Текст книги "Берсеркер (Берсеркер - 1)"

Автор книги: Фред Сейберхэген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Темный силуэт корабля-крепости закрывал звезды глубокого космоса. Зубчатые выступы напоминали об изображениях старинных крепостей, только берсеркер был в тысячи раз больше любой из них.

Он увидел, что шлюпка каким-то образом нашла нужное место и присосалась к корпусу как раз напротив их каюты. Наверное, сейчас в нее переводили Марию и раненого. Сжав в перчатке плунжер детонатора, Хемпфил подплыл поближе.

Его огорчала одна мысль: он умрет, так и не убедившись, что шлюпка выведена из строя. И вся эта затея всего лишь комариный укус, всего лишь незначительный удар по врагу...

Подплыв еще ближе, не выпуская плунжера, он заметил облачко замерзшей влаги. Шлюпка отделилась от корпуса, и ее потащила невидимая силовая сеть. А с ней и Хемпфила, и случайные обломки.

Он ухитрился присосаться к корпусу шлюпки. Воздуха в баллоне оставалось на час. Больше, чем ему может понадобиться.

Берсеркер втягивал в себя шлюпку, на корпусе которой распластался Хемпфил. Разум на грани гибели, пальцы на плунжере бомбы. Чернильно-черный враг был сама смерть. Черная поверхность в оспинах кратеров неслась к нему навстречу, как поверхность неизвестной планеты.

Шлюпка вместе с человеком была втянута в шлюз, способный принять множество таких корабликов сразу. Хемпфил был внутри берсеркера.

Мощь и размеры увиденного могли подавить любую отвагу. Он понял, что бомба была просто неостроумной шуткой. Как только шлюпка опустилась на черный металл палубы, он оттолкнулся от корпуса и полетел прочь, ища укрытие.

Скорчившись в тени на металлическом выступе-полке, он едва удержался от того, чтобы нажать на плунжер. Смерть была бы облегчением, но он заставил свою руку замереть. Он видел, как его товарищей высосало из шлюпки через прозрачную гибкую трубу. Еще не зная, что он будет делать, Хемпфил оттолкнулся и полетел в сторону трубы. Он плыл словно пух: масса берсеркера создавала незначительную собственную силу тяжести.

Через десять минут он нашел нечто, похожее на воздушный шлюз. Вместе с целым куском корпуса этот шлюз был будто вырезан из земного корабля и вживлен в металл берсеркера.

Самое выгодное место для бомбы – внутри шлюза. Хемпфил открыл люк и плавно влетел в камеру. Кажется, никаких сигналов тревоги... Если он взорвет себя здесь, то лишит берсеркера... Чего? Воздушного шлюза? Но зачем машине воздушный шлюз?

Для пленных? Едва ли, подумал Хемпфил. Пленных он может втягивать через трубу. Едва ли это вход для врагов. Он посмотрел на анализатор воздуха, снял шлем. Для кого же эта камера? Для друзей, дышащих земным воздухом? Противоречие. Все живое и дышащее было врагом берсеркеров – кроме тех существ, которые их создали. Так считалось до сих пор.

Открылся внутренний люк шлюза, включились генераторы искусственной гравитации. Хемпфил вышел в скудно освещенный коридор. Пальцы крепко сжимали плунжер бомбы.

– Войди, Доброжизнь, – сказала машина. – Посмотри на них вблизи.

Доброжизнь не то кашлянул, не то пробормотал что-то – наподобие заглохшего сервомотора. Он испытывал незнакомое чувство, похожее одновременно на голод и страх наказания. Сейчас он увидит зложизнь в реальности. Он сознавал причины неприятного чувства, но это не помогало. Стараясь подавить колебания, он стоял перед дверью. Он был в защитном костюме: так приказала машина. Костюм защитит, если зложизнь вдруг попытается причинить ему вред.

– Войди, – повторила машина.

– Может, не стоит? – жалким тоном попросил Доброжизнь, не забывая громко и четко произносить слова: его наказывали не так часто, если он старался говорить внятно.

– Накажу, – пригрозил голос машины. – Накажу.

Если слово повторялось дважды, наказание было близко. Почти испытывая ужасную боль-не-оставляющую-ран, пронизывающую до костей, он поспешил открыть дверь.

