Текст книги "Мозговик. Жилец (Романы ужасов)"

Автор книги: Фредерик Браун

Соавторы: Роланд Топор
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц)

Глава шестая

Бормоча проклятья, Стаунтон резко ударил по тормозам. Его вины в случившемся не было: избежать столкновения с собакой было невозможно. И все равно происшествие крайне огорчило его. Что случилось с собакой? Она слепая? Бешеная? Она совершенно неожиданно выскочила из кустов. Даже если она не смотрела на дорогу, то все равно не могла не услышать шум мотора – единственный звук в тиши сельской местности. Этот громоздкий фургон, старый и дребезжащий, он приобрел в Грин-Бее две недели тому назад, после того как прилетел в здешние края. Фургон обошелся так дешево, что даже если он в конце отпуска продаст его просто как лом, все равно это окажется дешевле, чем шестинедельный прокат автомобиля.

Он выключил зажигание, вылез из машины и пошел назад, надеясь, что собака уже мертва. Вряд ли она могла выжить после того, как по ней проехали оба левых колеса – переднее и заднее. Так или иначе, ей суждено было умереть, поэтому профессору не хотелось стать свидетелем мучений несчастного животного. Собака лежала примерно в двадцати шагах позади его машины. Ни звука, ни движения. Не дойдя нескольких метров, он увидел, что псина еще жива – бок подрагивал в конвульсиях.

Стаунтон выругался и вернулся к машине. Он не захватил с собой ружья; придется обойтись монтировкой. Взяв ее, он поспешил к собаке, но та была уже мертва: остекленевшие открытые глаза смотрели в никуда. Кровь вытекала изо рта, дыхание прекратилось.

– Прости, старина, – тихо произнес Стаунтон. – Наверное, надо найти твоего хозяина и сообщить ему.

Он наклонился, чтобы поднять пса за ноги, но затем, передумав, выпрямился. Собаку следует похоронить, так или иначе, а после того, как над ней поработают муравьи и мухи, эта процедура станет куда менее приятной. Нельзя оставлять ее здесь, поскольку дела в Бартлесвилле потребуют несколько часов. Лопаты в фургоне не было, но зато был брезент, слишком старый, чтобы беречь его. Он вытащил брезент, расстелил на дороге, затем положил на него труп собаки и, завернув в несколько слоев, убрал в фургон.

В городке Стаунтон сделал необходимые покупки, в каждом магазине сообщая о собаке – хаунд, кобель, коричневый с белыми пятнами – и на третьей попытке ему повезло: ему сказали, что, по всей видимости, это пес Гуса Хоффмана, и что сам Хоффман сейчас находится в городе на происходящей в местном морге процедуре дознания по поводу самоубийства его сына.

Профессор никогда не бывал на дознании, а поскольку отличался большим любопытством, то направился в морг и пришел к самому началу процедуры. Все места были заняты, но у двери стояло несколько человек. Стаунтон присоединился к ним и стал слушать.

В это время свои показания давала Шарлотта Гарнер. Стаунтон слушал со все возраставшим изумлением. Прежде всего он был поражен спокойствием и бесстрашием девушки, которая с подкупающей откровенностью рассказала всю правду о своих отношениях с тем юношей, Томми Хоффманом, так же, как и все обстоятельства исчезновения Томми, когда она заметила рядом с собой только его одежду. Когда она рассказала о своем ожидании, попытках найти Томми и о своем возвращении домой, коронер намеревался отпустить Шарлотту, но тут она заявила, что хочет добавить еще одну вещь и рассказала про эпизод с полевой мышкой. Она считала, что мышка могла укусить Томми, когда пыталась забраться по его ноге, а он сбросил ее рукой. Мышка могла заразить Томми какой-нибудь формой гидрофобии…

Коронер дал девушке высказаться до конца, затем долго разговаривал с судьей, разъясняя симптомы гидрофобии и указывая на ее сравнительно большой инкубационный период – согласно этим данным, укус мыши не мог столь быстро и трагично подействовать на Томми. Кроме того, заметил он, даже если мышь была заразной, что, кстати, могло бы объяснить ее странное поведение, это не меняло дело, поскольку никаких укусов на руках и теле Томми обнаружено не было. Имеются царапины на ногах, но они были, по всей вероятности, получены в тот момент, когда Томми босиком бежал по лесу: ни одна из этих маленьких царапин не походила на укус.

