Текст книги "Цивилизация Древней Греции"

Автор книги: Франсуа Шаму

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Эти назначения вызывали ревность в среде македонян. Они также не одобряли новых этикетных правил, в частности введения проскинесы,или падения ниц, принятого при дворе Ахеменидов, которое Александр хотел сохранить как выражение почтения к его собственной персоне. Некоторые греки из царского окружения, среди которых был философ Анаксарх, благосклонно отнеслись к принятию этого обычая, хотя он сильно противоречил македонской традиции и греческому менталитету, для которого падение ниц было возможно лишь как знак почитания бога. Племянник Аристотеля Каллисфен, который вел летопись правления Александра и до тех пор проявлял себя его ревностным слугой и поклонником, не стал скрывать своего неприятия проскинесы, и его мнение открыто поддерживали многие македоняне. Царь, приняв во внимание это настроение, столь распространенное среди его соотечественников, отказался от попыток навязать им обычай, который был так для них противен. Но он затаил злобу на Каллисфена, и когда в скором времени среди нескольких юношей из царской свиты был обнаружен зреющий заговор (который называют заговором пажей), Каллисфен, неосторожно произносивший резкие слова против тирании, способные вызвать подозрение у царя, был причислен к заговорщикам и казнен вместе с ними. Философская школа Аристотеля, так называемых перипатетиков, не простила Александру смерти своего представителя и всячески демонстрировала неприязнь к нему, так что Плутарх несколько веков спустя все еще считал необходимым опровергать это мнение.

После покорения северных провинций, достигнутого ценой трехлетних усилий, для полного господства Александра над всей бывшей территорией Ахеменидов оставалось отправиться на восток, к Индии. Греческие историки от Гекатея до Ктесия сообщали о завоевании Великим Дарием бассейна Инда, власть над которым впоследствии была утрачена его наследниками. Александр собирался вновь покорить его. Поэтому летом 327 года до н. э., оставив в Бактрии одного своего наместника с достаточной оккупационной армией, он перешел через Гиндукуш, чтобы достичь района Кабула, и отсюда уже взял направление на восток. О переходе на его сторону индийского царства Таксила, находившегося на левом берегу Инда, ему сообщили, когда он находился еще в Афганистане: открывалась возможность собрать там, по течению Инда, достаточно многочисленную армию, чтобы утвердить господство над всей этой малоизведанной территорией и двинуться дальше Таксилы – туда, куда Ахемениды никогда не осмеливались вести свои войска. Чтобы собрать такую армию, значительный контингент которой должны были составить греческие, финикийские, египетские и кипрские моряки, которым предстояло спуститься вниз по Инду на судах, построенных на месте, Александр не торопился продолжать свой поход. Поручив Гефестиону вести большую часть своей армии в Таксилу, сам он с оставшимся войском двинулся севернее, в горы, по пути отражая нападения воинственных племен. Весной 326 года до н. э. он прошел через город Ниса, жители которого поклонялись местному богу, которого греки – по своей давней традиции отождествлять чужеземных божеств со своими – восприняли как Диониса: так родилась легенда о посещении Дионисом Индии, ставшая очень популярной в эллинистической мифологии. Чуть позже Александр, переправившись через Инд по понтонному мосту, встретился с Гефестионом в Таксиле. Здесь собралась внушительная армия – более 100 тыс. человек. Местный царь враждовал со своим восточным соседом Пором, чье царство лежало на противоположном берегу Гидаспа, притока Инда, и надеялся с помощью Александра разрешить этот конфликт. Дальнейшие боевые операции стали последним великим военным достижением Александра и положили предел его продвижению на Восток.

