Текст книги "Черчилль"

Автор книги: Франсуа Бедарида

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)

Джон Макклой, бывший в те времена заместителем министра обороны Соединенных Штатов, после войны поведал, как весной 1944 года Черчилль заявил ему, что отказывается пускаться в слишком рискованные предприятия: «Если Вы думаете, что я тяну время, боясь потерь, – это не так. Я не боюсь боевых потерь, я боюсь такихпотерь. Никто не может обвинить меня в нежелании бороться и помочь советскому народу, но мысль о том, что на моих глазах погибнет все молодое поколение Британии, невыносима» [322]322
  См. Мартин Гилберт, In Search of Churchill, с. 102.


[Закрыть]. Однако в биографии герцога Мальборо Черчилль не переставал повторять, что в некоторых обстоятельствах, например, для того, чтобы одержать окончательную победу, нужно быть готовым к большим потерям [323]323
  У. Черчилль, Marlborough, his Life and Times, том второй, с. 259 и 432.


[Закрыть].

Другим ключевым фактором, повлиявшим на выбор Черчилля в пользу периферийной стратегии, стали его сомнения и невысокое – хотя открыто он об этом не говорил – мнение о британской армии, ее боевой готовности и технических возможностях. Он сомневался в том, что его соотечественники смогут сражаться на равных с хорошо отлаженной военной машиной вроде немецкой армии. Надо сказать, что британские политики, исходя из опыта Первой мировой войны, считали военачальников людьми никчемными. В бесконечных ссорах «лосин» и «цилиндров» Черчилль не колеблясь вставал на сторону последних. В 1940 году премьер-министру показалось было, что общий уровень подготовки высшего командного состава заметно повысился, хотя и не настолько, насколько ему хотелось бы. Тем не менее для такого бойца, как он, неудачи в Дюнкерке, Сингапуре и Тобруке навсегда остались несмываемыми пятнами позора на боевом знамени Британии. «Самое сокрушительное поражение, самая унизительная капитуляция в истории Британии», – говорил он о падении Тобрука. И неудивительно, ведь в Африке войска Ее величества поистине покрыли себя позором: две танковые и одна пехотная дивизии немцев нанесли сокрушительное поражение и большой урон британской армии, значительно превосходившей противника количеством и техническим оснащением. Даже бойцы знаменитой 8-й армии, прославившейся в песках пустыни, проявили себя не с лучшей стороны в боях на Апеннинском полуострове. Они, увы, не оправдали надежд и во время высадки в Нормандии.

Трудно было противостоять немецкой военной машине, которая, не в пример союзнической, была хорошо смазана и налажена, ее обслуживал не имевший себе равных командный состав, начиная с генералов и заканчивая младшими офицерами, унтер-офицерами и простыми солдатами. Этой супермашине ничего не стоило доказать свое превосходство: она была эффективна и напориста в любых обстоятельствах, она, бесспорно, была сильнее британской военной «колымаги». Войскам Ее величества не хватало боевого настроя, инициативы и бойцовского духа. Означало ли это, что цивилизованные англичане-демократы перестали быть воинами, достойными своих предков? Как бы то ни было, по мнению выдающегося историка Алана Буллока [324]324
  Свидетельство лорда Баллока предоставлено Франсуа Бедариде в 1995 г. См. также Тувия Бен-Мош, «Winston Churchill and the „Second Front“: a Reappraisal», Journal of Modern History, 62, сентябрь 1990 г., с. 533—537.


[Закрыть], неуверенность верховного главнокомандующего Черчилля в своей армии вынуждала его поступать опрометчиво и предпринимать крупномасштабные операции, в которых шансы на успех были равны шансам на поражение.