Он лежал на полу, в крови, сильно поврежденный, в непонятной рваной одежде. И при этом он продолжал стоять в дверях. Его форма лежала на полу, такая же человекоформа, которую он знал, но полностью со стороны никогда не видел. Он теперь был в двух местах сразу. Там и здесь, он и не он...

Доброжизнь прислонился к двери. Он хотел укусить себя за руку, но вспомнил о защитном костюме. Тогда он принялся изо всех сил стучать ладонью о ладонь, пока боль не привела его в чувство и не стала якорем для ориентации.

Ужас постепенно прошел. Понемногу он понял и объяснил ситуацию самому себе: я стою возле двери, а на полу – другая жизнь. Другое тело, похожее на мое, пораженное чумой жизни. Только та жизнь намного хуже, чем я. Там, на полу, – зложизнь.

Мария Хуарес молилась долго и горячо, крепко зажмурив глаза. Холодные, бездушные манипуляторы поднимали и передвигали ее с места на место. Появились гравитация и воздух для дыхания. С нее осторожно сняли скафандр. Потом манипуляторы попытались снять комбинезон, и она начала сопротивляться. Она была в комнате с низким потолком, со всех сторон – машины. Когда она начала сопротивляться, манипуляторы робота перестали ее раздевать и приковали к стене за лодыжку. Потом робот-манипулятор укатил прочь. Умирающий офицер валялся на полу в другом конце комнаты, словно бесполезная вещь.

Хемпфил, у него были холодные мертвые глаза, он хотел взорвать бомбу... Ничего не вышло. Теперь берсеркер не даст ей умереть быстро и легко...

Услышав стук двери, она снова открыла глаза. Ничего не соображая, Мария смотрела на молодого бородатого мужчину в древнем скафандре. Сначала он почему-то принялся корчиться у двери, потом уставился на офицера. Его пальцы двигались точно и быстро, когда он снимал шлем, но снятый шлем открыл косматую голову и безвольное бледное лицо идиота.

Человек поставил шлем на пол, почесал лохматую макушку, не спуская глаз с офицера. На Марию он даже не взглянул. Мария же смотрела только на него. Она еще никогда не видела у человека такого пустого лица. Так вот что берсеркер делает с пленными!

И все же... На родной планете Мария видела людей, прошедших процедуру полной очистки сознания, – это были преступники – и теперь она чувствовала, что этот человек чем-то от них отличался. Он был чем-то большим... или меньшим.

Бородач присел возле умирающего, протянул к нему руку. Офицер слабо шевельнулся, открыл глаза. Пол под ним был мокрым от крови.

Бородач поднял руку офицера, несколько раз согнул вперед-назад, наблюдая за работой сустава. Офицер застонал, начал слабо сопротивляться, выдергивая руку. Бородач вдруг сжал горло умирающего стальной перчаткой, Мария не могла шевельнуться, отвести глаз. Комната вдруг начала вращаться, все быстрее и быстрее, а в центре – бронированная перчатка, сжимающая горло умирающего человека.

Бородач отпустил горло офицера, выпрямился, глядя на тело у ног.

– Выключился, – вдруг отчетливо произнес он.

Наверное, она шевельнулась. Это или нечто другое заставило человека повернуться в ее сторону. Взгляд его был быстрым, настороженным, но лицо маской слабоумного лунатика. Мышцы висели под кожей, как тряпки. Он пошел к ней.

Совсем юноша, почти мальчик, подумала Мария. Она прижалась спиной к стене. Женщины на родной планете Марии не привыкли падать в обморок в опасных ситуациях. Но если бы этот зомби улыбнулся, она бы завопила и вопила бы, не переставая, сколько хватит сил.

Он потрогал ее лицо, волосы, тело. Она не шевелилась. Он словно изучал механизм. Ни злорадства, ни сочувствия, ни похоти.

– Настоящие, – сказал бородач сам себе. – Зложизнь.

Он повернулся и, шаркая, пошел прочь. Мария такой походки еще никогда не видела. Он вышел из комнаты, захватив шлем и ни разу не обернувшись.

