Текст книги "Мое почтение, красотка"

Автор книги: Фредерик Дар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

Глава 4

Если у кого возникало непреодолимое желание испортить портрет своему современнику, так это у меня в тот момент.

Я с такой силой толкаю дверь плечом, что этим ударом можно было бы проломить Атлантический вал. Курчавый отлетает в глубь зала и теряет свою улыбку. В его слепых глазах столько же доброжелательности, сколько у Гадюки, которую колотят палками.

Наконец я захожу в заведение и спрашиваю своим самым сладким тоном:

– Вы не поранились?

Он не отвечает. Секунду мне кажется, что он сейчас вытащит из кармана нож, которым запорол Фердинанда. Но он отворачивается и уходит.

Эта маленькая сценка с демонстрацией вежливых манер оставляет у меня некоторую озабоченность. Я говорю себе, что курчавый меня узнал. У него не было никаких причин зажимать меня в тамбуре. По-моему, он еще был на улице Аббесс, когда я явился к Ферди. Он понял, что я полицейский, и, увидев меня в ресторане, решил, что я пришел примерить ему стальные браслеты. Он струхнул и, чтобы выиграть время, заблокировал дверь ногой.

Да, объяснение, очевидно, верное, но тогда выходит, что я раскрыт!

Волна жара заставляет мой лоб покраснеть. Кажется, я вам как-то говорил, что среди моих многочисленных достоинств одно отсутствует напрочь... Когда что-то не так, я готов снести мост Александра III.

Я вдруг спрашиваю себя, куда во время этой сценки девалась малышка Хелена.

Осматриваю зал, но ее не видать. Поскольку в заведении есть второй выход, я говорю себе, что она меня одурачила и что я крепко проржавел на юге! Пора в отставку, ловить рыбу, а то даже плотва, едва взглянув на мою морду, узнает во мне легавого.

Я дохожу в своих грустных мыслях до этого места, когда мои глаза начинают сигналить морзянкой: из подвала выходит Хелена. Она садится за столик и берет меню, которое ей протягивает официант.

Уф!

Ко мне подходит метрдотель.

– Будете ужинать? – спрашивает он. Почему бы нет, в конце концов?

– Пожалуй, толстячок. Но сначала я спущусь позвонить апостолическому нунцию.

Я спускаюсь по лестнице в подвал. В этом королевстве унитазов и телефонов царствует миловидная маленькая толстушка пожилого возраста.

– Полиция, – говорю, доставая удостоверение. Это слово я не произношу всуе. Только когда уверен, что оно может произвести на собеседника магический эффект. Как в этом случае. Мадам Пипи играет испанский романс своей вставной челюстью с такой скоростью, с какой несется на зеленый свет скорый поезд. Вдруг она понимает, что благодаря мне у нее будет что рассказать внукам, перед тем как сыграть в ящик. Она становится любезной.

– Чем могу помочь, господин инспектор? Поскольку я не помешан на иерархии, то не обращаю внимания на ее ошибку.

– Отсюда только что вышла молодая женщина в сером пальто и желтом свитере. Видели?

– Да.

– Она заходила подкраситься или позвонить?

– Позвонить.

Я смотрю на кабины и вижу, что в них автоматические аппараты, то есть звонящие сами набирают нужный номер. Черт! Ничего не получится.

– Вы знаете, по какому номеру она звонила?

– Нет..

Я делаю свою праздничную улыбку, которая заставляет красавиц сообщать мне, что муж уезжает на охоту, она остается одна, а ключ будет под половичком.

– Кажется, в этом фамильном склепе развлечений маловато, верно? Так что вы – просто чтобы развлечься – немного прислушиваетесь к болтовне красивых куколок?

Она краснеет.

– О, месье!

– Послушайте, – говорю я ей, – бывают случаи, когда любопытство – это достоинство. Может быть, вы уловили обрывки фраз, даже сами того не желая... Уверен, что у вас хорошая память.

– Ну...

– Она разговаривала с мужчиной?

– Не знаю... Она говорила не по-французски... Моя злость вмиг поднимается к горлу. Должно быть, мое лицо показывает температуру лучше термометра, потому что мадам Пипи непроизвольно отшатывается. Таковы все женщины. Чешут языком, чтобы показаться интересными, а в подавляющем большинстве случаев сказать ничего не могут.