Повседневные труды и заботы премьер-министра

На протяжении всех этих лет Черчилль не переставал удивлять окружающих своей активностью. Переговоры на высшем уровне, заседания военного совета, членство в гражданских и военных комитетах, постоянный обмен информацией, бесконечные распоряжения, споры в палате общин, длительные поездки, речи и обращения – такая круговерть требовала невероятного напряжения моральных и физических сил. Черчилль проявлял чудеса выдержки, ведь к тому времени ему было почти семьдесят лет, при этом он много курил, отдавал предпочтение крепким напиткам, ел досыта и страстно спорил обо всем на свете. Премьер-министр постоянно находился в движении, изо дня в день он что-то обсуждал, осматривал, кого-то бранил, успевая одновременно управляться с кипами официальных бумаг, депеш, телеграмм и новостей. Черчилль диктовал свои письма, которых было великое множество, лежа в постели или в ванной, что не мешало ему отдавать распоряжения, вдохновлять, осуждать и даже льстить. Черчилль очень много ездил в тот момент по Великобритании, а еще больше – по миру, он побывал в Вашингтоне, Каире, Москве, Касабланке, Алжире. Подсчитано, что с сентября 1939 года по ноябрь 1943 года британский премьер-министр проехал в общей сложности 180 тысяч километров. Таким образом, «полковник Уорден» (этим кодовым именем называли премьер-министра во время поездок) провел в морских путешествиях 792 часа, а на борту самолета – 335 часов! [325]325
  См. Мартин Гилберт, седьмой том «официальной биографии», RoadtoVictory 1941—1945, с. 552.


[Закрыть]

Черчилль ощущал себя посланцем судьбы, и это чувство, не покидавшее его ни на миг, придавало ему сил, поддерживало его и вдохновляло. «Понимаете ли Вы, – воскликнул он однажды, обращаясь к своему врачу, – что мы творим историю?!» [326]326
  Лорд Моран, WinstonShurchill: theStruggleforSurvival, c. 15; перевод на фр.: Memoires, с. 28 (события разворачиваются 26 декабря 1941 г. в Вашингтоне).


[Закрыть]Конечно, случались и моменты отчаяния, ведь груз ответственности за исход войны все больше давил на давно ссутулившиеся плечи премьер-министра. Однако большую часть времени Черчилль был порывист, бодр и энергичен, чем повергал в изумление окружающих. Во время заседаний штаба, а также на руководимых им собраниях бесчисленных комитетов он умело сочетал искусство убеждения и искусство управления. Черчилль всегда был властным и упрямым руководителем. На собраниях в узком составе он не придерживался общепринятых правил – не принимал в расчет предусмотренную повестку дня, диалог превращал в монолог и добивался-таки своего, обезоруживая соперников красноречием.

Таким образом, методы работы премьер-министра почти не изменились, и повседневные заботы стали своего рода ритуалом. Утро он обычно проводил лежа в постели, на нем был цветастый халат, в ногах мурлыкал кот. Черчилль посасывал сигару и цедил сквозь зубы короткие наставления секретарям. Идя на поводу у своего властного, раздражительного нрава, наводившего страх на окружающих, Черчилль частенько грубил и бывал нетерпим со своими соратниками, особенно в годы суровых испытаний войны. К счастью, обычно вспышки гнева быстро угасали, и нередко вслед за ними жертву резкости премьер-министра утешал поток ласковых слов из его же уст. Часто, в зависимости от того, насколько тяжелым выдавался день, Черчилль отходил ко сну между двумя и четырьмя часами утра, вынуждая собеседников бодрствовать вместе с ним до этого времени.

Один из таких вечеров в резиденции Чекерс описал в своих дневниках генерал Алан Брук. Это был вечер накануне назначения генерала начальником штаба имперских войск. «После ужина, продолжавшегося до одиннадцати часов вечера, Уинстон натянул поверх своего „костюма сирены“ (siren suit) цветастый халат и началась настоящая вечеринка. Мы поднялись на второй этаж – нас ждал киносеанс: немецкие и русские фильмы до полуночи. Затем мы вновь спустились на первый этаж, и я должен был в течение часа докладывать премьер-министру о ходе операции „Бампер“ – этим кодовым названием обозначались маневры, предпринимаемые в тот момент в целях отражения возможного вторжения неприятеля в Англию. (...) После этого премьер-министр завел со мной разговор о намеченных операциях в Северной Африке и в Средиземноморье, которым он придавал большое значение. Потом он пустился в рассуждения об оставшейся на Британских островах армии. (...) В конце концов, когда часы уже пробили четверть третьего утра, Черчилль предложил пойти в холл перекусить сандвичей. Я надеялся, что это был сигнал отхода ко сну, но не тут-то было! Мы бодрствовали до трех часов утра, прежде чем пойти спать. Премьер-министр включил граммофон и принялся семенить взад-вперед по холлу, то и дело подпрыгивая в такт музыке, – полы его халата развевались, в одной руке он держал сандвич, в другой – пучок кресс-салата. Всякий раз, разворачиваясь перед камином, он останавливался, чтобы высказать осенившую его мысль или очередной афоризм. „Человеческая жизнь, – говорил Черчилль, – похожа на движение по длинному коридору с закрытыми окнами, которые чья-то невидимая рука открывает одно за другим, однако свет, падающий из открытых окон, лишь сгущает мрак в конце коридора“» [327]327
  См. Артур Брайэнт, TheTurnoftheTide... 1957 г., с. 210 (из записной книжки генерала Брука, записи от 26 октября 1941 г.).


