсианам. Ниже приводятся вопросы, заданные президенту, и его ответы на них.

ВОПРОС: Мистер президент, Бернард Сэмпсон раскрыл документы, которые, по-видимому, свидетельствуют о том, что посадочная система для экспедиции Сирселлера была плохо разработана, а процедура проверки была опущена. Если эти документы действительно причастны к делу, то авария посадочной системы является прямым последствием некоторых сомнительных решений. Нам, конечно, известно, что это привело к гибели более чем двухсот астронавтов. Как вы можете это прокомментировать?

ПРЕЗИДЕНТ: Все мы глубоко скорбим о гибели этих отважных исследователей. Я намерен сделать все, чтобы эти обвинения были расследованы до конца.

ВОПРОС: Не можете ли вы что-нибудь сказать по этому поводу прямо сейчас?

ПРЕЗИДЕНТ: С моей стороны было бы некорректным говорить что-либо, пока не станет ясно, к чему приведет расследование. После этого у меня будет много что сказать. И вам не удастся заткнуть мне рот!

ВОПРОС: Имеется еще один аспект. Хотелось бы узнать, как вы относитесь к критике того, что марсиан везут на Землю. Некоторые ученые утверждают, что путешествие будет для них фатальным.

ПРЕЗИДЕНТ: Опять началось…

ВОПРОС: Но, мистер президент, разве не правда, что в ходе эволюции жизнь на Марсе приспособилась к меньшему тяготению, и потому они не смогут выдержать тяготения на поверхности Земли, даже если не думать о том, что произойдет при посадке?

ПРЕЗИДЕНТ: Ну, вы знаете, у меня всегда были сомнения насчет эволюции…

ВОПРОС: Но как же их сломанные кости, мистер президент?

ПРЕЗИДЕНТ: Конечно, мы предпримем все меры предосторожности, чтобы оберегать здоровье наших марсианских гостей. Они очень хрупки, вы сами знаете, и требуют специального обхождения. Мы разработали для них то, что называется экзоскелетом. Его изобрел доктор Либер несколько лет назад для возвращавшихся с Луны людей.

ВОПРОС: Это нечто вроде того, что репортеры называют «скорлупой омара»?

ПРЕЗИДЕНТ: Ученые называют это экзоскелетом. Они говорят, между прочим, что он получит большое применение среди людей, страдающих параличом или подобными болезнями. Кстати, вы кое о чем мне напомнили. Эта экспедиция является не только огромным научным достижением, она сыграет чрезвычайную роль в оздоровлении нашей экономики. Не знаю, все ли вы это знаете, но недавно были проведены исследования, которые показали, что на одной только розничной торговле марсианскими игрушками, пластинками и всем таким прочим можно получить более восемнадцати миллионов долларов. И, поверьте мне, это еще не все. Не забывайте, что благодаря космической программе мы получили такие вещи, как регулятор сокращений сердечной мышцы, домашний компьютер и тефлоновую сковороду. И потому, когда вы спрашиваете о том, следует ли нам поднять налоги для осуществления новой космической экспедиции и поддержания бюджетного баланса, я отвечаю – в результате этого и других грандиозных успехов мы получим столько новых прибылей, что нам просто не нужно будет поднимать налоги. Догадываюсь, что это огорчит наш расточительный Конгресс. Но это его проблема.

Глава двенадцатая. Слишком много вербейника

Соломон Сэйр слушал пресс-конференцию президента по радио, сидя за рулем своего большого серого старого боевого «линкольна» с откидным верхом, древнего, жрущего неимоверно много бензина, с неровными тормозами и невероятного размера приборным щитком. Он ехал по пятьдесят пятой зоне со скоростью восемнадцать миль в час. Сэйр включил радио на полную мощность. Он не слишком прислушивался к передаче. Он боялся, что может умереть за рулем. Пресс-конференция разбудила его.

«…Появление туманной фигуры этого таинственного человека, Вэна Попплинера, – говорил диктор, – может разъяснить некоторые вопросы, например, как могли допустить, чтобы дела экспедиции Сирселлера пошли так плохо. Комиссия сенатора Брекмейстера сегодня в течение пяти часов допрашивала Попплинера на своем закрытом заседании, но не добилась от него никаких показаний…» Это слишком плохо для марсиан, подумал Сол Сэйр. Он очень сочувствовал хрупким, ранимым созданиям, жизни которых, как и его собственная, были погублены. Но лишь часть его сознания думала об этом. Остальная часть сконцентрировалась на том, чтобы он не заснул и живым доехал туда, куда ему было нужно.

