Текст книги "Персиваль Кин"

Автор книги: Фредерик Марриет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

При этих словах морские офицеры замолчали, но другие сделались еще более дерзкими. Я не хотел начинать открытой войны и потому, не говоря ни слова, вышел из-за стола. После моего ухода шум еще более усилился. На другой день перед обедом мамми Христобелла прислала сказать молодым людям, что она не будет принимать их к обеду. Все они смеялись и по-прежнему пошли к столу. Обед был лучше обыкновенного, и они поздравили с этим Христобеллу. Мамми, задумчиво сидевшая на своем месте, во все время не сказавшая ни слова, при этом замечании опустила голову.

Обед кончился, и тогда мамми приказала Лейле принести бокал, стоявший в буфете. Она казалась смущенною и долго медлила, прикладывая бокал к губам и ставя его на стол. Это заставило обратить на нее общее внимание. Наконец, она взяла бокал, тяжело вздохнула и выпила все до капли. Несколько секунд она держала руку на лбу, положив локти на стол. Наконец, она взглянула на всех и сказала:

– Господа, я скажу вам несколько слов. Жалко, что не могу пить ваше здоровье; но это бесполезно; я несколько раз говорила вам, что вы доведете меня до безумия, до самоубийства. Теперь все кончено, я приняла яд. Через два часа меня не будет.

При этом известии все невольно вскочили со своих мест.

– Господа, вы жалеете обо мне, но будете жалеть еще более. Капитан, простите меня, и вы, господа фермеры; я не хотела делать вам зла, но не могла отвратить его. Объявляю вам, что все вы пили отравленную воду, я также приняла яд, чтобы избегнуть казни. Обед отравлен, и все вы отравлены, – громко вскричала Христобелла и выбежала из комнаты.

При этом известии я вскочил со стула и будто в отчаянии ломал руки. Я взглянул кругом и никогда не забуду того ужаса, который написан был на лицах всех присутствовавших. Старый фермер, сидевший возле меня и также участвовавший в заговоре, с воплем опустил голову на стол.

– Боже, отпусти мне грехи мои, – вскричал другой фермер.

Лейтенант Максвел взглянул на меня и залился слезами; Дотт положил пальцы в рот и сидел как помешанный.

Наконец, я стал звонить, но никто не явился. Я стал звонить громче. Показался невольник.

– Где мой слуга?

– Его нет здесь, сударь.

– Где все люди?

– Все разбежались, сударь; мамми Христобелла умирает.

– Беги же скорее на бриг и приведи сюда доктора.

– Сейчас, – отвечал негр, выходя из комнаты.

– О, я начинаю чувствовать, – вскричал я, схватывая себя за грудь. – Я задыхаюсь.

– И я также, – сказал один из мичманов плача. Лейла в слезах вбежала в комнату.

– Мамми умерла, – сказала она. – О, капитан Кин, мне жаль вас, подите, я дам вам противоядие.

– Дай, скорее, скорее!

– Да, да, давай нам скорее!

– У меня теперь нет более, но я приготовлю еще. Останьтесь здесь и не шевелитесь, иначе яд станет действовать; я возвращусь как можно скорее.

Лейла взяла меня за руку и вывела из комнаты; придя к Христобелле, я хохотал до слез; но тем наказание еще не кончилось. Около десяти минут, не говоря ни слова, не смотря друг на друга и не двигаясь, с отчаянием на лицах, они обрадованы были возвращением Лейлы с огромным кувшином, из которого каждому досталось по стакану. Я стоял за дверьми, между тем как они толкали друг друга, спеша за противоядием, и потом пили его с жадностью, не воображая, что оно, вместо того, чтобы исцелить их, еще сделает больными. Через несколько минут начались вопли, крики, и сцена сделалась ужасною. Невольники отнесли гостей на постели, оставя их на жертву тягостным мыслям и сильным действиям противоядия, которое всю ночь не давало им покоя.

Глава XXXVI

С рассветом я пришел в комнату Дотта вместе с доктором, которому прежде открыл секрет. Том был в жалком положении.

– Слава Богу! Хоть один остался в живых! – сказал мне доктор.

– О, капитан Кин, – сказал Том, – как я рад, что вы здоровы; но вы приняли лекарство гораздо прежде нас.

– Да, – отвечал я, – мне дали его вовремя; но мы не теряем за тебя надежды.

