Текст книги "Приключения Джейкоба Фейтфула"

Автор книги: Фредерик Марриет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

ГЛАВА XI

Великая ученость на воде. Младший Том живо интересуется мертвыми языками

Старый Домине серьезно попрощался с семьей м-ра Драммонда и с трепетом шел по мостику на баржу; казалось, он был уверен, что его ждут величайшие опасности.

– Вот и старый Том, сэр, – сказал я, обращаясь к Домине, когда нам навстречу вышел барочник. Добиензис с удивлением взглянул на него и сказал мне:

– Ты не предупредил меня, что он укорочен!

Я познакомил моего старого наставника с младшим Томом, который начал выкидывать свои смешные штуки и заинтересовал его шутливо-остроумными вопросами, и, наконец, с нашим водолазом Томми. Три Тома понравились ему. Вообще, все интересовало Домине: реки, баржи и лодки, скользившие во всех направлениях. Он долго смотрел на речные картины и любовался ими; потом вдруг погрузился в размышления, улетел из жизни. Младший Том в припадке шалости схватил полу сюртука Домине и показал ее Томми. Собака, привыкшая хватать канат по его знаку, тотчас же взяла в зубы фалду и три раза отчаянно дернула за нее. Домине не обратил на это внимания, только рассеянно отмахнулся рукой, точно желая безмолвно сказать: «Оставьте меня, я занят».

– Тащи, тащи, – кричал Том ньюфаундленду, держась за бока от хохота. Томми сделал отчаянную попытку и унес одну полу сюртука Домине; Добиензис все-таки не заметил этого. Собака убежала на нос; Том младший кинулся за нею, чтобы отнять оторванную полу. В это время старик пел песню, полную патриотизма и чувства, и Домине мало-помалу очнулся. Когда Том старший окончил пение, Добс вскрикнул от восторга:

– Меня восхитила эта песня! Только подумать, что ее пел безногий!

– Ах, добрый джентльмен, ведь я не ногами пою, – ответил старший Том.

– Нет, добрый кормчий, я знаю, что человек поет ртом! Ах, твой голос так сладок, сладок как мед, силен…

– Как латинский язык, – договорил младший Том. – Нy, отец, старый словарь пустился вовсю. Останови-ка его новым куплетом.

– Вот я остановлю тебя: двину тебя бочонком, Том. Что ты сделал с фалдами старого джентльмена?

– Предоставь мне поправить дело, отец, – отозвался Том.

– Хорошо! Но баржа качается. Вперед, Джейкоб, подними мачту; Том и Томми помогут тебе.

Его приказания были исполнены раньше, чем очнулся Домине, который опять улетел в заоблачный мир.

– Здесь есть водовороты? – спросил Добс, говоря про себя.

– Водовороты? – ответил младший Том. – Еще бы! Ужасные, особенно под мостами. Я видел, как в них один за другим тонули суда… Штук эдак двенадцать.

– Двенадцать судов! – вскрикнул Домине, поворачиваясь к Тому. – И все люди погибли?

– Я никогда не видывал их позже, – мрачным голосом произнес юный Том.

– Я не подозревал, какие опасности близ меня, – сказал Домине. – Люди, которые отправляются в море на кораблях, видят творения Господа и Его чудеса в глубине.

Еще долго говорил Домине на ту же тему, пересыпая свои слова латинскими изречениями. Его прервал младший Том. – Скажите, пожалуйста, сэр, к чему служит человеку речь?

– Ты задал глупый вопрос, мальчик, – ответил Домине. – Нам дан дар слова, чтобы мы могли выражать и сообщать другим наши мысли.

– Я так и думал, сэр. Так почему же вы говорите на такой тарабарщине, которую никто из нас не может понять?

– Прости, дитя. Я говорил на одном из мертвых языков.

– Если он мертв, зачем вы не оставите его в гробу? – Недурно; ты остроумен. (Буль-буль, – послышался его смех).

– Однако, дитя, знай, что с мертвыми приятно общаться.

– Неужели? Хотите, мы высадим вас на кладбище в Батерси?

– Молчи ты. Том, – заметил ему отец. – Извините его, сэр.

– Нет, мне приятно слушать, как он говорит; но было бы еще приятнее послушать твои песни.