[Закрыть].

Черчилль в равной мере удивлял министров и генералов своим недюжинным аппетитом: плотные завтраки с отбивными и беконом, обильные, тщательно продуманные дневные трапезы, тонкие вина, неизменно дополнявшие великолепный стол, а уж о неотъемлемом атрибуте премьер-министра – коньяке – и говорить не приходится. В своих «Воспоминаниях» Иден говорит об ужине в «Рице». «Отменные блюда, – пишет он, – устрицы, молодые куропатки, приятная беседа. Уинстон был в отличной форме, много говорил о прошлом, о далеком прошлом» [328]328
  Лорд Эвон, The Eden Memoirs: the Reckoning, с. 276—277 (май 1942 г.).


[Закрыть].

В других рассказах Черчилль предстает человеком, всегда пребывавшим в хорошем настроении и наделенным удивительной способностью никогда не терять присутствия духа. Так, во время рождественских праздников 1941 года Черчилль гостил в Белом доме. Однажды, по своему обыкновению, он что-то диктовал лежа в ванне. Текст был довольно длинный, поэтому Черчилль вышел из ванны и, завернувшись в полотенце, продолжал диктовать, шагая взад-вперед по комнате. В какой-то момент полотенце соскользнуло с его бедер, но он не придал этому ни малейшего значения. Вдруг в комнату вошел Рузвельт и был несколько озадачен, увидев Черчилля, расхаживавшего в чем мать родила и что-то диктовавшего. Потомок герцога Мальборо нисколько не смутился и объявил Рузвельту: «Вот видите, мне нечего скрывать от президента Соединенных Штатов!» [329]329
  Реальность этого эпизода, который порой считали вымышленным, была подтверждена Уорреном Ф. Кимбаллом: см. «Churchill and Roosevelt» в книге Роберта Блейка и У. Роджера Луиса Churchill, с. 298 и 546.


[Закрыть]

Гарольд Макмиллан, прибывший из Алжира в Касабланку на конференцию, проходившую в январе 1943 года, шутливо описывал британского премьер-министра и его окружение: «Его забавная привычка проводить добрую часть дня в постели, а ночь – на ногах доставляла немало хлопот персоналу гостиницы. Уинстон был в прекрасной форме. Все время, пока длилась конференция, он очень много ел и пил, решал самые разные проблемы, часами играл в безик и английский бильярд, активно развлекался. (...) Конференция, продолжавшаяся две недели, напоминала одновременно круиз, курс летних лекций и деловую встречу. На стендах было вывешено расписание собраний различных рабочих групп – „занятия“ обычно заканчивались около пяти часов вечера. Отбыв тягостную повинность, генералы и адмиралы отправлялись на пляж строить замки из песка и гальки» [330]330
  Гарольд Макмиллан, WarDiaries 1943—1945, London, Macmillan, 1984 г., с. 9 (описание событий 26 января 1943 г.).


[Закрыть].

* * *

К семидесяти годам Черчилль с виду почти не изменился, только слегка отяжелел. Гарри Гопкинс, познакомившийся с премьер-министром в начале 1941 года, так описал своего нового знакомого: «Вошел круглолицый, розовощекий джентльмен, одетый в черную куртку и полосатые брюки. Со словами „добро пожаловать в Англию!“ и улыбкой на губах он протянул мне свою пухлую ладонь, и мы обменялись сердечным рукопожатием. У джентльмена были живые глаза и хрипловатый голос» [331]331
  См. Р. И. Шервуд. Цитата приведена Генри Пеллингом в книге Churchill, London, Macmillan, 1974 г., с. 464.


