Текст книги "Вампиры пустыни (Том III)"

Автор книги: Фредерик Браун

Соавторы: Тэд Уильямс,Дональд Уондри,Кэтрин Мур,Роберт Блох,Артур Кларк,Роберт Силверберг,Роджер Желязны,Кларк Смит,Лесли Картер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Не могу сказать, какое расстояние мы прошли, прежде чем достигли последнего склепа; казалось, мы веками бродили по этому забытому подземному миру. Воздух становился все более спертым, зловонным и непригодным для дыхания, и наконец сделался густым и влажным, как будто в нем колыхалась какая-то гниющая взвесь. Мы едва не повернули назад – как вдруг, в конце длинного, уставленного урнами прохода, неожиданно уперлись в глухую стену.

Здесь нас ждало одно из наиболее странных и таинственных открытий. У стены, выпрямившись, стояла мумифицированная и невероятно иссушенная фигура. Она была выше семи футов ростом, темно-коричневого, битуминозного цвета, и полностью обнажена, за исключением своего рода черного капюшона, который покрывал верхнюю часть головы и спускался по бокам измятыми складками. Судя по трем рукам и общим очертаниям тела, это явно был один из древних йорхов – возможно, единственный представитель этой расы, чье тело сохранилось в нетронутом виде.

Мы ощутили невыразимое волнение при мысли о возрасте этого высохшего существа, которое пережило в сухом воздухе склепа все смены исторических и геологических эпох планеты, став связующим звеном с затерянными веками.

Направив на мумию луч и фонарей и приглядевшись поближе, мы поняли, каким образом она сохраняла вертикальное положение. Ее лодыжки, колени, талия, плечи и шея были прикованы к стене тяжелыми металлическими обручами, такими изъеденными и почерневшими от ржавчины, что с первого взгляда мы не смогли различить их в тени. Странный капюшон на голове даже при ближайшем рассмотрении оставался загадочным. Он был покрыт тонкими, похожими на плесень ворсинками, грязными и пыльными, как старая паутина. В этом капюшоне было что-то необъяснимо отталкивающее и тошнотворное.

– Богом клянусь! вот это настоящая находка! – воскликнул Октав, поднося фонарь к высохшему лицу. Тени, как живые, забегали в бездонных впадинах глазниц, огромных тройных ноздрях и широких ушах, выступающих из-под капюшона.

Все еще поднимая фонарь, Октав протянул свободную руку и легонько дотронулся до тела. Прикосновение было чрезвычайно осторожным, однако нижняя часть бочкообразного торса, ноги, кисти и предплечья внезапно рассыпались в пыль; лишь голова и верхняя часть торса и рук остались висеть в металлических оковах. Разложение, как видно, протекало до странности неравномерно, поскольку оставшиеся части тела не выказывали признаков распада.

Октав смятенно и горестно вскрикнул и принялся кашлять и чихать, когда его окутало облако поднявшейся в воздух коричневой, невесомой пыли. Все остальные отступили назад, уклоняясь от праха. Внезапно, глянув поверх расходящегося облака пыли, я увидел нечто невероятное. Черный капюшон на голове мумии начал извиваться и подергиваться по краям; отвратительно изгибаясь, он упал с высохшего черепа и, падая, стал судорожно сворачиваться и разворачиваться в воздухе. Затем он опустился на обнаженную голову Октава, который, забыв обо всем после гибели мумии, в отчаянии стоял у стены. В этот миг, испытывая глубочайший ужас, я вспомнил о предмете, выползшем из теней Йох-Вомбиса при свете лун-близнецов, том самом предмете, что отпрянул, как порождение сна, стоило мне проснуться и пошевелиться.

