Текст книги "Не спешите с харакири"

Автор книги: Фредерик Дар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Сан-антонио
Не спешите с харакири

ОТ АВТОРА

Так, как мне хорошо известно, что большинство моих современников желчны от природы, каждый раз, публикуя очередной Шедевр, я считаю необходимым предупредить читателей, что мои персонажи вымышлены, со всеми вытекающими отсюда последствиями. На сей раз, эта предосторожность кажется излишней: неужели какойнибудь наивный до слез книголюб с размякшими мозгами может предположить, что герои настоящего романа существует в действительности?

Конечно же, от моего потрясающего воображения не смогли ускользнуть исторические и географические аспекты этой истории. Любое сходство с реальными личностями (вплоть до императоров), живыми или мертвыми, является не простым совпадением, а настоящим чудом, рожденным талантом автора.

«Не спешите с харакири» – это здоровенный торт с кремом, которым я запускаю в физиономию читателя хохмы ради.

Надеюсь, что вы найдете крем достаточно свежим и по достоинству оцените мою шутку.

Ваш старина С. – А.

Глава 1

Каждый раз, когда мой кузен Гектор заявлялся к нам домой из Савойи почесать языком после десерта, мы не знали, куда деваться; я смотрел на, него, как фаянсовый кролик на удава, пока моя славная матушка Фелиси мыла посуду. Обычно я старался потихоньку улизнуть, но это вконец выбивало матушку из колеи, и у меня больше не хватало мужества оставлять ее одну в когтистых лапах Гектора.

В то воскресенье Гектор приплелся с букетом хризантем. Возможно, ноябрь навевал на него меланхолию. «Ты собрался на кладбище?» – спросил его я. Он нахмурился, как аккордеон в футляре.

Нужно заметить, что в то утро он и так был кислее, чем бутылка «Ферне-Бранка». До этого он полаялся в своей конторе с шефом. Прямо-таки античная трагедия! Впрочем, судите сами: месье Пинсон, его начальник, попросил Гектора купить в табачном киоске, куда тот собирался за марками, пузырек кашу11
  Вяжущий экстракт из плодов араковой пальмы. (Прим. пер.).


[Закрыть] Гектор доблестно выполнил это деликатное поручение, со всей ответственностью и проницательностью, которой всегда гордилась наша семья. Правда, он купил кашу «Безюке», а месье Пинсон употреблял лишь кашу «Ланфуаре», что являлось общеизвестным фактом. Тут-то и разыгралась драма! Пинсон подверг сомнению лучшие внутренние и внешние качества личности Гектора.

Он обозвал его никудышным, никчемным и сексуально неполноценным, не считая некоторых других нелестных эпитетов. Услышав это, Гектор позволил себе невиданную доселе конторскими крысами выходку: он показал своему шефу язык! Представляете себе скандал?! За этим вполне невинным поступком последовал рапорт в вышестоящие инстанции... Письменные выговоры от зава, замзава и зам зама! Месяц экономии на туалетной бумаге! Неприятности и мелкие пакости со стороны льстивых коллег, которые дошли до того, что наставили чернильных пятен на его нарукавниках, чтобы угодить шефу. Придирки со стороны последнего; когда Гектор захотел заменить свою ручку, шеф запретил ему пользоваться автоматической ручкой и пером и всучил ему шариковую, которую Гектор терпеть не мог. Короче говоря, контора превратилась в ад для моего кузена. И вот, в один прекрасный день после обеда Гектор сообщил мне между чашечкой кофе и стаканчиком «Куантро», что всерьез подумывает о том, чтобы поскорее уйти на пенсию.

– Но чем ты собираешься тогда заняться? – обеспокоено спросил я.

Гектор закашлялся, скромно высморкался в платок, почерневший от нюхательного табака, и хнычущим голосом сказал:

– Понимаешь, Антуан, я – неудачник. Мне всегда не везло в жизни. Чего было в ней радостного? Академические пальмы22
  Знак отличия за заслуги в области литературы или искусства. (Прим. пер.).


[Закрыть] во сне? Да уж... Не для того я родился!

– Все так, – попытался успокоить его я. – В этом смысле все люди – неудачники. Я спрашиваю тебя еще раз: что ты будешь делать на пенсии?

– Да что угодно!

– Чем угодно занимаются те, кто ничего не умеет делать!

