Текст книги "Гаргантюа и Пантагрюэль (др. изд.)"
Автор книги: Франсуа Рабле
сообщить о нарушении
Текущая страница: 51 (всего у книги 62 страниц)
О том, как Гастер придумал способы добывать и хранить зерно
Как скоро чертовы эти гастролатры удалились, Пантагрюэль стал прилежно изучать Гастера, доблестного магистра наук и искусств. Природа, сколько вам известно, определила ему в пищу хлеб и хлебные изделия, а по милости Небес ничто не препятствует ему добывать и хранить хлеб.
Прежде всего он изобрел кузнечное искусство и земледелие, то есть искусство обрабатывать землю, дабы она производила зерно. Он изобрел военное искусство и оружие, дабы защищать зерно, изобрел медицину, астрологию и некоторые математические науки, дабы зерно могло сохраняться ряд столетий и дабы уберегать его от непогоды, от диких зверей и разбойников. Он изобрел водяные, ветряные и ручные мельницы со всеми возможными приспособлениями, дабы молоть зерно и превращать его в муку, дрожжи – дабы тесто всходило, соль – дабы придавать ему вкус, ибо он знал, что нет ничего вреднее для здоровья, нежели хлеб не подошедший и пресный, огонь – дабы печь, часы и циферблаты – дабы знать время, в течение которого выпекается детище зерна – хлеб.
Когда в одном государстве не хватило зерна, он изобрел искусство и способ перевозить его из одной страны в другую. Ему пришла счастливая мысль скрестить две породы животных – осла и лошадь, дабы создать третью породу, то есть мулов, животных более сильных, менее нежных, более выносливых, чем другие. Он изобрел повозки и тележки, дабы удобнее было перевозить зерно. Если моря или реки препятствовали торговле, он изобретал, на удивление стихиям, баржи, галеры и корабли, дабы через моря, реки и речки поставлять и доставлять зерно диким, неведомым, далеким народам.
Выдавались такие годы, когда в самое нужное время совсем не было дождей и зерно из-за этого гибло и умирало в земле. В иной год дождь лил не переставая, и зерно сгнивало. В иной год зерно выбивало градом, или же оно осыпалось от ветра, или же буря пригибала колосья к земле. Гастер задолго до нашего прибытия изобрел искусство и способ вызывать с неба дождь; для этого надобно было только нарезать луговой травы, травы обыкновенной, но мало кому известной, – должно полагать, что один лишь стебелек этой именно травы, некогда в засушливое лето брошенный аркадским жрецом Юпитера в источник Агно на горе Лике, вызывал пары, которые потом сгущались в тучи, из туч же шел дождь и обильно орошал всю окрестность. Гастер изобрел также искусство и способ задерживать дождь и останавливать его в воздухе или же отводить тучу в сторону, с тем чтобы она пролилась над морем. Он же изобрел искусство и способ прекращать град, усмирять ветер и укрощать бурю по примеру жителей Мефаны Трезенской.
Но тут подоспела новая напасть. Разбойники и грабители повадились воровать зерно и хлеб на поле. Тогда Гастер изобрел искусство строить города, крепости и замки, дабы держать зерно на запоре и в надежном месте. И теперь уже хлеб на полях не остается, а свозится в города, крепости и замки, и местные жители защищают его и стерегут лучше, нежели драконы стерегли яблоки в садах Гесперид. Он же изобрел искусство и способ разрушать и сносить крепости и замки посредством военных машин и орудий, а именно: таранов, баллист и катапульт, коих чертежи он показал нам, – те самые чертежи, в которых худо разобрались хитроумные архитекторы, ученики Витрувия, как в том признался нам мессер Филиберт Делорм[845]845
Филиберт Делорм (1505? – 1570?) – известный французский архитектор, работал в Италии и Франции. Строил замок Сен-Мор-де-Фоссе для кардинала Жана дю Белле в 1541—1544 гг., а в 1547 г. руководил строительством Лувра.