В углу была труба, из которой вытекала струйка воды и с урчанием уходила в сток на полу. Сила гравитации была отрегулирована до земного уровня. Мария сидела спиной к стене и молилась под бешеный стук собственного сердца. Сердце едва не остановилось, когда дверь открылась снова. Но это был робот-манипулятор, он принес брикет зелено-розовой субстанции, очевидно, еды. Робот аккуратно объехал мертвое тело на полу. Мария едва успела откусить от брикета, как дверь открылась в третий раз. Это был Хемпфил, третий уцелевший пассажир. Под мышкой он тащил бомбу и поэтому был немного скособочен направо. Быстро окинув взглядом комнату, он закрыл дверь и, едва взглянув на мертвого офицера, подошел к Марии.

– Сколько их здесь? – прошептал он. Мария так и сидела на полу, от удивления не в силах шевельнуться или произнести хоть слово.

– Кого? – выдавила она наконец. Он нервно кивнул в сторону двери.

– Этих. Которые живут у него внутри и прислуживают. Я видел: один выходил отсюда. Берсеркер для них оборудовал до черта жилого пространства.

– Я видела пока только одного.

Глаза Хемпфила сверкнули, он дал ей бомбу, показал, как нажимать на плунжер, начал резать цепь из лазерного пистолета, Мария подумала, что не смогла бы взорвать себя вместе с бомбой, но Хемпфилу об этом не сказала.

– Проклятый берсеркер на три четверти слеп внутри собственной шкуры, возбужденно прошептал Хемпфил.

Она промолчала, глядя на него испуганными глазами.

– Теперь посмотрим, что это за человек. Или люди, – сказал он, ведя Марию по коридору.

Неужели им так повезет, и у берсеркера окажется всего лишь один слуга?

Коридоры были слабо освещены, полны каких-то порогов и выбоин. Они пробирались в том же направлении, в котором ушел человек.

Через несколько минут Хемпфил услышал шарканье ног. Кто-то приближался. Шаги становились громче, и они прижались к стене.

Впереди обрисовался смутный силуэт. Косматая голова возникла в поле зрения так неожиданно, что Хемпфил немного промахнулся и его кулак в металлической перчатке влет коснулся затылка. Человек вскрикнул, споткнулся и упал. На нем был скафандр очень старой модели. Хемпфил ткнул ствол лазерного пистолета ему в лицо.

– Только один звук, и я тебя прикончу. Где остальные?

На Хемпфила смотрело лицо повергнутого в шок... нет, это было что-то гораздо худшее. Лицо казалось мертвым, только глаза перебегали с Хемпфила на Марию. На пистолет он внимания не обращал.

– Это он, – прошептала Мария.

– Где твои друзья? – рявкнул Хемпфил. Мужчина пощупал затылок.

– Повреждение, – пробормотал он самому себе поднос, монотонно, бесцветно. Потом потянулся за пистолетом. Этого Хемпфил совсем не ожидал и едва не выпустил оружие.

Он отпрыгнул на шаг, палец застыл на спуске.

– Сядь на место или я тебя убью. Рассказывай, кто ты такой, сколько вас, где остальные.

Бородач сидел совершенно спокойно. Потом сказал:

– Ты говоришь ровно, без пауз между словами, как у машины. У тебя в руке инструмент для убийства. Отдай его мне, и я вас уничтожу. Тебя и этого.

Кажется, это был все-таки результат мозгостирания, а не немыслимое предательство. Но какая польза от идиота? Хемпфил отступил еще на шаг, опустил пистолет.

С пленным заговорила Мария:

– Откуда ты? С какой планеты? Ответом ей был непонимающий взгляд.

– Твой дом, – настаивала Мария. – Где ты родился?

– В биорезервуаре. – Иногда речь его приобретала отрывисто-квакающий оттенок, словно пленник имитировал манеру речи берсеркера.

Хемпфил неуверенно рассмеялся.

– Откуда же еще? В последний раз спрашиваю, где остальные?

– Я не понимаю.

– Ладно, – вздохнул Хемпфил. – Где этот биорезервуар? – Нужно было с чего-то начинать!

Комната была похожа на склад биотехнической лаборатории. Тусклый свет, стеллажи, контейнеры, столы с колбами. Очевидно, люди-техники здесь никогда не работали.

– Ты родился здесь?

