Текст книги "Любите ли вы Брамса? (сборник)"

Автор книги: Франсуаза Саган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава IV

На следующий день в полдень, когда она, стоя на коленях в витрине, пыталась убедить хозяина магазина, что надевать шляпу на гипсовый бюст не такая уж новая идея, явился Симон. Минут пять он с замиранием сердца глядел на нее, спрятавшись за киоск. И сам не знал, почему замирает сердце: при виде Поль или потому, что он так по-дурацки прячется. Он всегда любил прятаться. Или вдруг начинал делать судорожные движения левой рукой, а правой будто бы сжимал в кармане револьвер или притворялся, будто рука покрыта экземой; и эта комедия пугала в магазинах публику. Он был весьма подходящим объектом для психоанализа – так, по крайней мере, утверждала его мать. Глядя на коленопреклоненную в витрине Поль, он думал, что лучше бы он никогда ее не встречал, не смотрел на нее вот так через стекло. Тогда не пришлось бы и сегодня наверняка нарываться на отказ. Что он вчера наболтал? Вел себя как дурак, безобразно напился, разглагольствовал о состоянии души, что есть верх неприличия… Он жался за киоском, чуть было не ушел, бросив на нее прощальный взгляд. Ему захотелось перебежать через улицу, вырвать у нее из рук эту ужасную шляпку, свирепо ощетинившуюся остриями булавок, вырвать саму Поль у этой работы, у этой жизни, когда надо подыматься на заре, а потом приходить сюда и выстаивать на коленях в витрине на виду у прохожих. Люди останавливались, глядели на нее с любопытством, и, конечно, многих мужчин влекло к ней, коленопреклоненной, с протянутыми к гипсовому истукану руками. Его самого потянуло к ней, и он пересек улицу.

Симон уже вообразил, что Поль, устав от этих взглядов, измученная ими, радостно повернется к нему – все-таки хоть какое-то развлечение! Но она ограничилась холодной улыбкой.

– Хотите подобрать шляпку для вашей дамы?

Симон что-то промямлил, и хозяин не без кокетства толкнул его в бок.

– Дорогой мсье, вы ждете Поль? Что ж, чудесно, садитесь и дайте нам сначала закончить дела.

– Он меня не ждет, – отозвалась Поль, передвигая подсвечник.

– Я поставил бы левее, – посоветовал Симон, – И немного назад. Так будет более броско.

Она сердито взглянула на него. Он улыбнулся. Он играл уже новую роль. Он был теперь молодым человеком, который зашел за своей возлюбленной в какое-нибудь шикарное заведение. Молодым человеком, обладающим бездной вкуса. И восхищение шляпника-гомосексуалиста, хотя сам Симон был равнодушен к таким вещам, станет, конечно, предметом шуток между ним и Поль.

– Он прав, – подхватил хозяин. – Так будет более броско.

– Да чем? – холодно спросила Поль. Оба уставились на нее.

– Ничем. Совсем ничем.

Симон захохотал и с минуту смеялся так заразительно, что Поль отвернулась, боясь последовать его примеру. Хозяин обиженно отошел. Поль откинулась назад, чтобы получше оглядеть всю витрину, и вдруг плечом задела Симона, который успел незаметно приблизиться и поддержал ее под локоть.

– Смотрите, – мечтательно произнес он, – солнце.

Через еще мокрое стекло их пронизывало солнце – короткая вспышка тепла, которое в эти осенние дни было словно запоздавшее раскаяние. Поль как бы купалась в этом ярком свете.

– Да, солнце, – отозвалась она.

С минуту оба не шевелились, она по-прежнему стояла в витрине, выше его, спиной к нему и все же опираясь на его руку. Потом отодвинулась.

– Вам бы не мешало пойти поспать.

– Я голоден, – возразил он.

– Тогда идите завтракать.

– А вы не хотите пойти со мной?