Было четыре часа жаркого августовского утра. Если не считать восемнадцати колесных тягачей, он был на шоссе почти один. Ему это было нужно. Он знал, что его водит из стороны в сторону по его полосе и иногда заносит на встречную. Он знал, если его заметит полицейская машина, то его, конечно же, сразу остановят. И насколько он знал, последует только одно – он умрет. Он не сможет выжить, если его вытащат, потребуют документы и продержат, покуда полицейский не потребует его права и заполнит бланк. А это было еще самое лучшее, на что он мог надеяться. Худшее было куда хуже. Скорее всего полицейский заберет его, обвинив в том, что он находится за рулем под влиянием незаконных веществ – если бы только это было правдой! Но полицейским нет дела до этого. Затем – участок, камера и, по крайней мере, шесть-семь часов домки, пока ему не удастся выбраться, чтобы добыть то, что ему нужно.

– Медленнее! Медленнее! – бормотал Соломон своим ногам, но они все сильнее давили на газ, и мили проносились одна за другой.

«…Живые марсиане по-прежнему остаются загадкой»,-вещало радио. «Ученые давно утверждали, что жизнь на Марсе невозможна, и до случайного открытия в сочельник данные самой экспедиции Сирселлера, казалось, подтверждали это…»

Сол резко надавил на тормоз. Он почти пропустил поворот к городу. Огромная старая машина вильнула, изношенные тормоза сработали не сразу, но Соломон Сэйр уже поднимался по городской улице.

Чудо! Ни один фараон не попался навстречу. А ему оставалось проехать всего несколько кварталов. И, что было лучше всего, подъехав к столовой, Сол увидел, что его поставщик еще на месте. Он сидел спиной к зеркальному окну и соскребал со своей сковородки подгоревшую еду.

Все путем. Все будет прекрасно! Впервые за несколько часов Соломон Сэйр чувствовал себя почти хорошо. Он думал, что его не будет рвать прямо сейчас. Подмышки и макушка по-прежнему потеют, но хуже, вроде, не будет.

Он поставил машину на ближайшее свободное место на стоянке, откинулся на спинку кресла и выпрямился. Ему на самом деле было нужно время на то, чтобы выпрямиться, прежде, чем отключить зажигание. «…Наиболее свежие снимки, полученные в лаборатории Реактивного Движения, – тараторило радио, – еще более подробно представляют внешний вид этих созданий, более всего похожих на тюленей. Конечно, говорят ученые, они не могут на самом деле быть водными животными! Это было бы невоз…»

Сол ухмыльнулся, и голос, взвизгнув, умолк. С той же ухмылкой Сол распахнул дверь столовой.

За одним из столиков, шепотом переругиваясь, сидела молодая парочка. За другим водитель грузовика осторожно пил из чашечки кофе. Никто не сидел настолько близко к стойке, чтобы создать проблему.

– Привет, Рэйзор, – сказал Сэйр человеку за стойкой. – Ты слушаешь о марсианах?

Поставщик не ответил. Он посмотрел на Сэйра, затем на трех человек в столовой. Без просьбы протянул Сэйру кофе.

– Чего ты хочешь, парень? – тихо спросил он.

– Ты знаешь, чего я хочу, Рэйзор, – так же тихо ответил Сэйр. – Я добыл деньги. – Он показал сложенную десятидолларовую бумажку, прежде чем подсунуть ее под кофейное блюдечко.

Теперь оставалось только ждать, пока Рэйзор не закончит свой обычный обряд. Повернется спиной: Немного поскребет по сковородке. Зевнет, потянется и на мгновение исчезнет на кухне. Вернется и методично протрет стойку, начиная с дальнего от Сэйра конца. На четверть секунды покажет маленький целлофановый пакетик, прежде чем подсунуть его под тарелку с влажно блестящим голландским сыром. Быстро унесет чашку и блюдце Сэйра, чтобы налить еще кофе. Когда он снова поставит чашку, денег уже не будет.

Сэйр откусил кусочек сыра, отпил пару глотков кофе. Это было так театрально. Ему не хотелось ни кофе, ни сыра, но если бы он отступил от навязанного Рэйзором ритуала, с ним в другой раз не стали бы говорить.

Сэйр бросил на стойку рядом с тарелками доллар и встал. Маленькие пакетики были на месте, в кармане пиджака, и мир снова был полон надежд. Он было ушел, но остановился и спросил:

– Ты не сказал мне, что ты думаешь насчет марсиан. Поставщик посмотрел на него без всякого выражения.

Затем сказал:

– На кой черт они мне сдались? Мне и ваших поехавших крыш хватает.