– Извольте, сэр, – сказал старый Том и запел:

Скользи, моя гондола…

Песня кончалась словами «хотел бы бабочкой я быть».

– Да, вы могли бы быть бабочкой, – сказал Домине, глядя на него.

Младший Том залился хохотом.

– Да, сэр, я думаю, он скоро сделается бабочкой. Ноги у него отвалились, а крылья еще не выросли. Он теперь кокон, а вы знаете, что из кокона выходит бабочка. Вот смешной старикашка-то, правда, отец? – обратился он к старому Тому.

– Том, Том, иди на нос, мы скоро стрельнем под мост.

– Будете стрелять? – вскрикнул Домине.

– Вы не боитесь огнестрельного оружия? – спросил Том младший. – Ведь нам постоянно приходится стрелять. Вы не знаете этой реки.

– Действительно, я думал, что тут есть только одна опасность – глубина воды.

– Иди вперед, Том, и не смей смеяться над теми, кто лучше тебя! – крикнул старый Том.

– Джейкоб, я не понимаю языка старого Тома и молодого Тома; он так же непонятен для меня, как было бы наречие собаки Томми, – сказал Домине.

– Или как для них ваша латынь.

– Правда, Джейкоб, правда. Я не имею права жаловаться, да и не жалуюсь, потому что все это очень занимает меня, хотя иногда я становлюсь в тупик.

Когда мост Петни остался позади нас, старый Том стал петь одну песню за другой.

– Джейкоб, – сказал Домине, – благодаря стоустой молве я знал, как беспечны моряки, как они равнодушны к опасности. Но я никогда не думал, что можно выказывать такую жизнерадостность. Ты взрослый не по возрасту, а что такое он? Остаток человека, покоящийся на неестественных и плохо приспособленных подпорках; его сын еще дитя, и все вы так веселы, так счастливы!

Скоро мы с Томом собрали грот, опустили якорь. Легкая баржа замедлила ход. Домине, взглянувший на лес мачт, который мы миновали поглр Лондонского моста, вдруг спросил:

– Добрый кормчий, куда мы идем?

– Я вам отвечу по-своему, мастер, – отозвался старый Том и запел.

– А теперь, мастер, покушаем. Мы до завтрашнего утра не подымем якоря. Ветер дует нам прямо в лоб, и он довольно свеж. Погреемся-ка грогом.

– Я слыхал об этом напитке и не прочь попробовать его, – заметил Добс.

ГЛАВА XII

У Домине начинает двоиться в глазах

Мы уселись за стол, на котором стояла сковорода, так как у нас не было блюда; поели мы вволю. Ньюфаундленд, игравший подле младшего Тома постукивая хвостом, получил остатки кушанья.

Том принес бутылку и оловянные стаканчики. Старый Том сделал один стакан грога для себя, другой для Тома; и мне незачем говорить, который из них был крепче.

– Одной бутылки мало, отец, – сказал Том, – ведь нас четверо.

– Одной бутылки, плут? – сказал Том старший. – Да в шкафу есть вторая.

– Ну, мне кажется, что у тебя уже двоится в глазах, отец, – заметил Том.

Старик вообразил, что его сын утащил вторую бутылку, вскочил со стула и заковылял к шкафу. Мальчишке только этого и было нужно – он быстро переменил свой стакан на стакан отца.

– Бутылка в шкафу, – заметил успокоенный старый Том, вернувшись на место. Он поднес стакан к губам, вскрикнул: – Что я наделал? – и тотчас же подлил водки в свою смесь.

– Клянусь крепостью бутылки в шкафу, ты сделал свой грог вдвое крепче. Подлей-ка и мне капельку; мой грог на семи водах, а между тем я у тебя не в черной книге.

– Нет, нет, Том, твой следующий стаканчик будет покрепче, – ответил отец. – Ну, а как нравится напиток вам, мастер?

– Очень, – ответил Домине.

Наполнялся один стакан за другим, и старый Том уверял, что грог излечивает от всех болезней лучше шарлатанских лекарств; в подтверждение своих слов он пел отрывки старых песен. Я заметил, что мой достойный наставник начал поддаваться действию алкоголя; я несколько раз дергал его за сюртук, так как мне не хотелось, чтобы он пил еще. Но Домине не обращал на меня никакого внимания. Тогда я поднялся и пошел на нос посмотреть на канат.