Она заколебалась. Роже звонил ей и сказал, что, вероятно, задержится. Она рассчитывала забежать в бар напротив и съесть бутерброд, а потом отправиться за покупками. Но при этом неожиданном зове солнца она с отвращением представила себе изразцовые стены кафе и залы больших магазинов. Вдруг захотелось увидеть траву, пусть даже по-осеннему пожелтевшую.

– Я хочу видеть траву, – сказала она.

– Поедем на траву, – согласился он, – Я на старенькой машине. Ехать нам недолго…

Она настороженно подняла ладонь. Загородная поездка с этим незнакомым мальчиком, должно быть, получится ужасно тоскливой… Целых два часа с глазу на глаз.

– Или в Булонский лес, – поспешил предложить он. – Если вам надоест, можно по телефону вызвать такси.

– До чего же вы предусмотрительны!

– Признаюсь, сегодня утром, когда я проснулся, мне стало очень стыдно. Я пришел просить у вас прощения.

– Такие вещи случаются со всеми, – любезно сказала Поль.

Она накинула пальто; одевалась она элегантно, сo вкусом. Симон распахнул дверцу машины, и она села, так и не вспомнив, когда сказала «да», когда согласилась на этот дурацкий завтрак. Садясь в машину, она зацепилась за что-то, порвала чулок и даже застонала от злости.

– Ваши подружки, видимо, ходят в брючках.

– У меня их нет, – ответил он.

– Кого, подружек?

– Да.

– Как же так получилось?

– Не знаю.

Ей захотелось подтрунить над ним. Ее веселила эта смесь застенчивости и дерзости, остроумия и серьезности, минутами просто смешной. Он сказал «не знаю» низким голосом, с таинственным видом. Она покачала головой.

– Попытайтесь-ка вспомнить… Когда началось это поголовное охлаждение?

– Я сам виноват. У меня была девушка, очень миленькая, но чересчур романтичная. Есть такой идеал юности для сорокалетних.

Ее вдруг словно ударили.

– А каков идеал юности у сорокалетних?

– Ну, в общем… вид у нее был зловещий, гнала машину как безумная, судорожно стиснув зубы, проснувшись, первым делом хваталась за сигарету… а мне она объясняла, что любовь не что иное, как контакт кожных покровов.

Поль расхохоталась.

– Ну а дальше что?

– Когда я ушел, она все-таки плакала. Я вовсе этим не хвастаю, – поспешно добавил он. – Все это противно.

В Булонском лесу пахло мокрой травой, медленно увядавшим лесом, осенними дорожками. Симон остановился перед маленьким ресторанчиком, быстро обежал вокруг машины и открыл дверцу. Поль вся напряглась, чтобы выйти из машины как можно грациознее. Уж раз она пустилась на приключения, надо держаться.

Симон первым делом заказал коктейль, и Поль бросила на него суровый взгляд.

– После такой ночи полагается пить чистую волу.

– Но я прекрасно себя чувствую. И, кроме того, это для храбрости. Ведь должен же я сделать так, чтобы вы не слишком скучали, вот я и стараюсь быть в форме.

Ресторан был почти пустой, а гарсон – хмурый. Симон молчал и продолжал молчать, когда заказ уже был сделан. Но Поль и не думала скучать. Она чувствовала, что молчит он неспроста, что он, конечно, разработал план беседы за завтраком. Должно быть, у него уйма каких-то своих скрытых мыслей, как у кошки.

– Более броско, – жеманно произнес он, передразнивая владельца магазина, и Поль от неожиданности даже расхохоталась.

– Оказывается, вы умеете прекрасно передразнивать людей.

– Да, неплохо. К несчастью, у нас с вами слишком мало общих знакомых. Если я покажу вам маму, вы скажете, что я презренная личность. А все-таки рискну: «Не кажется ли вам, что пятно атласа здесь, чуть правее, создаст теплоту, уют»?

– Хоть вы и презренная личность, но похоже.

– А к вашему вчерашнему другу я еще не присмотрелся. И, кроме того, он неподражаем.

Последовало молчание. Поль улыбнулась.

