Текст книги "Тайны парижских манекенщиц (сборник)"
Автор книги: Фредди Пралин
Жанры:
Культурология
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
Плавание проходит без особых событий. Девять дней в море. Чудесная погода, если не считать качки на второй день, подкосившей некоторых пассажиров.
Меня знают как Мисс Синемонд, особо не пристают, вручают цветы от комиссара. Получаю приглашение, «когда мне доставит удовольствие», к столу капитана. Бросаю кости на малых скачках (это не зависимость). Часто ем в одиночестве. Иногда вместе с испанским семейством с тремя надоедливыми детьми, которых мать отправляется укладывать спать во время десерта, что позволяет мужу проявлять ко мне подчеркнутое внимание. (Испанцы неравнодушны ко мне!)
Долгие прогулки по палубе быстрым шагом. Шутки, характерные для всех широт: «Вы сходите на следующей?» Встреча с Фернандо Боском (я знакома только с ним!), художественным директором l’Art et la Mode.Очарователен, остроумен. И его знаменитый акцент: «Это же чюдо!»
Юный отпрыск Франциска Гэ тайно ухаживает за мной. А также «большой скромник» – он быстро обнаглеет, – сын бывшего министра, «покончившего с собой». (Саленгро? У него другое имя.) Хорошо танцует. Тщетно пытается увлечь меня в спортзал. Я ненавижу коллективную гимнастику, но никогда не забываю размяться после пробуждения.
Кто еще? Обувщик Пинэ [105]105
П и н э, Франсуа – знаменитый французский производитель высококачественной обуви для женщин и детей, в 1864 г. открыл свой магазин. В честь него в русском языке появился в 1920-х гг. термин «пинетки». Фирма по выпуску обуви закрылась в конце ХХ в. – Прим. А. Васильева.
[Закрыть]как-то за ужином приглашает меня за свой столик. Как и представитель коньяков «Хенесси». В знак благодарности даю обед, в завершение которого открываю (в полной беззаботности!) одну из пресловутых бутылок шампанского, которое везу с собой для передачи. Будь что будет!
Утром девятого дня суета в связи со скорым прибытием, всеобщие поздравления. Моя сумочка пухнет от визиток:
– До скорого!
– Мы свяжемся с вами!
– Не забудьте о встрече!
– Организуем коктейль в вашу честь!
(Я больше никогда не встречусь с этими людьми.)
Проходим мимо статуи Свободы. В тумане вырисовывается Нью-Йорк со своими небоскребами, ставшими привычными по кино. К нам подплывает крохотное суденышко. В бинокль вижу, что оно забито фотографами.
– Ради Франциска Гэ и вас. Комиссар добавляет.
– Не двигайтесь.
Вскоре включается бортовой динамик:
– Миссис Марсэ просят пройти в каюту капитана.
Я немного побаиваюсь, хотя горжусь, что уже не «просто человек».
Первый американец на бегу хватается за поручень рядом со мной и, задыхаясь, представляется: «Мистер Пренс».
Понимаю, что он представитель R.K.O. Едва-едва владеет французским. Приехали! За ним следует толпа фотографов, киношников и носителей необычных аппаратов, ручки которых они крутят, со вспышками.
Репортеры и интервьюеры говорят все одновременно. Я собираю все свои знания английского: «Sorry. But I don’t speak English» [106]106
Простите. Я не говорю по-английски (англ.). – Прим. пер.
[Закрыть]. Все разом застывают. Поражены! Неужели бросят меня? Нет! Профессиональный долг! Они обрушиваются на меня с новыми требованиями. Вновь осыпают вопросами, трогают мою одежду. Приходится защищаться от тех, кто пытается схватить меня за колени. Мистера Пренса не видно и не слышно. Так продолжается три часа. Три часа! С ума сойти можно! Меня больше всего заботит багаж.
Потом, как по сигналу, мои мучители исчезают. Мистер Пренс ведет меня на таможню, ее считают здесь свирепой, но у меня письма от «французских властей». Таможня любезно склоняется в поклоне.
Меня поселили в гостинице «Уолдорф Астория» на 24-м этаже (24-м!). В сверхскоростном лифте у меня после одиннадцатого этажа начинает звенеть в ушах. Апартаменты заказаны R.K.O. Мистер Пренс должен заполнить многочисленные формуляры и дождаться разрешения принять меня с почестями.
Короткий вестибюль переходит в студию, заполненную цветами и скрытыми и открытыми лампами. Не говорю уже о корзинах с фруктами. Императорская спальня сообщается с ванной комнатой с множеством сложных приборов.
(Придется потратить немало времени, чтобы понять, что некое туалетное устройство расположено в ванной, а шкафчики набиты мылом, салфетками для снятия грима и прочим.)
Прибытие в Нью-Йорк
Мистер Пренс оставляет меня. Тут же звонит телефон, в трубку я могу повторять лишь: «Sorry… I don’t…» – и обреченно трясти головой. Вешаю трубку.