Затем свои показания дали Гус Хоффман и Джед Гарнер. Их истории были идентичными, поскольку они все время находились вместе.

Стаунтон внимательно выслушал их показания, особенно когда был упомянут пес Бак – тот, что прошлой ночью шел по следу Томми, а сегодня привел их к пещере в лесу. Последним был опрошен шериф, рассказавший о том, как после сообщения о случившемся он был в лесу и выносил с остальными тело Томми.

Судья вышел в соседнюю комнату, но вернулся почти сразу же с готовым вердиктом – самоубийство на почве временного помешательства. Присутствующие стали расходиться.

Стаунтон направился к мужчине, которого называли Гусом Хоффманом, но тот вышел в соседнюю комнату морга, по всей вероятности, чтобы договориться насчет похорон. Туда же вышли и Гарнер с дочерью.

Тогда профессор остановил шерифа, высокого крупного мужчину, представился ему и рассказал о происшествии с собакой.

– Может быть, и к лучшему, шериф, – сказал он, – что я разговариваю по этому поводу с вами, а не с самим мистером Хоффманом, на которого вчера обрушилось это ужасное несчастье. Может быть, не стоит сразу же сообщать ему, что собака тоже погибла. Пусть думает, что пес сбежал или потерялся, и постепенно свыкнется с мыслью, что тот не вернется. Как вы думаете?

Шериф почесал затылок.

– Ну, не знаю, – в нерешительности произнес он.

– А что, если мы поступим так, – сказал профессор. – Чтобы дать вам время все это обдумать, а мне – задать вам пару вопросов относительно этого странного самоубийства, которое столь заинтересовало меня, может быть, мы пройдем в бар напротив и выпьем по рюмочке?

– Что ж, на рюмочку у меня найдется время. Я должен еще уладить здесь кое-какие мелочи, так что подождите, а я присоединюсь к вам через десять минут.

В баре Стаунтон заказал себе пиво, набил трубку и закурил. Прохладное пиво было очень приятным, и профессор допил свою кружку, когда вошел шериф и сел напротив.

– Пиво выглядит совсем неплохо, – сказал шериф и, повернувшись к стойке, крикнул: – Эй, Хэнк, принеси нам пару кружек. Больших.

Затем он сказал, обращаясь к профессору:

– Я тут поразмыслил и решил, что вы правы относительно случая с Баком. Не стоит ошарашивать Гуса новостью насчет собаки. Ему и так несладко. Кстати, вы оставили собаку на дороге? Там он может ее увидеть или ее может увидеть кто-нибудь другой, а потом позвонит ему.

Профессор отрицательно помотал головой.

– Она лежит в моем фургоне, завернутая в брезент. Я похороню ее, когда доберусь до дома.

Профессор снова закурил трубку.

– Я ужасно сожалею о том, что произошло, но вовремя остановить машину было совершено немыслимо. Пес прыгнул прямо под колеса неизвестно откуда. У меня не было возможности даже притронуться к тормозам.

– Странно, – задумался шериф. – Бак всегда боялся машин и убегал в поле, едва заслышав шум мотора. Боязнь машин у него была, как бывает боязнь выстрелов у других собак.

Стаунтон уставился на шерифа, широко раскрыв глаза.

– Боже праведный, шериф! Он, наверное, обезумел, раз бежал так, будто оглох и ослеп. А у вас тут бывали случаи бешенства?

– Да нет, вот уже пару лет как не было. А пожалуй, и больше.