Эта кампания развернулась летом 326 года до н. э. У Пора была сильная армия, самым грозным контингентом которой являлся корпус из 120 боевых слонов, с которыми войска Александра столкнулись впервые. Они были слишком опасны, чтобы, имея такого противника, форсировать реку. Александру удалось обмануть бдительность врага: он разделил свои силы и сумел переправиться через реку выше того места, где поджидал его Пор. После чего оба полководца сошлись в битве на левом берегу Гидаспа. И здесь снова преимущество оказалось за тактикой Александра: умелым маневром он разбил неприятельскую конницу, прежде чем ввести в бой против слонов пехоту. После долгого и кровавого сражения слоны наконец были одолены, и Пор, командовавший войсками верхом на одном из них, был ранен и пленен. Александр из уважения к его смелости обошелся с ним как с царем, поручил его заботам своих личных врачей и заключил с ним соглашение, по которому Пор получал назад свое царство, заключал мир с соседним царством Таксила и мог рассчитывать на военную помощь для усмирения некоторых народов в регионе. В этих дальних краях Александр, как в свое время Дарий, предпочел прямому управлению политику протектората. Но представлять в этом регионе власть царя, контролируя от его имени местных князей, предстояло македонскому сатрапу Филиппу, брату Гарпала.

Победа над Пором, д оставшаяся слишкомдорогой ценой, поразила воображение современников. Монеты, выпущенные позже, напоминают об этом событии с документальной точностью, необычной для нумизматической традиции: на реверсе изображен Александр, преследующий верхом боевого слона Пора. Царь основал в этом регионе два города: один, Никея, заложенный на поле битвы, напоминал о его победе ( nike); другой был назван Букефалия – в память о знаменитом коне Буцефале, служившем Александру со времен его отрочества и незадолго до того сдохшем.

Затем, совершив богатые жертвоприношения, он решил по совету Пора идти дальше на восток, пока Кратер заканчивал строительство флота, который позже был использован, чтобы спуститься по Инду. Разбив племена, занимавшие эту восточную часть Пенджаба, Александр подошел к берегу реки Гифасис: он приготовился переправиться через нее, чтобы исследовать неведомые земли, лежавшие дальше на востоке, в бассейне Ганга, где находилось полумифическое царство гангаридов. И в это время в армии, понесшей тяжелые потери в последних сражениях и измотанной непрекращающимися муссонными дождями, поднялся ропот, против которого авторитет Александра был бессилен: изнуренные войска, убежденные в том, что идти дальше – значит уже не вернуться назад, отказывались следовать за своим царем через Гифасис. Когда Александр убедился, что не может поколебать решения своих солдат, он, оценив ситуацию, уступил. Чтобы обозначить крайний рубеж своих завоеваний, он построил возле своего лагеря на правом берегу Гифасиса двенадцать величественных алтарей, каждый из которых был посвящен одному из двенадцати великих богов Олимпа, затем, совершив торжественные жертвоприношения, он отдал приказ возвращаться, встреченный ликованием армии, снова преданной своему повелителю.

Вернувшись к Гидаспу, Александр, покорив Пенджаб и часть Кашмира, закончил приготовления к выступлению на юг. Когда был готов сильный флот в тысячу кораблей, находящийся под командованием критянина Неарха, удачно назначенного на эту должность, в начале ноября 326 года до н. э. был дан сигнал, и армия двинулась двумя большими колоннами: одна, во главе с Кратером, следовала вдоль Гидаспа, затем вдоль Инда по правому берегу; другая, ведомая Александром и Гефестионом, – по левому берегу, поддерживая, таким образом, корабли Неарха, спускавшиеся по реке. Одной только восточной колонне пришлось в первой половине пути вступить в сражение между Гидаспом и Гифасисом. Она жестоко разбила нападавших. Именно здесь во время штурма одной крепости царь чуть было не погиб: первым взобравшись по лестнице на крепостную стену, он оказался там один с двумя или тремя своими воинами и вместе с ними спрыгнул внутрь крепости; тяжело раненный стрелой в грудь, он потерял сознание и был спасен лишь благодаря своим подоспевшим солдатам. Этот драматический эпизод замечательно демонстрирует то стремление самому бросаться в бой, которое до конца оставалось отличительной чертой характера Александра: для него, как и традиционно для греков, физическая храбрость, арете,была главным достоинством героя.