[Закрыть]. Другие обращали внимание прежде всего на небольшой рост премьер-министра, его неподвижное лицо, редкие тонкие волосы и театральные манеры «отважного кормчего Британской империи» [332]332
  См. Эммануэль д'Астье де ла Вижри. Les Grands, Paris, Gallimard, 1961 г., с. 48—49.


[Закрыть].

Действительно, Черчилль никогда не выходил из роли – роли эпического героя. Не раз выпадал ему случай доказать свою храбрость, доходившую порой до дерзости. Так, весной 1943 года корабль «Королева Мария», на борту которого премьер-министр переплывал через Атлантический океан, вошел в опасную зону, кишевшую подводными лодками. Узнав об этом, Черчилль заявил сопровождавшему его Эвереллу Гарриману, что в случае эвакуации он прикажет установить пулемет на своей спасательной шлюпке, и добавил: «В плен они меня не возьмут. Самая достойная смерть – это смерть в пылу сражения с врагом!» [333]333
  См. У. Аверелл Гарриман и Эли Эйбл, Special Envoy to Churchill and Stalin 1941—1946, с. 205.


[Закрыть]Во время высадки только личное вмешательство короля Георга VI удержало премьер-министра от безумного шага – он уже собирался отправиться вместе с британским десантом на штурм норвежского побережья. В своих «Воспоминаниях» Черчилль описал предпринятую в марте 1945 года переправу через Рейн неподалеку от разрушенного железнодорожного моста. Когда немецкая артиллерия открыла огонь, генерал-американец, сопровождавший Черчилля, заставил его вернуться назад. Кто-то из британцев, присутствовавших при этой сцене, заметил: «Премьер-министр был похож на мальчугана, услышавшего зов няни и нехотя расстающегося со своим песочным замком» [334]334
  См. У. Черчилль, The Second World War, том шестой, с. 365; см. также Артур Брайэнт, Triumph in the West 1943—1946, London, Collins, 1959 г., с. 334.


[Закрыть].

Если говорить о здоровье Черчилля, то при таком образе жизни и при постоянном моральном и физическом перенапряжении премьер-министр был еще на удивление крепок и вынослив для своего возраста. Впервые сердечный приступ случился с ним в конце декабря 1941 года. Черчилль находился тогда в Вашингтоне. Его врач, лорд Моран, предписал ему покой, а все произошедшее держалось в строгом секрете. Во второй раз здоровье подвело премьер-министра в феврале 1943 года. На этот раз ему поставили диагноз – воспаление легких. Однако Черчилль, утверждавший, что еще ни разу не болел с тех пор, как ему вырезали аппендицит в 1922 году, не хотел делать перерыв в работе. В конце концов он воспользовался этим вынужденным отдыхом и прочел «Молля Флендерса» Даниэля Дефо.

Бесспорно, самый тяжелый приступ случился с Черчиллем в Тунисе 12 декабря 1943 года после чрезвычайно утомительных конференций в Каире и Тегеране. Сильное воспаление легких вкупе с сердечным приступом так встревожили лорда Морана, что он вызвал из Лондона Клементину Черчилль. В конце концов болезнь отступила, Черчилль выздоравливал две недели, греясь на солнышке в Марракеше. Было это в январе 1944 года. Правда, едва вернувшись в Лондон, премьер-министр поспешил выступить с заявлением в палате общин. Затем он отправился в Букингемский дворец и на глазах у изумленного королевского секретаря, предложившего ему подняться на лифте, пошел по лестнице, перешагивая через две ступеньки... Тем не менее летом 1944 года Черчилль вновь заболел воспалением легких. После этого в окружении премьер-министра уже всерьез забеспокоились о его здоровье, подорванном накопившейся усталостью.

* * *

Доказано, что шутливое высказывание, приписываемое Черчиллю, – «Самый тяжелый крест из тех, что я нес, был лотарингский» – появилось в силу политической необходимости. Однако также верно и то, что премьер-министру пришлось потратить немало времени и сил на своего несговорчивого и скрытного союзника – генерала Де Голля. Взаимоотношения двух главнокомандующих были непростыми, периодически возникавшее между ними напряжение быстро перерастало в неприязнь.

