Текст книги "Гаргантюа и Пантагрюэль (др. изд.)"
Автор книги: Франсуа Рабле
сообщить о нарушении
Текущая страница: 43 (всего у книги 62 страниц)
О том, как вели себя во время бури Панург и брат Жан
Пантагрюэль призвал на помощь Спасителя и вслух горячо и усердно помолился, а затем по указанию лоцмана обеими руками стал поддерживать мачту. Брат Жан, оставшись в одной куртке, поспешил на подмогу кормовым матросам. Эпистемон, Понократ и прочие последовали его примеру. Один лишь Панург прилип к палубе и все только плакал да сетовал. Брат Жан, проходя между скамьями для гребцов, увидел его.
– Эй ты, теленок, плакса, хныкало! – крикнул он. – Лучше бы помог нам, чем сидеть на собственных яичках, как мартышка, и реветь коровой, – ей-богу, право!
– Бе-бе-бе, бу-бу-бу! – отвечал Панург. – Брат Жан, друг мой, отец мой родной, я тону, тону, друг мой, тону! Погиб я, отец мой духовный, друг мой, погиб! Ваш меч меня не спасет. Горе нам, горе! Мы уже прошли всю гамму, перевалили за верхнее «до». Бе-бе-бе, бу-бу! Горе нам! А сейчас мы уже за нижним «до». Тону! Папаша, дядюшка, драгоценный вы мой! Вода просочилась через воротник в туфли. Бу-бу-бу, гу-гу-гу, га-га-га-га-га, тону! Увы нам, увы, гу-гу-гу-гу-гу-гу! Бе-бе, бу-бу, бо-бу, бо-бу, го-го-го-го-го! Увы, увы! Сейчас я – точь-в-точь раздвоенное дерево: ноги вверху, голова внизу. Эх, кабы дал мне Бог перенестись на корабль к тем преподобным и блаженным соборничающим отцам, с которыми мы нынче утром встретились, – они такие набожные, такие откормленные, такие веселые, такие ласковые, такие приветливые! Горе, горе, горе, увы, увы! Эта чертова волна (теа culpa, Deus![763]763
Прости, Господи! (лат.)
[Закрыть]), то бишь эта Божья волна, захлестнет наше судно! Увы! Брат Жан, отец мой, друг мой, исповедуйте меня! Вы видите, я на коленях! Confiteor![764]764
Каюсь! (лат.)
[Закрыть] Благословите меня!
– Эй, чертов висельник! Иди помогать, иди, тридцать легионов чертей!.. – крикнул брат Жан. – Пойдешь ты или нет?
– Отец мой, друг мой, в такой час грешно ругаться! – молвил Панург. – Вот завтра – сколько вам будет угодно. Горе нам, горе, увы! Вода заливает наш корабль. Тону! Увы, увы! Бе-бе-бе-бе-бе, бу-бу-бу-бу! Мы уже на дне! Горе нам, горе! Я обеспечу миллион восемьсот тысяч годового дохода тому, кто перенесет меня, всего как есть в дерьме и г… на сушу, если только найдется такой человек в моей г…нной стране. Confiteor! Увы! Позвольте мне составить самое краткое завещание, хотя бы один параграф!
– Тысячу чертей в утробу этому рогоносцу! – вскричал брат Жан. – Господи, помилуй! Мы на краю гибели, мы должны наизнанку вывернуться, иначе нам всем конец, а ты о завещании? Идешь ты или нет, черт бы тебя побрал? Начальник галер, голубчик мой, помощник начальника, душа моя, сюда! Гимнаст, сюда, на эстантероль! Крест истинный, мы пропали! Вон уж фонарь потух. Сейчас все полетит к чертовой матери.
– Горе нам, горе, горе! – вопил Панург. – Бу-бу-бу-бу-бу! Горе, горе! Неужто нам всем грозит неминучая гибель? Увы мне, добрые люди, тону, умираю! Consummatum est. Конец мой пришел!