Существо облепило голову Октава, как ткань, скрыв под собой его волосы, лоб и глаза. Он испуганно закричал, бессвязно призывая на помощь, и стал бешено срывать с себя капюшон. Все было напрасно; пронзительные крики Октава взмыли безумным крещендо агонии, словно он корчился под каким-то орудием дьявольской пытки; он приплясывал и метался по склепу, со странным проворством ускользая от нас, пока мы пытались схватить его и избавить от чудовищной ноши. Сцена казалась таинственной, как ночной кошмар; и однако, существо, сжимавшее голову Октава, было реальным и, очевидно, представляло собой какую-то неизвестную форму марсианской жизни, которая, вопреки всем законам науки, сохранилась в этих первобытных катакомбах. Мы должны были во что бы то ни стало вырвать Октава из его пугающей хватки.

Мы попытались окружить обезумевшего начальника экспедиции – что в отнюдь не просторном закоулке между последними урнами и стеной, казалось, не должно было составить труда. Но Октав ловко и даже вдвойне ловко, если учесть, что он ничего не видел, бросился в сторону, обогнул нас и помчался прочь, скрывшись среди урн в лабиринте пересекающихся подземных ходов.

– Боже мой! Что с ним случилось? – воскликнул Харпер. – В него будто дьявол вселился!

Обсуждать загадку, разумеется, было некогда, и мы кинулись за Октавом со всей скоростью, какую позволяло наше изумление. В темноте мы потеряли его из виду и у первой развилки остановились, не зная, какой коридор он выбрал. Затем мы услышали пронзительный, несколько раз повторившийся крик в крайнем левом зале. В этих криках звучало что-то потустороннее, неземное; возможно, виной был застоявшийся воздух или особая акустика ветвившихся каверн. Но мне трудно было представить, что подобные вопли могли слетать с человеческих губ – по крайней мере, с губ живого человека. В них звучала бездушная, механическая агония, как будто их издавал труп, ведомый вселившимся в него дьяволом.

Направляя лучи фонарей в качающиеся, неверные тени, мы бежали между рядами громадных урн. Крики смолкли в могильной тишине, но далеко впереди мы уловили легкий приглушенный топот бегущих ног. Сломя голову, мы бросились туда, но, задыхаясь в смрадном, насыщенном миазмами воздухе, вскоре вынуждены были перейти на шаг, так и не догнав Октава. Слабые, затихающие звуки его шагов исчезали вдали, как поступь уходящего в могилу призрака. После и они смолкли, и мы больше ничего не слышали, кроме собственного судорожного дыхания и шума пульсирующей в висках крови, подобного тревожному бою барабанов.

Мы двинулись дальше и у тройной развилки каверн разделились на три группы. Харпер, Халгрен и я углубились в средний проход. Казалось, мы шли без конца, пробираясь по склепам, до потолка заставленным колоссальными урнами, хранившими, должно быть, прах сотен поколений. Не обнаружив никаких следов Октава, мы вышли наконец в огромный зал с геометрическими узорами на полу. Вскоре к нам присоединились остальные, которые также не смогли найти исчезнувшего руководителя экспедиции.

Мне незачем подробно описывать наши возобновившиеся и многочасовые поиски, что привели нас в мириады ранее не обследованных склепов. Мы не обнаружили в них никаких признаков жизни – все они были мертвы. Помню, как я вновь пересек склеп, где видел на потолке темный округлый нарост, и с дрожью заметил, что он исчез. Каким-то чудом мы не заблудились в этом подземном лабиринте и вышли в конце концов к последнему залу с прикованной к стене мумией.

Приближаясь к нему, мы услышали размеренный, повторяющийся лязг металла – тревожный, загадочный звук, как будто вурдалаки колотили молотками по какому-то забытому саркофагу. Когда мы подошли ближе, свет фонарей открыл нам зрелище, в равной степени необъяснимое и неожиданное. Рядом с тем, что осталось от мумии, спиной к нам стояла человеческая фигура; голову ее скрывал раздутый черный предмет, напоминавший по размерам и форме диванную подушку. Октав бил в стену заостренным металлическим стержнем. Мы не знали, как долго он находился здесь и где нашел этот стержень. Под его яростными ударами глухая стена осыпалась грудой щебня и окаменевшей известки, обнажая маленькую узкую дверцу, сделанную из того же загадочного материала, что и урны с курильницей.

