Текст книги "Герман Геринг. Второй человек Третьего рейха"

Автор книги: Франсуа Керсоди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Это был хитрый ход, к тому же весьма эффективный. Но ничто не могло сравниться со следующей инициативой: 17 августа в Берлин по приглашению маршала Геринга с визитом прибыл начальник Главного штаба военно-воздушных сил Франции генерал Вюйемен. В течение недели в перерывах между шикарными банкетами в «Доме авиаторов», в Министерстве авиации и в Каринхалле французский военачальник посещал цеха сборки самых современных истребителей «Мессершмитт-109» и «Мессершмитт-110», учебные центры, казармы, исследовательские центры и зенитные батареи. Вюйемен пролетал над аэродромами, где стояли сотни бомбардировщиков Хе-11 и истребителей Ме-109 – их перебрасывали незаметно для французов с одного аэродрома на другой[235]235
  Переводчик Петер Пауль фон Донат, сопровождавший гостей, восторгался этим маневром; позже он оценил его как «шедевр в стиле Потемкина».


[Закрыть], – он также провел целый день в центре тактических разработок в городе Барт на берегу Балтийского моря. Там он наблюдал бомбардировки в пике и действия перехватчиков на низких высотах. Впечатление, произведенное на него демонстрацией возможностей немецкой авиации, превзошло все самые смелые ожидания нацистов: в автомобиле, доставлявшем французов в Берлин, генерал Вюйемен сказал послу Франсуа-Понсэ: «Если, как вы предполагаете, в конце сентября начнется война, то через неделю не останется ни одного французского самолета!» В своем отчете Вюйемен подчеркнул «поистине впечатляющую мощь немецкой авиации», «мощное оснащение в сочетании с высоким моральным духом». То же самое он повторил через месяц премьер-министру Даладье, что привело к катастрофическим последствиям…[236]236
  Осознание французами слабости собственной авиации по сравнению с люфтваффе сыграло главную роль в Мюнхенской капитуляции конца сентября 1938 года.


[Закрыть]

Нет уверенности в том, что Герман Геринг сам понимал, какое угнетающее действие произвела на гостей демонстрация колоссальной военной мощи. В ходе прощального обеда в Каринхалле он задал Вюйемену вопрос, который вертелся у него на языке: «Что намерена делать Франция в случае войны между Германией и Чехословакией?» Генерал ответил совсем просто: «Французское правительство намерено соблюдать свои обязательства и полно решимости прийти на помощь этой стране в случае нападения на нее». Геринг, ожидавший услышать другой ответ, задумался. Конечно, можно было предположить, что французы блефуют, ведь они были слабы и с политической, и с военной точек зрения… Перехваты, осуществленные исследовательским центром Геринга, истолковать однозначно не представлялось возможным, и если французы собрались бы действовать, англичане поддержали бы их обязательно. Это подтвердил и гауляйтер Данцига Форстер, побывавший в июле в Лондоне и встретившийся там с основными политиками Англии, включая Уинстона Черчилля. Тот заявил, что «любое применение силы Германией неизбежно приведет к мировой войне». Двадцать третьего августа Геринг поручил генералу авиации Гельмуту Фельми подготовить доклад относительно возможности нанесения авиационного удара по Британским островам, в случае если Лондон вмешается в немецко-чешский конфликт. Но и без этого доклада он знал: люфтваффе еще слабо, чтобы воевать на двух фронтах одновременно. Да, тут было о чем задуматься…

Геринг принял в соображение несколько дополнительных сведений: в вермахте усиливалось недовольство и противостояние любой новой войне, и это наглядно продемонстрировала в конце августа отставка начальника Генштаба сухопутных войск Германии Людвига Бека[237]237
  Тогда еще никто не знал о планах военных, оппозиционных Гитлеру, арестовать фюрера после объявления им всеобщей мобилизации.


[Закрыть]. К тому же фон Нейрат[238]238
  Он стал «главой теневого правительства», то есть совершенно безвластного органа.