[Закрыть], главный архитектор царя Мегиста; однако же орудия эти, столкнувшись с изобретательной коварностью и коварной изобретательностью фортификаторов, испытания не выдержали, а потому мессер Гастер недавно изобрел пушки, серпентины, кулеврины, бомбарды и василиски, стреляющие ядрами железными, свинцовыми и медными, превышающими вес тяжелых наковален, для каковой цели он еще выдумал особый состав пороха, коего страшной взрывчатой силе изумилась сама природа, признавшая себя побежденною искусством, и, таким образом, оставил далеко позади оксидраков[846]846
…оставил далеко позади оксидраков… – неточная цитата из «Жизни Аполлония Тианского». Не оксидраки – воинственная индийская народность, а их соседи побеждали противника с помощью магии.
[Закрыть], которые побеждали неприятеля тем, что насылали на него внезапную смерть от молнии, грома, града, бури, сполохов прямо на поле брани, ибо это еще более грозное, еще более ужасное, еще более сатанинское средство: оно уничтожает, сокрушает, поражает и умерщвляет еще больше человеческих жизней и еще сильнее действует на человеческое воображение, так что один выстрел из василиска снесет больше стен, нежели сто молнийных стрел.
О том, как Гастер изобрел искусство и способ избегать ранения во время орудийной стрельбы
Случилось, однако ж, так, что Гастер, хранивший зерно в крепостях, в конце концов сам был осажден врагами, крепости его были разрушены треклятыми адскими машинами, обладавшими силою титаническою, зерно же его и хлеб расхищены и разграблены; тогда он изобрел искусство и способ уберегать от орудийных выстрелов крепостные валы, бастионы, стены и другие защитные укрепления, так что ядра совсем не задевали их и на лету замирали в воздухе, а если и задевали, то без всякого ущерба не только для защитных укреплений, но и для самих защитников. От таковой напасти он сыскал отличное средство и доказал это нам на опыте; средством его впоследствии воспользовался Фронтон[847]847
Фронтон. – Скорее всего Рабле путает римского оратора и юриста Марка Корнелия Фронтона (воспитателя императора Марка Аврелия) с другим Фронтоном, автором учебника по военной стратегии.
[Закрыть], ныне же оно служит телемитам одним из обычных благопристойных упражнений и развлечений. Заключается оно в следующем. (Теперь вы уже с большим доверием отнесетесь к рассказу Плутарха об одном его опыте: если козье стадо удирает от вас со всех ног, то запихните репейник в пасть той, что бежит позади всех, и стадо сей же час остановится.)
Внутрь фальконета Гастер насыпал особого состава порох, очищенный от серы и смешанный с потребным количеством камфоры, а сверху клал железный, тщательно калиброванный патрон с двадцатью четырьмя железными дробинками, из коих одни были круглые и сферические, другие же имели форму слезинок. Затем, наведя орудие на юного своего пажа, которого он ставил в шестидесяти шагах от дула, – наведя с таким расчетом, словно бы он хотел стрельнуть ему в живот, – Гастер как раз посредине между пажом и фальконетом отвесно привешивал к деревянному столбу на веревке громадный камень-сидерит, то есть железный шпат, или, еще иначе, геркулесов камень, некогда найденный, как уверяет Никандр, на Иде во Фригии неким Магном, в просторечии же мы называем этот камень магнитом. Затем он через отверстие в пороховой камере поджигал порох. А когда порох сгорал, то, чтобы не образовалось пустоты (а пустоты природа не терпит: скорей вся громада мироздания – небо, воздух, море, земля – возвратится в состояние древнего хаоса, чем где-либо в мире образуется пустота), патрон с дробью стремительно извергался из жерла фальконета, и в камеру проникал воздух, а иначе там образовалась бы пустота, так как порох сгорал мгновенно. Казалось бы, патрон с дробью, вытолкнутый с такой силой наружу, неминуемо должен ранить пажа, однако по мере того, как дробинки приближались к камню, скорость их полета все ослабевала, они кружились и вращались в воздухе вокруг камня, и ни одна из них, с какой быстротой она бы ни летела, так и не достигала пажа.