Когда следующим утром Соломон Сэйр отчитывался о проделанной работе, даже профессор Мариано говорила о марсианах, как всегда взволнованная, еще более раздраженная, чем обычно. Сэйр все еще медленно спускался с высокого пика прекрасной дозы. Мир был чудесен, и ему невыносимо было видеть, что она в нем несчастна.

– Вы не должны плохо об этом думать, док, – запротестовал он. – Это же здорово! В смысле, марсиане. Словно все эти старые фильмы стали реальностью, понимаете?

Профессор посмотрела на него, взгляд ее смягчился. Как он догадывался, Мариетта Мариано была по меньшей мере на тридцать лет старше его. Возможно, как раз на столько лет, во сколько он уволился со службы. Он вел себя с ней не как с ученым или боссом. Он вел себя с ней как и с любой женщиной, невзирая на возраст, цвет кожи, семейное положение или внешность. Он говорил с ней и смотрел на нее так, как будто они раньше были любовниками и, может быть, будут ими снова. Казалось, ей это нравится. Женщинам это в основном нравится, даже если за этим ничего больше не последует.

Профессор Мариано разогнала добровольцев по местам – их работа состояла в том, чтобы приветствовать посетителей природного заповедника или составлять каталоги уже определенных растений и животных. Она знаком позвала Сола в свой кабинет.

– Марсиане или нет, – сказала она, – нам еще надо насыпать опилок по краям и покосить траву в древесном питомнике. Как сегодня ваша спина?

– Прекрасно, – сказал он.

Ложь. Они оба знали, что это ложь, поскольку никогда больше спина Сэйра не будет в порядке, но в его крови оставалось еще достаточно наркотика, и он, по крайней мере, не кричал от боли.

– Может, сначала я выпью кофе?

Конечно, он получил кофе. Так было всегда. Она каждое утро наливала ему кофе из своей кофеварки, даже тогда, когда ни его спина и никакая другая часть его организма не были в порядке. И, как и каждым утром, она внимательно смотрела на него, пока он пил.

– Хотите горячую булочку? – спросила она. Он хотел было отказаться, но она уже клала ее в духовку. – Вы слишком мало спали, – укоряюще сказала она через плечо.– Вы вчера всю ночь бодрствовали и слушали про марсиан, да?

Он усмехнулся, признавая несуществующую вину. Он не знал, догадывается ли Мариетта Мариано о настоящей его вине?

– Ну, док, такое не каждый день случается, – схитрил он.

– Слишком часто, – жестко сказала она. – То же самое произошло с водяным гиацинтом и пурпурным вербейником. Откуда мы знаем, каких зверюшек они привезут с Марса? Ладно, Сол. Вы же сами знаете, что вам нужен отдых, много свежего воздуха и физических упражнений, иначе вы снова попадете в госпиталь.

– Обещаю, что не попаду, – улыбнулся он.

Он не сомневался в этом, потому что в одном Соломон Сэйр был твердо уверен – госпиталь Управления по делам ветеранов сделал последнюю попытку. Поставщик наркотиков лучше справлялся с его «трудноизлечимой болезнью», чем они. Кроме того, не надо было носить этот дурацкий халат.

Благодаря своей стопроцентной нетрудоспособности Сэйр мог существовать, и у него еще оставалось достаточно, чтобы покупать товар у Рэйзора. Но это даже не было последствием настоящей войны. Победоносная прогулка по маленькому, крошечному дрянному островку, который оказался на пути американского бульдозера. Официально потери были «очень немногочисленными». Может, и так, если смотреть только на количество. Но даже немногочисленные убитые и раненые были такими же убитыми и такими же ранеными, как любой убитый в Нормандии. Просто так стопроцентную нетрудоспособность не получают. А иногда и стопроцентной нетрудоспособности мало. Ожоги были довольно тяжелыми. Рваные раны куда тяжелее. Но калечить жизнь Сола до самого конца будет то, что сделал с его позвоночником взрыв бронетранспортера, в котором был Сол. Шесть раз хирурги пытались уменьшить давление на его позвонки. Шесть раз он выходил из полного гипса покалеченным еще сильнее, чем раньше.

– Док, – сказал он Мариано, похлопывая ее по руке со взбухшими венами под кожей, усеянной старческими пигментными пятнами, которых, казалось, становится больше с каждым днем, – эта работа как раз то, что доктор прописал. Даже еще лучше. Работать с вами так приятно.

Она вспыхнула и отдернула руку. Он говорил в ее глухое ухо, и она не все расслышала, но все-таки достаточно, чтобы смутиться.

– Графство платит вам не за то, что вы кофе тут распиваете, – резко сказала она. – Заберите булочку с собой и выводите машину для рассыпания опилок. Попробуйте до ленча вычистить дорожки в восточной части прерии.