– Му-му-му! – сказал брат Жан. – Фу, до чего ж ты мне противен, с…ая плакса! Эй, юнга, береги, черт возьми, насос! Тебя что, зашибло? Ах ты, Господи! Привяжи его к якорному битенгу! Туда его, туда, черт побери! Так, так, мальчик, так!
– Ах, брат Жан, отец мой духовный, друг мой, не ругайтесь! – возопил Панург. – Вы грешите. Горе мне, горе. Бе-бе-бе, бу-бу-бу! Друзья мои, тону, умираю! Прощаю всем. Счастливо оставаться! In manus… Бу-бу-бу-у-у-у! Святой Михаил Орский и святитель Николай! В последний раз взываю к вам! Обещаю вам и Господу Богу нашему: если вы мне поможете, то есть если вы меня избавите от этой напасти и вынесете на сушу, я вам построю хорошенькую боль-шую-пребольшую малюсенькую капеллу, а то и две,
Между Канд и Монсоро,
Где не пасет пастух коров*.
Горе мне, горе! В меня влилось восемнадцать с лишним ведер воды. Бу-бу-бу-бу! Какая же она горькая, соленая!
– Клянусь кровью, плотью, чревом и головой, – сказал брат Жан, – если ты не перестанешь ныть, я угощу тобой морского волка. Какого дьявола мы до сих пор не выкинули его за борт? А ну-ка, гребец, приналяг, славный парень! Так, так, дружище! Эй вы, там, наверху, держитесь! Ого! Вот так полыхнуло, вот так громыхнуло! Не то все черти сорвались нынче с цепи, не то Прозерпина[765]765
Прозерпина выступала в средневековых мистериях как прародительница дьяволов.
[Закрыть] рожает. Весь ад танцует с погремушками.
О том, как кормовые матросы поручают корабли воле зыбей
– Ах, – воскликнул Панург, – вы грешите, брат Жан, бывший мой друг! Я говорю «бывший», ибо в настоящее время и я ничто, и вы ничто. Мне неприятно вас останавливать: сдается мне, что ругань приносит большую пользу вашей селезенке, – так же точно дровосек чувствует огромное облегчение, если кто-нибудь при каждом ударе громко кричит возле него: «Хек!», и так же точно играющему в кегли становится необыкновенно легко на душе, если какой-нибудь сообразительный человек, видя, что шар его катится не туда, клонит голову и поворачивается всем корпусом в ту сторону, где бы метко пущенный шар неминуемо сбил кегли. Как бы то ни было, вы грешите, милый мой друг. А что, если мы сейчас съедим что-нибудь этакое кабирное, – может статься, это нас спасет от грозы? Я читал, что в море во время бури никогда не испытывали страха и находились в безопасности жрецы кабиров[766]766
Кабиры – финикийские божества, покровители мореплавателей. Греки сближали их с Диоскурами.
[Закрыть], столь прославленных Орфеем, Аполлонием, Ферекидом, Страбоном, Павсанием и Геродотом.
– Э, что там! Чушь он городит, черт его дери! – сказал брат Жан. – Ну его к тысячам, к миллионам, к сотням миллионов чертей, этого чертова рогоносного рогача! Эй ты, тигр полосатый, помоги нам! Ты будешь помогать или нет? Всем на бакборт! Клянусь священною главой Господа Бога, что это за обезьяньи молитвы бормочешь ты себе под нос? Ведь этот самый чертов горе-моряк и накликал бурю, и сейчас только он один на всем судне не помогает команде. Если вы так и будете там сидеть, я с вами расправлюсь, как сам демон бури. Сюда, юнга, сюда, душенька, держи крепче, сейчас я завяжу греческий узел! Ах, какой ты милый! Дай Бог тебе стать аббатом в Талемузе, а того, кто сейчас там настоятелем, перевести бы в Круле! Понократ, братец! Смотрите, как бы вас там не ушибло! Эпистемон! Отойдите от борта, – я видел, как туда ударила молния.
– Греби веселей!