Этого мало: Гастер изобрел еще искусство и способ обращать пущенные врагами ядра на них же самих – с одинаковой разрушительной силой и как раз туда, откуда они вылетали. Особых трудностей это не представляло. Вспомним, что трава эфиопис отмыкает любые запоры, а такая глупая рыба, как эхенеис, останавливает все ветра и в бурю задерживает в открытом море самые крупные суда; если же эту рыбу посолить, то она притягивает к себе золото с любых глубин.
Вспомним то, о чем писал Демокрит и чему верил и что познал на опыте Теофраст: есть такая трава, от одного прикосновения которой железный клин, глубоко и с огромной силой вонзившийся в толстое и крепкое дерево, мгновенно выскакивает оттуда, и к которой прибегают зеленые дятлы, когда какой-нибудь мощный железный клин вбивается прямо в отверстие их гнезда, а гнезда свои они ухитряются строить и выдалбливать в стволах могучих дерев.
Вспомним, что если оленям и ланям, опасно раненным копьями или же стрелами, попадется распространенная на Крите трава диктам, то они пощиплют ее немножко – и стрелы тут же выскакивают, не причинив ни малейшего вреда. Это та самая трава, какою Венера вылечила любимого своего сына Энея, раненного в правое бедро сестрою Турна – Ютурной.
Вспомним, что один запах лавров, смоковниц и тюленей предохраняет их самих от молнии, которая никогда в них не попадает.
Вспомним, что при одном виде барана бешеные слоны приходят в себя; разъяренные и остервенелые быки, подбежав к диким смоковницам, так называемым капрификам, мгновенно успокаиваются и останавливаются как вкопанные; ярость змей стихает от прикосновения к ветви бука.
Вспомним также свидетельство Эвфориона о том, что на острове Самосе, еще до того как там был воздвигнут храм Юноны, он видел животных, именуемых неадами, при звуке голоса коих в земле появлялись трещины и разверзались пропасти.
Вспомним еще, что где не слышно пения петухов, там бузина певучее и пригоднее для флейт, – по свидетельству Теофраста, древние мудрецы уверяли, что пение петухов отупляет, размягчает и оглушает древесное вещество бузины; равным образом такого сильного и бесстрашного зверя, как лев, пение петухов поражает и ошеломляет.
Сколько мне известно, некоторые понимают это так, что для флейт и других музыкальных инструментов бузина дикая, растущая в местах, удаленных от городов и селений, – там, где пения петухов не может быть слышно, – разумеется, предпочтительнее и пригоднее, нежели домашняя, растущая вокруг лачужек и сараев. Другие понимают это в более возвышенном смысле – не буквально, но аллегорически, в духе пифагорейцев: сказанное применительно к статуе Меркурия, что для нее-де не всякое дерево годится, они толкуют так, что поклонение Богу не должно принимать пошлые формы, – оно всегда должно быть по-особенному благоговейным, – так же точно и пример с бузиной учит, мол, нас, что любомудрам не подобает увлекаться музыкою пошлой и обыденной, для них-де создана музыка небесная, божественная, ангельская, более сокровенная, из дальней дали исходящая, то есть музыка духовная, в которой пения петухов не услышишь. Недаром, когда мы хотим сказать, что это место уединенное и безлюдное, мы говорим, что там и петуха не слыхать.
Глава LXIIIО том, как Пантагрюэль вздремнул близ острова Ханефа[848]848
Ханеф — лицемер (др. – евр.).
[Закрыть], а равно и о вопросах, заданных ему после его пробуждения
На другой день, болтая по дороге о всяких пустяках, приблизились мы наконец к острову Ханефу, причалить к коему корабль Пантагрюэлев, однако же, не смог, оттого что ветер упал и на море заштилело. К парусам были приставлены еще и лисели, и все же мы покачивались на волнах, кренясь то на бакборт, то на штирборт. Озабоченные, огорошенные, спанталыченные, раздосадованные, мы ни единым словом не перекидывались друг с другом.
