Текст книги "Черные ангелы"

Автор книги: Франсуа Мориак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Почему она заговорила о Матильде?.. Обычно мы избегали упоминаний о ней. Я сказал, что Матильда в Англии. Что нам до нее дела нет. Поставим, мол, перед фактом. Адила ответила тихо:

– Матильда приезжает завтра.

Она глядела в пространство. Две слезинки текли у нее по щекам.

– Придется ей объяснять…

– Ее это не касается. Она всего лишь твоя кузина. Вы росли вместе, ну и что с того? Кстати, я увезу тебя в Париж.

Я прикусил губу, сожалея, что выдал себя: мне следовало дождаться венчания, а потом уже сообщать Адила, что не собираюсь оставаться в Льожа. Однако новость не произвела на нее впечатления. Она шла за меня, точно в омут бросалась. Проговорила только:

– В Париж так в Париж…

– Ты права, в Париже или в другом месте ты все равно будешь со мной, моей женой, женой такого, как я, плотью от плоти моей.

– Я уже твоя жена, – отозвалась она.

Но я не унимался:

– Ты будешь принадлежать мне целиком. Будешь моей вещью. Одна. Никого между нами.

Я чувствовал, что мне не удается ее побороть. Она выдержала мой взгляд и сказала твердым голосом:

– Нет, я буду не одна. И сейчас не одна. Если б я была одна, я бы давно сбежала от тебя на край света или вообще на тот свет.

Я не нашелся что ответить. Помолчав, она продолжила:

– Я поговорю с мамой… Что же касается Матильды, это выше моих сил. Ты сам ей все скажешь… не откладывая… завтра же. Надо все сделать быстро. Можно в Париже, поскольку ты там живешь.

– Ну, нет, – возразил я. – Я хочу пышную свадьбу здесь. Хочу, чтобы ты проехала по Льожа в белом подвенечном платье. Хочу, чтобы люди видели, чего я достиг. То-то будет триумф! Некоторые, конечно, кое о чем догадываются. Так что приготовься, старушка, выслушать нелицеприятные слова. Пусть говорят! Я все равно желаю торжественного венчания в здешней церкви.

– Ты его получишь, вернее, мы.

Она не спускала с меня глаз и часто дышала.

Мы расстались, и за целый день я больше ни с кем не виделся. Идти в поселок, показываться на глаза вдовам и матерям, потерявшим сыновей, я не отважился. Не было дома, куда бы ни вошла беда, каждая семья жила в постоянной тревоге. Людям невыносим был сам вид дееспособного молодого человека в штатском. Между тем освобождение я получил на законных основаниях. Судя по рентгеновским снимкам и по заключениям врачей, состояние моих легких по-прежнему внушало опасения. Но, как ни странно, я не ощущал ни малейшего недомогания, ни даже усталости; я чувствовал себя совершенно здоровым. Не знаю, чем это объяснить, господин аббат. Меня словно бы кто-то оберегал… Но чем отчетливее вырисовывалась моя судьба, тем сильней она меня страшила.

Я тогда весь день бродил по парку. Адила дежурила в госпитале. Мать ее уже несколько лет не спускалась к столу. По фасаду замка только у нее открывали ставни, все прочие держали закрытыми. С восточной стороны я увидел служанку, моющую окно в комнате Матильды, смежной с комнатой Адила.

Около полудня мне принесли письмо от Алины, полное претензий и угроз; я нисколько не испугался. Не в ее интересах было срывать мою женитьбу, и я мог ничего не опасаться до тех пор, пока деньги не попадут ко мне в руки. Вот тогда она перейдет в наступление, и страшно подумать, что будет. Вам, священникам, не понять, как в головах, вроде моей, вызревает желание устранить человека, стоящего на пути. Я же, вступив в брак, только и думал, как мне избавиться от Алины. В мыслях своих я разделывался с ней самыми разными способами. У меня богатое воображение: в моих фантазиях нашлось бы сюжетов на многие детективные романы. Но абсолютно безопасных преступлений не существует. И потом, Алина – стреляная птица – держалась всегда настороже. Сама даже говорила как о чем-то само собой разумеющемся, что мне по понятным причинам хочется ее убить, и объясняла, почему я не должен этого делать: меня заподозрят и арестуют в течение сорока восьми часов и все будет свидетельствовать против моей особы. Она утверждала, что передала в надежные руки бумаги, которые непременно выведут следствие на меня. Шельма в конце концов совершенно меня убедила, будто я кровно заинтересован в ее долгой и благополучной жизни: дескать, случись с ней что, хотя бы и без моего участия, обвинят все равно меня.