– Да, неподражаем.

– А я? Я лишь бледная копия десятков молодых людей, слишком избалованных, у которых благодаря родителям имеется, какая-нибудь необременительная профессия и которые заняты лишь тем, чтобы занять себя. Так что вы в проигрыше – я имею в виду сегодняшний завтрак.

Его вызывающий тон насторожил Поль.

– Роже сегодня занят, – сказала она. – Иначе я не была бы здесь.

– Знаю, – отозвался он, и в голосе его прозвучали озадачившие ее грустные нотки.

Во время завтрака они беседовали о своих занятиях. Симон изобразил в лицах целый судебный процесс по поводу убийства из ревности. Во время судоговорения он вдруг выпрямился и, тыча пальцем в сторону Поль, которая не могла удержаться от смеха, воскликнул:

– А вас, вас я обвиняю в том, что вы не выполнили свой человеческий долг. Перед лицом этого мертвеца я обвиняю вас в том, что вы позволили любви пройти мимо, пренебрегли прямой обязанностью каждого живого существа быть счастливым, избрали путь уверток и смирились. Вы заслуживаете смертного приговора; приговариваю вас к одиночеству.

Он замолчал, выпил залпом стакан вина. Поль не пошевелилась.

– Страшный приговор, – с улыбкой произнесла она.

– Самый страшный, – уточнил он. – Не знаю более страшного приговора и притом неотвратимого. Лично для меня нет ничего ужаснее, как, впрочем, и для всех. Только никто в этом не признается. А мне временами хочется выть: боюсь, боюсь, любите меня!

– Мне тоже, – вырвалось у Поль.

Вдруг ей представилась ее спальня, угол стены против кровати. Спущенные занавеси, старомодная картина, маленький комодик в левом углу. Все то, на что она глядела каждый день утром и вечером, то, на что она, очевидно, будет глядеть еще лет десять. Даже более одинокая, чем сейчас. Роже, что делает Роже? Он не вправе, никто не вправе присуждать ее к одинокой старости-, никто, Даже она сама…

– Сегодня я, должно быть, кажусь вам еще более смешным, чем вчера, просто нытиком каким-то, – негромко произнес Симон. – А может быть, вы думаете, что молодой человек решил, мол, разыграть комедию, надеясь вас растрогать?

Он сидел против нее, в светлых глазах мелькала тревога, лицо у него было такое гладкое, предлагающее себя, что Поль захотелось прикоснуться ладонью к его щеке.

– Нет-нет, – ответила она, – я подумала… подумала, что для этого вы слишком молоды. И безусловно слишком любимы.

– Для любви требуются двое, – возразил он. – Пойдемте-ка погуляем. Уж очень погода хорошая.

Они вышли, он взял ее под руку, и несколько шагов они сделали молча. Осень медленно и ласково просачивалась в сердце Поль. Мокрые, рыжие, уже наполовину затоптанные листья, цепляясь друг за друга, постепенно смешивались с землей Она почувствовала нежность к этому силуэту, безмолвно чествовавшему рядом с ней. Незнакомец на минуту стал товарищем, спутником, тем самым, с которым идешь пустынной аллеей на закате солнца. Она всегда испытывала нежность к своим спутникам, будь то на прогулке или в жизни, признательность за то, что они выше ростом, так на нее непохожи и в то же время такие близкие. Ей представилось лицо Марка, ее мужа, которого она покинула, покинув легкую жизнь, и лицо того, другого, который так ее любил. И, наконец, лицо Роже, единственное лицо, которое память показывала ей живым, переменчивым. Трое спутников в жизни одной женщины, трое хороших спутников. Это ли не огромная удача?

– Вам грустно? – спросил Симон. Обернувшись к нему, она улыбнулась в ответ. Они все шли и шли.

– Мне хотелось бы, – произнес Симон сдавленным голосом, – хотелось бы… Я вас совсем не знаю, но мне хотелось бы думать, что вы счастливы. Я… я… Да что там! Я восхищаюсь вами!