Так армия двигалась до весны 325 года до н. э. При слиянии Инда с Гидаспом была основана очередная Александрия. Для дальнейшего возвращения Александр разделил свои войска, отправив Кратера к Кандагару через горы, через ущелье Муллы, с частью пехоты и тяжелыми частями армии – слонами и осадными орудиями, приказав ему воссоединиться с основными частями в Кармании, на северном выходе в Персидский залив. Сам Александр в сопровождении флота собрался дойти до дельты Инда и до океана. Он построил порт в северной оконечности дельты, в Патале, покорил этот регион, и, достигнув моря, принес жертвы Посейдону, бросив в воду золотую чашу и прося бога защитить корабли Неарха. Флоту предстояло добраться до Персидского залива, следуя вдоль враждебного побережья Белуджистана, совершая по пути разведку, необходимую для установления регулярного морского сообщения между Месопотамией и устьем Инда. Чтобы обеспечить безопасность этого трудного мореплавания, Александр намеревался следовать вдоль моря по берегу, повторяя путь Неарха: подобные комбинированные маневры, когда одна колонна двигается по суше, а другая – по воде вдоль побережья, поддерживая друг друга, не раз совершались древними армиями.

Но географические и климатические условия расстроили этот план. Неарх переждал муссоны и сумел без значительных потерь и больших трудностей достичь пролива Ормуз на выходе в Персидский залив. Александр же не смог следовать берегом из-за слишком неровного ландшафта и вынужден был углубиться в пустыни Гедросии, где его армия, жестоко страдая от голода и жажды, потеряла много людей и животных. Остаток пути был менее тяжел. Дойдя в декабре 325 года до н. э. до Кармании, Александр воссоединился здесь с Неархом и Кратером, которые добрались сюда: один по морю, другой – через горы. В честь окончания долгих испытаний, которые пришлось пережить армии и ее царю, была основана новая Александрия и устроены большие религиозные празднества с жертвоприношениями и состязаниями атлетов.

* * *

По возвращении Александр вынужден был принять жесткие меры, чтобы подавить мятежи некоторых вельмож, возникшие в его долгое отсутствие. Некоторые сатрапы не послали продовольствие его армии, когда она с трудом продвигалась через Гедросию, – они заплатили своей жизнью за это преступное бездействие. Такое же наказание постигло Клеандра, который довел Мидию до разорения: царь не мог потерпеть, чтобы его чужеземных подданных обирали. Всем сатрапам был отдан приказ распустить наемников, которые могли быть набраны в их личную армию: царь оставлял за собой исключительное право иметь вооруженные силы. Даже его друг, надежный человек, которому Александр доверил царскую казну в Вавилоне, – Гарпал, до которого дошли ложные слухи о гибели царя, раненного в Индии, допустил злоупотребления, живя в царской роскоши и требуя, чтобы его наложницам оказывались знаки уважения, подобаемые царицам. Узнав о возвращении Александра, он покинул Вавилон и бежал в Киликию, увезя с собой значительную сумму – 5000 талантов, взятых из царской казны, которая предназначалась на содержание наемников. Позже, увидев, что власть царя, бесспорно, снова укрепилась, он решил искать убежища в Афинах, где оставалась сильная антимакедонская партия.