Я бродил по заброшенному парку, где обнаженные деревья, знавшие меня еще ребенком, не бросали на меня косых взглядов. Только такой, как я, и может глубоко любить мир природы, лишенный сознания, а потому неспособный нас судить… Мир запахов и звезд, мир, населенный животными, но не ведающий, что на свете существуют добро и зло, святые и проклятые. Часа в три, помнится, я присел на ствол срубленной могучей сосны; вокруг стояли дубы, покалеченные ее падением. Я вдыхал запах ободранной коры и грелся на солнышке с невинностью лисы или куницы. Природа не требовала от меня отчета: по ее законам, всяк живет за счет другого. Я принадлежал к бесчисленному множеству хищников, просушивающих в этот теплый час кто мех, кто перья. Страдания мои чудесным образом приостановились… Должен признаться, господин аббат, что эта адская боль, проистекающая от сознания, что ты навеки несвободен, эта боль не прекращается ни на секунду. Некоторое время спустя я проходил курс лечения в Люшоне [3]3
  Курорт в Пиренеях.


[Закрыть]и, гуляя по горным тропинкам вблизи Сюпербаньер, познакомился с одним из ваших собратьев. Как-то раз мы заговорили, выражаясь его языком, о «князе мира сего», и священник этот, лицом похожий на святого, сказал мне с уверенностью, от которой у меня внутри все похолодело: «Иные души отданы ему…» Сказал так, будто знал из достоверных источников. Я тогда не посмел задавать вопросов и перевел разговор на другую тему. Потом я разыскивал старца повсюду, хотел попросить объяснений. Но, когда напал на его след в доме для престарелых городка Ванв, он уже, как это у вас говорится, «почил в святости», унося с собой страшную тайну о душах, отданных князю мира сего.

На другой день после завтрака приехала Матильда, я не присутствовал при встрече. Время от времени я слышал ее голос: она звала сестру, смеялась и пела, разбирая вещи у себя в комнате. В доме громко хлопали двери. Как и в детстве, с ее появлением везде пробуждалась жизнь – в этом она не изменилась. Я сидел перед крыльцом и читал газету, когда кто-то, подкравшись сзади, тихонько снял с меня шляпу. Вслед за тем я услышал знакомый смех. По смеху я ее и узнал, а в остальном высокая девушка с осиной талией нисколько не напоминала смуглого тщедушного подростка, с которым я некогда играл. Так же мало она походила и на сегодняшнюю Матильду, госпожу Симфорьен Деба, недавно сменившую духовника. В ту пору, господин аббат, она была сама жизнерадостность. Ничего от знакомой вам солидной дамы… Испуганная пичуга, ласточка, по ошибке залетевшая в дом и натыкающаяся на все подряд. Худая, угловатая… Это создание стояло посреди аллеи, будто всего на секунду спорхнуло с ветки, покачивало шляпой, вертело приглаженной головкой и разглядывало меня. Могу до мельчайших подробностей описать ее платье с короткими не по сезону рукавами, нитку крупных кораллов на смуглой шее. Я не узнавал сам себя: из глубин моего существа поднималась таинственная нежность, набрасывая покров забвения на прошлую преступную жизнь. Я снова стал юношей и робел перед девушкой. Все прожитое мне просто приснилось. Я возвратился в то время, когда мы прятались в кустах бирючины. Адила искала нас, звала, кричала, я легонько, не прижимая к себе, держал Матильду за талию, она обвивала руками мою шею. Вся моя гнусная жизнь оказалась кошмарным сном, но вот я пробудился, увидел тебя наяву: ты здесь и ты меня любишь… Мы оба замерли, едва сдерживаясь, чтобы не броситься друг к другу в объятия… Она заговорила первая:

– Ты нисколько не переменился, Габриэль! Ты покраснел, совсем как раньше…

Роковые слова: завеса спала, открылась реальность.