Она не слушала его. Уже поздно. Возможно, звонил Роже и решил позвать ее куда-нибудь выпить кофе. А ее нет дома. Роже что-то говорил о поездке в субботу, предлагая провести день за городом. Сумеет ли она к тому времени освободиться? Не передумает ли он? Или это обещание, как и многие прочие, вырвала у него любовь, ночь, когда (Поль хорошо знала его) он не представлял себе жизни без нее и когда их любовь казалась ему такой весомой, такой самоочевидной, что он уже переставал сопротивляться. Но стоило ему очутиться за дверью, на улице, вдохнуть будоражащий запах своей независимости, и она снова теряла Роже.

Она промолчала почти всю прогулку, поблагодарила Симона и сказала, что будет очень, очень рада, если он как-нибудь соберется ей позвонить. Симон, застыв на месте, глядел ей вслед. Он чувствовал себя очень усталым, очень неуклюжим.

Глава V

Это был и вправду приятный сюрприз. Роже потянулся к ночному столику и взял сигарету. Молодая женщина, лежавшая с ним рядом, хихикнула:

– Все мужчины после этого курят.

Замечание не особенно оригинальное! Роже протянул ей пачку сигарет, но она отрицательно покачала головой.

– Мэзи, можно я задам один вопрос? Что это на Вас нашло? Знакомы мы с Вами уже два месяца, и вы не разлучаетесь с мсье Шерелем.

– Шерель мне нужен для моих дел, у меня же есть ремесло. А мне захотелось поразвлечься. Понял?

Он отметил про себя, что она принадлежит к тому сорту дам, которые, раз приняв горизонтальное положение, почти автоматически переходят на «ты». Он расхохотался.

– А почему именно со мной? Ведь на коктейле были очень милые молодые люди.

– Знаешь, молодые люди как начнут болтать, как начнут!.. А потом ты, ты-то хоть любишь это дело – сразу видно. Поверь мне, такие теперь встречаются все реже. Женщина это чувствует. Только, пожалуйста, не вздумай уверять меня, что ты не привык к скорым победам…

– Все же не к таким скорым, – рассмеялся он. Была она прехорошенькая. Совершенно ясно, что за ее узеньким лобиком копошится множество мелких идеек относительно жизни вообще, насчет мужчин, женщин. Если бы он был настойчивее; она охотно изложила бы ему свое кредо. Было бы, пожалуй, даже интересно. Как и всегда, он чувствовал себя растроганным, но как бы со стороны, испытывая чуть ли не страх при мысля, что эти прекрасные, столь непохожие друг на друга женские тела, которые он так любил открывать для себя, блуждают по улицам, блуждают по жизни и что руководят ими птичьи шалые мозги. Он погладил ее по волосам.

– А ты, ты, должно быть, из нежных, – продолжала она. – Все вот такие огромные битюги очень нежные.

– Да, – рассеянно подтвердил он.

– Не хочется с тобой расставаться, – продолжала она. – Если бы ты знал, какой зануда этот Шерель…

– Боюсь, никогда этого не узнаю.

– А что, Роже, если нам уехать за город на два дня? На субботу и на воскресенье. Не хочешь? Мы бы с гобой двое суток из спальни не выходили, представляешь, за городом, комната большая…

Он взглянул на нее. Она приподнялась на локте. Он увидел, как на шее у нее бьется синяя жилка, она смотрела на него так, как тогда, во время знаменитого коктейля. Он улыбнулся.

– Ну, скажи «да» Скажи скорее, слышишь…

– Скорее, – повторил он, привлекая ее к себе. Она укусила его за плечо с каким-то кудахтаньем, и он подумал мельком, что даже любви можно предаваться по-глупому.

– Очень жаль, – сказала Поль. – Ну, желаю хорошо поработать, не веди машину слишком быстро. Целую тебя.