После поражения при Херонее в 338 году до н. э и разрушения Фив в 335-м, ужаснувшего Грецию, афиняне вели себя по отношению к Македонии с благоразумной осторожностью. Конечно, Демосфен и Гиперид, самые ярые противники Филиппа, все-таки решались выступать против Александра и не потеряли доверия народа, как это показал знаменитый процесс над Ктесифоном в 330 году до н. э„который возбудил Эсхин, старый оппонент Демосфена, против Ктесифона, когда-то предложившего народному собранию, по сути незаконно, почтить Демосфена золотым венцом. На этом процессе, по случаю которого великий оратор, чтобы защитить своего друга, произнес знаменитую речь «О венке», фактически обвинялось антимакедонское движение, и исход дела, которое завершилось триумфальным оправданием Ктесифона и изгнанием Эсхина на Родос, продемонстрировал, что народ, не державший никакого зла на Демосфена, вовлекшего полис в лагерь побежденных, был признателен ему за столь страстную защиту славной традиции национальной независимости. Тем не менее, оценивая реальную ситуацию, афиняне опасались преждевременно выступать против могущественной власти, имевшей гораздо большие силы. Они следовали мудрым советам оратора Ликурга, большого патриота и государственного деятеля, который призывал их восстановить свои финансы, возродить гражданское сознание, наказывая трусов и предателей (по этому поводу он высказался в речи «Против Леократа», произнесенной в 330 году до н. э. против афинянина, бежавшего со своей родины во время сражения при Херонее), и, наконец, реорганизовать армию и флот. Внемля его призывам, которыми он воодушевлял афинян двенадцать лет, с 338 по 326 год до н. э., город залечил свои раны, построил военный порт в гавани Пирей, привел в порядок флот, добавив к традиционным триерам новые, более вместительные и мощные суда, приводимые в движение большим количеством гребцов, – тетрерыи пентеры [3]3
  Тетрера и пентера – суда, имеющие соответственно четыре и пять рядов весел, в отличие от триеры, где рядов было три.


[Закрыть].Кроме того, чтобы вернуть народу осознание своих древних традиций, были предприняты различные меры по реорганизации отправления культов как элемента духовного сплочения полиса; алтари стали украшать, как, например, в храме Диониса, где к деревянной сцене были приделаны каменные ступени; в знак верности прошлому было предпринято официальное издание пе varietur [4]4
  пе varietur– изменению не подлежит, в неизмененном виде (лат.).


[Закрыть]трагедий Эсхила, Софокла и Еврипида, прославивших Афины веком ранее, а скульптурные изображения этих авторов были выполнены за счет государства. Древний институт эфебии, призванный обучать военной службе афинских юношей с 18 до 20 лет, был возрожден и в таком виде просуществовал потом долгое время как надежда на восстановление древних традиций. Атлетические сооружения: стадион, где проходили Панафинейские игры, гимнасии, палестры, – были обновлены или реконструированы, чтобы давать молодым людям физическую подготовку. Для руководства над восстановлением вооруженных сил народ неоднократно переизбирал стратегом Фокиона, ветерана борьбы против Филиппа, чей военный талант и неподкупность были всеми признаны: этот человек прежнего уклада, в описании Плутарха ставший легендарным, помимо своей строгой добродетельности прославился здравым взглядом на соотношение сил в современной ему мире и с проницательностью, рожденной этим здравомыслием, как и консервативным характером, готовился к войне, но призывал к миру.

Александр же в свою очередь умело щадил самолюбие Афин, оказывая им разные милостивые жесты, отсылая часть трофеев, взятых в битве при Гранине, или освободив пленных афинян, служивших наемниками у Великого царя, поэтому народ Афин охотно следовал советам Ликурга и Фокиона. Он отблагодарил царя за освобождение пленных присуждением ему золотого венка. Афинский народ, несмотря на призыв спартанского царя Агиса III присоединиться к нему к войне, которую тот впервые за время существования Коринфского союза начал в 331 году до н. э. Против Антипатра, укрепив свою армию за счет наемников, уцелевших в битве при Иссе. Выступив против своих соседей в Аркадии, Агис осадил федеративный полис Мегалополь, основанный в 369 году до н. э. Эпаминондом для объединения аркадских племен и создания противовеса Спартам на Пелопоннесе. Получив вскоре поддержку Антипатра и македонской армии, город успешно оборонялся, и в наступательном бою под его стенами Агис был побежден и убит. Македонское господство над Элладой, таким образом, крепло до самого конца правления Александра.