– Отлично сказано! Веселей, веселей, веселей! Шлюпки готовь! Веселей! Боже милосердный, это еще что? Нос – в щепы! Ну что ж, гремите, черти, п….те, с. те! Чихал я на эту волну! Слава Богу, она меня не слизнула. Кажется, будто миллионы чертей со всей округи собрались на капитул или же галдят на выборах нового ректора.
– На бакборт!
– Отлично сказано! Эй, юнга! Ну-ка, черт возьми, подтяни повыше блок! На бакборт, на бакборт!
– Бе-бе-бе, бу-бу-бу! – бормотал Панург. – Бу-бу, бе-бе-бе, бу-бу-бу, тону! Не видать ни неба, ни земли. Горе нам, горе! Из четырех стихий здесь остались только две: огонь и вода. Бу-бу-бу, бу-бу! Эх, кабы Господь по великой милости своей перенес меня сейчас в Сейи, на виноградник, или же в Шинон, к пирожнику Иннокентию, поближе к расписанному погребку, – я бы даже согласился, засучив рукава, печь пирожки! Помощник галерного начальника! Вы не могли бы выбросить меня на сушу? Мне про вас столько хорошего говорили! Я отдам вам все мое Рагу и всю мою огромную улитню[767]767
Я отдам вам все мое Рагу и всю мою огромную улитню… – Имеется в виду имение Рагу, которое Панург получил в дар от Пантагрюэля (см. «Вторую книгу», гл. XXXII), не принесшее ему богатства, поскольку прибыль от продажи майских жуков и улиток была «неопределенной» (см. «Третью книгу», гл. II).
[Закрыть], если благодаря вашему хитроумию я ступлю на твердую землю. Горе мне, горе, тону! Послушайте, друзья мои! Коль скоро к тихой пристани нам все равно не причалить, давайте станем на рейде где попало. Бросьте якоря. Избежим этой опасности, умоляю вас! Господин начальник! Будьте любезны, опустите веревку и лот! Вымерим глубину! Господин начальник, друг мой! Ради Создателя, давайте сделаем промер! Давайте узнаем, можно ли тут пить стоя, не нагибаясь. У меня на сей предмет особые соображения.
– Реи долой, эй! Реи долой! – крикнул лоцман. – Руку на фал! Реи спусти! Фаль, реи спусти, береги паруса! Галсы ниже, ниже, эй! Реи спусти, эй, режь носом волну! Вынь румпель! Ложись в дрейф!
– Где мы? – спросил Пантагрюэль. – Боже, Спасителю наш, помоги!
– Ложись в дрейф, эй! – скомандовал старший лоцман Жаме Брайе. – Ложись в дрейф! Думай каждый о своей душе, молись, надейся только на чудо!
– Дадимте какой-нибудь хороший торжественный обет! – предложил Панург. – Горе нам, горе нам, горе нам, бу-бу, бе-бе-бе, бу-бу-бу! Горе нам, горе! Пошлем кого-нибудь за нас паломничать! Ну да, ну да, сложимся по нескольку лиаров, ну да!
– Эй, туда, туда, черт бы вашу душу взял! – вскричал брат Жан. – На штирборт! Ради всего святого, ложись в дрейф! Вынь румпель, эй! Ложись в дрейф, ложись в дрейф! Эй, давайте-ка выпьем! Только самого лучшего, самого что ни есть полезного для желудка. Эй, кок, слышите? Сообразите, спроворьте! Все равно полетит оно у вас к чертовой матери. Эй, паж! Тащи сюда мое рвотное! (Так он называл свой служебник.) Погодите! Пробки долой, друг мой, вот так! Господи, Твоя воля! Ну и град, ну и молния! Эй вы, там, наверху! Пожалуйста, держитесь! Когда у нас праздник всех святых? По-моему, нынче у нас не праздник, а безобразник, и не всех святых, а всех чертей.
– Ай-ай-ай! – воскликнул Панург. – Брат Жан зря губит свою душу! Какого верного друга я в нем теряю! Горе нам, горе, час от часу не легче! От Сциллы мы идем к Харибде. Увы мне, я тону! Confiteor! Брат Жан, отец мой! Одно только слово вместо завещания! Господин извлекатель квинтэссенции, друг мой, Ахат мой! Ксеноман, драгоценный мой! Ай-ай, я тону, два слова вместо завещания! Вот здесь, на этой циновке!