Пораженные, обескураженные, донельзя озадаченные, мы безвольно застыли на месте, не в силах что-либо предпринять. Все казалось слишком фантастическим и ужасным, и было ясно, что Октав действовал под влиянием некоего безумия. Я ощутил сильный приступ внезапной тошноты, когда опознал омерзительное существо, которое охватило голову Октава и свисало жуткой опухолью ему на шею. Я боялся даже предположить, почему оно так раздулось.

Не успели мы опомниться, как Октав отбросил металлический стержень и начал шарить по стене. Вероятно, там находилась скрытая пружина; но никакие догадки не могли объяснить, как Октав узнал о ее существовании или местоположении. Вскрытая дверь, массивная и тяжелая, как плита саркофага, с глухим отвратительным скрипом приоткрылась внутрь, и из щели хлынул адский полуночный мрак, словно поток тысячелетиями погребенной скверны. В тот же миг наши электрические фонари почему-то замигали и потускнели, и мы вдохнули удушающее зловоние, подобное сквозняку из глубин этого мира вековечного разложения.

Октав повернулся к нам и праздно опустил руки, стоя перед открытой дверью в позе человека, завершившего порученную ему работу. Мне первому удалось сбросить парализующие чары; выхватив складной нож – единственное имевшееся у меня подобие оружия – я подбежал к нему. Октав отступил, но не успел уклониться, и я вонзил четырехдюймовое лезвие в черную раздувшуюся массу, которая охватывала всю верхнюю часть его головы и свисала на глаза.

Я не в состоянии даже вообразить, чем было это существо – если вообще можно представить себе нечто подобное. Оно было бесформенным, как большой слизень, и не имело ни головы, ни хвоста, ни каких-либо внешних органов – отвратное, раздутое, кожистое создание, покрытое тонкими, похожими на плесень шерстинками, о которых я уже упоминал. Нож пронзил его, как прогнивший пергамент, оставив длинный разрез, и это кошмарное существо, казалось, опало, как лопнувший пузырь. Из него хлынула тошнотворная струя человеческой крови, перемешанной с кусками темной массы, вероятно, полупереваренными волосами, плавающими в крови студенистыми сгустками, напоминавшими осклизлые, не до конца растворившиеся кости, и волокнами свернувшейся белой субстанции. В тот же миг Октав пошатнулся и рухнул на пол, растянувшись плашмя. Прах рассыпавшейся мумии, потревоженный его падением, поднялся клубящимся облаком и скрыл Октава; он лежал недвижно, как мертвый.

Преодолевая отвращение и задыхаясь от пыли, я склонился над ним и сорвал с его головы вяло повисшее, сочащееся кровью ужасное существо. Оно отделилось с неожиданной легкостью, как будто я снял мокрую тряпку; Господь свидетель, я пожалел, что не оставил его на месте. Под существом больше не было человеческого черепа – все было выедено до самых бровей. Когда я поднял это похожее на капюшон создание, открылся наполовину съеденный мозг.

Я выронил неведомое существо из внезапно онемевших пальцев, и в падении оно перевернулось брюхом вверх, открыв ряды многочисленных розоватых присосок, расположенных концентрическими кругами; в центре находился белесый диск, опутанный нитевидными волосками нервных волокон и, очевидно, служивший нервным узлом.

Мои товарищи сгрудились позади, но долгое время никто не произносил ни слова.

– Как долго, вы думаете, он был мертв? – прошептал Халгрен жуткий вопрос, который мы все себе задавали. Никто, по-видимому, не мог или не хотел отвечать – не в силах двинуться, охваченные неизъяснимым страхом, мы стояли и смотрели на Октава, как завороженные.