– Я чувствую себя очень худо, – отвечал Том. – Доктор, скажите, останусь ли я жив?

Доктор взял его пульс и нахмурился. Наконец, он сказал:

– Ежели через двенадцать часов вам не будет хуже, то я ручаюсь за вашу жизнь.

– Сколько умерло? – спросил Дотт.

– Не знаю; мы прежде всех посетили вас.

– Я сознаюсь, что мы были не правы, – сказал Том, – зачем было доводить бедную женщину до отчаяния? Если я останусь жив, смерть ее будет лежать на моей совести.

– Правда, Дотт, – отвечал я, – но доктор велит оставить тебя в покое, и потому я уйду. Вечером опять навещу тебя.

Шутка мамми Христобеллы положила конец проказам мистера Дотта. Все другие, бывшие жертвами нашего заговора, оправясь от болезни, расплатились с Лейлою и скорее выехали из дому.

На третий день Том Дотт и лейтенант Максвел перебрались на бриг, воображая, что они чудом спаслись от смерти, и мы с двумя фермерами остались единственными жильцами Христобеллы, которая сделалась по-прежнему внимательною. Она сказала мне:

– Масса Кин, я очень много вам обязана; если вам нужно двести, триста, пятьсот фунтов стерлингов, возьмите у меня и хоть никогда не возвращайте.

Я отвечал, что не имею нужды в деньгах и что также много ей обязан. Но этот случай уже наделал много шума. Сначала в самом деле поверили, что Христобелла отравила себя и своих постояльцев, и я должен был защищать ее. Когда адмирал прислал расспросить о случившемся, я поехал к нему и рассказал всю историю и после принужден был повторить ее губернатору. Все смеялись над страдальцами и поздравляли мамми Христобеллу, что она так хитро и искусно очистила свой дом от несносных постояльцев.

Однажды адмирал прислал за мною и сказал:

– Кин, мне нельзя долее ждать прихода другого судна. Я должен послать вас с депешами в Англию: завтра вы сниметесь с якоря.

Я отвечал, что готов, и простился с адмиралом, который обещал прислать депеши на другой день с рассветом. Я поехал на бриг, отдал нужные приказания и потом возвратился в отель, чтобы взять свои вещи и расплатиться; но мамми Христобелла не хотела и слышать о плате и даже рассердилась не на шутку. Итак, вместо расписки, поцеловав старушку и потом Лейлу и подарив последней пару дублонов, я уехал на бриг. На следующее утро адмирал прислал депеши, и бриг под всеми парусами понесся в Англию.

Мы сделали самый быстрый переход. Команда была прекрасная, и с офицерами я не имел никаких неудовольствий.

Мы уже приближались к Англии, когда Боб Кросс донес мне, что на юго-востоке от нас слышна пальба. Я вышел наверх, но хотя выстрелы были явственно слышны, однако судов не было видно. Я переменил курс и к рассвету увидел французскую шкуну, сражавшуюся с большим английским кораблем, по-видимому ост-индской компании. Корабль имел уже множество повреждений в парусах и рангоуте.

Боб Кросс, стоявший возле меня, между тем как я смотрел в трубу, сказал:

– Капитан Кин, этот проклятый француз тотчас уйдет, если мы поднимем английский флаг, но, подняв французский, мы можем подойти к нему и овладеть им прежде, чем он узнает, кто мы.

– Мне кажется, ты прав, Боб, – сказал я. – Поднимите французский флаг; одним призом больше.

– Не прикажете ли выпалить пушку, капитан, чтобы привлечь их внимание?

– Пали, – отвечал я.

После выстрела мы продолжали идти к судам с попутным ветром. Около семи часов мы были от них в двух милях, и тогда я заметил, что английский корабль спустил флаг, и шкуна, подойдя к нему ближе, овладела им. Через полчаса мы также были возле нее. Я лег борт о борт со шкуною и взял ее на абордаж без большой потери, потому что почти половина ее команды была на ост-индском корабле, которым мы также без труда овладели.

Капитан сказал мне, что они около девяти часов сражались со шкуною и имели надежду отразить ее, но видя, что мы подняли французский флаг, считали дальнейшее сопротивление бесполезным. Шкуна имела четырнадцать пушек и была почти одной величины с моим бригом.