Глава XXIПродолжение бури и краткое собеседование о завещаниях, составленных на море
– Составлять завещание в такой час, – сказал Эпистемон, – когда нам надлежит напрячь все свои силы, чтобы помочь команде предотвратить кораблекрушение, представляется мне делом неуместным и несвоевременным, и напоминает это мне легионеров и любимцев Цезаря, которые, вступив вместе с ним в Галлию, занимались тем, что составляли завещания со всякими приписками, жаловались на судьбу и оплакивали разлуку с женами и римскими друзьями, а между тем им необходимо было взяться за оружие и во что бы то ни стало разбить своего противника Ариовиста[768]768
Ариовист — вождь племени свевов, правивший в Галлии в I в. до н. э., а затем изгнанный Юлием Цезарем.
[Закрыть]. Это глупость, достойная того пахаря, который опрокинул на пашне телегу и, вместо того чтобы подстегнуть волов и собственными руками вытащить колеса, стал призывать на помощь Геркулеса. К чему послужит вам здесь завещание? Ведь мы или избегнем этой опасности, или потонем. Если избегнем, оно вам не пригодится. Завещание действительно и вступает в силу только в том случае, если завещатель умер. Если же мы потонем, то ведь и его постигнет подобная участь. Кто тогда доставит завещание душеприказчикам?
– Какая-нибудь добрая волна выбросит его на берег, как Одиссея, – отвечал Панург, – а царская дочь, выйдя в тихую погоду прогуляться, найдет его, свято исполнит мою последнюю волю и воздвигнет мне на берегу памятник, великолепием своим не уступающий тому, который Дидона поставила супругу своему Сихею[769]769
…памятник… не уступающий тому… который Дидона поставила супругу… – Дидона такого памятника не сооружала.
[Закрыть]; Эней – Деифобу, на Троянском берегу, близ Реты; Андромаха – Гектору, в городе Бутроте; Аристотель – Гермию и Эвбулу; афиняне – поэту Еврипиду; римляне – Друзу в Германии и Александру Северу, своему императору, в Галлии; Ариуропластис – Каллакохросу; Ксенокрит – Лисидике; Тимар – сыну своему Телевтагору; Эвполид и Аристодика – сыну своему Теотиму; Онест – Тимоклу; Каллимах – Сополиду, сыну Диоклида; Катулл – своему брату; Статий – своему отцу, а Жермен де Бри[770]770
Жермен де Бри – гуманист, теолог, друг Эразма Роттердамского. В 1513 г. сочинил поэму во славу капитана Эрве Примоге, который предпочел остаться на охваченном пожаром судне, нежели попасть в плен к англичанам.
[Закрыть] – Эрве, бретонскому кормчему.
– Что ты мелешь? – вскричал брат Жан. – Помогай нам, пятьсот миллионов чертей бы тебя унесло, помогай, язва тебе в усы, полтора локтя злокачественных нарывов тебе на штаны и на новый гульфик! Ведь судно-то наше терпит крушение! Бог ты мой, разве мы сможем спасти его? Здесь все морские черти собрались! Нет, пусть меня черти возьмут, но только нам не выкарабкаться!
Тут послышался жалобный голос Пантагрюэля:
– Господи, спаси нас! Погибаем! Впрочем, да не будет по желанию нашему, но да исполнится Твоя святая воля.
– С нами Бог и Пречистая Дева! – воскликнул Панург. – Горе мне, горе, тону! Бе-бе-бе, бу-бе-бе, бу-бу! In manus! Боже правый! Пошли мне какого-нибудь дельфина, чтобы он перенес меня на сушу, как малыша Ариона[771]771
Арион – греческий поэт и певец (VII—VI вв. до н. э.). Согласно легенде, когда он возвращался на корабле из Таранта в Коринф с богатыми сокровищами, моряки ограбили его и собирались убить; Арион взял кифару и бросился в море. Но дельфин, зачарованный его пением, помог ему добраться до берега.