Эка важность! Жизнь прекрасна! Я напеваю, меняя туалет. Сундук-кабина уже прибыл. Коробки с шампанским едва заметны в этом огромном пространстве. Все, на что я надеялась! Меня принимают как звезду.
Обед в ресторане-дансинге «Сторк-Клаб». Меня сопровождает мистер Пренс. Я не без удивления вижу на экране телевизора… прибытие «Грасса», идущего пока далеко в море. Высадка Франциска Гэ. Потом… надо же! Нет? Это же я! Пралин на палубе, Пралин в каюте капитана. Мистер Пренс представляется ей. Она выдерживает натиск фотографов. Она возвращается в свою каюту. Ее багаж проходит таможню. Телевизионная камера, похоже, следовала за мной по пятам! Если бы я знала! Хорошо еще, что я выкрутилась без особых потерь!
– Хотите потанцевать? У вас есть бой?
– Может быть.
Пытаюсь по телефону связаться с кем-нибудь из корабельных псевдоухажеров. Ни один не отвечает! Дозваниваюсь до Фернандо Боска. Он приедет!
Я почти не ощущаю, что попала в другую страну, с удовольствием перекидываюсь несколькими словами с одним из официантов бара, чистокровным бельвильцем, невероятно счастливым, как говорит, от своего пребывания в Нью-Йорке, где есть работа. В демократической стране! Доказательство – он угощает нас! (Видели ли вы такое в «Фуке»! [107]107
Ресторан в Париже.
[Закрыть]) Возвращаюсь, чтобы переодеться. Вечернее платье и плащ из белого песца. Я «прекрасна». Вечер заканчивается в «Клубе 21» (вроде «Максима», но закрытый), где я наконец знакомлюсь с очаровательной миссис Пренс. Фернандо Боск, во фраке и с орхидеей в петлице, присоединяется к нам. Танцы, шампанское. Звездная ночь.
Возвращаюсь в номер в два часа ночи. На ногах с пяти утра. Постель жестковата. Я бы заснула, не будь утомительной жары и тщетных попыток открыть окно.
В Нью-Йорке я проведу двенадцать дней, торопливых, одуряющих. Ритм жизни в три раза быстрее, чем в Париже. Буквально сваливает с ног!
Визит, к счастью вместе с мистером Пренсом, к мэру Нью-Йорка для передачи ему пресловутых бутылок шампанского. (В пути разбилась еще одна бутылка, что наполняет меня нехорошими предчувствиями.) Я на ломаном английском произношу три слова. Он благодарит меня, хотя я ничего не понимаю. Двадцать фотографов. Потом статьи, мое лицо во всех газетах почти каждое утро во время моего пребывания. Один или два раза мне посвящается первая страница в их альбомах, которые называются здесь газетами, те же форматы, что для глав государств или знаменитых убийц.
Посещение студии R.K.O. Гигантское здание. Путешествие по тридцати шести кабинетам, где каждый любезно пытается хоть что-то объяснить мне на английском. Я улыбаюсь с умным видом, подписываю множество фотографий. Каждый соперничает в обходительности. Таково предписание!
– Ну не совсем! – уверяет меня Пренс. – Вы очень нравитесь!
Похоже, все из-за контраста. Те, кто приезжал до меня, злоупотребляли ситуацией, торговали своим позированием, получали за рекламу из рук в руки (что запрещено у нас).
Я опасаюсь этого, кроме того, в качестве карманных денег мне дают всего несколько долларов. С этим не разгуляешься, вынуждена ограничить себя в тратах, покупаю сувениры, почтовые открытки, звоню Мишелю в ответ на его звонки. Краснею от стыда: «почтовая открытка для мамы» была не первой покупкой.
Пренс разрешает принять предложение магазина «Массис». Я должна представить перед публикой их коллекцию. Снова гигантское здание, вдесятеро больше «Самаритена» [108]108
Один из крупнейших парижских универмагов. – Прим. пер.
[Закрыть]. Их коллекция (шикарное готовое платье) показывается в каком-то холле перед несколькими сотнями лиц, то и дело меняющихся (женщины приходят на представление после совершения покупок).
Показ длится с 11 до 15. (Никакой еды. Умираю от голода.)
О моем участии сообщают плакаты. Остальные манекенщицы разглядывают меня без какой-либо враждебности. Безупречные девушки, словно созданные по одной выкройке. Показывают честно, без выкрутасов. Платья приятные, но банальные. И никакой одежды на разное время дня. Американская женщина, когда уходит из дома, отправляясь в бассейн, уже не возвращается. (Слишком далеко.) А потому с утра одевается, как если бы шла на званый обед. Ересь!
Показываю все без ропота: и симпатичные, и уродливые модели. Добиваюсь настоящего успеха (похоже, здесь вовсе не аплодируют) в муслиновом платье, полностью покрытом белыми перьями и с вызывающими рукавами, похожими на крылья.