Наконец я заставил себя отвести глаза. Мой взгляд случайно упал на останки прикованной мумии, и я с каким-то механическим, неестественным ужасом впервые заметил, что высохшая голова была наполовину выедена. Затем в глаза мне бросилась приоткрытая дверь. Сперва я не мог понять, что привлекло мое внимание. И вдруг в луче фонаря я увидел далеко за дверью, словно в бездонной преисподней, легион извивающихся, ползущих как черви теней. Темнота, будто набухая ими, изрыгнула на широкий порог склепа омерзительный авангард бесчисленной армии существ, подобных чудовищной, дьявольской пиявке, что я сорвал с выеденной головы Октава. Некоторые были тощими и плоскими и походили на складывающиеся и распрямляющиеся округлые лоскуты материи или кожи, другие казались более или менее тучными и ползли медленно, с сытым довольством. Не знаю, чем они могли питаться в запечатанном мраке вечной ночи, и молюсь о том, чтобы никогда этого не узнать.

В судороге ужаса и отвращения я отскочил назад, а черная армия нескончаемым потоком с кошмарной быстротой изливалась из отворенной бездны, как тошнотворная рвота пресыщенных ужасом адских подземелий. Существа, накрыв тело Октава копошащейся волной, приближались к нам. Я заметил, как казавшееся мертвым создание, которое я отбросил в сторону, стало подавать признаки жизни; с отвратительными усилиями оно пыталось подняться и присоединиться к остальным.

Ни я, ни мои спутники не могли больше выносить этого зрелища. Мы обратились в бегство, мчась среди рядов величественных урн. Ползучая масса дьявольских пиявок не отставала, и у первой развилки, позабыв друг о друге и мечтая лишь о спасении, мы в слепой панике рассеялись и наугад нырнули в ветвящиеся коридоры. Я услышал, как кто-то позади споткнулся и упал и как его проклятие перешло в безумный крик. Но я знал, что если остановлюсь и поверну назад, я навлеку на себя ту же ужасающую смерть, что постигла бежавшего последним.

Все еще сжимая в руках электрический фонарь и складной нож, я кинулся в небольшой проход; насколько я помнил, он шел сравнительно прямо и должен был привести меня к просторному внешнему склепу с разрисованным полом. Здесь я очутился в одиночестве. Мои спутники побежали по главным коридорам, и я слышал вдалеке приглушенное столпотворение безумных криков, как будто преследователи одновременно схватили нескольких человек.

Судя по всему, я неверно выбрал направление: проход оказался незнакомым и все время петлял и изгибался, часто пересекая другие коридоры. Вскоре я понял, что заблудился в черном лабиринте, где ноги живущих бесчисленные столетия не тревожили пыль. Похоронные звуки охоты замерли вдали, и в мертвой тишине я слышал только свое безумное, громкое и хриплое дыхание, подобное вздохам титана во тьме.

Я снова двинулся вперед, и внезапно луч фонаря выхватил из темноты приближавшегося ко мне человека. От неожиданности я вздрогнул, но не успел я совладать с собой, как человек прошел мимо длинными и ровными шагами автомата, возвращаясь, очевидно, во внутренние склепы. Думаю, это был Харпер, так как он был примерно того же роста и телосложения; но я не могу сказать наверняка, поскольку его глаза и верхняя часть головы были обвиты темным, раздувшимся капюшоном, а бледные губы плотно сжаты и будто скованы пыткой столбняка – или смертью. Кем бы он ни был, фонарь он где-то выронил и вслепую, в полной темноте шел к средоточию освобожденного ужаса, направляемый волей потустороннего вампира. Я знал, что ему уже ничто не поможет и даже не пытался его остановить.

Весь дрожа, я снова бросился бежать. Навстречу мне попались еще двое из нашего отряда; они вышагивали с механической быстротой и уверенностью, подняв головы с сатанинскими коронами пиявок. Остальные, вероятно, направились обратно по главным коридорам – я их не встретил и больше никогда не видал.