– Я являюсь чиновником вот уже двадцать три года шесть месяцев и двенадцать дней, – мрачно заметил Гектор, – и что же я умею делать?

Это искреннее самоунижение взволновало меня. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я предложил ему прогуляться.

– Куда идем? – проворчал мой бедный родственник, сморщив свой желтый нос.

У меня возникла мысль, в сущности безобидная, но, как потом оказалось, ставшая причиной многих необычайных приключений.

– Ты знаешь моего бывшего коллегу Пино? – спросил я. – Конечно.

– Он сейчас открыл кафе в Венсенне. Что если мы зайдем повидаться с ним?

Гектор, за неимением жены, посоветовался со своей интуицией, кивнул башкой и вздохнул:

– Я в высшей степени презираю кафе, которые, как знает каждый, представляют собой злачные места, где человек убивает свое время и полностью деградирует... – Вдохни! – остановил я его. – Что?

– Вдохни! Выдавать такие длинные фразы на одном дыхании опасно для здоровья, это приводит к инфаркту!

Он распрямил свои мощные, как нераскрытый зонтик, плечи:

– И все-таки, – продолжил мой высокочтимый кузен, – я не могу сказать, что твой друг Пино внушает мне антипатию, скорее наоборот. Это спокойный, уравновешенный человек, к тому же, у него довольно хорошие манеры для бывшего полицейского.

На этом лестном для Пино замечании мы вышли из дома. Фелиси отказалась пойти с нами, сославшись на домашние хлопоты, в частности, на обезглавленных птиц, которых она должна была приготовить на ужин.

Стояла поздняя мягкая осень: теплое солнышко вяло прогревало верхние, средние и нижние слои атмосферы; со стороны Азорских островов чувствовалось формирование антициклона с выраженным северо-восточным направлением.

Улицы Парижа были почти пусты. Места было столько, что хотелось через каждые десять метров делать остановки, чтобы на припарковываться досыта (люблю игры в досыта)33
  Полный идиотизм, но это создает настроение.(Прим. Авт.).


[Закрыть]! Рты метро откровенно зевали от скуки. Грустные месье шли развеяться в кафе, а парочки – в гостиничные номера. У касс кинотеатров застыли хвосты, особенно там, где крутили ленты покруче, чем о сентиментальной любви, которые, впрочем, являются следствием последней. Платаны в скверах, казалось, замерли, как бегуны на старте, а старички на лавочках застыли, как платаны. Нет ничего трагичнее, и ничто не напоминает так о бренности бытия, как послеполуденный воскресный Париж осенью. Ленивый ветерок бесцельно кружил сухие листья.

Гектор, не обронивший до этого ни слова, высунул свой шаловливый язык и почесал им кончик носа. Затем грустно вздохнул:

– Ты видишь, какая кругом тоска, Антуан?

– Yes, Гектор.

– Так вот! Она напоминает мне тоску скромной холостяцкой обители.

Я сочувственно хлопнул его по плечу, отчего он слегка закашлялся, так как его левое легкое пошаливало еще с детства.

– Что-то ты совсем приуныл, Тотор. Пора бы тебе жениться!

Я мысленно постарался представить себе бипед с женской головой, который смог бы ужиться с Гектором.

– Ты забываешь о двух вещах, – заявил он. – Во-первых, мне не нравится, что ты называешь меня Тотором – это вульгарно! Вовторых, я – женоненавистник!

– Женоненавистник из робости! – усмехнулся я.

– Это не совсем так, – поправил меня родич. – У меня было достаточно удобных случаев. Я даже думаю...

На этом месте он поправил узел галстука и пригладил свою прядку демократа-христианина.

– Я даже думаю, что не лишен некоторого шарма. У меня хорошее образование, и я являюсь интересным собеседником, к тому же, да простит меня Господь, многие могли бы позавидовать моему росту. Я высок и строен, как манекен в витрине престижного магазина.

– Лучше бы ты был чуть поменьше манекена, – не сдержался я, – тогда бы тебя с ним никто не спутал!

Произнеся эти слова, я остановил машину перед задрипанным заведеньицем, возглавляемым не менее задрипанным Пинюшем, с названием «Зеленый перепел». В свое время я спрашивал у Пинюша, по какой такой социально-психологической причине он присвоил своему кафе это название.

– Очень просто, – ответил мне тогда ущербный, – я сам в душе – перепел, к тому же, еще зеленый.