Директриса не знает, как меня отблагодарить. Соглашусь ли я в дополнение к гонорару взять вечернее платье из белого фая, обшитое белыми кружевами? Конечно, я с удовольствием соглашаюсь, хотя оно мне чуть-чуть велико. И туфли из золотой парчи на плоском каблуке вместе с купальником?
– Невозможно! Благодарю вас! Как это будет смотреться во Франции?.. Для купания нужны…
Чтобы она чувствовала себя обязанной:
– Я предпочла бы черные лаковые туфли.
С трудом выбиваю их из директрисы, та немного обескуражена.
Жизнь состоит из посещений ночных заведений, коктейлей, празднеств. Я всех удивляю: от начала до конца своего путешествия требую завтрак в 13 часов, тогда как там пьют только фруктовый сок или стакан некрепкого чая. Официанты смотрят на меня с удивлением (как наши хозяева и соседи!), когда я заказываю «бифштекс с фруктами» (их жареная картошка не такая, как во Франции). Верх скандала – кьянти (в карточке нет французских вин), полбутылки кьянти, которые я запросто выпиваю! До чего странные животные, эти французы!
И все время меня сопровождает пара любезных Пренсов, ставших близкими друзьями, и постоянно сменяющиеся янки, тут же переходящие на приятельские отношения («Хелло, Пралин!»), с радостью приглашающие меня за свой столик или в «кадиллак» для рукопожатий, едва не заканчивающихся вывихом плеча.
Остаюсь «честной»! Нужна определенная сила характера. Десятки раз модельеры подсылали ко мне эмиссаров, прекрасно говорящих по-французски: не могу ли я одолжить им свои платья? Прямой ответ: «Чтобы снять копии?» Я могла бы заработать кучу долларов! Можно сделать небольшое состояние – многие, наверное, так и поступили!
Знаете, что меня грызет эти полторы недели? Мысль о самолете, который унесет меня в Голливуд.
Морское путешествие для меня… Голова полна ужасных снимков, я вижу изуродованные тела, которые едва можно идентифицировать. И снова – не показывая вида, кроме как Жермене, секретарю R.K.O., переводчику и доверенному лицу, – пересказываю отрывки некрологов: «Она понравилась в Нью-Йорке… Ей не удалось завершить свое чудесное путешествие…»
Повторяю себе, что американской технике следует доверять. К примеру, если у летательного аппарата всего два двигателя, ничто не поможет, я в него не сяду! Лучше поеду на велосипеде!
Аэропорт. 17 мая. Снова привычная свита фотографов и киношников. Представители R.K.O. Чудесные Пренсы. Жермена. Я улыбаюсь. Ноги предательски дрожат. Гигантский самолет на 30 мест. Меня сажают в середине. Прощания, поцелуи.
Никакой свободы! Моя судьба! Быть может, прощайте! Одна в этой адской машине. Сердце колотится. Я умерла! Немая молитва: «Боже, сотвори, сотвори!..» Все покидают самолет. Ожидание. Я тупо пялюсь в иллюминатор. Двигатели некоторое время ревут, но самолет не движется, и вдруг ощущение, что земля удаляется. Состоялось!
Ох уж это путешествие! Первый полет на этом проклятом транспортном средстве. Надо мной будут смеяться, но от начала и до конца я была в состоянии полного ужаса. И нахожу в этом ужасе какое-то мрачное удовольствие. К черту пассажирку, которая садится рядом и предлагает на французском составить мне компанию!
– Thank you. Very спать!
Вспоминаю о стаде черных «зверей» в пустыне, над которой мы пролетаем, о бесконечных равнинах, о безгранично раскинувшемся Чикаго. Я так глупа, что предпочла бы вынужденную посадку среди сельских домов, где на меня могут напасть «звери»!
Перед моими глазами двигатели, я за ними неотступно слежу. В какой-то момент появляются красноватые выхлопы на обшивке, сердце двигателя пламенеет. Я долго сдерживаюсь, потом зову стюардессу, чтобы указать ей – спокойно, – что этот двигатель «начинает загораться» Она пересаживает меня. Посещение пилотской кабины. Просьба занести свое имя в «Золотую книгу». Я расписываюсь. Старший пилот, второй пилот, их помощник прекрасны, как архангелы! Но очень молоды. Слишком молоды! Предпочла бы старых воздушных волков! Эти Адонисы беспечно шутят, болтают со мной (хотя я ничего не понимаю), не занимаясь делом, от которого зависит наша жизнь.
Ночь наступает, когда мы подлетаем к горам. Несколько минут я задаю себе вопрос, не в эту ли скалу мы врежемся. Наступает полная темнота! Что я здесь делаю?! Зажигаются стрелки.
Мы поднимаемся на 6000, 7000 метров, знаками показывает мне стюардесса (может, речь идет о ярдах). Дышу с трудом. Уши заложило. Ничего не слышу. Слюнные железы работают на всю катушку.
И вдруг под нами океан огней.
– Look at right and left! [109]109
Посмотрите направо и налево (англ.). – Прим. пер.