Она повесила трубку. Вот и пропал их уик-энд. Оказывается, в субботу Роже нужно поехать в Лилль, по делам к своему тамошнему компаньону – так он сказал. Возможно, это правда. Она всегда старалась думать, что это правда. Она живо представила себе загородную гостиницу, где они обычно останавливались, пылающие в каминах дрова, комнату, чуть пахнувшую нафталином; она рисовала в воображении эти два дня, все, чем они были бы заполнены, прогулки с Роже, разговоры с Роже, вечер и совместное пробуждение бок о бок и уйма свободного времени впереди, целый длинный день, теплый и ровный, как песок на пляже. Она снова подошла к телефону. Можно позавтракать с подругой, пойти, скажем, поиграть в бридж… Но ей ничего не хотелось. И в то же время страшно было провести эти два дня в одиночестве. Ей были мерзки эти воскресные дни одиноких женщин: книга, которую читаешь в постели, всячески стараясь затянуть чтение, переполненные кинотеатры, возможно, коктейль или обед в чьей-нибудь компании; а дома по возвращении – неубранная постель и такое ощущение, будто с утра не было прожито еще ни одной минуты. Роже обещал позвонить послезавтра. Он говорил знакомым ей, чересчур нежным голосом. Ну что ж, она и будет ждать телефонного звонка, а пока посидит дома. Не мешало бы прибрать квартиру, а это значило заняться тысячью обычных домашних дел, будничных женских дел, которыми ей настоятельно советовала заниматься мать, и которые Поль в душе ненавидела. Ведь время не моллюск, не так-то оно податливо. Но сейчас она почти жалела, что лишена вкуса к таким вещам. Возможно, и впрямь наступают минуты, когда уже нельзя бросаться в атаку на жизнь, а нужно защищать себя от нее, как от старинной, чересчур навязчивой приятельницы. Пришла ли эта минута и для Поль? И ей послышался за спиной протяжный вздох, многоголосым хором произнесенное «пришла».

Она решила, что в субботу позвонит около двух мадам Ван ден Беш. Если та чудом не в Довилле, то можно будет с ней после обеда поработать. Это, пожалуй, единственное, что прельщало Поль. «Совсем как те мужчины, – подумала она, – которые и по воскресеньям ходят на службу, лишь бы не сидеть с семьей». У мадам Ван ден Беш оказался легкий приступ печени, она скучала и с восторгом приняла предложение Поль. Захватив десяток образцов всех расцветок и стилей, Поль отправилась на авеню Клебер. Там ее поджидала мадам Ван ден Беш в узорчатом халате со стаканчиком минеральной воды «Эвиан» в руке и с нездоровым румянцем на щеках. Поль подумала, что отец Симона должен был быть настоящим красавцем: нелегко уравновесить банальность такого лица.

– Как поживает ваш сын? А вы знаете, что как-то вечером мы его встретили?

Поль не сказала, что накануне завтракала с Симоном, и сама удивилась своей скрытности. Лицо ее собеседницы тотчас приняло мученическое выражение.

– Откуда же мне знать? Он со мной не говорит, ничем не делится, кроме, конечно, своих денежных затруднений! К тому же он пьет. Его отец тоже пил.

– Ну, на алкоголика он не похож! – улыбнулась Поль. Перед ее глазами промелькнуло лицо Симона, гладкое, с нежным румянцем, как у хорошо выкормленного англичанина.

– Он красавец, правда ведь?

Мадам Ван ден Беш оживилась, вытащила груду альбомов, где можно было видеть Симона-младенца, Симона с длинными до плеч локонами, Симона верхом на пони, Симона-лицеистика с испуганным взглядом и т. д. и т. п. Очевидно, имелись сотни его фотографий, и Поль в душе обрадовалась что он не стал ни гомосексуалистом, ни подонком.

– Рано или поздно наступает день, когда дети отдаляются от родителей, – печально вздохнула мать.

И вдруг на мгновение она снова стала Терезой тех уже далеких времен, слишком легкомысленной и беззаботной.