Я собираюсь подняться, бросив на почтенную женщину последний грозный взгляд, когда та, собрав храбрость в кулак, чтобы она не упала, говорит мне:

– Не знаю, на каком языке она говорила, но постоянно повторяла в разговоре одно французское слово..

– А, – шепчу. – И что это было за слово?

– Гриб.

– Пардон?

– Гриб.

Это меня удивляет.

– Гриб?

– Да.

На этот раз я оставляю мадам Пипи.

Хелена кладет в рот устрицу. Отличная идея. Я сажусь недалеко от нее и заказываю то же самое.

Жуя, я любуюсь ею. Не устрицей, конечно, а Хеленой. С моего места ее видно в три четверти оборота. Приятное зрелище. Какой профиль! А к нему есть еще второй, под пару! Жаль, что она занимается темными делишками...

Я высасываю свой стаканчик пуйи.

В конце концов, нет никаких доказательств, что она запачкалась. Заподозрить ее заставила нас, патрона и меня, простая дедукция. Может, рядом с ней Белоснежка покажется дешевой потаскушкой...

Вот только один факт противоречит этому оптимизму. Я не думаю, что можно отнести на счет случайности одновременное присутствие в ресторане Хелены и курчавого со взглядом слепого.

В общем, как говорится, поживем – увидим.

За десертом происходит нечто новое: за столик милашки садится красавчик. Это высокий блондин лет сорока, похожий на донжуана из немого кино.

Он начинает что-то нежно нашептывать Хелене, а та, кажется, млеет от его трепа и награждает его улыбками размером с почтовую открытку. Он суетится, делает деликатные жесты, не помнит себя... Еще немного, и он выпьет воду из вазы с цветами...

Если дела пойдут на такой скорости, они скоро отвалят; им нужно многое сказать, а еще больше сделать наедине...

На всякий случай я расплачиваюсь и возвращаюсь в мою машину. И правильно делаю. Не успел я сесть за руль, как появляются они.

Слежка возобновляется, но ненадолго. Парочка останавливается на улице Курсель и заходит в неброский дом, кажущийся мне одним из тех местечек, куда месье и дамы, не состоящие между собой в браке, приходят поиграть в папу-маму. После того как они вошли в дверь, я считаю до шестидесяти – это наилучший способ сделать минуту – и нажимаю на ручку двери.

Как и предполагал, я оказываюсь в просторном холле, застеленном коврами и заставленном кадками с растениями. Появляется дама слишком респектабельного вида... Она выглядит дамой-патронессой с легкой примесью вульгарности.

– Что вам угодно? – спрашивает она.

– Спальню, – отвечаю.

Она принимает шокированный вид монашки, которой показали порнографические фотографии.

– То есть комнату, – поправляюсь я.

Она больше не колеблется и шепотом спрашивает:

– Вы пришли по чьей-то рекомендации?

– Разумеется.

– По чьей?

– Кузена велосипеда Жюля. Знаете такого? У него штаны разорваны на локтях...

– Месье! – задыхается дама. – Я прошу вас выйти...

Здесь приличный дом!

– Да что вы говорите! – отвечаю я, оглядывая интерьер. – В чем еще вы хотите меня убедить? В том, что шум моря мешает рыбам спать? Мне нужна комната, для меня одного. И еще. Не то чтобы у меня были постыдные наклонности, но эта комната должна находиться рядом с той, где сейчас голубки, которые только что вошли, понятно?

Она проявляет не больше энтузиазма, чем мешок с мукой.

Тяжелые болезни лечат сильными лекарствами, и я сую ей под нос мое удостоверение.

Тут она реагирует. Ее манеры дамы-патронессы испаряются и уступают место очень человеческим чувствам: страху и настороженности.

– В... в чем дело? – спрашивает она.

– Предлагаю маленькую сделку, – отвечаю я. – Мне надо побольше разузнать о только что вошедших сюда людях. Вы облегчите мне работу, а в обмен я забуду ваш адрес, сечете?

Она утвердительно кивает.

– Долго сюда ходит эта парочка?

– Пару недель...

– Часто?

– Два-три раза в неделю.

– Вы их знаете?

– Нет. Когда они собираются прийти, месье мне звонит во второй половине дня.

– Они проводят здесь всю ночь?

– Да.

– Ладно, проводите меня в соседнюю с их комнату. Через несколько минут я нахожусь в уютной комнатке, обставленной с большим вкусом. Хозяйка дома указывает мне на картину, изображающую грушу на тарелке.