[Закрыть]
Это Голливуд. Я ожидала увидеть город на водах, американские Виши. Я поражена масштабом! Не Париж заслуживает звания Города Света! Гигантские ослепительные рекламные щиты, названия любимых магазинов невероятными огненными буквами, солнечное сияние городского освещения. Мы спускаемся! Скорое приземление! Я помню о газетной статье, где говорится, что это самый опасный этап… Тем хуже! Уйти красивой! Я пудрюсь, прихорашиваюсь. Моим хладнокровием можно восхищаться! Я представляю Францию! Беспокойство не отступает: «Ждут ли меня? А как быть с багажом?»
Уф! Мы катимся по полосе. Пока спасена! Остановка. Стюардесса вызывает меня: «Миссис Марсэ!» Меня просят выйти последней.
Ладно! Начинаю к этому привыкать. Несомненно, фотографы, репортеры… Вот и они! Десяток! Нет, куда больше! Я единственная «знаменитость», прибывшая этим рейсом. На меня наседают, все задают вопросы. Я ничего не слышу – оглохла. Стюардесса приглашает поступить, как она: зевнуть до ушей, с силой на них нажимая. Слух тут же возвращается. Мне представляется (хоть одна говорит по-французски!) любезная женщина, немного суховатая, в духе Армии спасения, в канотье с цветами. Ее прислала R.K.O. быть моим проводником.
XV. ГолливудГолливуд! С чего начать? Останавливаюсь в «Франклине Рузвельте», еще одном отеле высшего класса. Всего на пятнадцатом этаже. Ни с чем не сравнимый комфорт и оконные створки, которые опять не могу открыть. Быть может, так лучше? Стоит ужасающая жара. Примерно как в Ницце в июле. Едва войдя в комнату, я уже вынуждена отвечать по телефону: «Sorry. I don’t…»
На второй день мне дают повара, соотечественника, он отвечает на большинство звонков.
Хозяева поражают роскошью: получаю в пользование шикарный олдсмобиль с водителем. На следующий день после приезда меня знакомят с городом. Начинаю понимать разницу между самим Голливудом, столицей с высоченными небоскребами и переполненными товарами магазинами, и безграничным Лос-Анджелесом с гигантскими авеню и парками, где располагаются студии.
В Голливуде
Конечно, в программе прежде всего предусмотрен визит в студии R.K.O. Целый мир ярко-белых от солнца зданий, которые тянутся до горизонта. Нас приглашают на ланч (без вина). Я с удовольствием бросаю назад, как и соседи, стакан из-под ананасового сока.
Хочу ли я увидеть съемки? Конечно. Нам везет, мы смогли полюбоваться на Джозефа Коттена [110]110
К о т т е н, Джозеф (1905–1994) – американский актер. Дебютировал в кино в 1940 г., снявшись в фильме, которому было суждено стать классикой мирового кинематографа, – «Гражданин Кейн» Орсона Уэллса.
[Закрыть]с партнерами в шикарных белых костюмах, работающих под руководством режиссера.
Служащие и рабочие (их не счесть) столь же элегантны в синих спецовках и перчатках. Я задумываюсь над небрежностью и грязью, которые царят вокруг.
Гид предупредил, что не стоит рассчитывать на встречу с боссом, главным хозяином. Я без ропота приняла информацию. Сенсация! Нас предупредили, что он все же желает встретиться со мной. У гида перехватывает дыхание. Я, наоборот, чувствую себя нормально. Синий костюм с каемкой из синего пике, синяя шляпка, синие сумочка, перчатки, туфли. И душа в унисон с этим цветом. Я окунулась в синее. Ощущаю себя «звездой на прогулке среди звезд».
У босса пронзительный взгляд. Весьма симпатичен. По-французски не говорит:
– How are you?
– I don’t speak… Он поражен.
– Но она может понять, – говорит ему (полагаю) гид.
– Обожаю Америку, – заявляю я.
Гид переводит. Улыбка босса. Произносит фразу. Переводчик:
– У вас американский тип внешности. Хотите остаться здесь?
– Ненадолго, – отвечаю я.
– Даже ради съемок в кино?
– Кино меня не привлекает. И приехала я не ради него.
На этот раз босс разглядывает меня с откровенным любопытством. Крошка-француженка его поражает! Наверное, лет десять он не встречал человека, чьи амбиции не были бы…
А будь его предложение серьезным? Инстинкт выручает меня. Похоже, именно по этой причине босс общается со мной целых четверть часа. «Я думаю, что…», «Надеюсь, что…», «Все, что вы пожелаете!»
Гид, вы уже поняли, ведет себя идеально, но не любит шуток! Как бы хотелось иметь не столь сухую спутницу!
Удача! Мишель в письме сообщает, что в Голливуде находится… кто же? Один из наших хороших друзей, почти родственник: Жан Т., с которым я не раз танцевала и играла в бридж. Врач. Здесь он продолжает свои исследования в биологии. Боже, пусть он спасет меня от скуки!
И от таких завтраков (кофе с молоком, фрукты, зеленый салат), каким меня потчует миссис Гид в клубе для старых леди!