– Конечно, док.

Затем он поднялся и, помедлив, спросил:

– Вас марсиане действительно беспокоят? Казалось, она внезапно рассердилась – не на него, как понял Сэйр.

– Меня беспокоит все, – сказала она. – И если у вас есть разум, то и вам следовало бы побеспокоиться.

Давным-давно, двести или более лет назад, на всей этой части штата была прерия, бесконечные травы и реки, изредка попадались леса. Эта была самая большая равнина на свете. Здесь не было гигантских рек или больших озер. От горизонта до горизонта раскинулось море ходивших волнами трав – и больше ничего.

Индейцы не приносили вреда прерии. Иногда они поджигали ее, загоняя на охоте бизонов, но для прерии было полезно временами выгорать. Сами бизоны жили прерией и удобряли ее своим навозом и, в конечном счете, своими разлагающимися трупами. Прерия и бизоны были созданы друг для друга, и небольшое вмешательство индейцев не нарушало баланса. Прерия начала исчезать только с приходом европейцев. Ее перепахали под кукурузу, залили цементом под аэродромы, закатали асфальтом под автострады. Во всем Иллинойсе, Индиане или Айове осталось не более тысячи акров изначальной прерии.

И потому профессор решила воссоздать ее.

Как профессор и глава факультета университета она имела связи. Она их использовала. Она выпросила восемнадцать сотен акров у одного богатого бездетного землевладельца, выторговала еще шестьсот акров у застройщика, которому нужно было рассчитаться с налогами, выиграла у штата несколько процессов, чтобы соединить отдельные участки и создала природный заповедник имени Джона Джеймса Одубона. Это была не прерия -участок в две квадратных мили, который предстояло вернуть к дикому состоянию.

Хотя и не целиком.

Рощу фруктовых деревьев на двенадцати акрах пришлось сохранить, потому что капризный старый помещик посадил их еще мальчишкой. Был еще питомник деревьев, который создал и подарил штату некий филантроп, и штат заставил доктора Мариано принять его взамен двухрядной сельской дороги. Были еще тропы, и растущие в этих местах деревья, и старый фермерский дом со старыми посевами, которые до сих пор обрабатывали раздражительные арендаторы, которые понимали, что оказались в положении зверей в зоопарке и не считали, что им за это платят достаточно. Это было вовсе не то, что задумала профессор. Но именно на них больше всего смотрели дети, приезжавшие из центральных городских школ, словно из гетто. А без этих детей профессор не получила бы федеральных грантов, которых все равно не хватало, чтобы оплатить все долги за то, что хотела бы сделать она.

Но сделать она могла многое. По ее указаниям добровольцы яростно вырубали завезенный сюда из Англии грецкий орех, шелковицу и сажали родные для этих мест дубы и березы. Остатки старых цветников вывели начисто. Высадили травы прерий и дикие цветы. За два года прерия стала выглядеть почти как столетие назад, и потому доктор Мариетта Мариано оставила звание и должность и рано ушла на пенсию, чтобы отправиться в природный заповедник имени Джона Джеймса Одубона.

Около полудня Сол Сэйр вернулся весь мокрый от пота, с дурными известиями.

– Вдоль ручья появились два новых пятна вербейника, – доложил он.

Она оторвала взгляд от стеклянного улья, от вентиляционных отверстий которого она пыталась оторвать жевательную резинку: видимо, утром здесь побывала еще одна школьная экскурсия.

– Ешьте свой ленч, – мрачно велела она. – Затем я пойду вместе с вами и посмотрю.

– Я не взял с собой ленч. Я не хочу есть.

– Сол, Сол! Вы не бережете… ладно. Идемте сейчас же, -сказала она, уступая. Но когда они вышли по Вествудской тропе в прерию, где он оставил сенокосилку, она сказала:

– Давайте поедем.

Солу Сэйру было все равно, будет ли его спина испытывать тряску при езде или толчки при ходьбе – и так и этак больно. Он заспорил было с доктором Мариано, пытаясь еще раз ей это объяснить, но решил оставить это – если бы она действительно знала, каково ему ездить на электрокосилке, она бы не позволила ему этого. У него за спиной было достаточно места, чтобы пожилая дама могла там стоять, пока он ведет косилку по проезжей дороге медленнее, нежели бы они шли пешком. Времени посмотреть по сторонам было предостаточно.

– Деревья, – раздраженно сказала она. – Надо посадить деревья по северной границе, чтобы, когда начнут застройку, мы не видели домов.