– За картиной есть дыра, через которую вы сможете наблюдать, – говорит она и отваливает.

Я поднимаю картину и вижу, что стена в этом месте действительно продырявлена. Дырка позволяет охватить взглядом всю комнату.

То, что я вижу, превращает мой спинной мозг в апельсиновый сироп. Красотка Хелена, нисколько не ломаясь, раздевается перед своим партнером, делающим то же самое.

Я своими глазами убеждаюсь, что ее формы полностью соответствуют тому представлению, что я о них составил. Она стройная, гибкая, ее бедра гармонично изгибаются. Короче, чтобы достойно описать ее, нужен талант Пьера Луи.

Боюсь, мои зенки вылезут из орбит и мне придется обращаться к врачу.

Но даже если мне грозит опасность ослепнуть, я не упущу такое зрелище.

Хелена растягивается на спине. Ее кожа белая, как некоторые богемские вазы, груди упругие и просто созданы, чтобы их брали мужские руки. Разметавшиеся волосы окончательно придают ее образу умопомрачительный характер. Я говорю себе, что если еще секунду простою у глазка, то изнасилую остров Сите.

Я опускаю картину и иду к своей машине за оборудованием, которым запасся. Это маленький магнитофон нашего производства, способный работать в любых условиях. Я его подключаю и настраиваю. Теперь надо чем-нибудь прижать аппарат к стене. Беру телефонную книгу и раскрываю ее на середине, чтобы лучше служила подставкой моему магнитофону. Включив запись, я позволяю себе закурить «Голуаз».

Можно немного расслабиться: от меня не ускользнет ни единый вздох малышки Хелены. Мне кажется, эта запись пойдет даже без горчицы. Некоторые любители отдали бы за нее целое состояние!

Я испытываю законную гордость: все-таки не потерял зря время.

Я собираюсь уходить, но мой взгляд – а он всегда на месте – падает на открытую книгу, и на строчке, не закрытой магнитофоном, я читаю: «Гриб», бар, улица Фонтен.

Не знаю, верите ли вы в Деда Мороза. Лично я за четверть часа превращу в паштет любого, кто посмеет мне сказать, что он не существует.

Бар «Гриб»! Гриб!

Как я не подумал об этом раньше?

Как я не понял, что французские слова, произносимые в иностранной речи, обычно являются названиями?

«Гриб», – повторяла по телефону Хелена.

Почему это не может быть баром «Гриб»?

Я решаю сгонять на улицу Фонтен.

Выхожу и тщательно запираю дверь на ключ.

Внизу я говорю мамаше Бордельер:

– Я вернусь попозже. Запрещаю вам заходить в мою комнату или говорить обо мне хоть слово кому бы то ни было. Если не будете держать язык за зубами, я отправлю вас посидеть на нарах на столько, что вы станете спрашивать доброго боженьку, зачем он вам дал ноги.

Затем я лечу на бульвар Батиньоль.

Глава 5

«Гриб» я нахожу без труда. Это обычный ночной бар. Козырек над входной дверью имеет форму шляпки огромного гриба, на вид ядовитого. Перед дверью стоит зазывала – продрогший жалкий тип с двумя сосульками под носом, обещающий проходящим мимо сильные ощущения. Он уверяет, что внутри самые красивые девочки Парижа, нагишом и в цвете... Я делаю вид, что дал себя соблазнить его трепотней, и вхожу в «Гриб».

Заведение не хуже любого другого. Даже привлекательное. Маленькое, уютное, теплое и приветливое. Столы имеют форму гриба, так же как стулья, стаканы и морда бармена.

На крохотной эстраде три девочки, все хореографические таланты которых заключаются в умении вертеть задницей, исполняют классический для таких мест танец.

На всех из одежды только страусиное перышко, чего, на мой взгляд, вполне достаточно. Мне бы даже хотелось, чтобы сквозняк унес и перышко, потому что девочки очень неплохо сложены. Но в этой крысиной норе скорее можно увидеть самку динозавра, чем сквозняк. Я забираюсь на табурет и велю бармену найти самый большой стакан и наполнить его самым лучшим виски. Он все исполняет быстро.

Пока льдинка медленно тает в моем пойле, я охватываю присутствующих профессиональным взглядом. Моей сетчатке не приходится перегреваться! На фронте затишье, как писали в коммюнике генерального штаба в те дни, когда гибла всего тысяча человек. Все парни, сидящие в «Грибе», выглядят нормальными гуляками, пришедшими выложить три «штуки» за бутылку выдохнувшегося шампанского.