Экономические трудности способствовали поддержанию мира в Эгейском море: с 332 по 330 год до н. э. череда безуспешных мятежей привела к серьезной нехватке хлеба на всем полуострове и особенно в больших агломерациях, таких как Афины, снабжение которых в значительной степени было связано с морскими поставками. Надпись в Кирене свидетельствует о том, как в эти тяжелые годы эллинское единство помогло преодолеть кризис: африканская колония, бывшая одной из житниц греческого мира, в этой ситуации отправила многим большим и малым полисам огромное количество зерна, а именно 800 тысяч медимнов [5]5
  Медимн – античная единица объема, 1 медимн = 52,5 л.


[Закрыть](более 40 тыс. тонн), из которых 100 тыс. были посланы одним только Афинам. Когда проблема хлеба насущного вставала с такой остротой, было неразумно вести войны.

Поэтому, когда Гарпал весной 324 года до н. э. подошел к Пирею с одной эскадрой и несколькими тысячами наемниками, афиняне отказались их впустить. Отослав свои войска к мысу Тенар, бывшему крупным рынком наемников, он стал добиваться, чтобы его пустили в Афины как беженца, а когда ему этот позволили, старался, раздавая направо и налево деньги, склонить полис на свою сторону. Так как Александр требовал выдачи своего преступного казначея, Гарпал был арестован, но вскоре бежал к своим наемникам на мыс Тенар, затем на Крит, еще один большой рынок наемников, где был убит одним из своих офицеров, македонянином Фиброном. Но его приход в Афины повлек за собой тяжелые последствия: Демосфен, замешанный в аресте Гарпала и конфискации хранимых им денег, был обвинен перед ареопагом в подкупе. Признанный виновным, он был изгнан в Трезену.

Тем временем Александр, вернувшийся в сердце своей азиатской империи, принимал важные меры для упрочения внутренней безопасности в управляемой им разнородной империи:он осознавал, что, прежде чем двинуться в новые походы, в его провинциях необходимо наладить мир и благополучие. В Сузах в конце зимы 324 года до н. э. он издал эдикт ( diagramma) для греческих полисов, в котором предписывал им призвать своих изгнанных граждан и вернуть им их имущество. Действительно, практически не было такого полиса, в котором политические разногласия не приводили бы к изгнаниям, иногда массовым. Александр намеревался положить конец такому положению дел, наносящему столь большой вред внутреннему миру провинций, вернув на родину тысячи изгнанников. По сути, это было вмешательством во внутренние дела полисов – участников Коринфского союза, которое не предусматривалось договором, заключенным между ними и Македонией. Но, по правде говоря, какой греческий полис в эпоху своей гегемонии останавливался перед подобным вмешательством? Всеобщее предписание Александра могло по праву считаться актом великодушия: чтобы придать ему больший резонанс, царь объявил о нем через своего представителя – приемного сына Аристотеля, Никатора из Стагира, во время празднеств в честь Олимпийских игр летом 324 года до н. э. Надпись в Тегее и еще одна, в Митилене, сообщают, как на деле небезболезненно было воспринято это возвращение изгнанников.