[Закрыть], предшественник нового министра иностранных дел, который поддерживал Гитлера и уверял его в том, что не стоит опасаться Великобритании, а также статс-секретарь этого ведомства фон Вайцзеккер интриговали против фон Риббентропа. При поддержке Германа Геринга, который был рад навредить своему честолюбивому сопернику. Кроме того, дипломаты с Вильгельмштрассе и работники «Центра исследований» очень скоро помогли Герингу понять, что французы и англичане готовы пойти на значительные уступки, чтобы избежать применения оружия: они оказывали большое давление на президента Чехословакии Бенеша, побуждая его пойти на переговоры с Гитлером…

И у Геринга сложилось твердое убеждение в том, что минимум сдержанности и воображения помогут рейху добиться своей цели без развязывания всеобщей войны. Потому что, в отличие от Гитлера, который произносил все более резкие речи и явно намеревался решить вопрос силой, он предпочел бы избежать военного столкновения. Думал ли Герман Геринг при этом, что можно достичь желаемого результата только экономическими средствами? Предпочитал ли он мирно наслаждаться своими несметными богатствами? Хотел ли спокойно растить дочку Эдду, которая родилась три месяца назад? Наконец, сделал ли он должные выводы из того, что люфтваффе еще не готово к масштабному конфликту? Или в периоды просветления сознавал, что капитан кайзеровской авиации, командовавший эскадрильей в 1918 году и получивший звание маршала спустя двадцать лет после этого, в 1938 году по-настоящему не способен руководить всей авиацией Третьего рейха в условиях полномасштабной войны? Как бы там ни было, когда утром 14 сентября британский посол в Берлине Гендерсон попросил его поддержать инициативу Невилла Чемберлена, который послал телеграмму Гитлеру с просьбой о встрече[239]239
  Послание Чемберлена Гитлеру начиналось так: «Принимая во внимание все возрастающую критичность ситуации, я готов незамедлительно прибыть к вам с визитом, чтобы попытаться найти мирное решение чехословацкой проблемы. Могу воспользоваться самолетом, готов вылететь завтра же».


[Закрыть], маршал Геринг ответил: «Конечно!» – и незамедлительно связался с фюрером, находившимся в Берхтесгадене.

Утром 15 сентября Чемберлен впервые в жизни сел в самолет и вылетел в Мюнхен, откуда немедленно отправился поездом в Берхтесгаден. Геринг остался в Каринхалле, но он пытался через Гендерсона и статс-секретаря германского Министерства иностранных дел Вейцзеккера помешать участию фон Риббентропа во встрече. Действительно, лишь переводчик Пауль Шмидт стал свидетелем первой встречи рейхсканцлера и британского премьер-министра. Она прошла очень бурно, но закончилась заключением предварительного соглашения: Чемберлен в принципе согласился с тем, что судетские немцы должны, согласно их воле, быть присоединены к германскому рейху, и пообещал представить правительствам Великобритании и Франции план, который удовлетворил бы Германию. На следующий день он улетел, выразив готовность еще раз приехать. Сторонники мирного урегулирования чехословацкого вопроса выдохнули с облегчением.

И пока фюрер произносил все новые угрозы в адрес Бенеша и призывал венгров и поляков снова предъявить территориальные претензии чехам, Чемберлен ознакомил своих министров и французское правительство с планом, предусматривавшим постепенное предоставление суверенитета всей Судетской области. Французы с ним согласились, чехи тоже, хотя и скрепя сердце и под сильным нажимом со стороны Лондона и Парижа. После этого Чемберлен вновь вылетел в Германию с чувством удовлетворения от выполненного долга. Двадцать второго сентября он встретился с Гитлером в Бад-Годесберге. В начале беседы английский премьер сообщил, что требование, которое рейхсканцлер выдвинул в Берхтесгадене, будет выполнено. К его удивлению, Гитлер ледяным голосом сказал: «Я сожалею, мистер Чемберлен, но сейчас речь об этом уже не идет». И прибавил, что правительства Польши и Венгрии озабочены судьбой своих меньшинств в Чехословакии, так что придется удовлетворять и их требования, не могло быть и речи о постепенном предоставлении суверенитета. Затем разложил на столе карту и заявил: он требует начать отвод чехословацких войск из намеченных на карте районов Судет 26 сентября. С 28 сентября они должны официально перейти к Германии!