– Ты не еще зеленый, а уже зеленый! – возразил ему я, пародируя Жюля Ренара. Самым смешным, да, самым смешным оказалось то, что он рассмеялся.

В кафе было пусто, как в сломавшемся ночном трамвае. Скромная, старенькая забегаловка, пропахшая затхлым заячьим рагу и кислым пивом. В нарукавниках, синем фартуке с карманом «а ля кенгуру» и кепке американского шофера, Пинюш был занят чтением глубоко назидательного журнала под названием «Дети Канталя и их проблемы»44
  Каиталь-горный массив, департамент во Франции. (Прим. пер.)


[Закрыть].

Для этого он нацепил на свой острый носик очки со стеклами, раздрызганными, как голос попрошайки, и дужками, обмотанными изолентой.

Зарегистрировав наше прибытие, бог знает, каким радаром, так как при помощи своих склянок он не мог видеть дальше двадцати шести и трех десятых сантиметра, этот раздолбай спросил:

– Что вам будет угодно, месье? – Двойную пневмонию с припаркой из льняной муки! Тогда Пинюш освободился от своих несносных очков и воскликнул с радостью, согревшей мое сердце: – Сан-А! Не может быть"! Я ничего не ответил, так как у меня перехватило горло от ужасных запахов, а ноги от стаи мяукающих котов.

Я догадался, что последние были виновниками первых, как говаривала маркиза Задсвиньи, покровительница отхожих мест для гурманов.

Мы обнялись. Гектор пожал руку Пинюша, Пинюш – руку Гектора, после чего Пинюш повторил свой вопрос, но уже менее профессиональным тоном:

– Чего бы вы хотели?

– Бургувдского, – решил я.

– У меня, его нет!

– Тогда, бутылку «Кальвадоса».

– Тоже нет.

– "Куантро".

– Больше не осталось.

Я перечислил восемьсот семьдесят три наименования алкогольных налитков, но это оказалось пустой тратой времени: у Пино ничего из этого не было. Я остановился, так как перенапряг память.

– Слушай, будет гораздо проще, если ты сам скажешь, что у тебя есть, старина!

Он потянул себя за ус, распрямил поникшие плечи и пробормотал:

– У меня есть красное и белое вино, но я вам его не советую, потому что оно очень кислое, а также «Эликсир здоровья преподобного отца Колатора», но его я тоже не посоветовал бы – у него отвратительный вкус.

– Что если мы выпьем по стаканчику красного, – предложил я Гектору.

Несмотря на то, что мой кузен принадлежал к Лиге трезвости, он нашел мою мысль гениальной и лишь пожалел о том, что она не пришла мне в голову раньше.

– Ну, как дела? – спросил я у Пино, отшвыривая пинком через весь зал дерзкого рыжего кота, похожего на небезызвестного (коекому) Ван Гога, так как мерзавец начал точить когти об мою ногу. Пинюш расхныкался.

– Паршиво, – ответил он.

– Как у того кота?

Я кивнул на орущую усатую морду:

– Того, что ли?

Он грустно покачал головой:

– У нас их двадцать два. Моя супруга, мадам Пино, собирает котов со всего квартала. У нее на этом бзик. На нашей бывшей квартире она не могла себе этого позволить, так как домовладелец был против, ну а сейчас она решила наверстать упущенное.

Несмотря на то, что слезы лились по его лицу, как вода во время грозы по водосточным трубам, он продолжал:

– Когда мы получили это наследство от брата, то подумали, что разбогатели, но куда там! Мой последний клиент заходил на прошлой неделе. Да, это было в среду. К тому же, он ничего не заказал, а просто зашел позвонить...

– Что же ты собираешься делать дальше?

– Заняться чем-нибудь другим. Ведь у меня остались профессиональные навыки.

– Ты хочешь снова вернуться в легавку?

– Месье изволит шутить? Если уж Пино ушел с одного места, он туда больше не вернется. Что я собираюсь делать, Сан-А? Тебя это интересует? Ты, в самом деле хочешь, чтобы я тебе сказал?

В тот самый момент, когда он собирался во всей своей красе – единственной, которую он мог себе позволить, – расписывать свои планы, в зале раздался странный шум.