Чтобы поднять также свой авторитет у греческих полисов, Александр потребовал через своих друзей и приверженцев в каждом городе признания его божественной природы, которую он, со своей стороны, всячески демонстрировал со времени посещения оракула Амона. Это признание должно было выразиться в установлении культа, в котором бы его почитали как «непобедимого бога», theos aniketos.Само по себе обожествление смертного было вполне допустимо для греков, которые находили в известных мифах, например о Геракле или Асклепии, много таких примеров, считавшихся достоверными. Кроме того, в недавней истории тоже имелись прецеденты: всем был памятен пример Лиссандра. Разумеется, придирчивые и скептические умы противились подобным настроениям: Агесилай, например, смеялся над теми, кто хотел почитать его как бога. Но эллинистический политеизм, вбиравший в себя самые разнообразные верования, которые согласовались с традиционными ритуальными формами, никогда не препятствовал подобным нововведениям, если они имели подтверждение оракула и были обоснованы несомненными и очевидными силой и успехом. Греческие полисы в Азии после своего освобождения от персидского гнета первыми начали эту традицию. Полисы в Элладе, по-видимому без энтузиазма, последовали ей в свою очередь. Как серьезно Александр относился к установлению своего культа, прекрасно видно по реверсу серебряной монеты декадрахмы, чеканившейся в царской мастерской в Вавилоне в 324–323 годы до н. э., где царь представлен мечущим молнию, как Зевс, в то время как Победа возлагает ему на голову венок. Стремление придать ему облик бога очевидно.

В отличие от греков, македоняне в целом и Антипатр в частности почти не поддержали это движение. При жизни Александра на его родине ему не поклонялись. Здесь оставалась жива преданность древним формам национальной монархии и народное сознание остерегалось нововведений. Однако в Сузах Александр успешно устанавливал их: весной 324 года до н. э. он торжественно отпраздновал свою свадьбу с двумя персидскими царевнами из ахеменидского рода – с дочерью Дария III и с дочерью его предшественника, Артаксеркса III Оха. У него уже была жена Роксана, дочь Оксиарта, на которой он женился в Бактрии и которая родила от него сына уже после его смерти. Полигамия не была в обычае у греков, но она отвечала восточным традициям. Принятие ее Александром было расценено как принятие этих традиций повелителем огромной азиатской империи: царь уже появлялся при случае в персидских одеждах, и все помнили о его уступках, которые он сделал в отношении придворного ахеменидского этикета. Желание достичь слияния чужеродных элементов своих государств, и прежде всего двух главных – Македонии и Персии, проявилось еще ярче в его собственном бракосочетании, которое сопровождалось свадьбами его ближайших друзей с персиянками: Гефестион, его самый любимый друг, который первым следовал за царем, имея титул хилиарха, женился на другой дочери Дария, а вместе с ним Кратер, грек Эвмен, Селевк, будущий основатель династии Селевкидов, показали пример, взяв себе жен из знатных семей Персии; этому примеру последовали 10 тыс. македонских воинов. Все эти браки, известные как «свадьбы в Сузах», были заключены одновременно с бракосочетанием царя и сопровождались празднествами, которые получили широкий резонанс.

Многие из македонских ветеранов с неодобрением наблюдали, как потомок Аргеадов осуществляет политику слияния между греческим миром, к которому они себя относили, и миром варваров, против которых они недавно жестоко бились. Многие не собирались заканчивать свои дни в Азии, хотя бы и подле своего царя. Поэтому, когда тот предложил им вернуться в Македонию, если они того желают, подавляющее большинство восприняли это с энтузиазмом, который быстро перерос в открытый мятеж: наиболее смелые, не смущаясь, высказывались в адрес Александра самым нелицеприятным образом. Царь, пораженный тем, что мятеж охватил его старейших воинов, незамедлительно отреагировал со всей строгостью и воззвал к чувствам: он приказал верным войскам арестовать главарей и казнил их; в то же время он обратился к мятежникам с пылкой речью, затронувшей их сердца. Жертвоприношение с торжественными молитвами о восстановлении согласия было совершено в Описе, на Тигре, а последовавшее за этим пиршество братски примирило македонян и персов. После чего 10 тысяч ветеранов попросили у Александра отставку, чтобы вернуться в Македонию под командованием Кратера и Полиперхона; царь велел вручить им на прощание богатые дары.

Для тех же, кто согласился остаться на Востоке, в новой Александрии в Персидском заливе был выделен квартал, получивший название столицы Македонии – Пелла.