– Надо вам сказать, что у него просто отбоя нет…

– Ну, еще бы, – вежливо подтвердила Поль. – Не угодно ли вам взглянуть на эти ткани, вот эти…

– Прошу вас, зовите меня просто Терезой…

Она говорила все дружелюбнее, велела подать чай, засыпала Поль вопросами. А Поль думала о том, что Роже спал с этой дамой лет двадцать назад, и тщетно

старалась отыскать следы былой прелести на этом отяжелевшем лице. Ее попытки перевести разговор на профессиональные темы не увенчались успехом, и она поняла, что Тереза бесповоротно вступила на путь интимных признаний. Так бывало всегда. В чертах лица Поль было что-то гордое, невозмутимо спокойное, что неизбежно, на ее горе, вызывало у собеседников целые потоки слов.

– Вполне возможно, вы моложе меня, – начала мадам Ван ден Беш. И, услышав это «вполне возможно», Поль не могла сдержать улыбки. – Но вы понимаете, какое значение имеет обстановка, рамка…

Поль перестала слушать. Эта женщина напоминала ей кого-то. Она вдруг поняла, что Тереза просто похожа на ту Терезу, которую вчера представлял Симон, и подумала, что у него несомненный дар имитации и столь же несомненная жестокость, не сразу, впрочем, заметная из-за его застенчивости. Сказал же он ей вчера: «Обвиняю вас в том, что вы позволили любви пройти мимо… избрали путь уверток, смирились… приговариваю вас к одиночеству». Имел ли он в виду именно ее? Неужели он догадался? Сделал ли он это с умыслом? При этой мысли ее вдруг охватил гнев.

Она пропустила мимо ушей длинный рассказ Терезы и даже вздрогнула, когда внезапно появился Симон. Увидев ее, он остановился как вкопанный, скорчил гримасу, желая скрыть свою радость, и радость эта ее тронула.

– Оказывается, я пришел вовремя. Сейчас я вам помогу.

– Увы! Мне пора уходить.

Ей хотелось уйти как можно скорее, убежать от взглядов матери и сына, отсидеться дома с книгой в руках. В этот самый час она должна была мчаться в машине с Роже, включать и выключать приемник, смеяться с ним вместе или пугалась бы, когда в нем вдруг просыпалась слепая ярость автомобилиста, не раз грозившая им обоим гибелью.

Она медленно поднялась.

– Я вас провожу, – заявил Симон.

В дверях она оглянулась и впервые с минуты его появления посмотрела ему в лицо. Вид у него был скверный, и она, не удержавшись, сказала ему об этом.

– Просто погода такая, – объяснил он. – Разрешите проводить вас до подъезда.

Она пожала плечами, и они стали спускаться по лестнице Он молча шел сзади На площадке нижнего этажа он остановился, и, не слыша за собой его шагов, она машинально оглянулась. Он стоял, держась за перила.

– Вы идете обратно?

Электричество вдруг погасло, и просторную лестницу освещал теперь лишь слабый свет, сочившийся сквозь переплет окна. Она осмотрелась, стараясь обнаружить выключатель.

– Выключатель сзади вас, – сказал Симон.

Он сошел с последней ступеньки и приблизился к ней. «Сейчас он на меня набросится», – со скукой подумала Поль. Он протянул к выключателю левую руку, чуть не коснувшись ее головы, включил свет, потом тем же жестом протянул правую руку Она очутилась словно в тисках.

– Пропустите меня, – спокойно произнесла Поль. Ничего не ответив, он нагнулся и осторожно приник головой к ее плечу. Она услышала громкий стук его сердца и вдруг почувствовала волнение.

– Пустите меня, Симон… Мне это неприятно.

Но он не шелохнулся. Он только пробормотал дважды чуть слышно ее имя: «Поль, Поль», а за его плечом она видела лестничную клетку, какую-то безрадостную, почти монументальную в своем чванливом молчании.

– Симон, миленький, – тоже очень тихо сказала она, – пустите меня

Он отстранился, и, прежде чем переступить порог, она слегка улыбнулась ему.