– Да.

– Он ненормальный!

– Подожди.

Шепот Марии стал еще тише, как будто она снова испугалась. Она взяла человека в старинном скафандре за руку. Тот внимательно посмотрел на ее ладонь.

– Как тебя зовут? У тебя есть имя?

Она разговаривала с ним, как с заблудившимся в лесу ребенком.

– Я Доброжизнь.

– Безнадежно, – не вытерпел Хемпфил.

– Доброжизнь? – не обращая на него внимания продолжила Мария. Доброжизнь? А меня зовут Мария.

Это – Хемпфил. Никакой реакции.

– А твои родители, кто они были? Отец, мать?

– Тоже доброжизнь. Они помогали машине. Был бой, зложизнь убила моих родителей. Но перед этим они отдали клетки своих тел машине, и машина создала меня из этих клеток. Теперь я единственный доброжизнь.

Кроме меня, других не осталось.

– Боже великий, – прошептал Хемпфил. Тишина и внимание, казалось, произвели на Доброжизнь большее впечатление, чем угрозы и просьбы. Лицо его дернулось, он отвернулся, уставился в угол. Потом заговорил сам, первым:

– Я знаю, они были, как вы, мужчина и женщина.

Хемпфилу казалось, что ненависть к берсеркеру сейчас взорвет его, как бомбу. Если бы этот взрыв мог испепелить многомильного космического монстра!

– Проклятые машины! – Его голос прервался, как у берсеркера. – Что они сделали с тобой, со всеми нами.

Вспышка гнева, как всегда, послужила толчком к появлению нового плана. Он опустил ладонь на плечо Доброжизни.

– Ты знаешь, что такое изотоп?

– Да.

– Где-то внутри машины должно быть место, где машина принимает решение... там должен быть блок с радиоактивным изотопом. Скорее всего, где-то в центре машины. Ты знаешь такое место?

– Да. Я знаю, где находится стратегический центр. Стратегический центр! Надежда вспыхнула с новой силой.

– Мы можем туда пробраться?

– Вы – единицы зложизни! – Доброжизнь сбросил ладонь Хемпфила с плеча. Вы хотите повредить машину, вы уже повредили меня. Вас нужно уничтожить.

Мария попыталась его успокоить, перехватив инициативу.

– Доброжизнь, послушай, мы не желаем тебе зла. Зложизнь были те, кто построил эту машину. Ее ведь тоже построили живые люди много-много лет назад. Вот они и были настоящая зложизнь.

– Зложизнь... – Трудно было понять, соглашался он с Марией или нет.

– Разве ты не хочешь жить? Хемпфил и я хотим жить. И мы хотим тебе помочь, потому что ты живой, как мы. А ты? Ты мог бы нам помочь?

Доброжизнь несколько секунд смотрел на металл стены, потом сказал:

– Все живое думает, что оно живое. На самом деле существуют только элементарные частицы, энергия и пространство. И законы работы машин.

Мария не теряла надежды.

– Послушай, Доброжизнь. Мудрый человек сказал когда-то: "Я мыслю, следовательно, существую".

– Мудрый человек? – переспросил он. Доброжизнь сел на палубу, обнял руками колени, начал покачиваться взад-вперед.

Отведя Марию в сторону, Хемфпил сказал тихо:

– Теперь у нас есть шанс. Здесь хватает воздуха, есть пища и вода. Берсеркера сейчас должны выслеживать крейсеры нашего флота. Если мы выведем его из строя, нас подберут через месяц-два. Или даже меньше.

Она молча смотрела на него.

– Хемпфил, что тебе сделали эти машины?

– Моя жена... дети... – Ему казалось, что голос его звучит равнодушно. Три года назад, на Ласкало. Там ничего не осталось. Берсеркер уничтожил планету. Этот берсеркер или другой, какая разница?

Она взяла его ладонь в свою. Оба смотрели на свои сплетенные пальцы, потом в унисон подняли глаза и улыбнулись.

– Где бомба? – вдруг вспомнил Хемпфил. Бомба лежала в темном углу. Он подхватил бомбу, подошел к Доброжизни, который мерно покачивался, сидя на полу.