[Закрыть]! Я прекрасно сыграю на арфе, если только она цела.
– Черт меня побери, – молвил брат Жан («С нами Бог!» – пробормотал Панург), – если я сейчас не спущусь и не докажу тебе наглядно, что твои яички привешены к заду орогаченного, рогоносного, обезроженного теленка! Му-у, му-у, му-у! Иди к нам сюда помогать, ревучий бычище, тридцать миллионов чертей тебе в глотку! Идешь ты или нет, тюлень? Фу, какой мерзкий плакса!
– От вас только это и слышишь.
– А ну, подайте сюда мое милое рвотное – сейчас я поглажу его против шерсти, почитаю с конца. Beatus vir qui non abiit…[772]772
Блажен муж, который не ходит (на совет нечестивых)… (лат.). – начальные строки первого псалма, помещенные в шутовской контекст. Под «рвотным» подразумевается требник.
[Закрыть] Я знаю это наизусть. Обратимся к житию святителя Николая.
«Грозой» звали в коллеже Монтегю одного великого секателя школяров. Если педагоги, секущие бедных детей, невинных школяров, осуждены на вечную муку, то, клянусь честью, он, уж верно, висит сейчас на колесе Иксиона и хлещет розгой куцую собачонку, чтобы она быстрее его вертела; если же за сечение невинных детей наставникам уготовано вечное блаженство, то, должно полагать, он сейчас превыше…
Глава XXIIКонец бури
– Земля, земля! – воскликнул Пантагрюэль. – Я вижу землю! Не унывай, ребята! Мы недалеко от гавани. Я вижу, на севере небо прояснело. Чувствуете сирокко?
– Не вешать голову, ребята, ветер упал! – крикнул лоцман. – К большой стеньге! Веселей, веселей! К булиням грот-мачты! Канат на кабестан! Верти, верти, верти! Руку на фал! Веселей, веселей, веселей! Поверни румпель! Держи крепче лопарь! Готовь полозья! Готовь шкоты! Готовь булини! Сади галсы на бакборте! Румпель под ветер! Тяни шкот штирборта, сукин ты сын!
– Вот теперь, милый человек, ты по крайней мере знаешь, кто была твоя матушка, – обратясь к матросу, ввернул брат Жан.
– Идти бейдевинд! На всех парусах! Румпель кверху!
– Есть румпель кверху! – отвечали матросы.
– Сокращай путь! Носом к рейду! Эй, кренгельсы! Поставить лисели! Веселей, веселей!
– Отлично сказано и придумано, – заметил брат Жан. – А ну-ка, ну-ка, ну-ка, ребята, живо! Так! Веселей, веселей!
– На штирборт!
– Отлично сказано и придумано. По-моему, гроза вовремя разразилась и кончилась. Слава тебе, Господи! Черти от нас отстали.
– Трави!
– Сказано отлично, с полным знанием дела. Трави, трави! Милейший Понократ! Бога ради, сюда, неутомимый потаскун! Уж этот блудник наплодит одних мальчиков! Любезный Эвсфен! К малой стеньге!
– Веселей, веселей!
– Отлично сказано! Веселей, веселей! Бога ради, веселей!
– Не боюсь я ничего: ведь сегодня Рождество, Рождество, Рождество!
– Мне нравится этот келевм[774]774
Келевм – команда, которой подбадривали моряков (первоначально – гребцов, чтобы они не сбивались с ритма).
[Закрыть], – заметил Эпистемон, – он сейчас как раз кстати, – ведь нынче в самом деле праздник.
– Веселей, веселей! Молодцы!
– Приказываю вам всем надеяться! – крикнул Эпистемон. – Направо показалась звезда Кастора.
– Бе-бе-бе, бу-бу, – забормотал Панург, – боюсь, что это не Кастор, а шлюха Елена.
– По-настоящему это Миксархагет, – аргивское ее наименование, я думаю, тебе больше понравится, – сказал Эпистемон. – Эй, эй, я вижу землю, я вижу гавань, я вижу толпу народа на пристани! Я вижу маячные огни!