Он был похож одновременно на звуки, возникающие при ссоре обитателей голодного зверинца, испытании реактивных двигателей, поломке перегонного аппарата и утечке газа из трубопровода. Мы с Гектором стали искать источник шума и обнаружили его валяющимся на скамье. Доблестный, неукротимый, могучий Берюрье, вечный спутник скандала, огромный, мужественный, непобедимый; резкий, как чеснок, и сильный, как газета, с широким, как его же торс, кругозором; Берю, накаченный до упора вином, дрых на драном молескине в забегаловке Пинюша.

Я подошел к нему и заорал:

– Руки вверх!

Это утонченное создание отреагировало весьма своеобразно. Оно вскочило, перевернув при этом скамью, вытащило волыну и пару раз пальнуло в моем направлении, прежде чем узнало меня. Слава Богу, что у этой пьяни двоилось в глазах, благодаря чему он дал залп по моему двойнику. Тот остался стоять рядом со мной, как ни в чем не бывало, но две бутылки на стойке разлетелись вдребезги.

Грандиозное зрелище, ребята! Спектакль под названием «Паника на борту тонущего корабля». Гектор распластался на полу в кошачьем помете. Пинюш сыграл в кукольный театр за своей стойкой.

– месье Опухоль спустил свой пар! – возвестил я присутствующим.

Громила поскреб свой загривок, почесал пузо, отплевался, отхаркался, отчихался, высморкался, рявкнул что-то непотребное и, наконец, пробормотал:

– А, так это ты?

Мы присели отдохнуть от пережитых волнений за бутылочкой «Цистерна Высоко-посредственного Божеле», благословенного в церкви Берси.

Пино вернулся к начатым признаниям:

– Скажу тебе одну новость, Сан-А. Я собираюсь открыть агентство.

– По продаже недвижимости?

– Нет, частного сыска. Я посмотрел на него с нескрываемым удивлением.

– Неужели ты, имея за плечами славный послужной список, полный полицейских подвигов, собираешься работать в биде?

– Ничего не поделаешь, надо ведь зарабатывать на жизнь.

– Но жить при этом жизнью рогоносцев – унылое занятие. Извини меня, но мне не нравится хлеб из-под ягодиц.

Тут в Пинюше взыграло самолюбие:

– Но ведь в частные детективные бюро обращаются не только рогоносцы. Среди клиентов попадаются страховые агенты, нотариусы...

– Не морочь себе голову, старик, – это не для тебя. Ты ведь сам прекрасно знаешь, что девяносто девять процентов клиентов – сомневающиеся мужья или жены, которым нужны доказательства.

Пинюш поправил свою шоферскую кепку и поджег себе усы, от волнения перепутав их с потухшим окурком. Чадное пламя зажигалки оставило следы копоти на кончике носа.

– Если уж на то пошло, я смогу расследовать и адюльтеры, – сказал он, – ведь я по своей натуре философ. В мои годы не стоит играть в Мак-Карти, я хочу сказать в Бук-Мейкера... Нет, в Ника Картера!55
  Известный герой детективных романов


[Закрыть]

И тут мой достопочтимый кузен Гектор, снайпер по высовыванию языка из Министерства кое-каких работ в начальной стадии проекта обронил, как голубь свой помет на бюст генерала:

– Если Вам нужен надежный человек, дорогой месье Пино, считайте, что я – ваш. Я собираюсь – Антуан знает об этом – уйти на пенсию, а так как мои доходы не позволяют мне жить, ничего не делая...

С этими словами он положил на стол свою визитную карточку.

– Вот мой адрес...

Пино ответил, что он подумает, и ваш восхитительный СанАнтонио рассмеялся так, что задрожало зеркало за стойкой бара.

– Что смешного в моем предложении? – возмутился Гектор.

– Просто я представил, как ты ошиваешься у домов свиданий; ловишь ячмени, подглядывая в замочные скважины; подхватываешь насморки и бронхиты, поджидав в кустах, пока легкомысленные дамочки закончат разминаться на травке со своими кавалерами.

– Лучше уж я пожертвую своим здоровьем и буду свободным, чем стану выносить козни начальства и нападки коллег. Свобода – это благо, которое я оценил слишком поздно и...

Он замолчал, так как Берюрье завалился на стол и захрапел, как отбойный молоток в ночную смену.

Это произошло пять месяцев тому назад.