– Ну, ты за нас? Или за тех, кто построил эту машину? Доброжизнь встал и пристально посмотрел на Хемпфила.

– Их вдохновляли законы физики, которым подчинялся их мозг. Они построили эту машину. Теперь эта машина хранит их изображения. Она сохранила изображения моего отца и матери, сохранит мое.

– Какие изображения? Где они?

– Изображения в театре.

Пожалуй, сначала нужно приручить это существо, заручиться его доверием, а потом уже заняться стратегическим центром. Хемпфил придал голосу доверительный тон:

– Ты отведешь нас в театр, Доброжизнь?

Это было самое большое помещение из тех, что они уже видели и в которых был воздух. Имелась сотня сидений, пригодных для землян. Театр был хорошо декорирован и освещен. Когда закрылись двери, сцена превратилась в большой зал. Посередине зала стояло существо, телосложением напоминавшее человека, но только с одним глазом, занимавшим почти все "лицо". Зрачок глаза был выпуклым и подвижным, как шарик ртути.

Речь оператора напоминала серию щелчков и жужжаний высокого тона. Большинство гуманоидов, стоявших за спиной оратора, было одето в форму. Оратор сделал паузу, существа в унисон защелкали.

– Что он говорит? – спросила шепотом Мария.

– Машина сказала, что смысл звуков утерян, – пояснил Доброжизнь.

– А можно посмотреть на изображение твоих родителей?

Доброжизнь нашел пульт управления.

За сценой возник экран и на нем сначала появился мужчина. Голубые глаза, аккуратная бородка, комбинезон, который обычно надевают под скафандр. Потом женщина. Она закрывалась куском ткани и смотрела прямо в объектив. Широкоскулое лицо и рыжие волосы, заплетенные в косу. Больше ничего заметить не удалось – снова возник гуманоид-оратор, продолжавший речь с еще большим жаром.

– Это все? Больше нет изображений?

– Нет. Их убила зложизнь. Теперь они уже не думают, что существуют.

Тон оператора, сначала торжественно-истеричный, стал более спокойным, даже поучающим. Возле него появилось объемное изображение картосхемы со звездами и планетами. Оратор что-то показывал на схеме. Марии почудилось, что в речи его слышны нотки триумфа. Он явно хвастал количеством звезд и планет на карте.

Хемпфил не заметил, как подошел к сцене совсем близко. Марии не понравилась игра отражений на его лице.

Доброжизнь внимательно наблюдал за маскарадом на сцене, наверное, в тысячный раз. Трудно было угадать, какие мысли скрывались под маской человека, никогда не видевшего других живых людей, у которых он мог бы научиться мимике.

Повинуясь какому-то импульсу, она взяла его за руку.

– Доброжизнь, Хемпфил и я живые, как и ты. Ты поможешь нам остаться в живых? Тогда в будущем мы тоже будем тебе помогать.

Мария вдруг представила картину: спасенный Доброжизнь трясется от страха в окружении людей, то есть зложизни.

– Хорошо. Плохо.

Он снял перчатку, сжал ее ладонь. Он покачивался вперед-назад, как будто она его притягивала и отталкивала одновременно. Ей хотелось закричать, броситься на бездушный металл стены, царапать и рвать, – за все, что эта машина сделала с ним.

– Все! Они у нас вот здесь! – Хемпфил сжал кулак. Он вернулся от сцены, где продолжался бесплотный трехмерный фильм.

– Видишь? Это звездная карта их завоеваний. Все звезды, планеты, даже астероиды. Это победная речь. Изучив карты, мы выследим их, мы до них доберемся!

– Хемпфил... – Она постаралась вернуть его к более насущным проблемам. Сколько лет этим изображениям? В какой части Галактики они сделаны? А если они вообще не из нашей Галактики?

Энтузиазм Хемпфила несколько остыл.

– Все равно, стоит попытаться. Эту информацию нужно сохранить. Мы обязаны. – Он показал на Доброжизнь. – Он должен отвести нас в стратегический центр. Там мы спрячемся и будем ждать, пока на берсеркер не нападут крейсера. А может, удастся бежать на шлюпке.

Мария, успокаивая, как ребенка, гладила Доброжизнь.

– Он сейчас в замешательстве, сбит с толку, не знает, что делать. Как может быть иначе?