Между тем все так хорошо начиналось: 17 июня 1940 года генерал Де Голль прибыл в Лондон, 18 июня благодаря содействию Черчилля генерал обратился с призывом к своим землякам, 27 июня мятежного офицера признали «главой всех свободных французов, которые, где бы они ни находились, готовы были встать под его знамена для защиты общего дела». Можно сказать, что медовый месяц союзников растянулся на целый год. У Черчилля и Де Голля были схожие взгляды на уроки истории, эволюцию военного искусства, судьбу Европы. Де Голль уважал Черчилля, обладавшего сильным характером и богатым воображением, а премьер-министр восхищался благородством принципов просвещенного генерала-стратега.

Однако в середине 1941 года события в Леванте внезапно дали новый толчок давнему франко-британскому соперничеству на Ближнем Востоке. На протяжении четырех последующих лет во взаимоотношениях двух лидеров, отличавшихся на редкость твердым характером, случались периоды потепления и охлаждения, громких ссор и временных примирений, острых конфликтов и холодной отчужденности. Если учесть, что их манеру общения называли «люблю-ненавижу» ( love – hate relationship), то становится ясным, почему Черчилль и Де Голль вели себя так противоречиво. Все дело в том, что они были слишком похожи друг на друга – тот же непоколебимый патриотизм, то же неутолимое желание возвеличить свою родину. Тактика Де Голля заключалась в том, чтобы настроить общественное мнение Англии, весьма благосклонное к свободной Франции, против официальной британской политики. Эта хитрость выводила из себя премьер-министра, который временами объявлял Де Голлю настоящий бойкот, упрекая его в гордыне, непомерном честолюбии и неблагодарности.

Один случай, не получивший широкой огласки, хорошо иллюстрирует эти бурные взаимоотношения. На первый взгляд, в событии, о котором идет речь, не было ничего примечательного: 24 декабря 1941 года острова Сен-Пьер и Микелон присоединились к Франции, несмотря на настойчивые предупреждения Лондона и Вашингтона. Именно в Вашингтоне, где он находился по приглашению Рузвельта, Черчилль узнал эту новость и пришел в ярость. Он считал, что такой поворот событий лишь обострит разногласия, существовавшие между американцами и англичанами в отношении Де Голля. И действительно, государственный секретарь Соединенных Штатов Корделл Хэлл, узнав об этом событии, обнаружил свою навязчивую неприязнь к Де Голлю и сказал, что французы только мнят себя свободными. Вернувшись в Лондон, Черчилль вызвал на Даунинг стрит Де Голля, прибывшего 20 января, и обрушился на невозмутимого генерала с гневными упреками. Премьер-министр все больше распалялся, повышал тон, так что переводчик Фрэнк Робертс, высокопоставленный чиновник из министерства иностранных дел, счел нужным «немного» смягчить агрессивно-оскорбительные речи Черчилля, приведя их в большее соответствие с дипломатическими канонами. Однако это привело Черчилля в еще пущую ярость, ведь он знал французский язык и мог следить за переводом. Вне себя премьер-министр вскричал, обращаясь к переводчику: «Да переводите же то, что я говорю, и не искажайте смысла моих слов!» В конце концов Черчилль немного пришел в себя, и тогда генерал Де Голль, не проронивший до тех пор ни слова, спокойно спросил: «Это все?» Услышав утвердительный ответ премьер-министра, он взял перчатки в одну руку, другой надел фуражку, отдал честь и вышел из комнаты. После его ухода, произведшего большое впечатление на Черчилля, последний обернулся к переводчику со словами: «Каков! Только так он и мог поступить. Этот человек достоин восхищения!» [335]335
  Свидетельство сэра Фрэнка Робертса предоставлено Франсуа Бедариде 5 апреля 1995 г.


[Закрыть]

Бурные выяснения отношений происходили между двумя союзниками регулярно. Самый громкий скандал случился накануне высадки, в ночь с 4 на 5 июня 1944 года, когда лидеры двух европейских держав буквально рычали друг на друга, и неизвестно, кто из них рычал громче. Надо сказать, что за несколько месяцев до этого Черчилль встал на сторону Рузвельта, враждебно настроенного по отношению к Де Голлю и Французскому комитету национального освобождения. В связи с этим в министерстве иностранных дел Англии горько сетовали на «нелепые предрассудки Соединенных Штатов, обращавшихся с Францией, как со страной вроде Никарагуа» [336]336
  Лондонский архив: FO 371/40363, сведения о событиях 5 апреля 1944 г. Цитата приведена Франсуа Бедаридой: «Les Allies et le pouvoir» из книги Филиппа Бютона и Ж.-М. Гийона LespouvoirsalaLiberation, Paris, Belin, 1994 г., с. 70.