Неужели же она не наложила отпечатка на мою внешность? А в общем-то Матильда не ошиблась: я уже в те годы, когда мы играли вместе, был таким же порочным, как и теперь, но нежный возраст прикрывал это маской невинности… Я действительно не изменился: что бы я ни натворил, я все равно ничего не мог прибавить к своему истинному лицу.

– У тебя вполне здоровый вид… А ведь ты действительно болен… Мне все известно: я посмотрела твои рентгеновские снимки, когда приезжала сюда в последний раз… В медицине я теперь кое-что смыслю! Просто поразительно, как ты хорошо выглядишь.

Она спросила, повышается ли у меня температура, огорчилась, что я не измеряю ее каждый день. Мы пошли по дороге. Много сосен было вырублено, топоры не пощадили наши потаенные уголки, оголили Бальон, журчавший прежде под сенью дубов и ольхи. Речушка эта, к которой мы продирались некогда сквозь густые заросли, подрагивала теперь среди пней и щепок.

– А сам Бальон все тот же, – сказала Матильда. – Как ты думаешь, могут ли бомбардировки и газовые атаки уничтожить речки? Вода течет и течет, ей ничего не сделается…

– Нет, малышка, (так я всегда к ней обращался раньше), воду можно отравить… Смотри-ка, а наш «голубятник» еще здесь!

Голубятником, вы знаете, у нас называют укрытие для голубиной охоты. Мы забрались в него, как, бывало, в детстве. Мне и в голову не пришло воспользоваться уединением, никаких дурных мыслей не возникло и у Матильды. Мы встретились, как два ребенка, привыкшие проводить каникулы вместе, мы просто сидели рядом. Среди бескрайней тишины, вдыхая запах сухого папоротника, я снова утратил сознание реальности. В тот день я готов был поверить, что мои деяния, не оставившие следов на лице, не сказались и на моей душе. Может, у Матильды чистоты и невинности хватало на двоих? Несколько мгновений я наслаждался счастьем… Да, я понял тогда, что такое счастье… Потом Матильда сказала:

– А знаешь, Адила стала совсем другой… Ее не узнать: старуха.

Я промолчал. Капли дождя стучали по навесу из папоротника и веток. Совсем близко надсаживалась какая-то птица. Не думать об Адила! Не думать об Адила! Но сколько я ни старался, с этой минуты она стояла между нами. Матильда принялась расспрашивать, чем я занимаюсь, на что живу. Я отвечал уклончиво, с внутренней дрожью. Матильда, как это у нас водится, была девушкой практичной, в делах сведущей, ей так просто голову не заморочишь. По счастью, среди моих занятий имелись и такие, в которых позволительно признаться. В то время можно было купить любой товар, придержать его, а через месяц перепродать с большой выгодой. Матильда поморщилась, она называла это «спекуляцией».

– У тебя никогда не возникало желания уехать из Парижа и поселиться в Льожа? – спросила она.

– Что я буду здесь делать?

– Не знаю! Сам придумаешь…

Наши взгляды встретились в полумраке. Дождь кончился. От влажной земли тянуло холодом… Но нам было тепло. Я знал, что она хочет мне предложить. Догадывался… Поздно! Разве только потребовать новой жертвы от Адила?.. Собственно, и не жертвы даже: она меня больше не любила. Брак наш воспринимала как должное. Что она могла мне сделать?

– Ну, например, занимался бы моим поместьем…

– В каком качестве?

Она уклонилась от ответа, стала рассказывать про Брайтон, про двух своих подружек из Австралии, у которых родители погибли на пароходе во время торпедной атаки. Потом неожиданно спросила, знаю ли я, зачем она вернулась во Францию. Оказалось, ее прочили за Симфорьена Деба, их дальнего родственника, двадцатью годами ее старше. Он управлял поместьем еще при жизни ее родителей. Мое волнение не укрылось от Матильды.