– Странная вещь, – пробормотал Домине. – Зачем это Джейкоб сильно дергал меня за платье?

– А разве он дергал? – спросил Том младший.

– Да, много раз, а потом ушел.

– Кажется, он слишком сильно тащил вас за сюртук, – заметил Том младший; он наклонился и, сделав вид, что поднимает с палубы фалду, которую оторвала собака, показал ее моему наставнику.

– Что сделал ты, о Джейкоб, избранный сердцем сын? – по-латыни произнес Домине, с отчаянием разглядывая лоскут сукна.

– Долго сильно дергал, вот и оторвал, – пропел старый Том и, посмотрев на сына, прибавил: – Ну и плут же ты, как я погляжу.

– Дело сделано, – заметил Домине и со вздохом положил оторванную фалду в уцелевший карман. – Что сделано, того не переделаешь.

– Да, – заметил Том, – но мне кажется, что игла с ниткой скоро соединит части вашего сюртука; можно сказать, они вступят в брак, и сюртук браковать не придется.

– Верно, (буль-буль), экономка поправит дело, но все же это возбудит ее гнев. Но перестанем думать об этом, – сказал Домине и выпил еще стакан, с каждой минутой пьянея все больше и больше. – Мне кажется, будто меня что-то поднимает; я мог бы плясать; мне кажется, я могу даже запеть.

– Да, веселый мастер? – спросил Том старший. – Давайте вместе петь и плясать. Эй, хор, подтягивай.

– Споем песню и попляшем, – затянул Том.

ГЛАВА XIII

Веселье разгорается. Ноги педагогов теряют уверенность. Аллегорический комплимент, который вызывает почти настоящую ссору. Нос Домине поврежден

До меня долетело пение Тома старшего и какое-то карканье, которое, как я догадался, исходило из уст Домине. Он подпевал. Я пошел к нему с целью, если возможно, остановить его вовремя. Но грог уже ударил в голову Домине, и мой старый наставник не обратил никакого внимания на мои просьбы. Младший Том принес вторую бутылку, и Домине осушал один стакан за другим.

– Эй, Джейкоб, почему ты не потягиваешь и не подтягиваешь? – кричал мне старый Том.

Я присоединился к хору, в котором голос Домине звучал особенно сильно, хотя и не так музыкально, как голос Тома старшего.

– Эвое, – крикнул он, – эвое! – И он пропел куплет, в котором играли роль латинские глаголы.

– О, я не забываю песен моей юности, – сказал мой наставник, – и напиток действует на меня, как пар на древнюю сивиллу note 14Note14
  Сивилла – прорицательница.


[Закрыть]. Я скоро начну пророчествовать, предсказывать будущее.

– Я тоже могу сделать это, – сказал младший Том и, подтолкнув меня локтем, засмеялся.

– Ты – Ганимед note 15Note15
  Ганимед – в греческой мифологии троянский юноша, из-за своей красоты похищенный Зевсом и ставший на Олимпе виночерпием богов.


[Закрыть]. Наполни же мой кубок, – сказал Домине, обращаясь к младшему Тому. И, посмотрев на его отца, прибавил: – А вот – Аполлон или, вспомнив, что у тебя нет ног, – половина Аполлона… Следовательно, ты, так сказать, полубог. (Буль-буль). Сладка твоя лира, друг кормчий, сладки твои вымыслы.

– Полно, мастер, я не лгун, – обидчиво закричал Том. – Придержи-ка язык, не то плохо вам придется.

– Да ведь я говорил о твоем музыкальном таланте; я говорил о нем аллегорически.

– Я никогда, никогда не лгал, – повторил старый Том, который, выпив лишнее, всегда начинал горячиться.

Видя, что начинается настоящая ссора, я, не обращая внимания на младшего Тома, который хотел, чтобы «старики схватились», заставил их помириться; они послушались моего совета и в течение минут пяти жали друг другу руки. Когда рукопожатие, наконец, окончилось, я снова стал молить Домине не пить больше и уйти спать.