Пантагрюэль с греческим текстом Гелиодора в руках задремал на циновке, подле трапа. Это у него вошло в привычку: он гораздо скорее засыпал с книгой, нежели без нее.
Эпистемон с помощью астролябии высчитывал, насколько мы сейчас южнее полюса.
Брат Жан обосновался в камбузе и по точке восхода вертелов и по гороскопу фрикасе определял, который теперь час.
Панург, просунув язык в стебель пантагрюэлиона, пускал пузыри.
Гимнаст выделывал из мастикового дерева зубочистки.
Понократ бредил во сне, сам себя щекотал под мышками и расчесывал волосы пальцем.
Карпалим из грубой ореховой скорлупы мастерил прелестную маленькую, презабавную, приятно жужжавшую вертушечку, коей крылья были сбиты из четырех прелестных крошечных ольховых планочек.
Эвсфен, расположившись на длинной кулеврине, играл на собственных пальцах, как на монокордионе.
Ризотом из плодовых пленок бурьяна шил бархатный кошелек.
Ксеноман ремешками, которые обыкновенно привязываются к лапке дербника, чинил старый фонарь. Наш лоцман выведывал у моряков всю их подноготную, и вдруг брат Жан, возвратившись на ту пору из камбуза, заметил, что Пантагрюэль пробудился.
Тогда брат Жан в превеселом расположении духа нарушил упорное молчание, царившее на палубе, и, возвысив голос, спросил:
– Как можно в штиль поднять погоду?
Вторым неожиданно задал вопрос Панург:
– Есть ли средство от злости?
Третья очередь была Эпистемона, – смеясь от души, он спросил:
– Можно ли помочиться, когда нет охоты?
Гимнаст, встав на ноги, спросил:
– Есть ли средство от темноты в глазах?
Понократ, потерев себе лоб и прянув ушами, спросил:
– Можно ли спать не по-собачьи?
– Погодите, – молвил Пантагрюэль. – Хитроумные философы-перипатетики учат нас, что все проблемы, вопросы и сомнения, которые предстоит разрешить, должны быть выражены в форме определенной, ясной и понятной. Что значит, по-вашему, спать по-собачьи?
– Это значит спать натощак и на солнцепеке, как обыкновенно спят собаки, – отвечал Понократ.
Ризотом сидел на корточках возле самого продольного прохода. При этих словах он вскинул голову, сладко зевнул и, заразив своей зевотой всех товарищей, из симпатии к нему последовавших его примеру, спросил:
– Есть ли средство от осцитаций и зевков?
Ксеноман, весь уфонарённый в починку своего фонаря, спросил:
– Можно ли держать в равновесии собственное пузо, чтобы оно не раскачивалось из стороны в сторону?
Карпалим, забавляясь со своей вертушкой, спросил:
– Что должно совершиться в естестве человека для того, чтобы его можно было признать голодным?
Эвсфен, заслышав голоса, прибежал на палубу и, вспрыгнув на кабестан, громко спросил:
– Почему считается более опасным, если голодного человека ужалит голодная змея, чем если сытая змея укусит сытого человека? Почему слюна голодного человека – яд для всех ядовитых змей и животных?
– Друзья мои! – отвечал Пантагрюэль. – Все ваши сомнения и вопросы разрешаются одинаково, и от всех указанных вами симптомов и случаев имеется только одно средство. Ответ вам будет дан незамедлительно, без подходов и околичностей, – у голодного брюха ушей не бывает, оно – глухо. Я вас удовлетворю знаками, движениями и действиями, и решением моим вы останетесь довольны, – так некогда Тарквиний Гордый, последний римский царь (тут Пантагрюэль дернул колокол за веревку, а брат Жан стремглав помчался на кухню), знаками ответил сыну своему Сексту. Секст, находившийся в то время в городе Габиях, прислал гонца к Тарквинию за советом, – как ему всецело покорить габийцев и добиться от них повиновения беспрекословного. Царь, не веря в верность посланца, ничего ему не ответил. Вместо ответа он повел его в свой потаенный сад и на его глазах и в его присутствии срезал мечом головки самых высоких маков. Посланец возвратился без всякого ответа, но как скоро он рассказал Сексту, что сделал при нем Тарквиний, Секст по одному этому знаку без труда догадался, что отец советует ему отсечь головы градоправителям и тем самым окончательно поработить всех остальных и привести их в полное повиновение.