Александра ждало новое испытание, сильно его потрясшее: осенью 324 года до н. э., когда он пребывал в Медине, в Экбатанах, внезапно умер его друг Гефестион. Из всех ближайших соратников он был наиболее дорог его сердцу, и именно Гефестиону царь доверил первую должность в государстве, сделав его хилиархом – греческий титул, которым обозначалась должность премьер-министра в Ахеменидской империи. Эта смерть в расцвете лет повергла царя в глубокую печаль. Испросив совета у оракула Амона, он решил устроить другу пышные похороны. Неслыханно роскошный катафалк, сооруженный для него в Вавилоне и детально описанный Диодором, был изготовлен из драгоценных металлов и украшен бесценными статуями. Что бы ни делал Александр – все превосходило обычную человеческую меру.

Справившись со своей печалью, Александр принялся с присущей ему страстью готовиться к будущим походам. Он намеревался, во-первых, пустить богатства своих азиатских владений для развития речных коммуникаций и морской торговли, воспользовавшись исследованиями, сделанными Неархом во время возвращения из Индии, а во-вторых, расширить еще больше границы империи. Он провел недолгую зимнюю кампанию против касситов Загроса. Он планировал экспедиции на север, к Каспийскому морю, на юг – в Красное море, а в ближайшее время – завоевание Аравии, побережье которой его корабли начали разведывать с Персидского и Суэцкого заливов. В начале весны 323 года до н. э., когда Александр занимался этими приготовлениями, в Вавилон стали прибывать делегации греческих полисов, чтобы просить его помощи в разрешении проблем, которые влекло за собой возвращение изгнанников: послы предстали перед ним с венками, как перед богом. Другие посланники прибыли из дальних стран восточного Средиземноморья: из южной Италии, Этрурии, Карфагена, чтобы приветствовать государя, чья слава гремела далеко за пределами греческого мира. Среди посланцевварваров, согласно преданию, были также эфиопы, иберы, кельты, пришедшие из придунайских земель. Казалось, что вся вселенная, известная древним, склонилась перед Александром.

Все эти многочисленные заботы, несомненно, сказались на его здоровье, уже подорванном полученными в боях ранами и тяготами походов. В начале июня 323 года до н. э., когда вот-вот должна была начаться экспедиция в Аравию, Александра сразила лихорадка, которая за несколько дней истощила его. Тринадцатого июня 323 года до н. э. он умер в своем вавилонском дворце, не успев назначить себе преемника. Ему не было даже 33 лет.

* * *

Если слава Александра пережила века, поставив его в первый ряд среди завоевателей в памяти людей, это не значит, что оценки его деяний и его личности совпадают. Ненависть к нему противников македонской монархии никогда не утихала, даже перед великодушными извинениями и благодеяниями молодого царя. После смерти Каллисфена к ним присоединились некоторые философы, принадлежавшие к школе перипатетиков, которые не простили смертного приговора, вынесенного племяннику их основателя. Извечное недоверие интеллектуалов к военным, даже воспитанным в духе высокой культуры, усилит со временем эту традицию осуждения: как лучше всего выразить свое презрение к сильным людям, поразившим весь мир, если не предать суровому осуждению наиболее выдающихся из них? В этом смысл известного анекдота о Диогенекинике, который на вопрос Александра, не может ли он что-нибудь сделать для Диогена, ответил: «Не заслоняй мне солнце!» Слава великих всегда ослепляет большинство, которое компенсирует свою собственную ничтожность, умаляя значение слишком блестящих достижений. Поль-Луи Курье [6]6
  Поль-Луи Курье (1772–1825) – французский эллинист и знаменитый памфлетист. В молодости служил в армии, но оставил ее в 1810 г. и занялся филологией.