– Само собой. – Хемпфил помолчал. – Ты с ним справишься лучше меня.

Она ничего не ответила. – Ты женщина, он вполне нормальный молодой мужчина. По крайней мере, на вид, – продолжал Хемпфил. – Успокаивай его, утешай. Главное, постарайся убедить помочь нам. От этого зависит все. Пойди, погуляй с ним. Только недалеко.

И он снова повернулся к сцене, поглощенный звездной картой.

Что еще оставалось делать? Мария и Доброжизнь вышли из театра. Давно канувший в Лету гуманоид на сцене щелкал и жужжал, демонстрируя звездные завоевания своей империи.

Слишком многое произошло и продолжало происходить. Он вдруг почувствовал, что не может переносить присутствие зложизни. Он повернулся и бросился бежать по коридорам, переходам и лестницам, туда, где он всегда прятался еще маленьким, когда его одолевали непонятные страхи, приходившие из ниоткуда. В этой комнате машина всегда видела и слышала его, могла с ним разговаривать.

Он снова был в ней, в "комнате-которая-стала-маленькой". Потому что он отчетливо помнил время, когда она была гораздо больше, динамики и микрофоны, и сканеры зависали где-то над головой. Он понимал, что на самом деле выросло его тело. Тем не менее, комната ассоциировалась с образами тепла, еды, безопасности.

– Я водил единицы зложизни по кораблю, – признался он со страхом, предчувствуя наказание.

– Я знаю, Доброжизнь. Я наблюдал. Это была часть моего эксперимента.

Какое облегчение! Машина ничего не сказала о наказании! Ведь машина знала, что слова зложизни сбили его с толку. И он даже подумывал в самом деле отвести их к стратегическому центру и положить конец всем наказаниям, навсегда.

– Они хотели, чтобы я их отвел...

– Я наблюдал и слышал. Мужчина опасен. Он сильный, он задумал зло. Он будет бороться до конца. Такие, как он, наносят мне значительные повреждения. Я буду испытывать его до предела, до полного разрушения. Он думает, что внутри меня он свободен. Он будет вести себя свободно. Это важно.

Доброжизнь выбрался из противного, натирающего кожу защитного костюма. Сюда зложизнь не доберется, ему ничто не угрожает. Он присел, обнял основание консоли сканера. Когда-то машина дала ему предмет, мягкий и теплый... Он закрыл глаза.

– Какие будут приказы? – спросил он сонно. В этой комнате он всегда чувствовал покой.

– Прежде всего, зложизнь не должна знать об этих приказах. Второе: сделай так, как просит мужчина Хемпфил. Он не сможет нанести мне повреждение.

– У него бомба.

– Я наблюдал за ним и вывел бомбу из строя еще до того, как он проник в меня. Пистолет серьезного вреда не причинит. Ты думаешь, одна-единственная зложизнь способна меня победить?

– Нет. – Ободренный, улыбаясь, он устроился поудобнее. – Расскажи о моих родителях...

– Твои родители были хорошая доброжизнь, они посвятили себя служению мне. Во время великого сражения зложизнь убила их. Если эти единицы зложизни скажут, что хотят тебе добра, что ты им нравишься, не верь. Они лгут. Любая зложизнь изначально порочна, она таит внутри себя неправду. Твои родители были доброжизнь и каждый дал мне несколько клеток своего тела. Из этих клеток я создал тебя. От твоих родителей не сохранилось даже тел, чтобы ты мог их увидеть. Это было бы хорошо.

– Да.

– Две единицы зложизни искали тебя. Сейчас они отдыхают. Спи, Доброжизнь.

Он уснул.

Проснувшись, он вспомнил сон. Два человека звали его к себе на сцену. Он знал, что это его отец и мать, хотя выглядели они, как две зложизни. Сон кончился так быстро, что просыпающееся сознание не успело уловить его смысл.

Он поел, напился. Машина тем временем разговаривала с ним.

– Если мужчина Хемпфил захочет пробраться в стратегический центр, отведи его. Я его обезврежу, потом снова позволю бежать, чтобы он сделал новую попытку. Когда он перестанет реагировать на провоцирующие символы, я его дезинтегрирую. Но женщину оставлю. Ты и она произведете для меня много новых доброжизней.