– Я еще ничего не решила, – сказала она. – Вполне вероятно, я ему откажу, но в любом случае я не могла ограничиться письмом. Я ему слишком многим обязана…

Снова закрапало. Мы побежали домой. Я взял ее за руку, как в детстве, только теперь она бежала быстрее меня. Так, рука в руке, мы вошли в сумрачный вестибюль. Глухо рокотал гром. На кресле лежала шинелька медсестры.

– Адила уже дома, – сказала Матильда, – Я даже не решаюсь ее позвать. Мне кажется, она меня избегает… Ты не знаешь, она на меня за что-то сердится? Может, обижается, что я ей мало писала?.. В общем-то у нас не такие уж близкие отношения! Когда я выйду замуж, я смогу наконец жить у себя…

– Замок – нераздельная собственность?

– Разберемся как-нибудь. В конце концов, я не держусь за замок… Если Адила хочет им владеть…

– Дом господина Деба ужасен…

Она ответила дрожащим голосом, что вовсе не собирается поселяться у господина Деба. Электричество отключили, как всегда во время грозы. Мы стояли в полумраке, прислушиваясь к шуму дождя. Со второго этажа доносился звук шагов. Мной овладело безрассудное желание тотчас поговорить с Адила и выбросить ее из моей жизни. Неопределенность сделалась мне невыносима: расчистить себе дорогу, немедля, обрести наконец счастье! Я мысленно устранял все препятствия, крушил их с остервенением. Алина? Ну и что? Матильда так же богата, как Адила… Я без труда выгадывал бы сумму, необходимую, чтобы заткнуть рот Алине… Разумеется, от нее так просто не отделаешься, эта дрянь будет шантажировать меня до последнего. Но детали я еще успею обдумать после свадьбы. Счастье, нечаянное счастье придаст мне сил, и я заставлю Алину молчать. Она у меня замолчит навсегда. Именно в ту секунду, в вестибюле сельского дома, чувствуя рядом с собой взволнованное девичье дыхание, я и решился на это последнее преступление: оно даст мне возможность не совершать других. Одно последнее, и все.

Ливень хлестал по окнам, громыхала гроза, но я не слышал ничего, кроме прерывистого дыхания Матильды. Я робко протянул руки.

– Да! с самых ранних лет! – прошептала она. – А ты?

Я держал ее в своих объятиях, а над головой раздавались тяжелые шаги. Адила… Освободиться от нее прямо сейчас… Не откладывая ни на минуту. Я отстранил Матильду и попросил ее подождать.

К Адила я вошел без стука, словно вор. Она ходила по комнате и, перебирая четки, читала молитвы – оттого мы и слышали все время ее шаги. На камине горели свечи. Мое появление ее, похоже, встревожило, она остановилась, четки повисли у нее на запястье.

– Я хотел увидеть тебя до ужина. – Ласковое звучание моего голоса поразило меня самого. – Я много думал после нашего вчерашнего разговора. Послушай, Адила, я и так уже причинил тебе столько зла. Этот брак был бы настоящим безумием…

Она устало отмахнулась:

– Оставь, тут нечего обсуждать. Мы все сказали друг другу.

Ярость понемногу овладевала мной. Я прошептал:

– А что будет со мной – не важно! Мое счастье не в счет?

Адила повернула ко мне голову и внимательно на меня посмотрела:

– Твое счастье? Оно в моих деньгах… и моих владениях…

С каким равнодушием она произнесла эти слова! Я отвечал, что деньги ее меня мало интересуют. Я уже не сдерживал себя.

– Я могу получить такое же поместье, как у тебя, и даже лучше… И при этом жениться на женщине, а не на… – И тут у меня вырвалось, что случается со мной крайне редко, одно из тех грязных словечек, какие мне несвойственны, ибо я питаю к ним врожденное отвращение. Тем не менее иной раз у меня такое с языка слетает, что вы и представить себе не можете…

Адила спросила дрожащим голосом:

– На какой женщине? На Матильде? Я так и думала. Я предчувствовала, – произнесла она с болью, а потом добавила ледяным тоном: – Нет, мальчик, ничего у тебя не получится.

– Это почему же? – прошипел я.