– Эй, эй! – крикнул лоцман. – Обогнуть мол и отмели!
– Есть обогнуть! – отвечали матросы.
– Ну вот и все, – сказал лоцман, – сторожевые суда высланы нам навстречу. Помощь подоспела вовремя.
– Ах, мой Создатель, до чего же верно сказано! – воскликнул Панург. – Золотые слова.
– Му-му-му! – сказал брат Жан. – Если ты отведаешь хоть каплю моего вина, так пусть потом черт меня самого отведает. Слышишь ты, блудодейка чертова! Господин начальник! Пожалуйте, вот вам полный кубок наилучшего вина. Эй, Гимнаст! Принеси кувшины и вирелейный, то бишь филейный, кусочек мясца. Да смотри не споткнись.
– Держитесь, ребята, держитесь! – вскричал Пантагрюэль. – Подтянись! Глядите: к нашему кораблю пристают две ладьи, три небольшие раубарджи, пять шипов, восемь каперов, четыре гондолы и шесть фрегатов, – добрые люди с ближайшего острова посылают их нам на помощь. Но кто этот Укалегон[775]775
Укалегон – имя одного из стариков-троянцев («Илиада», III, 150—152).
[Закрыть], который все время вопит и предается отчаянию? Разве я один держу мачту не крепче и не прямее, нежели двести канатов?
– Это бедняга Панург, – отвечал брат Жан, – у него телячья лихорадка. Во хмелю он вечно дрожит от страха.
– Коль скоро он во всех случаях жизни держится молодцом, а страх на него напал только во время этой страшной бури и грозного урагана, я уважаю его ни на волос меньше, чем прежде, – объявил Пантагрюэль. – Подобно тому как всечасная боязнь есть отличительная черта людей грубых и малодушных, – а таков был, к примеру, Агамемнон, что и дало основание Ахиллу осрамить его и сказать, что у него собачий глаз и оленье сердце, – так же точно бесстрашие в минуту явной опасности есть знак тупоумия, а то и вовсе бестолковости. Я не склонен думать, что после богохульства самое страшное – это смерть. И я не собираюсь оспаривать мнение Сократа и академиков: смерть-де сама по себе не есть зло, смерти как таковой бояться нечего. Но смерть во время кораблекрушения – это все-таки страшно, и еще как страшно! Недаром Гомер утверждал, что гибель на море тягостна, отвратительна и противоестественна[776]776
Недаром Гомер утверждал, что гибель на море… противоестественна… – см. «Одиссею», V, 312.
[Закрыть]. Пифагорейцы придерживались того мнения, что душа представляет собою огонь и что она огненного происхождения; таким образом, если человек гибнет в воде (стихии, враждебной огню), то – заключали пифагорейцы (хотя истина не на их стороне) – вся душа его гаснет. Эней во время бури, застигшей караван его судов близ Сицилии, пожалел, что не пал от руки силача Диомеда, и сказал, что трижды, четырежды блаженны те, кто погиб во время пожара Трои. А ведь из нас никто не погиб. Слава тебе, Спасителю наш, во веки веков! Вот только корабли наши потрепало изрядно. Ну ничего, починим! Смотрите не сядьте на мель!
О том, как после бури Панург опять стал славным малым
– Хо, хо! – вскричал Панург. – Все прекрасно. Гроза прошла. Будьте любезны, позвольте мне сойти первым. У меня очень важные дела. Нельзя ли вам еще чем-нибудь помочь? Дайте, я скручу вам эту веревку. Чего-чего, а храбрости мне не занимать. Страх мне почти незнаком. Давайте, давайте, мой друг! Нет, нет, я не робкого десятка. Хотя, признаюсь, когда девятый вал прокатился от носа до кормы, то меня это несколько встревожило.
– Парус убрать!