[Закрыть]в письме эллинисту Жильему де Сент-Круа, интересовавшемуся Александром, демонстрирует это чувство: «Не расхваливайте мне вашего героя; своей славой он обязан своему веку. Без этого был бы он чем-то большим, чем все эти Чингисханы, Тамерланы? Хороший солдат, хороший полководец, но это общераспространенные достоинства. В любой армии всегда найдется сотня офицеров, способных отлично ею командовать <…>. Что до него, он не сделал ничего такого, что не было бы сделано и без него. Еще до его рождения было решено, что Греция завоюет Азию <…>. Удача подарила ему мир, и что он с ним сделал? Не говорите мне: “Если бы он прожил…” Ибо он становился день ото дня все более жесток и все больше спивался». Блестящий памфлетист обнаруживает здесь обозленность артиллерийского офицера, которому обстоятельства – и, несомненно, также собственное нерадение и гордыня – не позволили сделать карьеру, на которую он рассчитывал. Он переносит на Александра категорическое осуждение, которое он так часто выдвигает в других местах против Наполеона и его маршалов. Однако историку следует оказываться от обобщенных предубеждений, а полагаться прежде всего на факты: в случае Александра они говорят сами за себя.

Да, действительно, в IV веке до н. э. многие греки вместе с Исократом настраивались на войну с ахеменидской монархией, что позволило бы восстановить между греческими полисами духовное единство, которое они изведали во время персидских войн, но их планы ограничивались лишь освобождением Эгейского побережья. Да, Филипп успел начать этот поход, но здесь уместно признать, что его реализм ограничивал его амбиции и он, как и Парменион, принял бы предложение Дария, в отличие от Александра, который в течение своих немыслимых походов никогда не переставал осознавать себя его инициатором и чувствовать свое одиночество перед лицом сопротивления и опасений своего окружения. Он желал не только подчинить своей власти древние владения Великого царя, но и достичь на Востоке крайних пределов известного в то время мира, до океана, прежде исследовав их к югу и северу, о чем свидетельствуют его приготовления в 323 году до н. э. Очевидно, что его стремлением было объединить под своим господством всю обитаемую землю, ойкумену,как говорили греки, – мечта, заимствованная у великих ахеменидских владык Дария и Ксеркса, но питаемая новыми идеями о сложности мира и об отношениях между народами. По мере того как совершался его поход, постепенно вырисовывался план, который он хотел реализовать. Как далеки друг от друга пожар Персеполя в искупление прошлых разрушений и сузские свадьбы, которые должны были заложить основу поистине нового будущего: вселенская монархия, объединяющая под единым именем македонцев, греков и варваров, воодушевленных общей преданностью к правителю и испытывающих друг к другу чувство взаимного уважения, как на пиру в Описе. Гибкие нововведения, смешивающие греческие и варварские обычаи, должны были способствовать такому сосуществованию, если не полному слиянию. Эта мечта могла бы оказаться вовсе не такой утопичной, если бы у Александра было необходимое время: авторитет повелителя, который он имел для всех, а умение заставить себя уважать, как доказывают многие примеры, – было единственным основанием, способным удерживать столько различных народов, объединенных в столь огромную империю. Александр понимал это, и он один был в состоянии завершить дело, которое он четко спланировал и успешно начал. То, что за его смертью последовал быстрый развал системы, доказывает не то, что она была нежизнеспособна, а то, что только Александр мог ее создать и обеспечивать ее существование. Его последователи, сознавая, что им это не под силу, быстро умерили свои аппетиты, соизмерив их со своими возможностями. Но образ вселенской монархии не пропал. Позже он будет воспринят Августом в адаптированной к новому времени форме, и Римская империя в значительной степени станет воплощением мечты Александра. И это прекрасно чувствовал создатель «Большой камеи Франции» («Камеи Тиберия»), хранящейся в Кабинете медалей (Парижская национальная библиотеке): над царственной четой – Тиберием и Ливией – обожествленный Александр в персидском одеянии парит в эмпиреях рядом с Августом, изображенным в сиянии славы, передавая правление миром своему далекому преемнику.