После все превратилось в размытую муть демонического ужаса. Помню, я решил, что нахожусь уже близко к внешней каверне, но вновь обнаружил, что сбился с пути и побежал вдоль бесконечно тянувшихся рядов чудовищных урн, через уходящие в неведомую даль и неисследованные нами склепы. Казалось, я бежал так годы; воздух мертвых тысячелетий разрывал мне легкие, ноги подкашивались. И тогда я увидел далеко впереди крошечную точку благословенного дневного света. Я кинулся к ней сквозь проклятые дрожащие тени, оставляя позади все ужасы чужеродного мрака, и оказался в склепе, который заканчивался низким полуразрушенным входом, заваленным обломками; солнечный свет узкой дугой падал на камни.

Это был, очевидно, другой вход, мы же проникли в смертоносное подземелье через главный. Я был уже в дюжине футов от него, когда неожиданно и беззвучно что-то упало мне на голову с потолка, мгновенно ослепив меня и затянувшись на голове, как сеть. В кожу головы и лба огненными уколами вонзились миллионы иголок – нарастающая агония пытки, казалось, пронзала черепные кости и сходилась со всех сторон в самой сердцевине мозга.

Ужас и страдания этого мига были хуже ада земного безумия или лихорадочного бреда. Я ощущал смрадную вампирическую хватку чудовищной смерти – нет, чего-то ужаснее смерти.

Вероятно, при нападении я выронил фонарь, но пальцы правой руки еще сжимали раскрытый нож. Инстинктивно – я был едва ли способен мыслить и действовать сознательно – я поднял руку и стал вслепую бить и резать ножом, снова и снова, гибельные складки существа, сжимавшего мою голову. Лезвие, должно быть, много раз пронзило цеплявшееся за меня чудовище и нанесло мне самому множество порезов, но в пытке миллионов пульсирующих иголок я не чувствовал боли от ран.

Затем я увидел свет. Черная полоса, упавшая с глаз, свисала вдоль щеки, сочась моей кровью. Она чуть извивалась, и я сорвал ее, а после, лоскут за влажным, окровавленным лоскутом, стал сдирать со лба и головы изрезанные останки существа. Покончив с этим, я побрел к выходу и, пошатываясь, стал выбираться из склепа. Тусклый свет превратился в искру пляшущего пламени, уходившую вдаль, как последняя звезда творения, что сверкает над зияющим, подбирающимся все ближе хаосом и забытьем, и я полетел вниз, в эту черную бездну…

Говорят, я недолго пробыл без сознания. Придя в себя, я увидел, что надо мной склонились загадочные лица двух марсианских проводников. Мою голову терзала режущая боль, полузабытые ужасы вставали в мозгу, как тени слетевшихся гарпий. Я приподнялся и посмотрел на вход в каверну. Марсиане, видимо, оттащили меня на некоторое расстояние от подземелья. Вход находился под уступом террасы одного из центральных зданий; поодаль был виден наш лагерь.

Черная пасть отверстия одновременно завораживала и ужасала меня, и я различил во мраке смутное движение – тошнотворные, извивающиеся корчи существ, которые наползали из темноты, но не осмеливались выйти на свет. Вне сомнения, эти создания космической ночи, эти порождения тысячелетнего разложения не могли выносить солнечные лучи.

В эту минуту я ощутил высший ужас подступающего безумия. Предельное отвращение, тошнота и страх побуждали меня бежать от этого гнусного входа, но вместе с тем во мне зародилось чудовищное и совершенно противоположное желание – вернуться, проделать обратный путь через все катакомбы по следам моих спутников, спуститься туда, где не побывал ни один человек, кроме них, непостижимо обреченных и проклятых, разыскать под властью жуткого принуждения адский подземный мир, какой и вообразить не может человеческая мысль. Я видел черный свет, в потаенных уголках мозга звучал безмолвный призыв, зов существ проникал в тело и ядом разливался по моим жилам, как колдовское зелье. Тот зов манил меня к подземной двери, замурованной умирающим народом Йох-Вомбиса, чтобы заточить дьявольских бессмертных пиявок, этих паразитов мрака, наделяющих своей омерзительной жизнью по– лусъеденные мозги мертвецов. Он манил меня в далекие бездны, где обитают Они, отвратные властители царства мрака, повелители мертвых, Они, для кого адские пиявки со всем их вампирическим могуществом являются лишь жалкими слугами…

Только благодаря двум Ахайи я не вернулся в катакомбы. Я бешено, яростно отбивался, когда они пытались удержать меня своими губчатыми руками. Видимо, я был до крайности обессилен вследствие пережитых в тот день нечеловеческих приключений, так как вскоре снова провалился в бездонное ничто; приходя время от времени в себя, я сознавал, что Ахайи несут меня через пустыню по направлению к Игнарху.