Между тем как часть пленных перевозили на бриг, капитан ост-индского корабля пригласил меня к себе в каюту, где собралось много пассажиров, преимущественно дам, которые не знали, как выразить свою благодарность. Через час все было готово. Я оставил часть матросов на ост-индском корабле, чтобы исправить его повреждения и, отдав шкуну под команду Дотту, продолжал свой путь.

Между тем как я ходил по шканцам, восхищенный успехом, Кросс подошел ко мне и сказал:

– Мне кажется, капитан, что вы прекрасно поступили, подняв французский флаг.

– Да, шкуна прекрасно ходит и могла бы уйти от нас.

– Я не то хочу сказать, капитан: это сделает для нас большую разницу в призовых деньгах.

Я все не понимал Кросса и, не отвечая, смотрел ему в глаза.

– Как же, капитан, если бы мы подняли английский флаг, то шкуна могла бы уйти, и даже если бы она осталась, то ост-индский корабль держался бы до нашего прихода; но так как он спустил флаг и взят был неприятелем, а мы отняли его, то за него нам придется более, чем за три таких шкуны, как эта.

– Это совсем не пришло мне в голову, Кросс.

– Да, капитан, но зато я об этом думал. Компания богата и может и должна заплатить нам. Кроме того, шкуна сильна, и мы напрасно потеряли бы только много людей.

– Ты прав, Боб, лучше невозможно было поступить.

Между тем западный ветер свежел, и мы, благополучно дойдя до Портсмута, на третий день стали на якорь у Спитгеда.

Было еще довольно рано, чтобы идти к адмиралу, и я не спешил на берег и поднял позывные вымпела своего брига; но, как я и ожидал, они не были еще известны брандвахте; и приход большого корабля, шкуны и военного брига возбудил общее недоумение.

Матросы только что кончили мытье палубы, когда Кросс, подойдя ко мне, заметил:

– Капитан Кин, мы стоим теперь на якоре возле того места, где стоял фрегат «Каллиопа», когда вас унесло в море вместе с Пегги. Какая разница между тогдашним положением вашим и настоящим!

– Да, Боб, – отвечал я, – я уже думал об этом одеваясь, и также думал о том, что ты, верно, хочешь ехать на берег, и потому позволяю тебе взять шлюпку.

– Благодарю вас, капитан; мне очень хотелось бы увидеться с бедною девушкою: надеюсь, что теперь дело пойдет на лад.

В семь часов я съехал на берег и, передав мои депеши адмиральскому секретарю, просил доставить их адмиралу. Через четверть часа он возвратился, прося меня подождать адмирала, и мы сидели несколько времени вдвоем, между тем как я рассказывал ему вест-индские новости.

Вскоре адмирал вышел и, взяв меня за руку, крепко пожал ее.

– Капитан Кин, – сказал он, – поздравляю вас с приходом. Мы хорошо знаем вас по депешам, и я очень рад лично с вами познакомиться. Последнее дело ваше еще более вас возвысит. Чарльз, прикажите сделать сигнал бригу «Трезубцу» и шкуне войти в гавань.

Адмирал расспрашивал меня о разных предметах и, прощаясь, пригласил к обеду. Выйдя от него, я отнес на почту два письма: одно к матушке, другое к лорду де Версли. Я писал к нему о своем счастье и послал копию с моей депеши адмиралтейству. Суда ввели в гавань, а я перебрался в отель «Джорж» и написал длинное письмо к Минне Вандервельт.

На другое утро пришел ко мне Кросс. По лицу его я отгадал, что у него есть приятные новости. Он нашел свою невесту, и старый смоглер, слыша о его успехах по службе, просил считать его дом своим.

На следующее утро я получил ответ лорда де Версли, который писал ко мне в самых дружеских выражениях. Он поздравлял меня с успехом и писал, что очень рад будет увидеться со мною в Лондоне и представит меня первому лорду адмиралтейства. Он советовал мне взять отпуск и заключил свое письмо словами: ваш искренний друг и доброжелатель де Версли.

Прочитав письмо, я почувствовал, что был прав, полагая, что лучшее средство привязать к себе лорда де Версли состояло в том, чтобы заставить его мною гордиться. До сих пор я действовал успешно, но долго ли мог я надеяться на успех? Не должен ли я был страшиться неудач и не заслуживал ли я их в некоторой степени, уверив его в смерти матушки? Мне казалось, что я могу потерять все, если он узнает об обмане; это заставило меня призадуматься. Я старался оправдать себя, но не мог; и, чтобы рассеять эти печальные мысли, стал писать просьбу об отпуске. Через несколько времени я выехал из Портсмута и, приехав в Лондон, остановился в лучшей гостинице в Альбемарльской улице.