Это больше походило на диктат, и резкий тон фюрера лишь усугублял это впечатление. Геринг, несомненно, смог бы сгладить острые углы, и позднее он сам это подтвердил, сказав: «Я хотел присутствовать, чтобы иметь возможность умаслить Чемберлена. Мои спокойные манеры и мое умение организовывать достойный прием весьма облегчили бы проведение переговоров. Фюрер всегда был скованным в присутствии иностранцев. Но Риббентроп помешал мне присутствовать на переговорах из зависти и собственного тщеславия». Действительно, новый министр иностранных дел германского рейха после вступления в должность постоянно противодействовал всем инициативам Геринга в области внешней политики. Как бы там ни было, но в тот вечер Гитлер и Чемберлен расстались предельно возбужденными. Однако премьер-министр Великобритании был человеком необычайно упрямым, и переговоры возобновились вечером следующего дня[240]240
  За полчаса до этого в Чехословакии была объявлена всеобщая мобилизация.


[Закрыть]. Во встрече принял участие Риббентроп, но он не помог разрядить обстановку. Тем не менее после непродолжительной перепалки, обострившейся после известия о мобилизации в Чехословакии, Гитлер «уступил»: он согласился продлить срок эвакуации чешского населения до 1 октября. Потом поблагодарил Чемберлена за его усилия на пользу мира и заверил его, что после урегулирования чехословацкой проблемы он больше не будет выдвигать в Европе никаких территориальных претензий. Гитлер и Чемберлен расстались на рассвете 24 сентября после нескольких заявлений о добрых намерениях, и утром Чемберлен улетел в Лондон с «меморандумом», где были учтены все последние требования Гитлера.

Но на сей раз президент Чехословакии Бенеш разом отверг все новые требования немцев, а британское и французское правительства значительно ослабили нажим на Прагу. Подбадриваемый Риббентропом, Гитлер гневно обозвал Бенеша террористом, а чехов – виновниками войны. И ответил на частичную мобилизацию во Франции и на развертывание зенитных батарей в Англии выступлением в берлинском «Спортпаласе» вечером 26 сентября. Он кричал: «Перед нами стоит последняя проблема, которая должна быть решена и будет решена! Это последнее территориальное требование, которое я выдвигаю в Европе. Но это требования, от которых я не отступлю и которые я по воле Бога выполню…» В форме ультиматума он потребовал, чтобы до 14 часов 28 сентября Чехословакия заявила о согласии передать Германии Судеты не позже 1 октября. В противном случае вермахт начнет вторжение. Поскольку Чемберлен накануне предупредил его, что, «если Франция, верная своим обязательствам, активно вмешается в боевые действия против Германии, Соединенное Королевство будет вынуждено ее поддержать», начало войны казалось неизбежным…

Однако в Лондоне прекрасно понимали, что разница между немецкой и британской позициями в чехословацком деле весьма незначительна. Ведь Чемберлен соглашался с передачей Судетской области Германии, но с соблюдением условностей, а именно: проведение плебисцита, создание международной комиссии, – чтобы придать этому процессу видимость законности. А Гитлер хотел добиться того же результата, но более жестокими мерами, которые могли бы укрепить его престиж и унизить чехов. В Лондоне понимали абсурдность развязывания войны из-за столь незначительного вопроса и никак не могли решиться спустить все на тормозах. Поэтому вечером 27 сентября британский посол в Берлине Гендерсон получил указание представить на Вильгельмштрассе новый план урегулирования судетской проблемы, предусматривавший точные сроки эвакуации чехов из Судетской области и дававший гарантии Его Величества. Премьер-министр Франции Даладье незамедлительно последовал примеру Лондона. «В ночь с 28 на 29 сентября, – вспоминал французский посол Франсуа-Понсэ, – я получил указание как можно скорее встретиться с Гитлером, указать ему на опрометчивость его позиции, на абсурдность его поведения и попытаться отговорить его от намерения захватить Чехословакию до 1 октября, что, несомненно, могло привести к всеобщей войне. В 8 утра 28 сентября я попросил аудиенции у Гитлера. Я красным карандашом обвел на карте районы, которые в принципе могли быть отделены от Чехословакии. Я решил воспользоваться этой картой, чтобы показать Гитлеру, что он мог получить без конфронтации. Но до 10 часов ответа на мою просьбу об аудиенции я так и не получил». Придя в отчаяние, Франсуа-Понсэ связался со своим британским коллегой…

«В 10 часов, – писал сэр Невилл Гендерсон, – мне позвонил посол Франции. Он сказал, что опасался самого худшего, поскольку не получил ответа на свою просьбу об аудиенции и уже, вероятно, не получит. Я сказал г-ну Франсуа-Понсэ, что приеду к нему в 10 часов 30 минут, после того как переговорю по телефону с Герингом. […] Маршалу я сказал, что посол Франции не получил ответа на свой запрос, что у него имеются новые предложения, что от этого зависит, начнется ли война или сохранится мир. Я начал перечислять предложения, но Геринг оборвал меня: “Больше ничего не говорите. Я немедленно еду к фюреру”».