Глава 2

Такси подбрасывает меня прямо к дому. Я выхожу из кареты поступью русского генерала и замираю как вкопанный, растроганный до слез благодатью, исходящей от этого мирного жилища в плюще, где матушка Фелиси ждет своего сына.

Я вам уже тысячу раз говорил и еще раз не поленюсь повторить для тех, кто слушал мои передачи не с самого начала, что для такого искателя приключений, как я, Фелиси и наш особнячок являются земным раем. После своих сногсшибательных похождений я возвращаюсь сюда, как потрепанный штормом корабль – в тихую гавань.

Знакомый скрип входной решетки. Под ногами шуршат розовые камушки аллеи. В душе весна, ребята. В такие моменты девушки ничего не едят, кроме печеных яблок. А на деревьях и шнобелях лицеистов распускаются почки. Земля благоухает, как нектар. Я поднимаюсь по ступенькам. Дверь не заперта.

Фелиси никогда не закрывается. Моя старушка не боится воров. Она похожа на благородного епископа папаши Гюго: если бы она застукала у нас домушников, то преподнесла бы им в подарок подсвечники из столовой (доставшиеся нам от тетушки Леокадии, той самой, с усами под румпелем, похожим на хобот из-за того, что его поджимает подбородок).

Изумительный запах тушеной телятины в мадере с рисом ласкает мои носовые отверстия. Я снова останавливаюсь. Фелиси что-то напевает на кухоньке. Она получила мою телеграмму, вот и радуется, моя милая. Я ставлю на пол свой багаж и крадусь к ней на цыпочках.

На моей матушке – черное платье, поверх которого она повязала сиреневый фартук. Она мурлычет старую песенку: «Почему я не встретила тебя, когда молода была». Ее голос слегка дрожит и она тщательно нажимает на "р", как это было модно делать раньше. Да, это правда, раньше Фелиси была молода. Она любила и была любима, но я-то знаю, что та любовь была лишь прологом ее настоящей большой любви, любви на всю жизнь. Да, то была лишь разминка, предшествовавшая приходу в ее жизнь Сан-Антонио. Да, для нее я – единственный, неповторимый, несравненный, чудесный, прекрасный, великолепный, могучий, обожаемый, неотразимый, нежный, обольстительный, необыкновенный Сан-Антонио.

– Привет, мамочка!

Она умолкает, поворачивается кругом с большой деревянной ложкой, которую она держит, как жезл.

– А! Мой мальчик, это ты!

– Мы распахиваем объятия и прижимаемся друг к другу.

– Я не ждала тебя так рано, Антуан.

– Я не мог сдержаться от того, чтобы не заскочить из Орли повидаться с тобой перед работой.

– Какой ты молодец, мой мальчик. Как ты слетал?

– Отлично.

– Значит, тебе понравилось на Кубе?

– Да, ничего. Но в Мексике лучше.

– Ты не подвергался опасности?

Моя дорогая мамочка думает, что чем дальше меня заносит судьба, тем больше опасностей поджидает.

– Ну что ты! Это была обычная деловая поездка. Старик затевает там одно дельце. Он попросил меня посмотреть на месте. Вот я и воспользовался этим и прогулялся чуть ли ни до Юкатана. Послушай, я ведь привез тебе пончо из Мериды.

– Что? – шепчет матушка. Я открываю чемодан и достаю оттуда великолепное пончо ручной работы.

– Это одеяло?

– Почти. Ты можешь укрывать им ноги вечером, когда ждешь меня.

– Оно восхитительно. Я буду накрывать им постель.

– Еще я привез сувениры для Пинюша и для Берюрье.

– Ты не забываешь о своих друзьях.

– Для Берю – сомбреро с помпонами и бубенчиками, смотри!

Я вытаскиваю огромный красно-черный шляпон, слегка примятый в путешествии.

– Очень красиво, – соглашается Фелиси. Она с трудом сдерживает смех.

– Представляешь чан Толстяка под этой штуковиной, мам?

– Еще бы, – хохочет она. – Вот будет смех!

– А это – для Пино.

– Что это?

– Уне пило де ля пас, иначе говоря, – трубка мира. Ее длина около восьмидесяти сантиметров, теперь уж он не подпалит свои усы.

Неожиданно лицо моей Фелиси становится озабоченным.

– Боже мой, я забыла тебе сказать, что Пино...

– Что такое, мам? Я надеюсь, что он не умер во время моего отъезда?