Мне предстоит выступить по радио. Не витай я в постоянной эйфории, меня бы ужаснула мысль о «сердечной речи» – на английском! – которую должна произнести. Готовлю ее в номере с помощью словаря. Кажется, я справилась с задачей. Поскольку миссис Гид советов мне не давала, обхожусь без них. «I am glad to be in United States. I am happy that the R.K.O. pictures offered to me this opportunity. I am sorry to [111]111
Мне приятно посетить Соединенные Штаты. Я счастлива, что студия R.K.O. предоставила мне эту возможность. Прошу прощения, что… (англ.). – Прим. пер.
[Закрыть]… и так далее».
С хозяином R.K.O.
Здание радио. Мраморный (или гипсовый) дворец. Лифт. Закуток, в который меня тут же загоняют. Через витраж вижу небольшую толпу служащих обоих полов в белых блузах. Все с горящими глазами стоят перед посланницей Парижа. Достаю свою бумажку и по красному сигналу (мне он известен!) начинаю с апломбом читать.
Удивленные лица, все насторожились. Вскоре начинаются толчки локтем в бок, подмигивания и… все присутствующие начинают корчиться от смеха… Смех добродушный, обезоруживающий, но пока для меня необъяснимый. Заразительный смех охватывает и меня. Безумный хохот до слез! Я заканчиваю речь с мокрыми глазами.
Все держатся за животы, даже диктор рядом со мной. Но он восхищен. Когда я заканчиваю говорить, он хватает меня за руку и с силой трясет:
– So charming! [112]112
Очаровательно! (англ.). – Прим. пер.
[Закрыть]
За пределами закутка бешеное веселье, все хлопают в ладоши, но ничего не слышно. Появляется директор радио, поздравляет меня. Как понимаю, приглашает прийти еще раз. Короче, триумф… основанный на том, что никто не понял ни слова.
Встречаюсь с доктором Т. Он не читает газет и не знал о моем приезде.
– Теперь не расстанемся!
Настоящий парижанин из Парижа! Мы вместе ужинаем в «Лэрью», отправляемся танцевать в «Мокамбо», заведение, похожее на «Сирос».
Консул Франции, господин де Манзиарли, выразил желание встретиться со мной. Мы встречаемся в столовой R.K.O.
На завтраке присутствует Т., а также фотограф (истинное подобие моего чудесного Ривуара), которого хозяева с первого дня приставили ко мне. К счастью, он тоже француз, сын Дранема, старый приятель О’Нил.
Появляется господин консул. Невероятно! Этот господин де Манзиарли истинный двойник… кого бы вы думали? Никогда не поверите! Двойник Бальмена. Тот же рост, та же стать, те же черты. Такой же весельчак, шутник, блистает остроумием!
На завтраке (если так можно его назвать) в просторном проветриваемом зале нас усадили за столик вместе с Джозефом Коттеном, Кери Грантом [113]113
Г р а н т, Кери (наст. имя Арчибальд Александер Лич) (1904–1986) – английский и американский актер. Его остроумие и жизнерадостность сделали его фаворитом экрана более чем на три десятилетия. Работал с А. Хичкоком. Обладатель «Оскара» (1970) за личный вклад в искусство.
[Закрыть](можно ли верить своим глазам?), Робертом Монтгомери [114]114
М о н т г о м е р и, Роберт (1904–1981) – американский актер, режиссер. Фильмы «Мистер и миссис Смит» (1941), «Леди в озере» (1947) и др.
[Закрыть]. И все эти обитатели олимпа исключительно вежливы, извиняются, что не говорят на моем языке, поздравляют меня с сокрушительным успехом на радио. (Представьте себе, газеты буквально на все лады обсуждали мой подвиг! Мое лицо красуется на газетных страницах. Вот я с микрофоном в руке. Интересно, каким чудом! Нас в кабине было всего двое!)
Похоже… Да, но… я узнаю ее. Одна из наших клиенток – Мария Монтес! [115]115
М о н т е с, Мария (1912–1951) – американская актриса. Благодаря своей экзотической латиноамериканской красоте начала работать моделью, а в 1940 г. дебютировала в кино. Стала ведущей актрисой студии Universal Technicolor.Жена французского актера Жан-Пьера Омона. Умерла от сердечного приступа в 39 лет. В ее честь в г. Бараоне (Доминиканская Республика), где она родилась, названы улица и международный аэропорт.
[Закрыть]Направляется ко мне. Ее взволнованный голос: «Жан-Пьер рад встрече с вами». Жан-Пьер Омон [116]116
О м о н, Жан-Пьер (наст. имя Жан-Пьер Саломоне) (1911–2001) – французский актер. Дебютировал в кино в 20 лет в фильме «Ева ищет отца». В 1960-е гг. стал ведущим актером французского и европейского кино. Фильмы «Американская ночь» (1973), «Нана» (1982). Премия «Сезар» (1991) за творчество.