Я спрашиваю себя, а на что я, собственно, надеялся. Лучше вернутьс на улицу Курсель, потому что в заведении мамаши Бордельер идет куда более приятное для глаз шоу, чем тут...

Три красотки еще некоторое время вертят своими станками, потом уходят, эффектно качнув перышками.

Пианист – а пианист составляет весь оркестр – играет мелодию, от которой хочется почесаться, после чего выходит безголосая певичка, затянутая в длинное, плотно облегающее платье из белого атласа. Она воет песню, рассказывающую о неприятностях легионера, который из-за своей шлюшки опоздал на вечернюю поверку. Это может выжать слезу даже из кирпича! Все веселятся, за исключением малышки из гардероба, которую шедевр берет за живое. Должно быть, ей в лифчик попал горячий песок.

Я допиваю мой третий стакан виски и собираюсь заказать четвертый, что совершенно логично, но бармена отвлекает телефонный звонок. Он вынимает аппарат из ниши и снимает трубку.

– Алло?

Звучит громкий мужской голос. Гарсон смотрит на клиентов, и его взгляд останавливается на мне.

– Это вас, – говорит он.

– Пардон?

– Вас к телефону...

И кладет трубку мне в руки. Я смотрю на кусок эбонита, как утка на рожок для обуви, и спрашиваю себя, что это такое. Наконец ко мне возвращается моя инициативность и я прижимаю трубку к уху.

Мужской голос, очень густой и серьезный, спрашивает, я ли комиссар Сан-Антонио.

Я отвечаю, что минуту назад готов был в этом присягнуть, но сейчас мое удивление так велико, что я вполне могу быть Реем Вентурой или президентом Аргентины.

Невидимый собеседник смеется.

– Все также остроумны, господин комиссар?

– Все больше и больше, – отвечаю. – Даже продаю хохмы в маленьких пузырьках тем, кто от рождения обделен серыми клеточками.

– Скажите, – продолжает неизвестный, – вам хочется узнать нечто новое по делу Стивенса?

– В общем, да. А у вас что-то есть?

– Я знаю место, где вы это найдете...

– Вы это узнали от вашего пальца?

– Точно.

– Я вас слушаю...

– Вы знаете Лувесьенн?

– Немного. Один мой приятель держит там ресторанчик на берегу Сены.

– При въезде в местечко, на шоссе, есть владение, Которое называется «Вязы».

– Возможно.

– Даже наверняка...

– И что?

– То, что если вы туда съездите, то, возможно, пополните свое образование...

– Вы так считаете?

– Считаю.

– А если это ловушка?

– Слушайте, Сан-Антонио, вы часто видели, чтобы полицейским устраивали ловушки? Вам прекрасно известно, что если кто из ваших и гибнет, то только в открытых перестрелках или из-за непрофессионализма...

– А вы, конечно, призрак Калиостро?

– Скажем просто, что я друг...

– Желающий мне добра?

– Вот именно, желающий вам добра. Он смеется и кладет трубку. Я делаю то же самое.

Расплачиваясь за выпитое, я задаю бармену вопрос, вертящийся у меня на языке:

– Тот, кто звонил, обрисовал меня?

– Да.

– Он вам сказал, что я сижу в баре?

– Да

Я вылетаю на улицу, не дожидаясь сдачи. Если таинственный «друг» мог дать эту деталь, значит, он видел меня на табурете. Выходит, он был где-то поблизости

На улице народу немного... Продолжается дождь... Мостовые и тротуары блестят, а неоновые вывески дрожат в этой сырости, как клубничное желе...

Я ищу вокруг бар. Их там целая куча. Искать телефониста бессмысленно.

Что-то мне подсказывает что есть духу нестись в Лувесьенн. Это «что-то» – старое доброе чутье Сан-Антонио.

В путь!

Я снова еду к Этуаль. Туристы, у которых дома, очевидно, нет глаз, таращатся на Вечный огонь на могиле Неизвестного солдата. Сворачиваю на авеню Гранд-Арме. Мощная «де-сото», раздраженная моей скоростью, пытается меня обогнать. Тогда я чуть нажимаю на газ, и все становится на свои места.

Дорога до Лувесьенна занимает четверть часа. Кажется, в этом районе все давно спят. Останавливаюсь перед табличкой с названием городка. Дождик не прекращается...