– Нет. Но, начиная со вчерашнего дня, он звонил уже три раза и спрашивал, не вернулся ли ты. Кажется, у него к тебе серьезное дело...

Послушайте, ребята, если бы это случилось в театре, зрители сказали бы, что это дешевый трюк (несмотря на высокую стоимость билетов). Едва Фелиси успевает сообщить мне новость, как раздается долгожданный звонок с улицы. Я смотрю через окошко и вижу, что это приплелся преподобный Пинюше собственной персоной. На нем длиннющий плащ, в котором путаются колени, с вязаным его рукодельницей воротничком коричневатых тонов; и старые, стоптанные, как будто обутые задом наперед, лопаря. Из-под усов, наподобие куриной попки в неглиже, торчит пелек. Знаменитость (его величество частный детектив) приближается вразвалочку к дому. Его длинный и узкий нос придает физиономии что-то траурное, удрученно-удручающее, скорбное, сострадательное, покорное и трогательное.

Когда видишь фото Пино в газете, рука непроизвольно тянется за шариковой ручкой, чтобы подрисовать ему пенсне.

Увидев меня, его инфернальная физия озаряется улыбкой, бледной, как отблески лунного света в снегах Монблана.

– Ну наконец! – произносит он тоном пилигрима, который после пятидесяти двух лет странствий наконец-таки пришел в Лурд, ни разу не сменив при этом обувь. Он смотрит на мои чемоданы.

– Выгружаешься?

– Только что начал. Итак, почтенный пресекатель рода, ты меня искал?

– Еще как, Сан-А!

Он кивает своей головой печального муравьеда.

– Садись, Пинюш, тебя ждет сердечный прием.

Он расстегивает свой плащ-рясу.

– Как нельзя кстати, я совершенно вымотался за последние два дня.

– Твоя контора обанкротилась?

– Нет. И вообще, сейчас это меня не волнует.

– В чем же тогда дело?

– Твой кузен Гектор...

Маман вскрикивает и выпускает из рук бутылку зеленого Шартреза, которую я успеваю поймать на лету.

– С ним что-то случилось? – дрожащим голосом спрашивает моя добрейшая матушка.

– Он исчез.

Несмотря на мой широчайший кругозор, изобилие фосфора и сверх развитие серого вещества, у меня уходит две и шесть десятых секунды на то, чтобы осознать это.

– Как это исчез?

Он беспомощно воздевает вверх руки.

– Исчез и все!

Фелиси наливает три рюмочки Шартреза. Я протягиваю одну из них Филиалу. Он залпом осушает ее и причмокивает языком отпетого печеночника.

– Погоди-ка, Пино, я хочу, чтобы ты ввел меня в курс дела. Как ты узнал, что мой кузен Гектор исчез?

– Ты же знаешь, что мы с ним теперь компаньоны, – удивляется неполноценный.

– Как, коллеги?

– Саперлипопетт (почти что – боже праведный), – говорит он постарофранцузски.

– Мы же тебе говорили, что собираемся открыть частное детективное агентство...

От удивления у меня подкашиваются ноги. Я вынужден сесть, чтобы вынести продолжение.

– Вы с Гектором – компаньоны!

– Ну да. В прошлом месяце мы открыли с ним агентство «Пинодер».

– Это еще что такое?

– "Эдженси Пинодер", – повторяет Закоренелый. – Это составное название из двух фамилий. Моей – Пино и Дер – твоего кузена. Мы взли слово «Эдженси», чтобы это звучало на американский манер – в наши дни это всем нравится.

Он достает из кармана визитную карточку и кладет ее на стол. Я беру его бристольку и громко, внятно читаю, так, чтобы услышала Фелиси:

Правда, только правда, чистая правда. Благодаря «Pinodere Agency» получение всесторонней исчерпывающей информации, установление слежки. Специалисты по расследованию деликатных дел.

Такое может лишь присниться. Когда я вижу нечто подобное, я еще раз благодарю Фелиси за то, что она произвела меня на свет. Один лишь вид этой карточки заслуживает того, чтобы вы обратились в «Эдженси».

– Значит, Гектор уволился из своего министерства?

– Да. У него снова произошел серьезный инцидент с начальником. Представляешь, шеф довел Гектора до того, что тот показал ему нос, конечно, за его спиной. Но один сослуживец заметил это и донес шефу.