Шериф, похоже, не заинтересовался предположением профессора.

Стаунтон смотрел на его полное круглое лицо и прикидывал, не глуп ли он, этот шериф. «По всей видимости, нет, – решил он наконец, – умственные способности нормальные, но вот с воображением слабовато. Он пропустил мимо ушей сообщения о странном поведении полевой мыши и собаки, отбросив как несущественные, и полностью сосредоточился на поступке Томми. Да, это было, конечно, очень странно, но, в конце концов, парень внезапно сошел с ума, а безумцы совершают безумные поступки. Так, по всей видимости, рассуждал шериф, и почти наверняка так рассуждали все присутствовавшие на дознании».

– Послушайте, шериф. Я немного опоздал к началу дознания; не слышал медицинского свидетельства. Было ли вскрытие?

– Вскрытие? Нет, а зачем оно? Нет никаких сомнений, что он покончил с собой, разрезав вены. Больше никаких отметин на теле нет, кроме маленьких царапин на ногах, да еще ступни у него порезаны и кровоточат.

Стаунтон открыл рот и тут же снова закрыл его.

Шериф спросил:

– Я все пытаюсь сообразить, где вы живете. Это, наверное, тот дом милях в десяти отсюда, в самом конце дороги?

– Точно, – ответил профессор, – «У старика Бартона» – так называют это место. Раньше там была ферма, но теперь все заросло и запущено. Мой приятель из Бостона купил этот участок и дом для летнего отдыха. Этим летом он не смог выбраться сюда и предложил мне воспользоваться домом.

– Да-да, помню, тот парень, кажется, Хастингс. Несколько раз видел его здесь в летнее время. Вы с женой отдыхаете или в одиночестве?

– Я один. Холостяк. Я вообще люблю одиночество. Когда занимаешься преподаванием…

– А что вы преподаете, мистер Стаунтон?

– Зовите меня просто Док, шериф. Я преподаю физику в Технологическом институте Массачусетса. Специализируюсь на спутниковой связи. Первую половину отпуска я посвятил научной работе, но в оставшееся время хочу по-настоящему отдохнуть.

– Вы хотите сказать, что занимаетесь ракетами?

– Не совсем так. В основном приборами и аппаратурой, которую устанавливают на спутниках. Разными датчиками, при помощи которых получают сведения о радиации, космическом излучении и тому подобных вещах. Однако в данный момент меня куда больше интересует рыбная ловля.

Тут есть небольшой залив, примерно в миле от того места, где я живу…

– Знаю, я раньше там жил. Но вам и вашему другу Хастингсу, который купил этот дом, непременно нужно приехать сюда во время охотничьего сезона. Тут много оленей, особенно в лесах, что к северу.

– Боюсь, что разочарую вас, я – не охотник. Захватил с собой ружье и револьвер, но просто для того, чтобы попрактиковаться в стрельбе по мишени. Еще пива?

– О’кей – сказал шериф и показал бармену два пальца.

– А случались у вас за последнее время еще какие-нибудь странные смерти, шериф? – спросил Док.

Шериф с любопытством посмотрел на него:

– Не знаю, что вы подразумеваете под «странными», – сказал он. – Была парочка нераскрытых убийств за последние несколько лет, но они были связаны с ограблениями, так что ничего странного не было.

– Я имею в виду случаи, когда кто-нибудь пытался совершить самоубийство или убийство на почве помешательства.

– Хм-м. Да нет. За то время, что я занимаю свой пост – а это уже шесть лет – такого не было. Но что странного в этих случаях? Ведь речь идет о тех, кто сошел с ума, не так ли?

– Да, если не учитывать, что безумие, как правило, развивается по своим законам, а вот Томми Хоффман…

– Уж не хотите ли вы сказать, что это не было самоубийством?