[Закрыть]. Однако время от времени в отношениях союзников наступало затишье, и они заключали мир. Так было, например, в Алжире в июне 1943 года или в Марракеше в январе 1944 года – тогда Черчилль не скрывал, какого высокого мнения он был о своем союзнике. Однажды британский премьер-министр заявил Эммануэлю д'Астье де ла Вижри: «Ваш Де Голль – великий человек. Я всегда это говорил. Но с ним нельзя договориться. Он ненавидит Англию!» В другой раз Черчилль сказал: «С вашим Де Голлем труднее иметь дело, чем со Сталиным или Рузвельтом!» [337]337
  См. Эммануэль д'Астье де ла Вижри, Sept fois sept jours, London, Macmillan, 1947 г., с. 122.


[Закрыть]Макмиллан, на глазах которого случались все эти размолвки и перепады настроения, в январе 1944 года сделал в своем дневнике, пожалуй, чересчур оптимистичную запись: «Черчилль относится к Де Голлю, как отец к сыну, с которым поссорился. Он готов лишить его куска хлеба, но в глубине души был бы рад заколоть самого жирного теленка, лишь бы блудный сын признал свои ошибки» [338]338
  Гарольд Макмиллан, The Blast of War, London, Macmillan, 1967 г., с. 441.


[Закрыть]. Гораздо более правдоподобным и показательным представляется высказывание самого Черчилля – в январе 1944 года после встречи с Де Голлем в Марракеше восхищенный премьер-министр воскликнул на французском языке, обращаясь к одному из своих генералов: «Каков мерзавец, он поистине велик!» [339]339
  Мартин Гилберт, седьмой том «официальной биографии», RoadtoVictory 1941—1945, с. 646.


[Закрыть]

На внутреннем фронте

В сознании Черчилля, сосредоточенного на мировой войне и крупных военных операциях, внутренний фронт занимал второстепенное значение. Тем не менее премьер-министр не мог не уделять ему внимания, несмотря на то, что все заботы, связанные с ним, он поручил главным образом правительству и парламенту. Впрочем, сам он прекрасно понимал, что народ должен сплотиться для победы над врагом и что этот самый народ надеется на значительное улучшение социальных условий жизни после войны. Поэтому Черчилля можно считать основным разработчиком «консенсуса военных лет» – явления в какой-то степени призрачного, как это показали позднейшие исторические исследования.

Следует упомянуть о двух достижениях Черчилля в этой области. Во-первых, он сумел найти пути эффективного сотрудничества с лейбористами – вероятно, премьер-министр вспомнил об идее «демократического консерватизма», поданной его отцом. Во-вторых, несмотря на свои устаревшие представления об обществе и викторианский патернализм, Черчилль сумел ускорить превращение Англии в процветающее государство, реализовав, таким образом, свое призвание к социальному реформаторству. Сообразуясь с нуждами военного времени, премьер-министр, известный своей практичностью, осуществил централизацию экономики и предоставил правительству дополнительные полномочия для ее укрепления. При этом Черчилль, не сомневавшийся в оправданности таких мер условиями войны, считал нецелесообразным сохранение централизации экономики в мирное время.

Между тем война продолжалась, диктуя Великобритании свои требования: задействовать все имеющиеся человеческие ресурсы; направить большую часть материальных средств на обеспечение нужд военных операций. Таким образом, Британия, превратившаяся в крепость и склад оружия, бросила вызов самой себе, мобилизовав все свои силы на борьбу с врагом. Призыв на военную службу в стране, население которой всегда противилось исполнению этой тягостной повинности, принял такой масштаб, что все остальные державы, принимавшие участие в войне, оказались далеко позади. Это значит, что были мобилизованы все мужчины в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет и все женщины – сначала в возрасте от двадцати до тридцати лет, а затем – от восемнадцати с половиной до сорока пяти лет. В 1944 году во вспомогательных службах состояли пятьсот тысяч женщин. Таких вспомогательных служб было три – вспомогательная служба сухопутных войск, вспомогательная служба военно-морских сил и вспомогательная служба военно-воздушных сил. Пятьдесят пять процентов работоспособного населения Англии – больше, чем где-либо, – приближали победу на поле боя и в оборонной промышленности. Домочадцы Черчилля подавали пример своим согражданам: Рандольф служил в чине офицера на Ближнем Востоке, Мэри в возрасте девятнадцати лет поступила во вспомогательную службу сухопутных войск, Сара – во вспомогательную службу военно-воздушных сил.