Она ответила, что знает, как мне помешать…

– Брось! Ты себя погубишь! – прокричал я в бешенстве.

Приступы моего неистового гнева ей доводилось сносить не раз. Она не дрогнула и спокойно выдержала мой взгляд.

– Я тебя не боюсь, – сказала она, – я готова на все. Запомни: я с наслаждением пойду на гибель ради спасения Матильды. Ты, кажется, еще не понял, что мне нечего терять, я уже все потеряла и все получила… ты не в силах что-либо изменить ни к худшему, ни к лучшему…

Я протянул руки к ее короткой белой шее:

– А вот этого ты не боишься?

Она покачала головой:

– Нет, потому что ты трус, Габриэль…

Я едва не бросился на нее, но она уже направлялась к двери. Только она вовсе не собиралась бежать от меня, как я было подумал, а, подойдя к лестнице, громким голосом позвала Матильду.

Скрипнули ступеньки под легкими шагами девушки. Я держался подальше от окна, и Матильда не сразу меня заметила. Я услышал ее голос:

– Ты здесь, Габриэль?

Адила закрыла дверь.

– Мы с Габриэлем, – сказала она, – не можем больше откладывать важное сообщение… Габриэль, ты обещал мне, что сам скажешь все Матильде…

Матильда, видно, решила сначала, что я поведал кузине о нашей взаимной любви, а та, со своей стороны, объявила о собственной помолвке.

– Каждая из нас нашла свое счастье! – радостно воскликнула она. – Открой же мне скорей его имя, Адила… Я его знаю?

– Ты еще не догадалась, дорогая? Он в этой комнате…

Адила говорила медленно, стараясь смягчить удар. Как сквозь сон я услышал голос Матильды:

– Что? Это шутка? Шутка? – повторяла она.

Мне хотелось одного: чтобы все поскорее закончилось. Но Матильда не унималась:

– Это же неправда, Габриэль?

Я пробормотал:

– Надеюсь, что нет…

Тогда Адила отчеканила заученным безразличным тоном, что мы с ней помолвлены и что я не могу этого отрицать. Матильда прошептала мне:

– Она издевается над тобой? Отвечай! Отвечай же!

Я покачал головой. Матильда что-то говорила, захлебываясь от волнения, я слышал ее, но слов не разбирал. Сознание мое как будто отключилось. Потом я пришел в себя, прислушался. Матильда кричала срывающимся голосом:

– Теперь понятно: ты и не предполагал, что я окажусь такой дурой… а вот в ее согласии не сомневался… Тебе главное было влезть в семью. Подумать только, как ты все рассчитал! Ты, Габриэль, ты оказался способен на такой расчет!

Никогда не забуду, с каким выражением Адила смотрела на причитающую Матильду.

– Кто бы мог поверить, что ты на такое способен…

Что ж, действительно, у человека, знающего мою жизнь, возмущение Матильды не могло вызвать ничего, кроме усмешки.

– Не бойся, я у тебя его не отобью! Это было бы несложно! Но оставь его себе, старушка! Забери насовсем! – В гневе своем она даже иногда переходила на местное наречие.

Тут Адила шагнула вперед и, не поднимая глаз, проговорила очень быстро:

– Речь не обо мне… Дело в том, что у нас есть сын, его зовут Андрес, ему пять лет.

– У тебя? Сын? – ошарашенно пробормотала Матильда и расхохоталась.

Пошатываясь, она вышла из комнаты, а затем мы услышали, как в коридоре она упала без чувств. Я рванулся к ней, но Адила бесцеремонно меня оттолкнула. Противиться ей в такую минуту было опасно. Она опустилась на колени, приподняла руками голову кузины – в таком положении я их и оставил, а сам, не оборачиваясь, побежал вниз по лестнице.

Я наступал в лужи. Дорога белела в темноте, но я все равно сбивался с нее, натыкался на сосны. Никогда в жизни я не был так близок к самоубийству. Между тем какой-то ернический голос нашептывал мне: «Не выйдет, смелости не хватит!» Говоривший, видимо, рассчитывал заполучить меня иначе. Что ж, я и вправду труслив, а трусость как раз тот порок, который часто нас спасает. Я вернулся ночью промокший, голодный, с окровавленными руками, но, увы, вполне живой!