На другой день утром я отыскал дом лорда де Версли и послал доложить о себе. Меня тотчас приняли. Лорд де Версли вышел ко мне навстречу и дружески взял меня за руку.

– Кин, я очень рад вас видеть. Я горжусь тем, что мой воспитанник приносит мне столько чести. Вы умели возвыситься своими собственными заслугами, и я уверен, что теперь вам не откажут в новых наградах.

Лорд де Версли подробно расспрашивал меня обо всем случившемся и потом поехал со мною в адмиралтейство. Он представил меня первому лорду, который обласкал меня и при первом случае обещал дать мне фрегат.

На другое утро я стал писать к матушке, но долго не знал, куда адресовать к ней письмо. Я долго думал об этом и на будущее время решился всегда писать на имя бабушки. Я уведомлял ее, что взял отпуск и нахожусь в Лондоне. Я писал, как добр ко мне лорд де Версли, и как высоко я ценю его благодеяния. Страница оканчивалась словами: чего бы не отдал я, чтобы носить имя человека, которого я так люблю и уважаю! О, если бы я мог быть Дельмаром! Я хотел перевернуть листок и продолжать, когда слуга доложил, что портной пришел, чтобы снять с меня мерку. Я вошел в спальню, и между тем, как портной примеривал мне платье, слуга вошел и сказал, что лорд де Версли дожидается меня в кабинете.

Оставя портного, я накинул свой сюртук и выбежал к лорду, который сидел на софе в ожидании моего прихода. Вдруг меня поразила мысль, что я оставил свое письмо на столе. Взглянув на него, я смутился и побледнел; я совсем забыл, что письмо было адресовано на имя бабушки, и, запинаясь, пробормотал, что никак не ожидал такой чести.

– Я пришел поздравить вас с прекрасным фрегатом, Кин, – сказал он: – я сейчас получил приказ из адмиралтейства и сам принес вам новости. Сегодня я жду вас к обеду.

– Я не знаю, как благодарить вас, лорд.

Глава XXXVII

– Я верю вам, Кин, – сказал лорд. – Но вы так неосторожно оставляете свои письма, что всякому легко прочитать их. Я видел, что вы пишете к бабушке. Здорова ли старушка?

К бабушке! О, как я обрадовался, вспомня, что письмо адресовано было к бабушке. Я отвечал, что она наслаждается совершенным здоровьем.

– Если вам нужны деньги, Кий, то обратитесь ко мне.

– Благодарю вас, лорд, я ни в чем не имею нужды; я не смею задерживать вас, зная, что вас ожидают важнейшие занятия.

– Прощайте, Кин, я ожидаю вас к обеду.

Он крепко пожал мне руку и уехал.

Внезапная перемена, происшедшая в душе моей, сильно поразила меня. Когда лорд вышел из комнаты, я забыл о приказе, который держал в руке, и о портном, дожидавшемся в соседней комнате. Все мысли мои обращены были к опасности, которой я избегнул, адресуя письмо не на имя матушки. Портной прервал мои размышления и, уходя, обещал принести платья к обеду. Тогда я развернул приказ, который лорд де Версли оставил в моих руках, я узнал, что назначен был командиром тридцатидвухпушечного фрегата, который должен быть спущен через два или три месяца. Итак, двадцати трех лет я уже командовал фрегатом. Теперь у меня оставалось одно только желание: вместо капитана Кина быть капитаном Дельмаром.

Читатель может сказать: что в имени? – Правда; но когда все наши мысли, все желания направлены к одной цели, то эта цель каждую минуту получает в наших глазах новую цену. Вельможа, который целую жизнь искал власти, при достижении ее, быть может, менее чувствует удовольствия, чем школьник, доставший, наконец, гнездо, которое ему давно нравилось. Скучен был бы свет, если бы ничто не занимало нас, не влекло к какой-нибудь цели, не ободряло нас, когда мы бываем разочарованы безрассудством и самолюбием окружающих нас. Как грустна мысль о характере человека! Сколько противоречий, сколько крайностей представляют люди, прибегая ко всем средствам для достижения покровительства, чинов или денег, марая тех, которых имени они боятся, и даже прибегая ко лжи для достижения своей цели! Сколько есть людей с блестящими талантами, но с низкою душою.