– Да!

Он сразу понял, какая это отличная идея! Они отдадут клетки машине, и будут построены тела новых доброжизней. А Хемпфил, который наказал его, повредил его затылок металлической рукой, исчезнет вовсе, будет распылен на атомы.

Когда он снова присоединился к зложизням, Хемпфил насел на него, принялся кричать и угрожать. Наконец, сбитый с толку и немного испуганный, Доброжизнь согласился помочь. Он старался не выдать истинных планов машины. Мария была куда приятнее, особенно на этот раз. Он старался как можно чаще касаться ее.

Хемпфил хотел пробраться в стратегический центр? Доброжизнь хорошо знал дорогу, а скоростной лифт делал пятидесятимильный путь легким.

Внезапно Хемпфил что-то заподозрил.

– Какой ты вдруг стал послушный, – сказал он, повернувшись к Марин. – Я ему не верю.

Зложизнь подозревал его в неискренности! Доброжизнь рассердился. Машина никогда не лгала, и машинопослушная Доброжизнь тоже никогда не лжет!

Хемпфил мерил комнату шагами.

– Есть такой путь, чтобы машина нас не могла видеть? Мы можем туда добраться так, чтобы она не смогла за нами проследить?

Доброжизнь задумался.

– Кажется, есть такой путь. Но придется преодолеть несколько миль в безвоздушном пространстве. Нужны баллоны с воздухом.

Машина сказала: "Помогай Хемпфилу." Он будет помогать. Если повезет, мужчину зложизнь дезинтегрируют у него на глазах.

Эта битва случилась во времена, когда люди на Земле еще охотились на мамонтов. Противник берсеркера оказался очень серьезным и нанес машине ужасную рану. Впадина имела две мили в ширину и почти пятьдесят миль в глубину. Целая серия ядерных взрывов, пробив уровень за уровнем, едва не достигла сердца машины: в последний момент волну остановил слой внутренней аварийной защиты. Берсеркер планировал восстановить поврежденные секции, но в космосе оставалось еще так много живых существ и многие из них были так сообразительны и упорны! Боевые повреждения накапливались быстрее, чем устранялись. Гигантская впадина теперь служила шахтой конвейера и до сих пор не была как следует обработана.

Увидев лишь крошечную часть этого кратера, – насколько позволял прожектор скафандра, – Хемпфил почувствовал страх, какого еще не испытывал. Остановившись на краю бездны, он инстинктивно обнял Марию, которая отправилась в эту экспедицию молча, не проявляя ни протеста, ни желания.

Они покинули шлюз час назад. Доброжизнь, всячески демонстрируя желание сотрудничать, вел их от секции к секции. Пистолет Хемпфила был наготове, на левую руку был намотан двухсотфутовый шнур.

Когда он понял, что именно он видит, недавно возродившаяся надежда на спасение покинула его. Если проклятая машина пережила такое... Бомба снова показалась неостроумной шуткой.

К ним подплыл Доброжизнь. Хемпфил уже научил его переговариваться в вакууме, прикасаясь шлемом к шлему.

– Через эту пробоину можно достичь стратегического центра, минуя сканеры и сервомашины. Я покажу, как садиться на конвейер. Он сэкономит время, доставит нас почти до цели.

Конвейер состоял из невидимых ленточных силовых полей и летящих по ним громадных контейнеров. Контейнеры неслись вдоль канала пробоины. Когда силовое поле подхватило людей, невесомость стала похожа на свободное падение.

Хемпфил летел рядом с Марией, держа ее за руку.

Лица внутри шлема не было видно.

Конвейер стал еще одной страшной сказкой в этой жуткой магической стране стальных чудовищ. Постепенно движение успокоило Хемпфила. Страх падения постепенно перешел в подъем надежды. Я справлюсь, думал он. Я смогу. Он нас не видит и не слышит. Все получится.

Когда скорость снизилась, Доброжизнь направил их в камеру во внутреннем слое брони, в самом конце впадины-раны от удара ядерного копья. Камера имела около ста ярдов в диаметре. В разные стороны по радиусу отходили трещины. Трещина, шедшая в сторону стратегического центра, была самая широкая, потому что именно в этом направлении пыталась пробиться энергия Удара.