– Друг Джейкоб, – возразил Домине, – спирт ударил тебе в голову, и ты вздумал учить своего воспитателя и наставника. Пойди-ка да ляг лучше и выспись хорошенько. Поистине, Джейкоб, ты, говоря по-английски, просто-напросто пьян. Можешь ли ты спрягать, Джейкоб? Боюсь, что нет. Можешь ли ты склонять, Джейкоб? Боюсь, что нет. Можешь ли ты скандировать стихи, Джейкоб? Боюсь, что нет. Нет, Джейкоб, мне кажется, ты даже нетвердо держишься на ногах и видишь неясно. Слышишь ли ты, Джейкоб? Если да, я прочту тебе наставление против пьянства, и с этим ты ляг в постель. Как ты хочешь выслушать его – по-латыни или по-гречески?

– К черту вашу латынь и греческий язык! – закричал старый Том. – Приберегите их до завтра. Спойте-ка песенку, сердечный, или, хотите, я спою?

И он загорланил; в песне говорилось про грог, про веселье, и был припев: «Мы будем петь немножко».

– Петь немножко, – запинаясь, прохрипел Домине.

– Смеяться малость, – прибавил молодой Том.

– Работать малость, – выкрикнул Домине.

– Смеяться малость, – прибавил молодой Том.

– И плясать малость, – снова прокаркал Добс. Это продолжалось долго, долго. Подлили в стакан, и старый Том начал песню сызнова; и, когда дело дошло опять до припева «плясать немножко», старый Том вскочил, обхватил руками Домине и принялся плясать; вместе с ним запрыгал и младший Том. Плясали они минуты две, весело подпевая, но вот старый Том споткнулся, ударился головой в живот Домине, который упал, схватив за руку молодого Тома, повалился на палубу и стукнулся носом о доску. С сожалением поднял я моего бедного профессора и уложил в постель; младший Том сделал то же для отца и лег спать. Я спать не мог и до рассвета расхаживал по палубе, вспоминая обо всем, что случилось в этот день, и спрашивая себя, что скажет Домине, когда придет в себя. В четыре часа, по уговору, я разбудил Тома младшего, лег в его постель и скоро так же крепко заснул, как спали Том старший и Добиензис»

ГЛАВА XIV

Холодная вода и раскаяние. Я полон мудрыми размышлениями. Так как глава полна мудрости, она, по счастью, очень коротка и полезна, а потому я не советую ее пропускать

Около половины девятого утра Том разбудил меня, попросив помочь поднять якорь. На палубе я застал старого Тома; он был так свеж, точно никогда ничего не пил, и суетился подле ворота, при помощи которого мы поднимали мачту.

– Ну что, Джейкоб, мальчик, выспался? Не слишком, я думаю. Но такое веселье, как вчера, не часто повторяется; иногда это полезно для здоровья. Я так рад, малый, что ты со мной: ты никогда не пьешь, и потому я могу веселиться чаще; а Тому я не доверяю, он слишком похож на своего отца, и до твоего поступления к нам я мог поручать палубу только Томми. Конечно, Томми никогда не впустит сюда речных акул, уж это правда, но собака все-таки только собака.

– А как старикашка? – спросил Том младший, когда мы перестали вертеть ворот.

– О, он еще должен поспать, – ответил ему отец. – Он лежит пластом на спине и громко дышит. Лучше оставить его в покое и разбудить, когда мы минуем Гринвичский мыс. Что скажешь о его носе, Том? Он казался громоздким.

– Я никогда не видел более крупного водореза, – ответил мальчик.

– Увидишь, когда он встанет, потому что нос старого джентльмена теперь распух и сделался больше водочной бутылки. Ну, за работу, мальчики, опустите якорь на палубу; поставьте мачту, я стану на руль.

Старый Том пошел на свое место. За ночь ветер переменился и теперь дул с севера; изморозь покрывала баржу; по реке плыли прозрачные льдинки. Берега и поля белели и казались бы унылыми, если бы не яркое, светлое солнце. Том младший разводил огонь, я работал на носу, старый Том по обыкновению пел песни.