До сих пор счастие улыбалось мне, я достиг высокого звания без низких средств и происков, но я скоро узнал, что с возвышением в свете, увеличивается число врагов и завистников, рождается злословие, зависть и недоброжелательство, но я буду продолжать далее. Я оставался в Лондоне до конца отпуска, а потом уехал в Портсмут, чтобы сдать бриг, который поступил на службу его величества.

Глава XXXVIII

Тридцатидвухпушечное судно «Цирцея», на которое я был назначен, был прекрасный фрегат, и я по одному его внешнему виду заключил, что в нем сочеталось все, что делает судно добрым ходоком.

Когда я прощался с лордом де Версли, он сказал мне, что в первых числах следующего месяца, то есть сентября, поедет в Маделин-галл, где тетушка его, мисс Дельмар, мирно доживала свой век.

– Вот вам к ней письмо, Кин, – сказал он, – она так давно вас не видала, что, верно, не узнает. Советую вам угождать старушке; в Маделин-галле вы, верно, не соскучитесь.

По приезде моем в Портсмут, прежде всех явился ко мне мой старый друг и советник Боб Кросс.

– Ну, капитан Кин, – сказал он, – вы, верно, порадуетесь со мною, я достиг своей цели. Через несколько дней я женюсь на Дженни, и вы, верно, не откажетесь быть на моей свадьбе.

– С удовольствием, Боб; но прежде расскажи мне, как это случилось.

– Я все расскажу в коротких словах. Послушавшись вашего совета, я подарил старику несколько безделок, стал терпеливо выслушивать истории, которые он рассказал в сотый раз, и смеялся усердно над его шутками. Это сделало то, что старик сказал Дженни и ее матери, что я забавный, любезный и чувствительный молодой человек; хотя во все время говорил он, а я молчал. Наконец, он сам завел разговор о племяннице и сказал, что если она выйдет замуж по его желанию, то он оставит ей все свое имение. Но Дженни, зная переменчивый и капризный характер старика, сначала отказала мне, чем до того его взбесила, что он поклялся, что не оставит ей ни полушки. Через несколько дней Дженни согласилась, и старый кот хочет скорее праздновать нашу свадьбу и дает нам половину имения.

– Прекрасно, Боб, – отвечал я. – День свадьбы уже назначен?

– Нет еще, капитан, но я надеялся, что вы не оставите меня и возьмете на новый фрегат ваш «Цирцею».

– Как, Кросс, неужели ты до свадьбы думаешь идти в море? Я не советую тебе торопиться. Ты рассердишь и старика, и невесту.

– Правда, капитан, но я не буду спокоен, если узнаю, что вы ушли без меня в море.

– Что ж, ты думаешь, что я не в состоянии буду смотреть за собою?

– Нет, но мне будет грустно без вас. Впрочем «Цирцея» будет готова не ранее, как через четыре месяца, и я успею в это время надуматься.

– Я готов все для тебя сделать, Кросс; но мне кажется, что ты сделаешь гораздо лучше, если совсем оставишь службу и будешь жить на берегу.

– Тогда мне нечего будет делать.

– Ты будешь вместе с женою беречь старика.

– Говорят, что он уже очень слаб, ему не долго жить на свете.

– Хорошо, Кросс, я исполню твою просьбу. Время покажет, как лучше действовать. Теперь я поеду на несколько дней в Соутгемптон и постараюсь возвратиться к твоей свадьбе. Кстати, не слышал ли ты чего о наших призовых деньгах? Кросс, ты скоро получишь призовые деньги, и на твою долю достанется довольно.

– Я очень рад этому, капитан. У меня будет почти столько же, сколько и у моей Дженни.

Я простился с Кроссом и на другой день, взяв почтовых лошадей, поехал в Маделин-галл, получив за три дня перед тем приглашение от мисс Дельмар. Она писала, что очень рада будет видеть у себя друга и сослуживца ее племянника, лорда де Версли.

Приближаясь к месту своей родины, я был взволнован грустными, тяжелыми воспоминаниями. Я вспомнил, как бедная матушка, будучи не в состоянии скрывать от меня горькую истину, стараясь оправдываться, исчисляла обстоятельства, способствовавшие ее проступку. Мне казалось, что она и теперь стоит передо мною со слезами на глазах, и, смотря на роскошную картину, раскидывавшуюся перед моими глазами, я невольно воскликнул: «Бедная матушка!»