Для поддержания морального духа граждан использовались самые разные средства. Особо следует отметить заслуги певицы Веры Линн, весьма популярной в те времена как среди военных, так и среди гражданского населения. Ее прозвали «возлюбленной вооруженных сил». Песни Веры имели огромный успех, начиная с «Белых скал Дувра» и заканчивая «Встретимся снова» – песней, смягчавшей боль разлуки и одиночества [340]340
  «Мы встретимся снова, не знаю где, не знаю когда,/Но я точно знаю – мы встретимся снова солнечным днем,/Сохрани улыбку, всегда игравшую на твоих губах,/До тех пор, пока неба синь не разгонит мрачных туч».


[Закрыть].

В Англии военных лет нередко случались забастовки, в политических кругах плелись кружева интриг, зрели коварные замыслы. Однако несмотря ни на что, в большинстве районов Англии царила социальная гармония, за сохранением которой зорко следил сам Уинстон Черчилль. Удивительным образом «истый аристократ и большой оригинал» – так премьер-министра называл Пол Эддисон – слился воедино с «рабочей Англией и пригородами, населенными представителями среднего класса» [341]341
  См. Пол Эддисон, Churchill on the Home Front 1900—1955, с. 326.


[Закрыть]. В тяжелых условиях военного времени демократия не угасла, парламент, пресса продолжали функционировать, личные и гражданские свободы не были ущемлены. Черчилль, со своей стороны, был категорически против временной отмены действующего закона о неприкосновенности личности.

Тем не менее британскому народу пришлось многим пожертвовать во имя достижения высшей цели – победы над фашизмом. Так, в 1940 году была введена карточная система распределения продуктов питания. Британцам пришлось резко сократить потребление сахара, мяса, бекона, чая, масла, маргарина. В 1941 году по карточкам стали распределять одежду (раз в два года каждый взрослый британец получал одну куртку и одну пару брюк), в 1942 году – шоколад и мыло. Тогда же появились одежда и мебель в стиле «утилита», одежда поражала воображение своей уродливостью, а мебель – неуклюжей массивностью. Строгость стиля достигла своего апогея с появлением «Британских ресторанов». В упомянутых заведениях любой мог получить порцию съестного, качество которого соответствовало донельзя умеренной цене. Название «Британские рестораны» Черчилль специально придумал для кафетериев военных времен, где за огромным государственным флагом Британии проявляла чудеса смекалки искусная повариха.

* * *

В политической жизни Англии, сводившейся к взаимоотношениям правительства и парламента, наступило относительное затишье, время от времени нарушаемое всплеском государственных страстей. Палата общин активно поддерживала Черчилля в благодарность за создание коалиционного правительства. Тем не менее в адрес премьер-министра высказывалось немало критических замечаний, вокруг него плелись сети интриг, замышлялись зловредные козни. Однако несмотря ни на что, идея священного союза британских граждан, витавшая в воздухе, не давала амбициям слишком разгуляться. Опросы общественного мнения регулярно показывали, что популярности премьер-министра ничто не угрожало [342]342
  См. главу девятую «Лидер, в котором была искра Божья?», с. 469.


[Закрыть].

Естественно, игра военной фортуны и преподносимые ею неприятные сюрпризы определяли отношение депутатов к главе правительства. В зависимости от исхода очередного сражения они осуждали или одобряли действия премьер-министра. Однако такой старый волк парламентской стаи, как Черчилль, знал, как нужно себя вести. Его тактика была безупречна, а его ловкость и красноречие никогда ему не изменяли. Не раз в зависимости от обстоятельств и личных качеств конкретного человека он менял состав военного кабинета и правительства.