На этом заканчивается мой рассказ. Я пытался рассказать обо всем подробно и связно. Человек в здравом уме никогда не поймет, чего мне это стоило… как я боролся с подступающим безумием. О, оно скоро вернется – уже возвращается… Да, я поведал свою историю… и вы все записали, не так ли? Теперь я должен вернуться в Йох-Вомбис – пересечь пустыню и спуститься вниз через все катакомбы к громадным склепам, что лежат под ними. Что-то в мозгу приказывает мне… Оно укажет мне путь… Говорю вам, я должен идти…

Кларк Эштон Смит
ОХОТНИКИ ИЗ ПРЕИСПОДНЕЙ

Пер. И. Тетериной

Я редко могу сопротивляться искушению заглянуть в книжный магазин, особенно в такой, куда регулярно поставляют редкие и необычные экземпляры. Поэтому я зашел к Тоулмэну, чтобы проглядеть новинки. Это был один из моих кратковременных, раз в два года, приездов в Сан-Франциско, и я в то свободное утро вышел пораньше, чтобы после осмотра книг встретиться с Киприаном Синколом, скульптором. Он приходился мне троюродным или даже четвероюродным братом, и мы не виделись несколько лет.

Его студия была в двух шагах от лавки Тоулмэна, и у меня не было особых причин спешить. Киприан предложил осмотреть коллекцию последних скульптур, но, помня неизменную посредственность его предыдущих работ, банальные попытки добиться впечатления странности и ужаса, я не ожидал ничего, кроме пары часов унылой скуки.

В маленьком магазинчике не было ни одного покупателя. Зная мои склонности, хозяин и его единственный помощник после обычных слов приветствия утратили ко мне интерес, и я беспрепятственно копался на полках, заставленных всякой всячиной. Среди других, менее пленительных названий мне попалось роскошное издание «Капричос» Гойи[9]9
  …«Капричос» – серия из 80 сатирико-фантастических офортов (1797-98) великого испанского художника Ф. Гойи (1746–1828).


[Закрыть]. Начав перелистывать плотные страницы, я вскоре был поглощен дьявольским искусством этих рисунков, напоминавших порождения ночных кошмаров.

До сих пор удивляюсь, что не закричал в голос от безумного ужаса, когда, случайно подняв глаза от книги, я увидел существо, скорчившееся передо мной в углу книжной полки. Вряд ли я мог испугаться сильнее, даже если бы вдруг одно из адских творений Гойи ожило и соскочило со страниц тома.

Моим глазам предстала сгорбленная, мрачно-серая фигура, лишенная волос и даже какого-либо пуха или щетины, но украшенная узором из размытых бесцветных колец, похожих на свернувшуюся змею, которая живет в темноте. Он обладал головой и лбом человекообразной обезьяны, песьей пастью, руки заканчивались искривленными ладонями, а черные когти гиены почти достигали пола. Существо было неописуемо свирепым и омерзительным, его пергаментная кожа непередаваемо морщилась, точно у трупа или мумии, а в глубоко посаженных глазных впадинах мерцали злые полоски желтоватого, будто горящая сера, сияния. Из полуоткрытого рта, истекающего слюной, высовывались гнилые клыки, облик этого зловещего создания напоминал изготовившееся к прыжку чудовище.