[Закрыть]следует за ней, моложавый, светловолосый: «Представляю вам Жака Франсуа [117]117
Ф р а н с у а, Жак (1920–2003) – французский актер. Фильмы «Три мушкетера» (1953), «Игрушка» (1976), «Жандармы и инопланетяне» (1978) и др.
[Закрыть]». Еще один молодой французский актер, соблазнитель, которого я, увы, не заметила на экране. Кто-то пересаживается, освобождая место рядом со мной для важной личности, режиссера Робера Флорея [118]118
Ф л о р е й, Робер (1900–1979) – французский режиссер. Фильмы «Пускайся в пляс» (1935), «Голливудский бульвар» (1936), «Король игроков» (1937) и др.
[Закрыть], высокого, худощавого мужчины благородного облика, который добился в Голливуде подлинного успеха.
С Джозефом Коттеном
Я восседаю между Манзиарли и режиссером, оба – само воплощение любезности. Какое колдовство этот завтрак, где все изъясняются на «кое-что значащем» языке и шутят, как у нас дома! Почти все проходящие мимо – в каком темпе! – знаменитости бросают на нас доброжелательные взгляды, кивают головой. Манзиарли рассказывает всякие истории. Наклоняется ко мне:
– Могу вам поведать: если я еще не приглашал вас в консульство, то только потому, что некоторые ваши предшественницы… Но то, что я слышал о вас… Скажите, вам хотелось бы пообедать в один из ближайших дней с величайшими звездами?
– С кем, к примеру?
– С Чарли Чаплином.
– Готова вас расцеловать!
– Целуйте!
Забыла упомянуть о визите на второй день к мэру Лос-Анджелеса. Я привезла… одну из коробок шампанского. (Она едва влезла в багажник олдсмобиля!)
Мэр принимает нас, рассыпается в комплиментах (так мне кажется). Выглядит смущенным. Миссис Гид говорит мне:
– Мэр просит сказать, что огорчен, так как не может принять шампанское. Потому что… потому что его согласие повредит калифорнийскому шампанскому.
– Ну что ж, оно доставит удовольствие другим. Не так ли, Жан-Пьер Омон?
Супруги приглашают меня на импровизированный ужин.
«Знаете, по-дружески». Отлично. Мое испанское коктейльное платье будет к месту.
Они живут в доме, укрывшемся между двумя чудесными садами. В холле лежит роскошный красный ковер – он бы поразил меня, не будь встреча дружеской. Жан-Пьер лучится обаянием. Проводит нас в кабинет. А это бар? Сколько бутылок!
– Привет, дор-р-рогая!
Мне навстречу выходит Мария Монтес, горячо целует меня. На ней светлое домашнее платье, отделанное серебряной парчой. От… Жака Фата.
Семеро гостей. Среди них господин де Манзиарли, Жак Франсуа, певец с подружкой, крупный голливудский модельер. Мария Монтес не может удержаться, чтобы не показать нам дочь, очаровательную черноволосую девчушку. Потом мать надевает другое платье от Фата.
«Импровизированный» ужин проходит в лучших традициях французской гастрономии. Стильный слуга. Живой разговор. Во время десерта Мария Монтес снова исчезает и возвращается в платье от Бальмена. Такое внимание меня поражает.
Вечер. Жан-Пьер сидит у камина, где пылают дрова (вечера еще прохладные), варит кофе. Манзиарли садится за пианино, он прекрасно играет, не обращая внимания, слушают его или нет. Я болтаю с Жаком Франсуа. Тот делится со мной своими обидами на Голливуд! Подумайте только: он уже четыре года на контракте, но еще ни разу не снимался. Чего они ждут?
И с финансами туго. Жан-Пьер по-дружески успокаивает его. Манзиарли шутит:
– Скажите, эта очаровательная Мисс Синемонд могла бы быть отличной консульшей?
– Вряд ли, господин консул. К тому же я замужем.
– Какое разочарование! Это меняет все!
Вы думаете, фотографы – не столь сдержанные, как полицейские, – складывают свое оружие ночью? К одиннадцати часам появляется целая свора. Бессмысленно сопротивляться. Они у себя дома, мы их рабы. Множество снимков для завтрашних газет. Я немного опьянела. Напеваю. Манзиарли просит Р. Д. сыграть в четыре руки. Господин М. соглашается спеть.
У него глубокий, проникновенный голос. Все очарованы! Можно ли мечтать о лучшем?
Я говорю Манзиарли о Т. Хотелось бы, чтобы его в будущем удостаивали приглашения.
Он рассеянно спрашивает: «Вы знакомы с Шарлем Буайе? [119]119
Б у а й е, Шарль (1899–1978) – французский и американский актер. Дебютировал в кино в 1920 г. В 1929 г. приезжает в Голливуд. Снимался с Джин Харлоу («Рыжеволосая женщина»), Кэтрин Хепберн («Разбитое сердце»), Марлен Дитрих («Сад Аллаха») и мн. др. Обладатель «Оскара» (1942). В 1951 г. становится одним из создателей телекомпании Four Stars Television.Покончил жизнь самоубийством через два дня после смерти жены, актрисы Патрисии Паттерсон, с которой прожил 44 года.