– Упаси Боже. Просто я прикидываю, какого рода психоз мог у него возникнуть, и почему он поразил его столь сильно и внезапно. Только что он был, можно сказать, счастлив, доволен – сладко уснул после, скажем так, весьма приятных переживаний. Как-то все это не укладывается в голове. Ну, впрочем, хватит об этом. Вы сказали, что рыбачили в моем заливе, да, шериф? Какую наживку использовали?

После второй кружки шериф извинился, сказав, что ему пора возвращаться в Уилкокс, и ушел. Док заказал себе еще пива и, допив кружку, задумался, держа в руке потухшую трубку. Может, он и вправду перегибает палку, пытаясь связать между собой три смерти – полевой мыши, юноши и собаки – соединить их в некое чудовищное целое? Шериф не увидел здесь ничего странного, но…

Может, и вправду он чересчур глубоко копает? Полевая мышь вела себя довольно странно. Во-первых, она сидела на дорожке и как будто пыталась прогнать юношу и девушку. После этого она дала девушке взять себя в руку и тут же ее укусила. Когда та бросила ее на дорогу, мышь убежала, но затем вернулась и напала на юношу, фактически покончив с собой.

Теперь что касается этого парня, Томми Хоффмана. Вновь безумие, которое охватило его, когда он спал или сразу после пробуждения рядом с девушкой. И снова все кончилось самоубийством. Док допускал, что люди теряют рассудок и, случается, кончают с собой в этом состоянии. Но он много читал о психических аномалиях, однако, ни разу не встречал случаев, когда люди сходили бы с ума столь внезапно и непоправимо без всяких предпосылок и без малейших причин, без всяких травмирующих переживаний.

Наконец, собака. Разумеется, пес мог быть бешеным, вследствие чего слепо выбежал на дорогу под колеса машины. Но если здесь дело не в бешенстве, то налицо опять явное самоубийство, особенно странное для собаки, которая, как его уверяли, смертельно боялась машин. Последняя информация была получена только что от шерифа и делала случившееся еще более странным.

Однако, насколько ему было известно, животные, если не считать леммингов, не кончают жизнь самоубийством.

Док допил пиво, выбил пепел из трубки, встал и вышел из бара. В Грин-Бее есть лаборатория, где ему могут точно сказать, было ли у Бака бешенство; до Грин-Бея сорок пять миль, а сейчас только три часа пополудни. Тело собаки находилось у него в фургоне, и он мог доставить его в Грин-Бей в любое время. Кроме того, он вот уже неделю никуда не выезжал из дома дальше Бартлесвилля, так что был повод провести вечер в Грин-Бее, сходить в кино, например.

Стаунтон так и поступил, после доставки пса в лабораторию он оплатил расходы и договорился, что результаты анализа узнает по телефону на следующий день. Пообедав, он купил полдюжины книг для легкого чтения. В основном детективы. Он специально отказывался на отдыхе от серьезного чтения. Обед был очень хорош: приятно было разнообразие после того, что он мог позволить себе в Бартлесвилле. Да и фильм оказался забавным: французская комедия с Бриджит Бардо.

Док вернулся к себе после десяти вечера, в дом, который любезно предоставил в его распоряжение Хастингс. Дом был очень большой, поскольку раньше тут жили фермеры. На втором этаже располагались три спальни, хотя лишь две из них были меблированы, и ванная. Внизу – три комнаты, большая кухня, большая гостиная и еще одна комната, используемая в качестве кладовой, где он хранил ружья и принадлежности для рыбной ловли. Электричество давал движок, работающий на бензине, который стоял в подвале. Тот же движок обеспечивал подачу воды из колодца в бак, расположенный на крыше. В доме не было телефона, но Доку это не мешало, даже наоборот. Когда-то здесь была ферма, но по какой-то причине земля эта оказалась заброшенной и не возделывалась уже больше двадцати лет. Все, за исключением небольшого садика вокруг дома, буйно заросло деревьями и кустарником.

До нынешнего вечера местечко это казалось ему мирным и уютным.