Глава LXIVО том, как Пантагрюэль оставил без ответа заданные ему вопросы
Затем Пантагрюэль спросил:
– Что за люди живут на этом милом собачьем острове?
– Все сплошь буквоеды, дармоеды, пустосвяты, бездельники, ханжи, отшельники, – отвечал Ксеноман. – Все они – люди бедные и живут подаянием путешественников, как пустынник из Лормона, что между Бле и Бордо.
– Не пойду я к ним, можете мне поверить, – объявил Панург. – Пусть дьявол дунет мне в зад, если я к ним пойду! Эй, отшельники, бездельники, буквоеды, ханжи, дармоеды, убирайтесь вы ко всем чертям! Я еще не забыл этих жиром заплывших кесильских соборников, чтоб их Вельзевул и Астарта позвали на собор с Прозерпиной, – сколько мы после них натерпелись бурь и черт его знает чего! Послушай, Ксеноман, брюханчик мой, капральчик мой! Скажи ты мне на милость: здешние пустосвяты, вымогатели и прихлебатели – что же они, женаты или девственники? Есть среди них женский пол? Могут ли они пустосвятно произвести на свет пустосвятное потомство?
– Вот это вопрос остроумный и забавный, – заметил Пантагрюэль.
– Еще как могут! – отвечал Ксеноман. – Тут есть красивые и веселые пустосвятки, тунеядки, отшельницы, бездельницы, женщины очень богомольные, и видимо-невидимо пустосвятышей, тунеядышей, бездельничков, отшельничков…
– Знаем мы их, – прервал его брат Жан, – из молодых отшельников старые черти выходят. Запомните эту мудрую пословицу.
– …а иначе, без продолжения рода, остров Ханеф давно бы уж опустел и обезлюдел.
Пантагрюэль пожертвовал островитянам семьдесят восемь тысяч новеньких полуэкю с изображением фонаря и поручил Гимнасту переправить этот дар к ним в лодке.
– Который час? – отдав это распоряжение, осведомился он.
– Десятый, – отвечал Эпистемон.
– Самое время обедать, – заметил Пантагрюэль, – ибо приближается та священная линия, о которой так много говорит Аристофан в своей комедии Законодательницы: она ниспускается в тот час, когда тень десятифутна. В былые времена у персов вкушать пищу в определенный час полагалось только царям, – простым смертным служили часами их собственный желудок и аппетит. В самом деле, у Плавта некий парасит сетует и яростно нападает на изобретателей солнечных и всяких иных часов, ибо это, мол, общеизвестно, что желудок – самые верные часы. Диоген на вопрос о том, в котором часу надлежит человеку питаться, ответил так: «Богатому – когда хочется есть, бедному – когда у него есть что поесть». Более точно указывают часы для принятия пищи врачи:
Встать в пять, а пообедать в девять;
В пять ужин съесть, улечься в девять*.
Со всем тем у знаменитого царя Петозириса[849]849
Петозирис (Петосирис) – египетский жрец, упоминаемый у Плиния; полагал, что при соблюдении особого режима человек может прожить до 124 лет.
[Закрыть] режим был иной.
Пантагрюэль не успел еще договорить, а слуги уже внесли столы и столики, накрыли их душистыми скатертями, положили салфетки, расставили тарелки и солонки, принесли чаны, жбаны, бутылки, чаши, кубки, фляги, кувшины. Брат Жан с помощью дворецких, распорядителей, судовых хлебопеков, виночерпиев, стольников, чашников и буфетчиков притащил четыре ужасающих размеров пирога с ветчиной, живо напомнивших мне четыре туринских бастиона.