– Славное утро; воздух так хорошо охлаждает горячую голову! Ах, Томми, мошенник, ты похож на придворную даму в черном бархатном платье, покрытом бриллиантами, – говорил старый Том, посматривая на ньюфаундленда, блестящая шерсть которого была усеяна крошечными осколками льдинок, блестевшими на солнце. – Вы с Джейкобом были благоразумны вчера вечером, вы одни остались трезвы.

– Я тоже, отец, – вмешался его сын, – я тоже был трезв, как судья.

– Может быть, но как судья после обеда; и знаешь, когда я смотрю на собаку, я краснею от стыда…

– Джейкоб, погляди на отца, покраснел он или нет? – крикнул мне Том младший.

– Не замечаю, – со смехом ответил я.

– Если я не покраснел, так только из-за ног. Я уверен, что, когда их оторвал снаряд, я потерял половину крови и потому не в состоянии краснеть. Во всяком случае, я хотел покраснеть; значит, намерение примем за исполнение.

– И ты собираешься больше никогда не пить? – спросил его Том.

– Это не твое дело, мистер Том. Во всяком случае, до следующего раза я не напьюсь. Видите ли, я знаю свои слабости. Джейкоб, видал ли ты раньше, чтобы старый джентльмен когда-нибудь шел под полными парусами?

– Я думаю, он никогда раньше не пил.

– Ну, мне жаль его: он будет страдать от головной боли и раскаяния. Кроме того, ушибленный нос и оторванная фалда заставят его почувствовать себя несчастным. Через час мы подойдем к госпиталю. Не пойти ли тебе к старому, да не встряхнуть ли его, Джейкоб? Только не иди ты, Том: я не доверяю тебе – ты сыграешь с ним какую-нибудь шутку. У тебя нет товарищеских чувств, хотя бы даже относительно бессловесных тварей.

– Напрасно ты до такой степени чернишь меня, отец, – возразил Том. – Разве я вчера вечером не уложил тебя, когда ты был бессловесным?

– Так что же?

– Значит, я сочувствовал бессловесной твари. Понимаешь, отец, я говорю это только потому, что к слову пришлось, – продолжал молодой Том, подходя к отцу и ласково поглаживая его по круглой щеке.

– Знаю, мальчик, знаю, ты всегда был добр, это верно, а уж подшутить любишь, любишь.

Я долго напрасно старался поднять Домине; наконец, положив большую щепотку нюхательного табаку на его верхнюю губу, я дунул – порошок попал ему в нос Но Боже мой, во что превратился этот нос! Он распух так, что стал больше самой большой груши, которую я когда-либо видывал. Когда они все упали, старый Том всей своей тяжестью придавил к полу этот «водорез», и нос не расплющился, напротив, он еще вырос, точно от негодования за оскорбление, нанесенное ему. Кожа на нем натянулась, и он принял ярко-пурпуровый оттенок. Поистине, нос Домине бесчинствовал.

Табак отчасти вызвал его из летаргии. Он забормотал: «Шесть часов, говорите вы? Мальчики умылись? Пошли в класс? Я поднимусь, но мне тяжело. „Delapsus tomnus ab…“ note 16Note16
  Delapsus somnus ab… – меня клонит ко сну… (лат.).


[Закрыть] – и Домине захрапел. Я снова стал будить его; наконец он поднял веки, посмотрел на пол, на шкаф, на меня.

– А! Джейкоб, где я и что это давит мне мозг, как свинец? Что сделалось с моей памятью? Дай мне собраться с мыслями – Он замолчал на несколько минут, потом прибавил: – О, вспоминаю; с болью в голове и с еще большей болью в сердце, вспоминаю то, что хотел бы забыть навсегда… Друг кормчий оказался не другом Он повел меня по дурной дороге, а напиток, называемый грогом… О Джейкоб, Джейкоб, как я низко пал! Как я пал в собственных глазах, как пал в твоем мнении! Могу ли я смотреть тебе в лицо? О Джейкоб, что подумаешь ты о том, кто до сих пор был твоим наставником и руководителем?

Тут Домине опустил голову на подушку и отвернулся к стене.

– Не вы виноваты, сэр, – ответил я, чтобы его утешить, – вы не знали сами, что пьете, не знали как крепок грог. Старый Том обманул вас.