Док достал из холодильника банку пива и взял одну из приобретенных в городе книг, однако ему никак не удавалось углубиться в чтение. Он ощущал смутное беспокойство. В первый раз за все время пребывания здесь он осознал свою изолированность. Док едва поборол желание опустить шторы на окнах, чтобы никто и ничто не могло заглянуть внутрь.

Но почему у кого-то может возникнуть желание прийти к одинокому дому и заглянуть в окна? Тем более, какое нечто может за ним подсматривать? Сюда может заглянуть только какое-нибудь животное, а с какой стати ему бояться животных? Он выдвинул против самого себя обвинение в нелепых страхах, признал себя виновным и приговорил к очередной банке пива и чтению детективного романа.

Взяв книгу, Стаунтон обнаружил ее открытой на двадцатой странице, но ничего не смог вспомнить из прочитанного до сих пор. Док начал читать с первой страницы. Детектив был захватывающий, убийство происходило в самом начале. Но Док не в силах был заинтересоваться книгой, между его сознанием и содержанием детектива маячила история Томми Хоффмана… Вот он встает, совершенно голый, в одних синих носках, оставляет спящую возлюбленную и бежит к пещере. Он сидит там до наступления темноты, скрючившись, пока не видит приближающиеся огоньки фонарей в руках своего отца и отца своей возлюбленной, которые спешат к нему с собакой. Тут Томми снова убегает, на этот раз от них, кружит по лесу, возвращаясь к исходной точке своего пути, подбирает ржавый нож со сломанным лезвием и взрезает себе вены на обоих запястьях…

Теперь книга была раскрыта на пятнадцатой странице, но Док все равно не помнил, что рассказывалось на предыдущих. В изнеможении он отбросил книгу и задумался.

Через некоторое время он пришел к тому, что нужно подождать до завтрашнего вечера, когда он сможет позвонить из Бартлесвилля в лабораторию и узнать результаты обследования Бака. Если у пса обнаружат бешенство, он сможет объяснить хотя бы одну из трех смертей; и тогда он полностью выбросит случившееся из головы и будет наслаждаться оставшимися неделями отпуска, прекратив попытки разрешить загадку, которой, возможно, и не существует. Но вот если у Бака не было бешенства…

Он выпил еще одну банку пива, лег в постель и через некоторое время уснул.

Глава седьмая

Мозговик оставался укрытым от посторонних глаз в дупле дерева с того момента, как собака положила сюда его тело, а затем нашла свою смерть под колесами автомобиля.

За это время он имел лишь одного хозяина. Ему нужен был вид местности с высоты птичьего полета. Поэтому перед рассветом мозговик вселился в ворону (внешний вид «вороны» он нашел в голове Томми), спавшую на дереве прямо над ним. Ночное зрение вороны оказалось неважным, так что ему пришлось дождаться светлого времени.

Мозговик пролетел над дорогой, запомнив точное расположение каждого фермерского дома, соотнеся это со сведениями о людях, которые там жили, сведениями, полученными от Томми. Он летел на восток, пока дорога не кончилась. Томми считал, что последний дом пустует, но он ошибался – перед домом стояла машина-фургон.

Ворона покружила над домом и полетела по направлению к Бартлесвиллю, миновав по пути фермы Гарнера и Хоффмана. Мозговик дал вороне отдохнуть на дереве вблизи от города, а затем долго летал над Бартлесвиллем, вновь сопоставляя увиденное с содержанием памяти Томми.

Наибольший интерес у него вызвала мастерская по ремонту радиоприемников и телевизоров. Ее владелец наверняка разбирался в электронике, а значит, был подходящим хозяином, по крайней мере, на некоторое время. Томми не знал его имени и не знал, где тот живет, хотя точно знал, что владелец не ночует в своей мастерской. Для получения необходимых сведений нужны были дополнительные усилия. Вдобавок ко всему, опасно было появляться в городе в хозяине-животном.