Я поднимаю воротник плаща и щупаю под левой мышкой, там ли Проспер.

Проспер – это игрушка калибра девять миллиметров, позволяющая мне выдавать билеты до рая.

Я вооружаюсь электрическим фонариком и отправляюсь на поиски «Вязов». Мне не приходится блуждать долго – сразу же натыкаюсь на ржавые ворота с мраморной табличкой «Вязы». Надпись почти стерлась, но прочитать ее можно. Прежде чем войти, осматриваю уголок. Оказывается, это заброшенный старый дом прошлого века с гипсовыми украшениями на фасаде. Маленький парк зарос травой. Настоящая декорация для фильма про привидения.

Я прохожу в ворота и следую по аллее, еще различимой в этом царстве предоставленной самой себе зелени.

Дохожу до крыльца. Молотком служит бронзовая рука. Я ее поднимаю и опускаю.

Делая это, я совершенно убежден, что это так же бесполезно, как вытягивать в грозу руку, проверяя, идет ли дождь. В этой халупе никого нет, я в этом абсолютно уверен.

Сразу видно, что она давно заброшена и пуста...

Молоток производит перезвон с бесконечными вибрациями. Я жду, пока в мертвом доме восстановится тишина, потом берусь за дверную ручку и поворачиваю ее. Дверь со скрипом открывается. Все по-прежнему в привиденческом стиле.

– Есть тут кто? – ору я.

Мой голос разносится, как в ущелье.

– Есть кто живой? Глухо.

Осматриваюсь. Я нахожусь в ледяном холле, воняющем сыростью. В нем двери, по одной с каждой стороны, и лестница в глубине.

Я открываю двери одну за другой. Все ведут в пустые комнаты, где давно никто не живет. Со стен свисают длинные ленты обоев, потолки облупились, паркет вздулся.

Я начинаю думать, что тип, пославший меня в этот замок Спящей Красавицы, самый большой шутник, которого когда-либо рожала эта унылая планета...

По-моему, он хотел на пару часов избавиться от меня, для чего и направил по несуществующему следу. Эти ребята должны были здорово повеселиться, когда увидели, как Сан-Антонио бросился в туман по одному анонимному звонку.

Хорош супермен, ас из асов! Пора на свалку! Не знаю, что случилось, но мой нос теряет нюх. Может, это из-за насморка?

И все-таки я почувствовал, что тут дело серьезное, что... Злясь на весь свет, включая и самого себя, я поднимаюсь по лестнице.

Второй этаж – точная копия первого.

Я быстро открываю новые двери.

Опять пустые комнаты. Правда, если не считать присутствия пауков, работающих с большим энтузиазмом...

Распахивая последнюю дверь, я чуть не растягиваюсь на полу, потому что нога поехала на чем-то скользком. Опускаю луч фонаря: кровь! Я смотрю в глубь комнаты, то есть за последнюю дверь, и обнаруживаю темное пятно. Это человеческое тело, точнее, тело женщины. Оно разделено надвое; туловище отдельно, голова отдельно. Голова, бескровная, но, несмотря ни на что, прекрасная, принадлежит малышке Хелене.

Глава 6

Я ничего не говорю. Бывают ситуации, когда молчание – единственная реакция, на которую способен человек. Я остаюсь сидеть на корточках перед обезглавленным трупом. У меня возникает смутное ощущение, что мои мозги начинают размягчаться.

Как в кино! Сейчас включится свет, и можно будет поесть мороженица и карамелек.

Я бывал в разных ситуациях, но признаюсь, что самые сильные эмоции получил именно в этот раз.

Я, делая выдох, способный перегнать яхту через Атлантику, встаю и закуриваю сигарету.

Около часа назад я оставил Хелену в скромной меблирашке в костюме Евы с ее донжуаном, который был в костюме Адама. Они собирались поиграть в зверя с двумя спинами. Я поехал глотнуть несколько рюмашек и поглазеть на красоток с перышками... Таинственный звонок... Я мчусь в Лувесьенн и нахожу труп Хелены.

От такого кто хочешь свихнется! Наконец я понимаю одно: до сих пор я был игрушкой в руках банды, вертевшей мною, как слуховым аппаратом. Я люблю играть в пинг-понг, но при условии, что не буду шариком.

Я оказался перед странной головоломкой, которую должен разгадать, если хочу сохранить свою репутацию. Мне кажется, что задача, за которую я собираюсь взяться, будет трудной; легче найти иголку в стоге сена.