[Закрыть]» Неужели он имеет что-то против моего дорогого доктора?
Я ошиблась. Ничего подобного! Т. будет на этом званом обеде, организованном консулом. Он состоится на следующий день в отдельном зале кабаре.
Я наверху блаженства! Мне заранее назвали приглашенных знаменитостей (ни один не отказался): Грир Гарсон [120]120
Г а р с о н, Грир (1904–1996) – английская и американская актриса. Фильмы «Двенадцатая ночь» (1937), «Гордость и предубеждение» (1945), «Сага о Форсайтах» (1949), «Ее двенадцать мужчин» (1954), «Маленькие женщины» (1978) и др.
[Закрыть], Соня Хени [121]121
Х е н и, Соня (1912–1969) – норвежская фигуристка, выступавшая в одиночном катании, позже американская актриса. В 1927–1958 гг. снялась в 15 фильмах. Самый известный «Серенада Солнечной долины» (1941).
[Закрыть], конечно супруги Монтес-Омон, «королева сплетен» Голливуда, местная Кармен Тессье [122]122
Т е с с ь е, Валентина (1892–1960) – французская актриса, покоряла красотой, грацией и изысканностью. В ее репертуаре была Кармен.
[Закрыть], чье имя я не запомнила, Мишлин Шейрель [123]123
Ш е й р е л ь, Мишлин (р. 1917) – французская актриса. Фильмы «Героическая кермеса» (1935) и др.
[Закрыть], Флоренс Марли [124]124
М а р л и, Флоренс (1919–1978) – американская актриса, сценарист, композитор. Фильмы «Проклятие» (1947) и др.
[Закрыть](ее плохо знают в Париже, а в Америке она высоко котируется).
А Он? Действительно ли он придет? Да, и ждет именно меня. Пятьдесят восемь лет, убеленный сединами, но так молод лицом и духом! Чарли Чаплин, кого во Франции – и, вероятно, во всем мире – считают богом все, кто занимается кинематографом.
Я буду сидеть рядом с Ним, робкая до предела, потом понемногу «оттаивающая», настолько он добросердечен и любезен. Он едва говорит по-французски, но его радость жизни, искрометность, чистый смех так противоречат печали большинства его фильмов. Неутомимый человек! Он много говорит, обращаясь в основном ко мне, хотя я не могу… За десертом он без всяких просьб показывает мне танец булочек.
Жан-Пьер Омон с блеском подыгрывает ему. Очаровательная Мишлин Шейрель производит впечатление чуть испуганной молодой светской дамы. Только Соня Хени, похоже, смотрит на меня без особой любви. С сердечным почтением гляжу на Флоренс Марли, красивую, сверкающую драгоценностями. Жан Т. вначале держится в тени, потом обращается ко мне, убеждая откровенно описать страхи, испытанные в самолете. Я млею, чувствуя ту же любезную снисходительность, которую ощутила на радио.
Когда после обеда мы переходим в соседний зал, жена Чарли Чаплина, похожая на Рене Клеман, подходит ко мне, чтобы поболтать. Затем меня под руку берет Манзиарли: «Вы очаровали Чаплина. Он находит вас удивительно простой и говорит, что такое встречается редко. Он остается. Такое случается еще реже». Он остается и начинает допрашивать меня: помню ли я, пою ли я эту «чюдную френч-песню»: «Маленький домик, вы зна… Жаворонок… Я зарежу твою голову!»
Хм! Я в растерянности. Но Т. (ох, уже эти французы!)… он затягивает припев, Чаплин радостно подхватывает его, к ним присоединяются остальные. Получается хор:
Жаворонок, милый жаворонок,
Я тебе отрежу голову,
Я тебе отрежу хвост!
Раздаются вопли. Все поднимают бокалы. Студенты! Школяры! Я вместе с Грир Гарсон, Флоренс Марли, Чарли Чаплином! Боже, возможно ли такое! Я оглядываю всех. Щиплю себя. Пережить такое! И не забыть! Рассказать обо всем обеим семьям! О’Нил наготове, делает снимок за снимком. Его искусство и через год и через полвека будет свидетельствовать, что мне ничего не приснилось!
Голливуд! Он подтверждает, что я ему понравилась, поскольку меня держат намного дольше предусмотренного срока. Экскурсия на целый день за пятьдесят миль от гостиницы, в сердце Скалистых гор, в край, где еще много краснокожих. Мы присутствуем на ежегодном представлении «Рамоны».
Поем хором с Марией Монтес и Ж.-П. Омоном
Перекусили по пути. Дорога петляет вверх по похожим на Пиренеи горам. Под жгучим солнцем (единственный недостаток) проходит ни с чем не сравнимый спектакль. Вместо декораций горы, амфитеатр на открытом воздухе, сцена, вырубленная в скале, на которой разворачивается драма, как я поняла, из времен завоевания. Ковбоев исполняют местные парни. У них развевающиеся волосы, и они бросаются за небольшими серебристыми лошадьми, останавливая их на краю пропасти. Конечно, я ничего не понимаю, но околдована и сижу, не сходя с места, долгие часы, пока не воспламеняется запад. И наслаждаюсь фантастическими образами, акустикой, благодаря которой хрип агонизирующего внизу могиканина слышен за двести метров.