Хотя я много лет писал рассказы, в которых часто речь шла о каких-то таинственных явлениях, потусторонних силах и привидениях, у меня не было четких и сколько-нибудь установившихся убеждений в отношении сверхъестественных явлений. Я никогда раньше не видел чего-либо, что мог бы считать привидением или хотя бы галлюцинацией, и вряд ли стал бы безапелляционно утверждать, что книжный магазин на оживленной улице, в ясном свете летнего дня, наиболее подходящее место для такого появления. Монстр передо мной не мог существовать среди животных видов нормального мира. Он был слишком ужасающим, слишком отталкивающим, чтобы быть кем-нибудь, кроме нереального создания.

Пока я в изумленном оцепенении смотрел поверх Гойи, полумертвый от страха, привидение двинулось ко мне. Я сказал, что оно двинулось, но его положение изменилось так мгновенно, без какого-либо усилия и видимого перемещения, что это слово безнадежно неуместно. Сначала ужасающий призрак стоял примерно в пяти или шести футах от меня. Но сейчас он склонился прямо над томом, который я все еще держал в руках, его тошнотворно светящиеся глаза уставились мне в лицо, и серо-зеленая слюна капала изо рта на раскрытые страницы. В этот миг я ощутил невыносимое зловоние, точно смесь запаха сгнивших змей с плесенью древнего склепа и разлагающегося трупа.

В ледяном безвременье, хотя прошла всего-то, может быть, секунда или две, мое сердце, казалось, прекратило биться, когда я увидел это отвратительное рыло. Задохнувшись, я с громким шумом уронил Гойю на пол, и, как только он упал, напугавшее меня видение исчезло.

Тоулмэн, лысый гном в очках в черепаховой оправе, бросился спасать упавший том, восклицая:

– Что случилось, мистер Хастейн? Вам нехорошо?

По той дотошности, с которой он изучал переплет, отыскивая возможные повреждения, я понял, что его основное беспокойство относилось к Гойе. Было ясно, что ни он, ни его помощник не видели призрака, и ничто в их поведении не выдавало, что они уловили отвратительный запах, все еще витавший в воздухе, точно дыхание разоренной могилы. И насколько я мог судить, они даже не заметили пятно сероватой слюны на развороте открытого тома. Я не помню, каким образом умудрился выйти из магазина. В моей душе бушевал вихрь ужасного смятения и сильного до дрожи отвращения к сверхъестественному созданию, которое я видел. Я шел, опасаясь за свое душевное здоровье и безопасность. С трудом припоминаю, как очутился на улице за магазином Тоулмэна, лихорадочно шагая к студии кузена с аккуратным пакетом, в котором был том с рисунками Гойи. Очевидно, пытаясь загладить свою неловкость, я в каком– то непроизвольном порыве был вынужден оплатить и купить книгу, не сознавая, что делаю.

Я подошел к дому, куда должен был войти, но еще несколько раз обошел весь квартал, прежде чем переступил его порог. Все это время я отчаянно пытался вернуть себе самоконтроль и душевное равновесие. Я помню, насколько трудным для меня оказалось даже просто замедлить свой ход и удержаться от бега, мне все время казалось, что я спасаюсь от какого-то невидимого преследователя. Я старался уговорить самого себя, убедить рациональную часть своего разума в том, что видение – всего лишь результат мимолетной игры света и тени или временного помутнения зрения. Но все эти ухищрения были напрасны, я видел уродливый ужас чересчур отчетливо, со всеми вызывающими отвращение деталями.

Что мог означать этот случай? Я никогда не принимал наркотики и не злоупотреблял алкоголем. Мои нервы, насколько я знал, были вполне крепкими. Но либо я стал жертвой зрительной галлюцинации, что могло означать начало какого-то зловещего психического расстройства, либо видел какое-то оккультное явление, что-то из областей и измерений, находящихся за пределами человеческого восприятия. Это было проблемой или психиатра, или оккультиста.

Хотя все еще страшно расстроенный, я все же попытался восстановить хотя бы малую часть самообладания. Кроме того, мне подумалось, что прозаические бюсты и пресные скульптурные группы Киприана Синкола могут благотворно повлиять на мои расшатанные нервы. Даже весь его гротеск мог бы показаться вполне здравым и заурядным в сравнении с дьявольской горгульей, пускавшей слюни передо мной в книжной лавке.