– Негодяй! А как идут дела в вашем агентстве?

– Неплохо. Мы расследовали два адюльтера и один случай с признанием отцовства.

– А как тебе Гектор в роли сыщика?

– У него отлично получается. Это очень добросовестный человек!

– И он исчез вместе со своей добросовестностью?

– Вот именно. Представляешь, он следил за мужем одной состоятельной дамы.

– Подожди. Давай-ка все по порядку.

– Позавчера в наше «Эдженси» обратилась дамочка что надо: каракулевое пальто с норковым воротником, ну, ты сам понимаешь.

– Ясно, что дальше?

– Эта дама хотела, чтобы мы установили слежку за ее мужем, так как она сомневалась в его верности. Муж встречался с одной азиаточкой, а дама требовала доказательств. Так как я в то время расследовал одно дело, я поручил распутать этот клубок Гектору... Вчера утром Гектор приступил к делу. Он должен был увидеться со мной в поддень, но не пришел. Вечером его тоже не было. Я начал волноваться, сходил к нему. Но дверь.оказалась закрыта, а консьержка сказала, что не видела его с утра... Мне стало не по себе. Я подумал о тебе. Это твой кузен, может быть, ты чтонибудь придумаешь!

Чертов бойскаут! Вздумал играть в Шерлока Холмса в таком возрасте, да еще взял себе в компаньоны этого олуха Гектора!

– Ты видел клиентку?

– Нет. Она ждет от нас новостей. Дама звонила сегодня утром, но наша секретарша ответила, что...

– Да ну! У вас даже есть секретарша?

– Конечно. У нас серьезная фирма. А наше бюро, если ты заметил на обороте карточки, находится на Елисейских полях.

Я удивлен до глубины души. Как этим двум старым тряпкам со дна сундука удалось урвать такой лакомый кусочек?

Разве это не говорит о том, что «Пинодьер Эдженси» – престижная организация?

– Наша секретарша, – продолжает Удрученный, – ответила клиентке весьма уклончиво. Мне бы нужно было что-нибудь сказать ей об этой даме! И как это Гектор мог бесследно пропасть? Лишь бы с ним ничего не случилось!

Фелиси полностью разделяет его волнение. Ну и дела! Я только что вернулся из далекого путешествия и вместо того, чтобы с чувством продегустировать телятину с рисом, попадаю в черт знает какую канитель с терпким вкусом семейного скандала.

– Как фамилия дамы, которая просила вас присмотреть за ее Жюлем?

Пино замыкается, как невинность скромницы в бронированных трусиках.

– Профессиональная тайна, – говорит он.

– Что?! – взрываюсь я. – Месье приходит сюда плакаться в жилетку из-за того, что он не может найти своего компаньонарастяпу, да еще при этом выпендривается, воображая себя сверхсекретным агентом Х-27!

– Ничего не поделаешь, – упорствует Ископаемый – Профессиональный секрет – это свято, Сан-А.

Я перестаю злиться. Он такой трогательный, мой друг Пинюсков, с глазками в форме запятых и крысиными усищами, так и не научившимися курить.

– Ладно, тогда тебе самому придется сесть на хвост кадру, за которым должен был следить Гектор. Понаблюдай за его поведением, может быть это что-то и даст. Встретимся вечером в твоей конторе. Например, часиков в шесть, годится?

– Идет.

– Послушай, я ведь привез тебе из Мексики сувенир.

Я протягиваю ему фабричную трубу, и он млеет от счастья.

– Спасибо, изумительная вещь, Сан-А. Все-таки ты славный парень! А что это такое!

– Это трубка мира. Она поможет сохранить тебе усы.

– Настоящая! – восхищается Старый.

– Фирма гарантирует! К твоему сведению, на ней есть даже лейбл с адресом торгового дома в Чикаго.

– Она из племени ацетонов?

– Ацетонов?

– Ну да, там же есть племя, ацетонов?

– Наверное, ты хочешь сказать – ацтеков?

– Вот именно.

– Судя по всему оттуда.

Мы обмениваемся рукопожатием и расстаемся.

Когда силуэт Тщедушного скрывается из виду, я с недоумением смотрю на Фелиси.

– Тревожная новость, да? – шепчет Филиси.

– Да ну! Скорее забавная. Эти двое вообразили себя Пинкертонами.

– Как ты думаешь, что случилось с Гектором?