Когда ворона выполнила свою задачу, мозговик заставил ее броситься вниз и разбиться о мостовую: не было никакого смысла лететь с ней обратно в лес. Мозговик тут же снова очутился в дупле дерева.

Здесь и оставался его разум, который, однако, ни на секунду не прекращал напряженную работу. Мозговик считал, что выбор этого укрытия оказался достаточно удачным. Оно было глубже спрятано в лесу, чем пещера. Мимо дупла проходило множество различных животных, что давало мозговику возможность хорошенько их изучить. Прошел олень, за ним медведь. Дикая кошка и скунс. Над ним летали птицы, включая тех двух, о которых он точно знал, что они смогут переносить его в когтях – сова и ястреб. Начиная с этого момента, любой из этих представителей животного мира по его желанию мог стать его хозяином.

Были тут и мелкие зверьки, которых он изучал, когда поблизости не было крупных. Были и змеи, хотя они мало его интересовали. Они слишком медленно передвигались и слишком долго умирали. Хозяин, которого трудно убить, был чрезвычайно неудобным. Чтобы наверняка гарантировать смерть того или иного животного, пришлось бы заставлять его перемещаться к дороге и там ждать автомашины. Но даже и после этого, с переломанным позвоночником, змея, например, могла прожить довольно долго.

Так мозговик провел время в течение этого дня, когда произошло нечто, заставившее его срочно обдумывать следующий шаг.

Он проголодался. Мозговик не нуждался в пище в том смысле, который мы вкладываем в это понятие. Там, дома, в разгар событий, которые привели к его изгнанию, время летело столь быстро, что теперь он не отдавал себе отчета – как давно не получал питания. Ему на самом деле необходимо было решать эту проблему всего лишь раз в несколько месяцев, и он наивно полагал, что времени здесь, на Земле, где имеются разумные существа, у него более чем достаточно. Как оказалось – он ошибся.

Сородичи мозговика выводились в воде и питались за счет абсорбирования микроорганизмов из воды непосредственно в себя; у них не было системы пищеварения. Возникший в процессе эволюции защитный панцирь, несмотря на высокую его прочность, был пористым, что позволяло сохранить способность к поглощению абсорбента. До появления панциря единственной защитой мозговика от естественных врагов была его скорость. На планете с небольшой гравитацией и в текучей среде способность мозговиков к левитации, к перемещению в любом направлении была необычайно эффективным средством спасения от врагов. Скорость, мобильность и перцептивные способности спасали их уже на самых ранних стадиях эволюции.

Способность получать контроль над другими существами, приобретать себе хозяина, развилась позднее, по мере роста интеллектуальных способностей мозговика. Это позволило наиболее способным особям покинуть глубины вод и жить ближе к берегу, ибо на суше эволюция шла в ином направлении. Там возникли многочисленные наземные существа, которые порой спали вблизи от берега и потому могли быть использованы в качестве хозяев. Эти создания имели многочисленные преимущества перед обитателями водной пучины. У них были руки, чем эти животные напоминали земных обезьян. Кроме того, направляемые мощным интеллектом, они были способны к изготовлению орудий.

При помощи удачно выбранных хозяев мозговики создали собственные цивилизацию и науку. Вначале они большую часть времени по-прежнему проводили в воде, управляя своими хозяевами на суше. Но в конце концов были найдены способы преодоления этой проблемы. Они обнаружили, что кратковременное погружение в питательный раствор позволяет им абсорбировать достаточное количество «пищи» в тысячи раз быстрее и эффективнее, чем постоянное пребывание в воде. Теперь, используя подходящих хозяев, они могли существовать сколь угодно далеко от воды и удовлетворять потребность в питании за счет того, что хозяева один раз в несколько месяцев погружали их примерно на час в питательный раствор. Оставались отдельные отряды особей, проживающие в море, но это были относительно примитивные племена, отставшие в развитии, подобно тому, как австралийский абориген или африканский пигмей отличаются от выдающегося ученого-ядерщика.