– Нет, Джейкоб, я не могу облить этим целительным бальзамом мое раненое сердце. Я должен был знать и помню, что ты останавливал меня, что ты даже оторвал фалду моего сюртука; между тем я не обращал на тебя внимания… Я унижен, я, наставник семидесяти мальчиков.

– Сэр, не я оторвал вашу фалду – собака сделала это.

– Джейкоб, я слыхал об удивительной мудрости собачьей породы, однако мог ли я думать, чтобы бессловесная тварь заметила мое безумие и старалась остановить? Mirabile dictu! note 17Note17
  Mirabile dictu! – Чудеса да и только! (лат.).


[Закрыть] Скажи мне, Джейкоб, обо всем, что произошло; открой мне всю глубину моего падения.

– Вы заснули, сэр, и мы уложили вас в постель.

– Кто оказал мне эту услугу, Джейкоб?

– Том младший и я, сэр. Старый же Том не был в состоянии никому помочь.

– Я принижен, Джейкоб…

– Вздор, старина. Полно; зачем поднимать столько шума из-за пустяков? – сказал старый Том, который, услышав наш разговор, вошел в каюту. – Вы выпили лишнего, вот и все; какая в том беда? Только жалкое сердце никогда не веселится. Ободритесь; умойте лицо холодной водой Темзы, и через полчаса вы будете свежи, как полевая маргаритка.

– У меня болит голова, – ответил Домине, – кажется, будто раскаленное ядро катается в ней из стороны в сторону. Но я заслуживаю наказания.

– Если пить нехорошо, вот вам и наказание, и, значит, нечего плакать. Всякий знает, что, когда с вечера у человека слишком легко на сердце, утром у него слишком тяжело в голове. Я тысячу раз сам испытывал это. И что же? Хорошее за дурное, и дело с концом.

– Друг кормчий, ибо я буду продолжать так называть тебя, по-видимому, ты забываешь о морали.

– А что значит «мораль»? – спросил старый Том.

– Я говорю, что опьянение – грех, – продолжал Домине.

– Грех? Ну, мастер, я полагаю, что Всевышний даровал нам грог именно для того, чтобы мы пили его, а потому с нашей стороны было бы грешно не пить… то есть немножко.

Баржа подошла к госпиталю, и Домине вышел на палубу. Том младший почтительно поздоровался с ним; он слышал наш разговор с Добсом и, обладая большим запасом доброты, не хотел оскорбить его новой шуткой. Старый Том стал на руль, молодой приготовил завтрак и принес Домине ведро холодной воды. О его носе не было сказано ни слова. Выпив чашку горячего чаю, Домине вошел в ялбот, Том младший взялся за одно весло, я за другое, а мой старый наставник пожал руку старому Тому, сказав:

– Ты желал мне добра, потому и я желаю тебе всего хорошего, добрый кормчий.

– Да будет с вами Бог, – ответил старый Том. – Зайти за вами на обратном пути?

– Нет, нет, – быстро произнес Домине, – путешествие по суше дороже, но безопаснее. Благодарю тебя за песни и за твою доброту, добрый кормчий. Все мои вещи уже в лодке, Джейкоб?

Я ответил утвердительно. Подле берега Домине пожал руку младшему Тому и мне без слов, но со слезами на глазах.

– Ну, – сказал Том, поглядывая ему вслед, – лучше бы налился я, а не он. Он так принял это к сердцу.

– Он потерял самоуважение, Том, – сказал я, – пусть это послужит тебе предупреждением. Плывем обратно.

– Как странно, – заметил юный Том, – я не раз бывал пьян и никогда не терял ничего, кроме рассудка, да и тот возвращался, едва винные пары выходили у меня из головы. Знаешь, я никогда не видывал такого удивительного носа, как у него Мне хотелось посмеяться над ним, но я удержался: я знал, что это будет тяжело для него.

– И хорошо сделал, Том; благодарю тебя.

Разговаривая, мы подвели ялбот к барже, привязали его и поднялись на палубу. Старый Том все еще стоял на руле; увидев меня, он сказал:

– Джейкоб, я рад, что старый джентльмен ушел с баржи. Сегодня он казался мне грузом на совести. Мистер Драммонд доверил его мне, и я не имел права уговаривать его делать глупости. Но, как ты иногда говоришь, что сделано, того не переделаешь, и плакать нечего.