Но на самом деле ее раздражала невероятная застройка возле заповедника. Она устремила взгляд вперед, где во влажной прерии весь берег был испещрен пурпурно-алыми пятнами, и тот же цвет тянулся вдоль ручья, к которому они приближались. Он почувствовал, как ее пальцы впились ему в плечо. Она ничего не сказала. Просто соскользнула с косилки, сбросила сандалии и босиком спустилась к грязному берегу ручья.

В красном пятне было двадцать растений – всего несколько недель назад их не было. Они действительно довольно красивы, подумал Сол, глубоко дыша, с зелеными стеблями и узкими листьями, с красновато-пурпурными цветами, вытянутыми кверху, словно факелы.

Профессор Мариано сорвала один стебель и раскрыла бутон.

– Пурпурный вербейник, – мрачно определила она. -Lithrum salicaria. Ни на что не годен. Никто его не ест, а сам он вытесняет остальные виды. Дайте мне руку.

Сол помог ей взобраться на берег.

– Я видел, как пчелы прилетали к нему за нектаром,-сказал он. – Бабочки тоже.

– Может, они от этого заболеют. И к тому же он не отсюда. Он чужой. Занесен откуда-то из Азии.

– Я могу опылить его, – сказал он.

– Нет! – затем более сдержанно: – Мы не должны использовать в заповеднике гербициды, вы сами это знаете. Может, стоит послать кого-нибудь из добровольцев вырвать их – но они тут же снова появятся…

Она сидела на краешке сиденья косилки и качала головой.

– Теперь вы понимаете, почему меня не радует прибытие марсиан? Это же творится повсюду на земле. Люди привозят растения и рыб, которые им нужны. Они попадают туда, где у них нет естественных врагов, и сами становятся врагами всего, что там живет! Как на Гавайях…

Сол терпеливо облокотился на капот косилки, чтобы выслушать привычную лекцию. Водяные гиацинты во Флориде. Кролики в Австралии.

– И этот бурый речной рак, Ornocentes rusticus – знаете, что он натворил в Висконсине? В некоторых озерах даже плавать невозможно, потому что он вцепляется во все, что движется. Он пожирает все, и озера умирают! Вязы в Англии, американский орех, скворцы в Америке, африканские пчелы-убийцы, огненные муравьи…

– Не надо так волноваться, док, – ласково сказал Соломон.

Она положила руку ему на плечо. Сначала он подумал, что это жест симпатии, но рука была слишком тяжела. По ее побледневшему лицу он понял, что она сейчас упадет.

– Помочь вам подняться в кабину? – встревожено спросил он.

– Вы тоже забирайтесь, – сказала она.

Большую часть пути назад по тряской проезжей дороге она молчала. Он не остановился у лесной дорожки, а продолжал ехать вперед по объездной дороге, чтобы выехать на главный путь. Она не остановила его.

Когда они оказались на стоянке, румянец стал возвращаться на ее лицо. Выходя из кабины, она пожала ему руку.

– Я уже в порядке, – сказала она. – Вы-то как?

– О, прекрасно, – усмехнулся он.

– Врете, – вздохнула она. – Но вы можете вернуться к работе. – Она окинула его взглядом с ног до головы. – Вы хороший мальчик, Сол. Если бы вы нашли настоящую работу…

– Мне и тут хорошо, доктор Мариано.

Она кивнула – не в знак согласия, а лишь показывая, что знала его ответ заранее.

– Мне хотелось бы, чтобы вы встретили красивую молодую женщину. Вам нужно общаться с девушкой, а не с такой старой летучей мышью, как я.

Он продолжал улыбаться, хотя это было нелегко.

– Когда мне понадобится девушка, я позабочусь об этом, – ответил он.

Отчасти это была правда. Если бы ему это понадобилось, он бы позаботился об этом, это правда, поскольку ему казалось, что вряд ли когда-нибудь у него возникнет потребность в женщине. У него была потребность в другом, гораздо худшем.

Когда Сэйра вызвали на окончательный консилиум в госпиталь Управления по делам ветеранов, армейские врачи были с ним откровенны. Словно кто-то написал КОНЕЦ поверх истории его жизни.

Это было не только из-за его спины. Спина всего лишь болела. Было еще кое-что, не позволявшее найти для него в будущем ничего, ради чего стоило бы пытаться выжить.

– У вас, – сказал хирург, – то, что мы называем травматической орхидектомией. Это, однако, не имеет ничего общего с орхидеями. – Возможно, он пытался изобразить нечто вроде юмора. – Это значит…

– Это значит, что я лишился мошонки, – сказал Сэйр, кивнув в знак того, что понимает. – Это я уже знаю. Но неужели нельзя имплантировать или, может, есть какие-нибудь гормоны…