Доброжизнь прижал шлем к шлему Хемпфила и сказал:

– Эта трещина ведет к стратегическому центру. Я был внутри и видел ее другой конец. Это всего несколько ярдов.

Хемпфил колебался. Может, послать вперед Доброжизнь? Но если это изощренная ловушка, какое имеет значение, кто пойдет первым?

Он коснулся шлема Марии:

– Следи за ним. Не отпускай одного.

Хемпфил нырнул в трещину первым.

К концу канал сузился, но все равно оставался достаточно широким, чтобы человек в скафандре мог протиснуться.

Он достиг внутренней шаровой камеры, святая святых берсеркера. В центре амортизирующей паутины парило сложное устройство размерами с дом. Это мог быть только стратегический центр. Камеру наполняло мерцание наподобие лунного: силовые контакты-сенсоры реагировали на хаос радиоактивного изотопного распада, намечая следующую жертву берсеркера, возможно, пассажирскую линию или освоенную планету. Выбиралась не только жертва, но и тактика атаки.

Хемпфила наполнило предвкушение победы. Он оттолкнулся и поплыл к центру камеры, на ходу разматывая шнур и прикрепляя его к плунжеру бомбы.

Я выживу, подумал он. Я еще увижу, как сдохнет эта железная тварь. Прикрепим бомбу вот здесь, к этой невинного вида балочке. Потом отлетим на двести футов и потянем за шнур...

Доброжизнь выбрал место удачно. Ему было хорошо видно стратегический центр и Хемпфила, который возился с бомбой. Доброжизнь был доволен: его предположение оправдалось, они в самом деле смогли пробраться к центру через Большое Повреждение. Обратно они пойдут другим путем. Когда зложизнь будет пойман на месте диверсия, они вернутся в кабине лифта, которым Доброжизнь обычно пользовался во время учебных тревог и упражнений по ремонту и техуходу.

Хемпфил прикрепил бомбу. Он помахал рукой Марии и Доброжизни, которые держались за одну балку. Хемпфил дернул шнур. Ничего не произошло. Как и сказала машина, бомба была выведена из строя, машина в таких вещах всегда была точна.

Мария оттолкнулась и полетела к Хемпфилу, который все дергал шнур. Доброжизнь заскучал и зевнул. Было очень холодно, космическая стужа продиралась в скафандр в местах, где он касался балки.

Наконец Хемпфила схватили сервомашины. Человек потянулся за пистолетом, но манипуляторы были гораздо быстрее его рук.

Едва ли это можно было назвать боем, но Доброжизнь наблюдал с интересом. Хемпфил напрягал мышцы до предела. Почему он сопротивляется? Что он может противопоставить металлу и атомной энергии? Сервомашины быстро унесли диверсанта к шахте лифта. Доброжизнь вдруг почувствовал, что ему стало как-то не по себе.

Мария висела неподвижно, лицом к нему. Он вдруг почувствовал страх, как раньше, когда убегал от нее. Машины вернулись за женщиной и унесли ее. Мария до конца смотрела на Доброжизнь. Он отвернулся, но глубоко внутри засела непонятная боль, как будто его только что наказали.

Холодное мерцание заливало стратегический центр.

Скопление хаотически трансформирующихся атомов, сенсоры, реле, сервомоторы. Где та могучая машина, которая разговаривала с ним? Повсюду и нигде. Во всем виновата зложизнь! Сможет ли он когда-нибудь все это забыть? Он пытался разобраться в своих чувствах, но не знал, с чего начать.

Вдруг всего в нескольких ярдах Доброжизнь заметил нечто инородное, застрявшее между балок, некую выпуклость, нарушавшую четкость функционального машинного интерьера. Присмотревшись, Доброжизнь узнал шлем скафандра.

Скафандр застрял между двумя балками, едва ли прочно, просто здесь не было других сил, чтобы сдвинуть его с места.

Доброжизнь повернул скафандр к себе. Из-за прозрачного забрала на него смотрели невидящие, но такие знакомые голубые глаза, а еще у лица за щитком шлема была аккуратная короткая борода.

– П-а... – выдохнул Доброжизнь. Он тысячу раз видел изображение этого лица в театре.