Однако высокоразвитая ветвь его сородичей постепенно утратила способность существовать на том питании, которое они сами абсорбировали из жидкости, привыкнув на протяжении тысячелетий к тому, что их время от времени погружали в раствор. Эта ситуация могла быть уподоблена случаю с человеком, которого так долго кормили при помощи внутривенных вливаний, что его органы пищеварения просто атрофировались.

Мозговик в принципе мог бы решить проблему своего питания здесь, в лесу, используя хозяев-животных. Именно так он и поступил бы, не будь возможности заполучить в хозяева разумное существо. Использование животных превращало решение проблемы в сложную операцию, предполагающую длинную вереницу сменяющих друг друга хозяев, каждый из которых был бы предназначен лишь для какой-то конкретной подзадачи.

Человек же, имеющий в доме обычную нормально оборудованную кухню, в состоянии был быстро приготовить необходимый для мозговика раствор. Конкретные ингредиенты значения не имели – главное, чтобы раствор был богат протеином. Тело мозговика могло абсорбировать только то, что ему было необходимо, причем фактор вкуса не имел никакого значения, поскольку аналога рецепторов вкуса мозговик был лишен. Суп, мясной бульон, мясная подливка вполне годились. Даже молоко подходило в качестве питательной среды, хотя в нем он должен был находиться гораздо дольше, чем в мясном бульоне.

Поняв, что ему необходимо питание, мозговик решил, что коль скоро в следующий раз он «проголодается» лишь через несколько месяцев, то имеет смысл заполучить себе хозяина-человека прямо сейчас, то есть несколько раньше, чем он собирался.

Теперь надо было подобрать конкретного хозяина. Лучше всего подошел бы ему человек, ведущий уединенный образ жизни, не обязанный никому давать объяснений по поводу того, какими странными манипуляциями он занимается у себя на кухне посреди ночи. Однако ближайший из известных ему людей, живущих в одиночестве, был Гус Хоффман, отец Томми, но на полпути к его ферме стоял еще один дом. Между тем, каждая дополнительная миля транспортировки повышала риск. Ближайшую ферму занимала пожилая супружеская пара – Зигфрид и Эльза Гросс. Зигфрид был, как и многие мужья-немцы, безусловным лидером в этой семье. Если его жена проснется среди ночи и пойдет взглянуть, чем он занят, то он вполне сможет приказать ей вернуться в спальню, и она безропотно подчинится.

Разумеется, лучше будет, если она не проснется. Если, в ходе использования Гросса, к нему будет привлечено из-лишнее внимание, то это уменьшит полезность нового хозяина – на что у мозговика всегда имелось простое решение.

Так как вселение намечено было произвести ночью, лучшим транспортом ему представлялась сова. Разумеется, сначала нужно было убедиться, сможет ли она без труда перенести его тело, не причинив ему вреда. Если сова подведет, то он вселится в ястреба, но в этом случае нужно проверить его ночное зрение и физические возможности: не хотелось бы, находясь в его теле, врезаться в дерево.

Перед наступлением темноты, когда большинство ночных птиц еще спали, он сосредоточился на образе совы и тут же оказался в одной из них. Он был абсолютно уверен, что так и получится, хотя знал, что спят земные создания не всегда строго регулярно. Склонный к дневному образу жизни человек, например, спал в основном ночью; однако мог время от времени засыпать и днем, как поступили, скажем, Томми и Шарлотта. Животные помельче, поскольку засыпали чаще и легче, чем люди, были еще более склонны поспать в неположенное время. Например, пес Бак, в которого он смог вселиться в пещере, заснул буквально через минуту после того, как лег на песок. Один из оленей, проходивших мимо мозговика, остановившись, заснул минут на пять прямо на ногах и был разбужен стуком дятла по ближайшему дереву; проснувшись, он двинулся дальше. По всей видимости, это же относилось и к ночным животным; убив добычу (почти все они были хищниками) и насытившись, они почти тут же засыпали. Мозговик не сомневался, что ему удастся найти дневное животное, спящее днем, и ночное, спящее ночью, хотя и не столь легко, как в обычный период их отдыха.