– Скорее всего тот тип, за которым он следил, отправился в путешествие, и сейчас находится, наверное, где-нибудь в районе Лиможа или Валенсена.

– Гектор – очень обязательный человек. Он предупредил бы месье Пино.

Я того же мнения. Мне это все не нравится. Между нами и замком Иф, у меня такое предчувствие, что этот кретин Тотор влип в какую-нибудь неприятную историю.

Из него такой же детектив, как из Жоржа Брассенса66
  Жорж Брассенс – известный французский шансонье, недвусмысленно воспевающий прелести и пороки бурной современной жизни. (Прим. пер.)


[Закрыть] церковный служка. Но, чтобы как-то успокоить Фелиси, я напускаю на себя беззаботный вид. Мы подсаживаемся к столу, и я начинаю рассказывать ей о моем путешествии. Но по глазам я вижу, что в душе она затаила беспокойство.

Во второй половине дня я собираюсь проведать Биг Босса. Наша конференция длится два часа. Я делаю для него доклад о выполнении моей миссии; мы обсуждаем некоторые детали, после чего я захожу принять стаканчик Божоле к Матьясу. Берюрье взял в этот день отгул, и я жалею, что его нет, тем более, я прихватил с собой его сомбреро и рассчитывал, что он своим видом повеселит нашу легавку.

В шесть часов я подъезжаю к Елисейским полям. Бюро «Pinodere Agency» находится в верхней части этой славной авеню, и в верхней, самой верхней части здания. В действительности оказывается, что это переоборудованная комнатка горничной. Я нажимаю кнопку звонка. Он дринькает, и тут же за дверью раздается стрекотанье пишущей машинки.

– Входите! – тявкают за дверью.

Я поворачиваю ручку и оказываюсь в просторном помещении площадью метр сорок на два метра. Здесь хватает места для маленького стола с картотекой и двух стульев. За столом – восхитительная демуазель лет семидесяти четырех с количеством килограммов, превышающих количество лет. Она похожа на беззубого боксера. На ней сиреневая блузка, вмещающая добрый центнер молочных желез, очки в роговой оправе в стиле Марсель Очкар, шиньон фирмы Полины Картон, бархатный шарфик, кокетливо прикрывающий зоб и серная помада, положенная на четырнадцать тысяч шестьсот семьдесят две морщины ее приветливой мордашки.

Она продолжает шлепать на машинке, не обращая на меня внимания. У этой дамы дико занятый вид. Судя по ее дактилографическому рвению, можно подумать, что она печатает просьбу о помиловании типа, которому через тридцать секунд должны отсечь башку. Так как мой приход оставляет ее равнодушной, я покашливаю, но тщетно. Тогда я решительно приближаюсь к ней, что не требует особых усилий, учитывая то, что нас разделают не более двадцати сантиметров.

– Скажите, милашка, – шепчу я, – что вы посоветуете мне делать в такой ситуации. Может быть, подождать пока вас остановит приступ радикулита или вышвырнуть ваш «Андервуд» в окно?

Продолжая говорить, я знакомлюсь с ее работой и обнаруживаю, что она занята перепечатыванием телефонного справочника.

– Это ведь огромный труд, правда? – сочувствую я ей.

Дама с бубонами замирает от такого неожиданного обращения. Можно подумать, что она проглотила раскаленный утюг! По крайней мере, она не решится утверждать, что это был молодой угорь.

Кокетка награждает меня улыбкой, задорно обнажив десна светлокофейного цвета, которыми ей вряд ли придется расколоть хотя бы один орех.

– Иссвините! – произносит она тоном потерявшей клапан шины.

Она наклоняется, чтобы поднять с пола свою сумищу77
  Я не решаюсь употребить слово «сумка» из-за гигантских размеров этой вещи


[Закрыть] и, кряхтя, водружает ее себе на колени.

Затем извлекает оттуда предмет, назначение которого сначала представляет для меня загадку, но при ближайшем рассмотрении я признаю в нем вставную челюсть. Она вводит ее в свой хлебальник, неудачно пытается сделать подгонку на месте, снова вытаскивает, берет пипетку, смазывает шарниры, подкручивает опорные клыки, после чего победоносно водворяет на место свою сосисколовку. Ее красноречие возрастает процентов на восемьдесят, по крайней мере, на протяжении первых произнесенных ею фраз.