Мне надобно спешить, господин аббат, не то, боюсь, у вас не хватит сил дочитать мои записки до конца. Матильда уехала на другой день. Адила вернулась в прежнее безразлично-покорное состояние. Отпраздновать свадьбу в Льожа нам не удалось: вдовы и раненые буквально засыпали меня угрожающими письмами. Возмущенная толпа собиралась под окнами замка. Мне пришлось бежать ночью, добираться на автомобиле до отдаленной станции и там уже сесть на поезд. Мы встретились с Адила в Париже, на венчании присутствовали только свидетели. Матильда же вышла вскоре за Симфорьена Деба.

По моему настоянию все имущество Адила перешло в нашу общую собственность. Она выполняла все мои требования. Нимало не заботясь об интересах Андреса, согласилась продать часть земли и положить деньги на мое имя; и завещание подписала, какое я составил. Впрочем, ничто не предвещало ее скорой кончины. Надеюсь, вы не подумаете… не заподозрите меня… Она умерла от гриппа через год после окончания войны, когда эпидемия уже, казалось, миновала. Смерть ее была, как у вас говорится, «хорошей», хотя и ничем не примечательной… Стоя за дверью, я слышал кое-что из ее последних слов: она думала только обо мне, имя сына даже не упомянула… Согласитесь, в вашей вере много нелепого. Как можно искупить что-либо страданием, принести в жертву жизнь, которая нам не принадлежит?.. Разве только допустить, что истина сама нелепа?.. Поверите ли вы мне, если я скажу, что оплакивал Адила, что до сих пор она для меня не умерла и не ушла из моей жизни?

Как только я овдовел, Алина первым делом потребовала, чтобы я на ней женился, однако я скорее предпочел бы каторгу; она это быстро уразумела и стала шантажировать меня немилосердно. Волей-неволей судьба свела меня с Симфорьеном Деба.

Он вам знаком. Уже в ту пору он был болен. Избытком чувствительности, что называется, не страдал. Если бы Матильда вышла за меня, она бы, по крайней мере, узнала любовь… Само собой, ее постигло бы потом горькое разочарование, но в течение нескольких недель, а то и месяцев она была бы счастлива. Но тут, вообразите, какая ей выпала семейная жизнь. Тем не менее она родила дочь – Катрин. Бедняжка, появившись на свет, нашла свое место занятым: после смерти Адила Матильда написала мне, что хотела бы заняться воспитанием Андреса. С тех пор он при ней и рос.

Симфорьен Деба раскусил меня сразу. Разумеется, он был неспособен вникнуть во все тонкости или хотя бы приблизительно представить себе, каков я в действительности. Он увидел во мне банального жулика, но по его меркам именно так и следовало меня воспринимать. Я унаследовал от Адила все, что в рамках закона супруг мог унаследовать в ущерб сыну. Притязания Алины, а также, признаюсь, и собственный мой образ жизни (знали бы вы какой!) очень скоро вынудили меня начать вырубать сосны, сперва старые, а потом уже и самые перспективные. И вот однажды в Париже мне нанес визит Симфорьен Деба. Сказал, что я гублю свое поместье, а потому мне следует отдать земли ему в управление. Он гарантировал мне приличный доход и выдал авансом сумму, какую я запросил. Не стану утруждать вас перечислением всех хитростей, на какие он пускался, чтобы скупить мои леса, примыкавшие к его владениям. Когда же Андрес вырос, Деба придумал ход, в некотором роде оправдывающий меня в моих собственных глазах… (Будто такой, как я, еще нуждается в оправданиях! Но теперь речь шла о моем сыне), а главное, обезоруживающий Матильду. Матильда защищала от моих посягательств интересы Андреса, словно бы он был ее сыном; вы достаточно хорошо ее знаете, и вам известно, что она любит Андреса больше, чем собственную дочь. Я помню, с какой яростью она обрушилась на мужа, когда узнала, что он, используя мою неуемную потребность в деньгах, попросту меня разоряет.