Вселившись в сову, он дал ей возможность еще поспать; Мозговик хотел, чтобы птица хорошенько отдохнула перед тем, как приступить к выполнению своей задачи. Пусть спит до того времени, как наступят сумерки. Когда время пришло, он заставил сову полетать, проверяя силу и размах ее крыльев, возможность делать резкие повороты и маневры в воздухе. В случае с вороной это не имело для него значения, поскольку ту он использовал исключительно для рекогносцировки местности: тогда для него было важно, чтобы птица летела прямо и на достаточной высоте. Поскольку сове предстояло перенести его тело, он хотел, чтобы она летела поближе к земле, облетая деревья. Принимая во внимание уровень гравитации на этой планете, он высчитал, что падение с высоты шести футов не повредит его панцирь. Высота в два раза большая не принесет ему вреда при падении в густую траву или на мягкую землю. С другой стороны, падение с высоты среднего дерева будет почти наверняка смертельным, если только он не угодит в густой кустарник.

Проверив маневренность совы в воздухе и полностью удовлетворенный ею, он стал высматривать внизу камень подходящего размера и вскоре нашел такой. Камень, похоже, весил примерно столько же, сколько и он. Он был плоский, и по форме соответствовал телу мозговика. Он приказал сове подлететь к камню и схватить его. Подъем оказался немного тяжеловат, но, взлетев повыше, сова приспособилась и дальше летела уверенно, а камень держала в когтях вполне надежно. Полетав некоторое время с камнем и убедившись, что все в порядке, он выпустил камень из когтей совы и полетел к дереву, расположенному рядом со своим укрытием.

Он дал сове отдохнуть до десяти часов вечера – у мозговика было отличное чувство времени, как, впрочем, и чувство пространства. Он рассчитал, что поскольку придется лететь кругами и зигзагами, чтобы избежать большой высоты, путешествие займет примерно час, а уж к одиннадцати часам вечера пожилая чета фермеров наверняка будет спать.

Когда мозговик решил, что наступило его время, он заставил сову спуститься и достать свое тело из дупла. Это оказалось настолько трудной задачей, что он даже стал подумывать – не уничтожить ли эту сову и не поискать ли другого хозяина, хотя бы кролика, чтобы тот вытолкнул панцирь из пустого ствола. Затем можно было бы заполучить еще одну сову. Но тут сова смогла, наконец, одной из своих коротких лап зацепить панцирь и вытащить его.

Полет занял больше времени, чем предполагал мозговик. Сова, хотя и без особого труда несла его в лапах, но летела не так ровно, как он ожидал – приходилось опускаться и давать птице отдыхать. И дело не в том, что мозговик жалел сову. Он не был жестоким, но и совершенно не обладал способностью сочувствовать кому-либо, кроме своих сородичей. Он руководствовался исключительно соображениями собственной безопасности и тем, что может потерять слишком много времени, если придется убивать этого хозяина и приобретать нового.

До фермы Гросса он добрался только к полуночи.

Тут мозговик приказал сове опустить свое тело в густую траву между дорогой и забором и несколько раз облететь вокруг дома, чтобы он смог найти подходящее укрытие. Дом стоял тихий и темный. Собаки, похоже, не было, что снимало одну важную проблему. Наилучшее укрытие для мозговика нашлось под деревянными ступеньками, которые вели к черному ходу. Кроме того, укрытие находилось вблизи от сарая, а значит, прежде, чем он вселится в человека, у него будет возможность изучить тех животных, что находятся в сарае. До сих пор, за исключением собак, все потенциальные хозяева-животные были представителями дикой природы; на будущее ему представлялось полезным – кто знает, что может случиться? – иметь в виду и домашних животных.