Маршал действительно отправился в рейхсканцелярию в 10 часов 15 минут в сопровождении фон Нейрата, который остался в правительстве в ранге министра без портфеля, и министра финансов Шверина фон Крозига. Все трое ратовали за переговоры[241]241
  Фон Крозиг, в частности, подчеркивал, что Германия в тот момент не имела финансовых средств, необходимых для ведения войны.


[Закрыть], и они убедили Гитлера принять посла Франции. Кроме того, Геринг обвинил Риббентропа в стремлении к войне и якобы добавил: «Я знаю, что такое война, и не хочу новой войны. Но если фюрер прикажет выступать, я лично поведу головной самолет, при условии, что Риббентроп будет сидеть рядом». Нет никаких доказательств, что Геринг сказал это Гитлеру, но он точно назвал Риббентропа «опасным безумцем», что не могло не понравиться фюреру, который всегда радовался, когда ссорились между собой его приспешники… Как бы там ни было, эта встреча закончилась в 11 часов 15 минут, именно в то время, когда Гитлер намеревался принять посла Франции.

Франсуа-Понсэ вошел в кабинет Гитлера одновременно с переводчиком Паулем Шмидтом, который ограничился ролью слушателя, поскольку французский посол прекрасно владел немецким языком. «Фюрер, рядом с которым стоял Риббентроп, выглядел возбужденным, – рассказывал позже Франсуа-Понсэ. – Он был взволнован. Я сразу же перешел к делу. Развернул перед ним мою карту. […] И сказал, что он ошибается, если полагает, что сегодня можно локализовать конфликт. Если он нападет на Чехословакию, запылает вся Европа. Хочет ли он идти на такой риск, когда его требования на три четверти уже выполнены? Гитлер казался озадаченным. Тут вмешался Риббентроп, желая сгладить остроту моих слов. Я в буквальном смысле осадил его, сказав, что обращался не к нему, а к Гитлеру. И продолжил приводить веские доводы. В этот момент в кабинете появился эсэсовец: он сообщил, что прибыл итальянский посол Аттолико, который хочет вручить рейхсканцлеру срочное послание. Гитлер вышел из кабинета…»

Пауль Шмидт последовал за ним, поскольку итальянский посол не говорил по-немецки. «Аттолико, слегка сутулясь, тяжело дышал, лицо его пылало от волнения, – вспоминал переводчик. – Еще не успев подойти к Гитлеру, он без всяких церемоний воскликнул: “Фюрер, у меня для вас срочное послание от дуче!” После этого я перевел это сообщение, в нем говорилось: “Британское правительство только что дало мне знать через посла в Риме, что оно согласно с посредничеством дуче в судетском вопросе. Оно считает, что разногласия между сторонами весьма незначительны. […] Дуче полагает, что было бы разумно принять британское предложение, и просит вас воздержаться от мобилизации”. Гитлера, которому пришлось призадуматься после встречи с Франсуа-Понсэ, явно впечатлило послание Муссолини. Аттолико напряженно смотрел на фюрера. […] Именно в этот момент было принято решение в пользу мира. Это произошло как раз незадолго до полудня 28 сентября, за два часа до истечения гитлеровского ультиматума. Гитлер ответил: “Скажите дуче, что я принимаю его предложение”».

Через четверть часа Гитлер вернулся в кабинет и объявил ожидавшему его французскому послу Франсуа-Понсэ: «Муссолини тоже просит меня повременить!» «Я подвел итог моим предыдущим высказываниям, – вспоминал посол. – Гитлер слушал меня с меньшим вниманием. Мысли его были уже далеко. На лице его отражалась нерешительность. […] Наконец он встал и сказал, что мне сообщат его решение в начале второй половины дня. В дверях я встретил Геринга и Нейрата, которые адресовали мне жесты ободрения».