– Правильно! Как, брат Жан, вы бездействуете? Разве сейчас время пить? Почем мы знаем, – может статься, мучитель святого Мартина нашлет на нас новую бурю? Не могу ли я вам еще чем-нибудь помочь? Ах, чтоб меня! Я уж теперь каюсь, да поздно: зачем я не следовал учению тех добрых философов, которые утверждают, что гулять по берегу моря и плыть возле самой суши – это так же спокойно и так же приятно, как идти пешком, когда вашу лошадь ведут под уздцы! Хо, хо, хо! Ей-богу, все прекрасно. Не помочь ли вам еще чем-нибудь? Давайте, давайте! Если только черт не встрянет, я отлично справлюсь.
Эпистемон между тем всеми силами старался не упустить канат и до крови натер себе руку; послушав речи Пантагрюэля, он сказал:
– По чести, государь, буря повергла в страх и трепет не только Панурга, а и меня. Ну и что ж? Я из кожи вон лез. Я полагаю, что смерть есть роковая и неизбежная необходимость, но что рано ли, поздно ли умереть, тою или же другою смертью, – это зависит отчасти от сил небесных, отчасти же и от нас самих. Нужно неустанно к ним обращаться, взывать к ним, призывать их, просить, молить. Но этим ограничиваться и на этом успокаиваться нельзя: нам также надлежит прилагать усилия и всеми способами и всеми средствами им содействовать. Да простят мне пустословы, то бишь богословы, что я не придерживаюсь их установлений, – я основываюсь непосредственно на Священном писании[777]777
…я основываюсь непосредственно на Священном писании. – Эта окрашенная в протестантские тона фраза добавлена во втором издании «Четвертой книги».
[Закрыть]. А знаете, что сказал консул Гай Фламиний, когда он попал в ловушку, приготовленную ему Ганнибалом, и его окружили в Перуджии, у Тразименского озера[778]778
Ганнибал разгромил римлян около Тразименского озера в 217 г. до н. э.
[Закрыть]? «Дети мои! – сказал он. – Не надейтесь вырваться отсюда ценою молений и обетов богам. Нас может вызволить наша сила и доблесть, нам должно мечом проложить себе дорогу среди врагов». Так же точно Саллюстий приводит слова Марка Порция Катона[779]779
Марк Порций Катон Младший, или Утический (95—46 до н. э.) – приверженец стоицизма; слова, которые приводит Рабле, были им произнесены во время знаменитого выступления в сенате против Цезаря в 63 г. до н. э.
[Закрыть] о том, что помощи богов добиваются не праздными обетами и не бабьими причитаниями. Бдением, трудами, напряжением всех сил – вот чем достигается желанный и благополучный исход в любом деле. Если в нужде и в опасности человек выказывает нерадивость, слабость и леность, вотще воззовет он к богам: он их ожесточил и прогневал.
– Пусть черт меня возьмет… – начал брат Жан.
– Меня уж он наполовину взял, – ввернул Панург.
– …но только сейийский виноград был бы обобран и уничтожен, когда бы я с молитвенником в руках распевал Contra hostium insidias вместе со всеми прочими чертями монахами, а не вышел с перекладиной защищать виноградник от лернейских грабителей.
– Все прекрасно, поехали дальше, – сказал Панург. – Вот только брат Жан бездействует. Его надо звать «брат Жан бездельник», – он смотрит, как я в поте лица тружусь и помогаю этому почтенному человеку. Господин первый матрос! Господин начальник! Простите за беспокойство! Только два слова! Какой толщины половицы на нашем корабле?
– Не бойтесь, – отвечал лоцман, – в два добрых пальца.
– Ах ты, Господи! – воскликнул Панург. – Значит, мы все время были на два пальца от смерти! Так это что же, одна из девяти радостей брачной жизни? Да, господин начальник, вы правильно делаете, что измеряете опасность локтями страха. А вот я страха совсем не испытываю, – я зовусь Гильом Бесстрашный[780]780
Гильом Бесстрашный – скорее всего главный герой эпического цикла о Гильоме Оранжском (Вильгельме Оранском, XI—XII вв.).
[Закрыть]. Храбрости во мне хоть отбавляй, да не петушиного задора, а львиной отваги, неустрашимости убийцы. Я не боюсь ничего… кроме напастей.