Деба сумел привлечь Матильду на свою сторону. Он рассуждал следующим образом: никто не может помешать мне продать имение первому встречному. Выкупая у меня земли, он, Деба, сохраняет их в семье. А чтобы не обделить Андреса, надо обручить его с Катрин. Женившись на Катрин, он получит то, что его отец все равно бы промотал. Расчет этот представлялся тем более здравым, что Андрес и Катрин с детства жили душа в душу. Подозревать Симфорьена Деба в неискренности не было оснований: его любовь к собственности, та, что лежит у нас в основе стольких родственных браков и пуще всего не терпит раздела владений, не подвергалась сомнению. Выходило, он платил мне за то, чтобы мои земли не ушли из семьи и Андрес позднее стал их полноправным хозяином.

Обеспечив себе таким образом нейтралитет жены, Деба мало-помалу прибирал к рукам все, что мне принадлежало. У Андреса сейчас остались только фермы Сернес и Бализау, перешедшие к нему от матери, – на них я не имею никаких прав. Это более тысячи гектаров весьма прибыльных угодий. Если Деба и в самом деле намерен поженить наших детей, почему тогда он покушается на последние остатки собственности Андреса? Зачем платить налог за покупку участков, если женитьба Андреса так и так объединит их с остальными? Признаюсь, это меня беспокоит. С тех пор как его разбил паралич, он маниакально печется о своем имении и уже не слышит никаких разумных доводов. Допустим. Он даже заявил, что брак наших детей состоится только после заключения сделки. Он и на меня пытается оказать давление, с тем чтобы я уговорил Андреса продать земли. Вообразите, господин аббат, я имею над мальчиком полную власть, хотя вам известно, какой я отец: я никогда не интересовался сыном, да и видел его, только приезжая в Льожа за деньгами, которые, в сущности, у него же и крал. Однако я и его сумел очаровать, он – последняя жертва моего обаяния, и я, по своему обыкновению, этим пользуюсь. С той лишь разницей, что сына я люблю.

Малыш сделает все, о чем бы я ни попросил, а ведь он тоже по-своему привязан к земле, но не низменно, как супруг Матильды. У него отсутствует инстинкт собственника, зато он унаследовал от матери чуткость по отношению к людям, работающим на фермах, внимание к их проблемам… «Он на их стороне», – с ненавистью бурчит его «хозяин»: Андрес давно сделался чем-то вроде добровольного управляющего при Симфорьене Деба. Старый лис не только завладел большей частью угодий Дю Бюшей, но еще и эксплуатирует последнего отпрыска мужского пола в их роду… Андрес все сносит, поскольку уже считает себя мужем Катрин. По простоте душевной он, разумеется, уступит капризу больного человека и продаст будущему тестю Бализау и Сернес за минимальную (дабы уменьшить налоги) цену; он согласится на это тем охотней, что Деба обещает сразу по заключении сделки назначить день свадьбы. Тем не менее я желаю, чтобы Андрес сохранил эти земли за собой. Если бы сделка состоялась, я получил бы комиссионные: Деба уже оговорил сумму. А малыш, зная о моих финансовых затруднениях, обещал ссудить мне вырученные от продажи деньги… под пять процентов… Но кто поручится, что это не ловушка, что, разорив вконец Андреса, старик не откажется видеть его своим зятем? Чего стоят обещания такого человека, когда они не скреплены подписью, заверенной нотариусом? Беда, однако, в том, что Алина допекает меня все сильней. В прежние времена я всегда находил способ от нее отвязаться… А теперь старею, старею не по дням, а по часам…

При всей моей низости сына я разорять не стану… Сернес и Бализау должны остаться за ним… хотя бы до свадьбы… Да и мне лучше, ведь когда я получу комиссионные и ссуду Андреса, мне уже не на что будет больше рассчитывать… Но в таком случае сейчас я вынужден довериться Деба: может быть, он сумеет обезвредить шантажистку. Если только не воспользуется моей откровенностью, чтобы погубить меня окончательно или чтобы отказать Андресу… Господин аббат, вы один ………… ………… ………… ………… ………… ………… ………… ………… ………… ………… …………