На самом деле ни Нейрат, ни Геринг не имели никакого отношения к тому, что только что произошло: Пауль Шмидт, по-прежнему прекрасно обо всем осведомленный, отмечал, что посол Аттолико «входил в группу, к которой в то время принадлежали Геринг, Нейрат и Вайцзеккер, делавшие все возможное, чтобы отвратить Гитлера от его военных планов». Геринг и его союзники в Министерстве иностранных дел явно уговорили посла Италии попросить дуче поддержать британскую инициативу. После полудня 28 сентября Гитлер лично позвонил Муссолини, и в ходе разговора диктаторы приняли сенсационное решение: пригласить Чемберлена и Даладье на встречу в Мюнхене 29 сентября… «В 14 часов 30 минут, – вспоминал Франсуа-Понсэ, – мне позвонил Геринг и от имени рейхсканцлера предложил организовать конференцию на следующий день в Мюнхене. Он попросил меня пригласить для участия в ней премьер-министра Франции. Я передал это сообщение в Париж без каких бы то ни было комментариев. Спустя час пришел положительный ответ. Я немедленно сообщил об этом Герингу. Тот воскликнул: “Слава богу! Браво!”».

Нам известны все подробности этой печально известной конференции, изменившей ход истории. Но роль, которую сыграл в ней Герман Геринг, остается довольно неясной, в основном потому, что участие в этой встрече министра иностранных дел фон Риббентропа вынудило Геринга остаться в тени. В полдень 29 сентября, когда Гитлер отправился встречать Муссолини в Куфштайн, Геринг, «в сверкающем мундире и с улыбкой на лице», сопровождал Даладье и Франсуа-Понсэ: они втроем в открытой машине направились в Мюнхен, где в здании «Фюрербау» должна была проходить конференция. Когда около 13 часов начался первый тур переговоров между Гитлером, Муссолини, Чемберленом и Даладье, в зал были допущены лишь Риббентроп, Чиано, Вильсон и Алексис Леже[242]242
  Сэр Горас Вильсон был главным экономическим советником Чемберлена, а Алексис Леже – генеральным секретарем МИД Франции.


[Закрыть], а Герингу пришлось удалиться. Но после двух часов споров стало ясно, что маршал играл за кулисами главную роль, что и подтвердил переводчик Пауль Шмидт: «Муссолини представил на рассмотрение участникам письменное предложение по решению судетского вопроса, после чего в работе конференции был сделан перерыв на обед примерно до трех часов. Предложение Муссолини было напечатано на итальянском языке, но перевести его не составило труда, поскольку я уже имел возможность перевести его с немецкого на французский в Берлине. В то знаменательное утро 28 сентября, за день до конференции, государственный секретарь Вайцзеккер передал его мне, попросив как можно быстрее перевести на французский, чтобы текст можно было отдать итальянскому послу для передачи Муссолини, чтобы у Риббентропа не было возможности внести изменения. Я с радостью снова ознакомился с ним здесь, в Мюнхене. Хотя это предложение было представлено на конференции как инициатива Муссолини, на самом деле оно было составлено Герингом, Нейратом и Вайцзеккером».

Это уже интересно… Действительно, «итальянское» предложение, разработанное этим небольшим комитетом, объединило в себе положения «меморандума», который Гитлер вручил Чемберлену в Годесберге, и последние франко-британские предложения. Оно предусматривало постепенную эвакуацию чехов из районов, населенных преимущественно немцами, а также создание международной комиссии для контроля хода выполнения договоренностей. Этот документ стал основой для обсуждения, когда конференция возобновила свою работу около 17 часов. Но теперь состав участников значительно расширился: к четырем главам государств в зале заседаний присоединились Франсуа-Понсэ, Геринг, фон Вайцзеккер, Аттолико и Гендерсон, а также многочисленные секретари, адъютанты и юридические советники. Капитан Штелен описал возобновление переговоров так: «Оба диктатора и их министры сидели в центре спиной к камину. Англичане и французы разместились по обе стороны от них. Даладье повернул свое кресло так, чтобы сидеть лицом к Гитлеру. Там не было большого стола и зеленого ковра, просто хозяева разговаривали со своими гостями. Тот, кому было плохо слышно, мог по мимике лица Муссолини определить, как идут переговоры. Однако дело продвигалось медленно, переговоры часто стопорились». Это подтвердил и посол Франсуа-Понсэ: «Президиума никакого не было. Не было и четкой программы. Никем не управляемые прения превратились в трудные, запутанные и продолжительные споры. Двойной перевод также затягивал процесс. Темы обсуждения постоянно менялись. Переговоры приостанавливались всякий раз, когда возникало какое-нибудь противоречие. Атмосфера сгущалась и становилась все более тяжелой».