Парламентская жизнь 1941—1942 годов была отмечена тремя напряженными моментами, если не сказать конфликтами. Впервые обстановка накалилась в мае 1941 года как раз после поражения в Греции. В палате общин обсуждался вопрос о выражении недоверия правительству: депутаты были недовольны состоянием дел в военной промышленности и информационной политикой властей (здесь Черчилль и впрямь проявлял излишнюю категоричность и властность). Не остался в стороне и Ллойд Джордж, неожиданно присоединившийся к хору критикующих. Он обвинил Черчилля в том, что тот будто бы окружил себя подхалимами. Однако премьер-министр в долгу не остался и «окрестил» Ллойда Джорджа вторым Петеном. В конце концов вотум недоверия был отклонен подавляющим большинством голосов. Для Черчилля, которого поддержали четыреста сорок семь депутатов против трех (из них двое – коммунисты), это была крупная политическая победа.

В январе 1942 года, вернувшись из Вашингтона, премьер-министр обнаружил, что общественность не на шутку обеспокоена головокружительными успехами японцев в Тихом океане и потерей двух самых мощных броненосцев британского военного флота. Кроме того, активность фашистских войск в Африке также не внушала оптимизма. Разгоревшийся в связи с этим в палате общин спор продолжался три дня, однако вновь победа осталась за Черчиллем: его поддержали четыреста шестьдесят четыре депутата против одного.

Первые три месяца 1942 года были самыми мрачными за всю войну, следующие шесть месяцев – самыми трудными. Союзники терпели поражение за поражением – неудача в Сингапуре, гибель субмарин в Атлантическом океане, диверсионная деятельность итальянских подводных разведчиков в Александрии. Неудивительно, что в воздухе витала идея о смене правительства, а может быть, и самого премьер-министра. У Черчилля появился реальный соперник в лице Стэффорда Криппса. Криппс был послом Великобритании в Советском Союзе и только-только вернулся из Москвы. В состав военного кабинета он вошел как министр юстиции и председатель палаты общин. Этот суровый революционер из левых лейбористов, отличавшийся чрезмерной строгостью и не употреблявший мяса (Черчилль считал это его вторым недостатком), не был обделен ни талантами, ни честолюбием. 15 февраля в палате общин разгорелся нешуточный спор. В конце концов Черчилль сделал некоторые перестановки в правительстве, которые почти не изменили ни соотношения сил в целом, ни роли каждого члена кабинета в отдельности. «Новый кабинет, – по словам Кэдогана [343]343
  См. The Diaries of Sir Alexander Cadogan 1938—1945, с. 437 (запись от 23 февраля 1942 г.).


[Закрыть], – был как две капли воды похож на предыдущий». Однако политический климат стал значительно здоровее. Впрочем, фактически правительство не проводило никакой последовательной политической линии, решая лишь поставленные задачи и добиваясь намеченных премьер-министром целей.

Тем не менее долго наслаждаться одержанной победой Черчиллю не пришлось, поскольку уже в начале лета разразился тяжелейший политический и парламентский кризис, спровоцированный неудачей в Тобруке и нависшей над Египтом угрозой. На этот раз противники Черчилля перешли в наступление, полные решимости и уверенные в победе. Бивен отпускал жестокие шуточки в адрес премьер-министра: «Наш премьер-министр выигрывает спор за спором и проигрывает сражение за сражением» [344]344
  House of Commons Debates, том CCCLXXXI, 2 июля 1942 г., с. 528.


[Закрыть]. Однако недруги Черчилля, изобличавшие его мелкие недостатки, сами выступали с совершенно нелепыми предложениями, и в этом была их ошибка. Таким образом, Черчилль сумел-таки выправить ситуацию и получить четыреста семьдесят пять голосов против двадцати пяти. Теперь можно было перевести дух, поскольку после победы в Эль-Аламейне осенью 1942 года угроза парламентского кризиса исчезла. Поражения остались позади, впереди были одни только победы. Отныне премьер-министр пользовался непререкаемым авторитетом.

* * *

До конца 1942 года вопрос о том, какие перемены ждут Великобританию после заключения мира, не поднимался. Внезапно все изменилось. В течение двух лет Черчилль упорно избегал каких-либо заявлений о целях войны или о планах восстановления разрушенного хозяйства, он слишком хорошо помнил, как в свое время Ллойд Джордж легкомысленно пообещал «каждому герою по дому». Черчилль не мог больше отмалчиваться. Давление было слишком велико, волей-неволей пришлось задуматься о будущем, о светлом будущем, над которым премьер-министр сам приоткрыл завесу в грозном 1940 году. Вот почему докладу Бевериджа придавалось такое огромное значение.