Бог ты мой, сколько тут было выпито и съедено! Еще не подали десерта, а уже западо-северо-западный ветер стал надувать паруса на всех мачтах, и тут все запели священную песнь во славу Всевышнего.
За десертом Пантагрюэль спросил:
– Скажите, друзья мои, все ли ваши сомнения разрешены окончательно?
– Слава Богу, мне уж не хочется больше зевать, – сказал Ризотом.
– А я больше не сплю по-собачьи, – сказал Понократ.
– А у меня уже в глазах не темно, – молвил Гимнаст.
– А я уж теперь не натощак, – сказал Эвсфен. – Следственно, моя слюна в течение сегодняшнего дня не представляет опасности для[850]850
Следственно, моя слюна… не представляет опасности для… —Список ядовитых животных, перечисленных в алфавитном порядке, составлен по образцу средневековых бестиариев. Источники Рабле – сочинения античных и средневековых авторов, учебники и «Канон» Авиценны (980—1037). В списке доминируют змеи, но есть и ядовитые насекомые, а также мифические животные: алхатраф (морской дракон), катоблеп (антилопа из Южной Азии, чей взгляд считался смертоносным).
[Закрыть]
анерудутов, гарменов,
абедиссимонов, гандионов,
алхатрафов, гемороидов,
аммобатов, гусениц,
апимаосов, двуглавых змей,
алхатрабанов, дипсадов,
арактов, домезов,
астерионов, драконов,
алхаратов, дриинад,
аргов, ехидн,
аскалабов, жаб,
аттелабов, желтобрюхов,
аскалаботов, зайцев морских,
бешеных собак, землероек,
боа, златок,
василисков, иклей,
гадюк, иллициний,
галеотов, ихневмонов,
кантарид, римуаров,
катоблепов, рагионов,
керастов, раганов,
крокодилов, саламандр,
кокемаров, скорпиончиков,
колотов, скорпионов,
кафезатов, сельзиров,
каухаров, скалавотин,
кихриодов, солофуйдаров,
кулефров, сальфугов,
кухарсов, солифугов,
крониоколаптов, сепий,
кенхринов, стинков,
кокатрисов, стуфов,
кезодуров, сабтинов,
ласок, сепедонов,
медянок, скиталов,
мантикоров, стеллионов,
молуров, сколопендр,
миагров, тарантулов,
милиаров, тифолопов,
мегалаунов, тетрагнаций,
пауков, теристалей,
птиад, фаланг,
порфиров, хельгидр,
пареад, херсидр,
пенфредонов, элопов,
питиокамптов, энгидридов,
питонов, ящериц сенегальских,
пиявок, ящериц халкедонских,
рутелей, яррари.
Глава LXVО том, как Пантагрюэль со своими приближенными поднимает погоду
– А к какому виду этих ядовитых животных отнесете вы будущую жену Панурга? – полюбопытствовал брат Жан.
– С каких это пор ты, повеса, блудливый монах, стал женоненавистником? – спросил Панург.
– Клянусь всеми моими потрохами, – заговорил Эпистемон, – Еврипидова Андромаха утверждает, что благодаря человеческой изобретательности и откровениям божественным средство от всех ядовитых гадов найдено, но что до сих пор еще не найдено средство от злой жены.
– Этот вертопрах Еврипид вечно поносил женщин, – сказал Панург. – За это Небеса отомстили ему тем, что его разорвали псы, как уверяет его недоброжелатель – Аристофан[851]851
Аристофан – византийский грамматик (ок. 257—180 до н. э.), глава Александрийской библиотеки. Составил жизнеописание Еврипида.
[Закрыть]. Ну, поехали дальше! Чья очередь? Говори!
– Сейчас я могу мочиться сколько угодно, – объявил Эпистемон.
– Теперь у меня, по счастью, живот с балластом, – объявил Ксеноман. – Теперь уж я крена давать не буду.
– Мне больше не требуется ни вина, ни хлеба, – объявил Карпалим. —
Конец посту и сухомятке*.