В глубине коридора есть окно с выбитыми стеклами. Я подхожу к нему глотнуть влажного воздуха этой чертовой осенней ночи. Прохлада производит на меня благотворное действие. Думаю, будь у меня под рукой бутылка рома, я бы снова стал годным к большим делам.

В ожидании случая, пока найду пузырек, я решаю подвести итог.

Дело обстоит так. Один старый английский профессор, вместо того чтобы играть в шахматы, придумывает вместе с нашими учеными новую ракету, чтобы было веселее вести следующую войну.

Наши службы перехвата обнаруживают утечку информации и сообщают в Секретную службу. Секретная служба, то есть босс и я, решаем «поработать» с секретаршей.

Теперь посмотрим на актеров драмы.

1. Папаша Стивенс, которого я видел только мельком.

2. Хелена, которую я пас пару часов, пока она шлялась по кабакам и бардакам.

Попутно следует отметить два подозрительных момента, касающихся ее: она вошла в ресторан, откуда выходил курчавый с глазами слепого, и говорила о грибе.

Готов поставить коробку из-под обуви против коробки передач, что речь шла о баре «Гриб».

3. Случайно встреченный мною Фердинанд, которому щедро заплатили за открывание сейфа, откуда он ничего не должен был брать. Я ему советую выполнить эту работу; он меня слушается, и ему перерезают горло.

4. Его предполагаемый убийца – мужчина в коричневом пальто со взглядом слепого, задержавший меня в дверях ресторана, куда зашла малышка Хелена.

5. Партнер девицы – красавец блондин, повезший ее, что стало у них уже традицией, во дворец мамаши Бордельер.

Наконец, 6. Таинственный незнакомец, позвонивший мне в «Гриб». Возможно, он и курчавый – одно лицо.

Так, это все. Хотя нет, я забыл важный персонаж: дом, где сейчас нахожусь. Зачем эту девицу привезли убить именно в «Вязы»? Эта хибара должна кому-то принадлежать!

Зачем сюда послали меня? Это занимает меня сильнее всего. Если от изложенного выше у вас еще не началась мигрень, постарайтесь проследить за моим новым рассуждением: тип, звонивший мне, знал, что здесь совершается преступление. Оно совершалось как раз в тот момент, когда он звонил; чисто физически невозможно, чтобы оно произошло до или После. В этой истории самое странное – быстрота, с какой разворачиваются события. Прямо как в кино, повторяю. Клевый фильм о Франкенштейне с участием знаменитого комика Сан-Антонио!

Тип, звонивший мне, должен был находиться в нескольких метрах от меня, раз знал, что я сижу в баре.

И в то же время он знал о происходящем убийстве! Значит, ему было заранее известно, что оно произойдет, но он не пытался его предотвратить, позвонив мне раньше. Однако он хотел, чтобы я об этом узнал?

Почему? Почему?! Почему?!!

Это слово заполняет мой череп с грохотом водопада.

Я чувствую, что сейчас найду, пойму...

Еще раз: все происходит быстро, очень быстро. Меня посылают сюда... Так! Меня направляют сюда не для того, чтобы проинформировать, а чтобы удалить. Им требовалось меня нейтрализовать на некоторое время. Значит, мое место не здесь...

Я затягиваю пояс плаща и иду к машине.

В нашей работе нельзя себя жалеть. Один мой коллега потерял в стычке правую руку. Ему приделали искусственную, и он продолжал работать. Правда, половину рабочего времени он ловил протез, который постоянно отцеплялся.

Если вы думаете, что я толкаю вам фуфло, давайте сюда вашу записную книжку, я запишу его адрес. Спросите у него сами.

Я влезаю в мою колымагу, включаю зажигание, дергаю стартер. Он начинает работать, но машина не трогается с места.

Я выхожу, заглядываю под капот и вижу, что провод от распределителя к катушке зажигания перерезан.

Просто, но достаточно, чтобы полностью вывести машину из строя.

Я хотел поиграть в ангела-хранителя, а сел в лужу... Я чувствую вокруг себя чье-то враждебное присутствие, как путешественник в WЁну.

Если бы я имел дело с честными противниками! Я обещаю себе заставить их работать остаток жизни на лекарства, если мне снова засветит счастливая звезда.