Действительно, Алексис Леже повел речь о дополнительных гарантиях, что вызвало вспышку гнева у Гитлера. Чемберлен заговорил о компенсациях, которые должны были бы получить чехи за утрату имущества в освобождаемой ими зоне, и Гитлер снова начал проявлять признаки нетерпения, а затем воскликнул: «У нас нет времени на такие пустяки!» Наконец ближе к вечеру англичане достали из папки листок бумаги с напечатанным текстом. «Перевод на французский и немецкий языки занял некоторое время, поэтому заседание было прервано, – отметил капитан Штелен. – Даладье и Чемберлен стали прогуливаться в вестибюле, несколько раз заходили к нам, чтобы посмотреть, как мы пишем и диктуем, разговаривали о вещах, не имевших никакого отношения к теме конференции, в частности о рыбалке».

Однако это была первая возможность для них провести консультации после прибытия в Мюнхен. А вот у диктаторов имелось достаточно времени для того, чтобы выработать общую стратегию! И это многое объясняет… Но вот переводчики закончили работу, и обсуждение возобновилось. «Реальные трудности возникли лишь из-за двух пунктов шестой статьи документа, – написал Франсуа-Понсэ. – Французы хотели, чтобы заключительное определение границ выполнила международная комиссия, составленная из представителей Германии, Великобритании, Франции, Италии и Чехословакии, и чтобы она также имела право рекомендовать Германии, Великобритании, Франции и Италии, “в некоторых исключительных случаях, незначительные изменения в строго этнографических определениях зон, которые должны быть переданы без плебисцита”. Тут стороны долгое время не могли договориться: Гитлер возражал против этого, но после долгих препирательств все-таки согласился. В Приложении к Соглашению было сказано, что правительства Великобритании и Франции “поддерживают предложение, содержащееся в Параграфе 6 англо-французских предложений от 19 сентября, касающееся международной гарантии новых границ Чехословацкого государства против неспровоцированной агрессии”. Италия и Германия пообещали дать гарантии Чехословакии, когда она уладит вопрос польских и венгерских меньшинств».

Хотя французы и британцы продолжали отстаивать второстепенные моменты, они уже уступили в главном. Герман Геринг, молчаливый свидетель, понял это раньше других. «По сути, – написал он позже, – все уже было решено: и Чемберлен, и Даладье не имели ни малейшего намерения жертвовать чем-либо ради спасения Чехословакии. Это было ясно как день. В основном судьба Чехословакии решилась в течение трех часов. После чего еще четыре часа ушли на обсуждение понятия “гарантия”. Чемберлен постоянно что-то говорил. Даладье явно не испытывал интереса к спорам. Он просто сидел, […] кивая время от времени в знак согласия и не высказывая никаких замечаний. Я был удивлен, увидев, с какой легкостью Гитлер добился всего, чего хотел. Ведь они знали, что в Судетской области находятся военные заводы “Шкода”, после захвата которых Чехословакия окажется в нашей власти. Когда он предложил сдать нам часть вооружений, находившихся за пределами Судет, я думал, что последует взрыв возмущения, но никто даже не пикнул! Мы получили все, чего желали, и без всяких споров. Никто не настаивал даже на формальной консультации с чехами! Абсолютно ни на чем. В конце конференции французский делегат сказал: “Что ж, теперь я должен объявить приговор осужденному”. Вот и все».

Действительно, это было все, и судьба Чехословакии окончательно решилась около 2 часов ночи 19 сентября 1938 года, когда были парафированы «мюнхенские соглашения»… Они предусматривали освобождение в четыре этапа территорий «с преобладанием немецкого населения». Эвакуация чехов должна была начаться 1 октября и закончиться 10 октября. Весь процесс должен был контролироваться международной комиссией, которая была вправе определять, в каких районах следует провести плебисцит. Как и все свидетели решающей встречи, Герман Геринг почувствовал огромное облегчение: только что был спасен мир. Но он также был удивлен тем, с какой легкостью французы и британцы пожертвовали одним из самых преданных своих союзников. И как все его соотечественники, он пришел к выводу об исключительности фюрера: разве не стала проявлением гениальности столь важная победа, одержанная без единого выстрела?