– Слава Богу и слава вам, – объявил Панург, – я уже ни на что больше не злюсь, – я веселюсь, я смеюсь, я резвлюсь. Хорошо говорит у вашего красавца Еврипида достопамятный пьянчуга Силен:
Не дали боги разума тому,
Кто пьет вино, не радуясь ему*.
Нам надлежит неустанно славить милостивого Бога, нашего сотворителя, спасителя и хранителя: мало того что вкусным этим хлебом, вкусным и холодным этим вином, сладкими этими яствами он излечил нас от телесных и душевных потрясений – вкушая все это, мы еще вдобавок получали удовольствие и наслаждение. Вы, однако ж, так и не ответили на вопрос блаженнейшего и досточтимого брата Жана, как улучшить погоду.
– Раз вы сами удовлетворились таким простым решением заданных вами вопросов, то удовлетворяюсь и я, – объявил Пантагрюэль. – Впрочем, в другом месте и в другой раз мы, если угодно, к этому еще вернемся. Остается, таким образом, покончить с вопросом брата Жана: как поднять погоду? А разве мы ее уже не подняли по своему благоусмотрению? Взгляните на вымпел. Взгляните, как надулись паруса. Взгляните, как напряглись штаги, драйрепы и шкоты. Поднимая и осушая чаши, мы тем самым подняли и погоду, – тут есть некая тайная связь. Если верить мудрым мифологам, так же точно поднимали погоду Атлант и Геркулес[852]852
Так же точно «поднимали погоду» Атлант и Геркулес. – Этот мифологический эпизод изложен у Лукиана («Харон», IV). Геракл помог Атланту держать небесный свод.
[Закрыть]. Впрочем, они подняли ее на полградуса выше, чем должно: Атлант – дабы веселее попировать в честь Геркулеса, который был у него в гостях, Геркулес же – оттого что в пустыне Ливийской, откуда он прибыл, его истомила жажда.
– Ей-же-ей, – перебил его брат Жан, – я слыхал от многих почтенных ученых, что Шалопай, ключник доброго вашего отца, ежегодно сберегает тысячу восемьсот с лишним бочек вина: он заставляет гостей и домочадцев пить до того, как они почувствуют жажду.
– Геркулес поступил, как поступают идущие караваном верблюды двугорбые и одногорбые, – продолжал Пантагрюэль, – они пьют от жажды прошлой, настоящей и в счет будущей. Следствием же этого небывалого поднятия погоды явились дотоле невиданные колебания и сотрясения небесного свода, из-за коих столько было споров и раздоров у сумасбродов-астрологов.
– Видно, недаром говорится пословица, – вставил Панург: —
О горестях позабывает тот,
Кто, ветчиной закусывая, пьет*.
– Закусывая и выпивая, мы не только подняли погоду, но и значительно разгрузили корабль, – заметил Пантагрюэль. – При этом разгрузили мы его не только так, как была разгружена Эзопова корзинка[853]853
Эзопова корзинка. – В жизнеописании Эзопа, сделанном Максимосом Планудом (1260—1310), есть эпизод о том, как, путешествуя со своим учителем, Эзоп вызвался нести тяжелую корзину с едой, вес которой, к счастью, с каждым днем уменьшался.
[Закрыть], то есть посредством уничтожения съестных припасов, – вдобавок мы еще сбросили с себя пост, ибо если мертвое тело тяжелее живого, то и голодный человек землистее и тяжелее выпившего и закусившего. Совсем не так глупы те, что во время долгого путешествия каждое утро, выпивая и завтракая, говорят: «От этого наши кони только резвее будут». Вы, верно, слыхали, что древние амиклеяне никого из богов так не чтили и никому так не поклонялись, как честному отцу Бахусу, и дали они ему весьма подходящее и меткое название, а именно Псила. Псила на дорийском языке означает крылья, ибо, подобно тому как птицы с помощью крыльев легко взлетают ввысь, так же точно с помощью Бахуса, то есть доброго, приятного на вкус, упоительного вина, душа человека воспаряет, тело его приметно оживляется, все же, что было в нем землистого, умягчается.