К счастью, у меня есть моток изоленты. Мне требуется не очень много времени, чтобы привести «остин» в рабочее состояние. Опять-таки к счастью, у этой машины есть скрытые достоинства! С риском во что-нибудь врезаться я несусь в Париж со скоростью реактивного самолета.

Спорю, вы себя спрашиваете, куда я несусь. А куда бы на моем месте неслись вы? В киношку или к телке, которая клянется, что наглотается гарденалу, если вы сыграете на два метра в землю?

Лично я возвращаюсь к источнику, как угри, собирающиеся окочуриться... Источник – это хижина дяди Стивенса и его ракеты...

С самого начала моего расследования – а оно, замечу я вам, началось всего несколько часов назад – я еще не побеседовал со старым ученым. Я хотел выполнить директивы большого патрона, и, как бывает всякий раз, когда я не руководствуюсь исключительно своими собственными импульсами, ничего не получилось.

Когда я выезжаю на улицу Гамбетта, где-то в Булони часы бьют одиннадцать.

На этот раз не может быть и речи играть в прятки, и я ставлю мою тачку прямо перед домом шестьдесят четыре. Фасад темен. У старого инглиша рано ложатся баиньки.

Нажимаю на кнопку звонка. Внутри дома раздается тоненькое дребезжание.

Жду. Никакого движения, никакого света.

Не собираются же они повторить шутку «Заколдованный дом»?!

Снова жму на звонок, потом считаю до двенадцати. Я всегда считаю, когда хочу обмануть свою нервозность, но в этот раз раздражен так, что до шестидесяти не досчитываю.

Я беру свою отмычку, запатентованную Жюлем Большие Лапы и усовершенствованную Сан-Антонио. Эта игрушка дает мне возможность разговаривать со всеми замками. Открываю ворота... В четыре прыжка пробегаю посыпанную гравием дорожку... Дверь дома оказывается такой же сговорчивой.

– Есть тут кто? – ору я.

Это мой крик в ночи.

Слышу позади себя звук шагов. На крыльце выделяются две тени. Пара. В женщине я узнаю служанку, относившую в конце дня письмо. Мужчина, очевидно, лакей. Они совершенно одеты и выглядят просто обалдевшими, найдя меня здесь.

– Что вам угодно? – спрашивает меня мужчина. Он смотрит по сторонам и, не дождавшись моего ответа, задает второй вопрос:

– Вам открыл Бертран?

– Нет, я сам, – спокойно отвечаю я. – В этом доме все спят... Полагаю, Бертран – это сторож?

– Да.

Он направляется в глубь холла.

– Мы вернулись из кино, – объясняет он. – У нас сегодня выходной...

Я иду за ним. Горничная тоже. Мы идем по дому гуськом, как три утки.

– Где спит Бертран? – спрашиваю я.

– На раскладушке, в кабинете месье.

– Может, он вышел?

– Бертран никогда не выходит по вечерам!

– А босс?

– Господин профессор?

– Да.

– Сегодня вечером он лег рано. В последнее время он очень у стает...

Мы входим в кабинет. Там действительно стоит раскладушка, а на ней дрыхнет Бертран. Это усатый здоровяк, который храпит, как «Констелласьон». Я его трясу, но это все равно что будить столб высоковольтной линии.

Я замечаю возле кровати бутылочку.

– Ваш Бертран надрался! – говорю я паре.

– Он? Не может быть! Он выпивает немного во время болезни, но пьяным я его никогда не видел, – сообщает мужчина.

Я открываю пузырек, подношу к носу и, кроме запаха виноградной водки, чувствую сладковатый запах.

– Его усыпили, – объясняю я. – Где спальня профессора?

– Сюда! – икает горничная, чей испуг усиливается. На этот раз мы бежим. Комната профессора пуста.

Кровать разобрана. Один стул опрокинут, на подушке несколько капель крови.

– Его здесь нет, – замечает слуга, который явно силен в дедукции.

Действительно, изобретателя ракет и след простыл.

– Он вышел, – недоверчиво бормочет служанка.

– Думаю, его скорее похитили, – говорю я ей. Лакей смотрит на меня отсутствующим взглядом.

– Похитили? – блеет он.

– Разуй глазки, малыш!

– Да, – соглашается он, – этот беспорядок...

– Правильно, беспорядок, но не только... Я указываю на роскошную вставную челюсть, плавающую в стакане воды.

– Человек, выходящий прогуляться, не оставляет дома свой прибор для раскалывания орехов.