Коляска остановилась, и лакей позвонил в колокольчик. Несколько слуг выбежало из дома с известием, что благородная мисс Дельмар дома.

– Как прикажете доложить? – спросил старый слуга.

– Капитан Кин, – отвечал я.

Слуга пристально посмотрел на меня и, низко поклонясь, вышел.

– Капитан Кин, сударыня, – сказал он, введя меня в большую залу, в которой сидела с чулком в руках почтенная старушка и возле нее на низеньком стуле другая.

Старушка поклонилась мне, не вставая со стула и рассматривая меня в очки. Она была прекрасным типом старости. Серебряные волосы вились из-под чепчика, на черном шелковом платье надет был белый, как снег, передник; достоинство написано было во всех чертах ее лица и вселяло к ней невольное уважение. Когда я подошел и, по ее приглашению, сел возле нее, другая старушка встала, но мисс Дельмар, обращаясь к ней, сказала:

– Ты можешь остаться, дитя мое.

Я с трудом удержался от улыбки, слыша, как шестидесятилетнюю старуху называют «дитя», но дело в том, что Филлида уже много лет была горничною благородной леди и теперь сделана была ее компаньонкой.

После я узнал, что самой мисс Дельмар было около восьмидесяти семи лет, и она до сих пор пользовалась совершенным здоровьем. Филлида была моложе, и старая леди, имея ее в услужении у себя с двадцатидвухлетнего возраста и не замечая полстолетия, пронесшегося над ними, привыкла считать ее ребенком перед собою. Мисс Дельмар, как и все старушки, любила поговорить, и, рассказывая ей, как много я обязан лорду де Версли, я скоро приобрел ее расположение. После я узнал, что она особенно любила племянника. Младший брат его пренебрегал ею, и она говорила о нем только тогда, когда вспоминала, что лорд де Версли бездетен, и что его титул должен перейти к брату.

Она просила меня остаться обедать, и я с охотою согласился. Перед обедом ее собеседница исчезла, и мы остались одни. Она долго расспрашивала меня о лорде де Версли, и я истощил на этот предмет все свое красноречие.

– Племянник часто говорил мне о вас, капитан Кин; я слышала, что вы уже много отличились с тех пор, как оставили его. Кстати, знаете ли, что вы родились в этом доме?

– Да, я слышал…

– Бедная матушка ваша до своей смерти, верно, говорила вам об этом. Я помню ее, она была живая, прекрасная молодая женщина, – старушка вздохнула, – я сама когда-то держала вас на руках.

Здесь, к счастью, разговор перешел к другим предметам.

После чая, прощаясь со старушкою, я получил от нее приглашение почаще приезжать в Маделин-галл.

– Я скоро ожидаю племянника лорда де Версли, – сказала она, – и еще несколько гостей. Полковник Дельмар, двоюродный брат лорда, также должен приехать. Он весьма приятный и любезный человек.

Я с удовольствием принял приглашение и уехал. Дорогою грустные думы снова овладели мною; я вспомнил то, что говорила мне матушка, и горел от нетерпения возвратиться в замок и посетить места, слишком для нее памятные; я хотел встретить лорда де Версли там, где он мог бы вспомнить матушку, юную, неопытную и доверчивую; где он мог бы понять, чем она для него пожертвовала и сколько перенесла, единственно для него.

Возвратясь в Портсмут, я нашел, что мой фрегат не может быть готов ранее трех месяцев, и потому решился провести несколько дней на острове Байте, имея много знакомых между членами клуба. Легко понять, что мне не трудно было попасть в это общество. Чин капитана во флоте его величества есть лучшее рекомендательное письмо для самой высшей аристократии, и как известно, что человек, не имеющий связей и протекции, должен достигнуть этого чина своими собственными заслугами, то его почти везде высоко ценят и уважают; я говорю почти везде, потому что, странно сказать, с давних времен моряки никогда не были в милости при дворе. Между придворными, где редко возвышалось истинное достоинство, нами пренебрегали. При каждом вступлении на престол нового монарха из Ганноверского дома моряки оживали надеждою, которая, однако, скоро исчезала; но, быть может, все к лучшему.