Летят дни. Вихрь обедов и коктейлей. «Воздание почестей» (!!!). Ночное заведение, где, переступив порог, мы ждем (вход воспрещен во время танцев), как вдруг из динамика доносится: «…удовольствие встретить здесь посланницу…» (Эти слова я уже понимаю.)
Тут находится еще одна шишка из R.K.O. Несмотря на нашу скромность (меня привел Т.), он хочет, чтобы мы сели за его столик. Там уже сидят Грир Гарсон, божественная, очаровательная, Соня Хени, которая ограничивается коротким: «Good luck»! Мы объедаемся монументальным тортом. Торт испечен по случаю годовщины нашего хозяина.
Неужели завтра утром я иду на чай к Джоан Кроуфорд? [125]125
К р о у ф о р д, Джоан (наст. имя Люсиль Фэй Ле Сюер) (1905–1977) – американская актриса немого и звукового кино. Большой успех пришел в 1928 г. с фильмом «Наши танцующие дочери». В 1930-х гг. стала ведущей актрисой студии MGM и снялась в таких фильмах, как «Гранд-отель» (1932), «Только без дам» (1935), «Любовь на бегу» (1936) и др.
[Закрыть]Да, эта царственная особа выразила желание…
На этот раз мы едем на машине за сто километров, полтора часа езды. Одноэтажный дом, позади ухоженная лужайка, разбитая, наверное, с помощью компаса. Чернокожая прислуга (как везде) ведет нас вдоль бассейна (как везде) к россыпи типично голливудских небольших столиков с зонтом.
Мы, Т., О’Нил, миссис Гид и я, ожидаем в просторном салоне, пока хозяйка закончит купать детей. Наконец она появляется, в черном облегающем платье с широким поясом. Ее прекрасно одевает Адриан [126]126
А д р и а н (наст. имя Адольф Гринберг) (1903–1959) – голливудский дизайнер. С 1928 г. стал главным художником по костюмам студии MGM, оформил 250 фильмов. Создавал восхитительные гламурные костюмы для ведущих кинозвезд 1930–1940-х гг.: Греты Гарбо, Джоан Кроуфорд, Кэтрин Хепберн, Джин Харлоу и Джуди Гарланд. Ввел в моду подкладные плечики среди звезд кино. – Прим. А. Васильева.
[Закрыть], модный местный модельер, о котором нельзя сказать ничего дурного. Она просит прощения. Я пожираю ее глазами (сверкающий взгляд, бесподобные зубы. Чуть ниже ростом, чем я думала).
Она извиняется с грацией: увы, дети! Приводит их: три блондинчика (все они приемыши). Джоан Кроуфорд немного говорит по-французски. Надеюсь, что меня поймут: «Эти духи для вас, мадам, – говорю я, протягивая ей ларчик. – Привезла для вас из Франции». Типичный подарок, такой же, каким я наградила от имени знаменитых парфюмеров Грир Гарсон, супругов Пренс, Флоренс Марли и прочих…
Едва открыв ларчик, Джоан Кроуфорд начинает смеяться. Ужас! В нем бутафория!
Я смущена. В отчаянии! Беру из ее рук ларчик:
– Позвольте мне завтра?..
– Но, – говорит она, – можно сделать проще. Стоит только позвонить.
– Это будет слишком долго. Я…
– Пока мы будем перекусывать.
К какой «службе» она обращается? К каким сверхбыстрым людям?
Мы в ста километрах. Появляется мотоциклист (полицейский штата). Я вручаю ему ключ от номера, объясняю ему…
– О’кей.
Может, он поехал напрямик? Или использовал эстафету, и каждый из участников должен был бы нестись со скоростью 170 км/ч и выше? Едва мы начинаем обед, как прибывает настоящий флакон. Гонщик отказывается от денег. Полиция на службе звезд!
Джоан Кроуфорд провожает нас:
– Хотите ли вы, Мисс Синемонд, сниматься в кино?
– Вовсе нет. Но вернуться сюда с визитом хочу. Ее лицо светится.
– О! Так даже лучше!
Забыла рассказать о поездке в студию Уолта Диснея. Я уже свыклась с американскими масштабами, сказочными владениями, порядком, дисциплиной и не особо удивляюсь. Визит продолжается четыре часа. До изнеможения. Остается воспоминание – кроме гектаров студий художников и фотомастерских – о знаменитом незнакомце, кругленьком пятидесятилетнем человеке, эксклюзивном голосе утенка Дональда. Он окликает нас голосом именно такого тембра и ни на минуту не отойдет от нас. Такова его обязанность, иначе на студии можно заблудиться.