Я вошел в здание и поднялся по стоптанным ступеням на третий этаж, где Киприан устроил свою студию в просторной анфиладе комнат. Поднимаясь по лестнице, я испытывал странное чувство, как будто кто-то только что проходил по этим ступеням, но не слышал и не видел никого, а холл наверху был столь же тих и пуст, как и лестница.

Киприан находился в своей мастерской, когда я постучал в дверь. После паузы, которая показалась мне чрезвычайно долгой, я услышал его приглашение войти. Он вытирал руки о старую ветошь, и я догадался, что он только что лепил. Кусок легкой мешковины покрывал то, что, очевидно, было претенциозной, но еще не оконченной группой фигур, занимавшей середину длинной комнаты. Все вокруг было заставлено другими скульптурами: из глины, бронзы, мрамора и даже терракоты, которую он иногда использовал для менее важных скульптур. В одном конце комнаты стояла массивная китайская ширма. С первого взгляда я осознал, что произошла большая перемена, как в самом Киприане, так и в его работах. Я помнил его как дружелюбного, немного вялого юношу, всегда щеголевато одетого, ничем не напоминающего мечтателя и фантазера. Трудно было бы узнать его в этом худом, суровом, страстном человеке с гордым и проницательным видом, в котором было что-то дьявольское. Грива его нечесаных волос уже была тронута сединой, а глаза неестественно блестели огнем странного знания, и в их глубине затаилось какое-то вороватое выражение, словно его терзал неотступный болезненный страх.

Перемена в работах была не менее ошеломляющей. Их респектабельная скука и совершенная заурядность куда-то исчезли, и, как ни невероятно это звучит, они стали почти гениальными. Принимая во внимание вымученно банальный гротеск его прошлого периода, направление, которое теперь приняло его искусство, казалось невероятным. Вокруг меня были неистовые демоны, обезумевшие от страсти сатиры, вурдалаки, почуявшие запах склепа, ламии, сладострастно обвившиеся вокруг своих жертв, и еще более ужасающие существа, принадлежащие диковинным царствам зловещих мифов и страшных преданий.

Грех, ужас, богохульство, черная магия, страсти и злоба обители демонов – все было запечатлено с безукоризненным мастерством. Они были точно живые, что отнюдь не помогло мне успокоить расшатанные нервы, и я внезапно почувствовал настоятельное желание бежать прочь из студии, чтобы спастись от этой зловещей толпы застывших исчадий ада и высеченных химер.

Выражение моего лица, вероятно, в какой-то степени выдало обуревавшие меня чувства.

– Довольно сильные работы, не так ли? – спросил Киприан высоким резонирующим голосом, в котором слышались неприятная горделивость и торжество. – Я вижу, ты удивлен – небось, не ожидал ничего подобного.

– Откровенно говоря, нет, – признался я. – Великий боже, парень, да ты станешь Микеланджело сатанизма, если будешь продолжать в том же духе. И откуда только ты это взял?

– Да, я зашел довольно далеко, – сказал Киприан, казалось, не расслышав моего вопроса. – Возможно, даже дальше, чем ты думаешь. Если бы ты мог знать то, что я знаю, и видеть то, что я видел, ты, возможно, сделал бы что-нибудь стоящее из твоей фантастической писанины, Филипп. Конечно, ты очень умен и воображение у тебя богатое, но зато опыта никакого.

Я был крайне удивлен и растерян.

– Опыта? Что ты имеешь в виду?

– Именно то, что сказал. Ты стараешься описать потусторонние и сверхъестественные вещи, не имея о них даже элементарных сведений из первых рук. Я пытался делать то же самое в скульптуре, ничего не зная, и ты, несомненно, помнишь, какая посредственность у меня получалась. Но с тех времен я навидался таких видов, которые тебе и не снились.

– Звучит так, как будто ты заключил пресловутую сделку с дьяволом или что-то в этом роде, – легкомысленно заметил я.