Текст книги "Руфь. Непреклонная"

Автор книги: Франсин Риверс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Пшеница стоила дорого. Руфь отвернулась, чтобы свекровь не заметила ее волнения. Ноеминь не должна знать, в каком скверном положении они сейчас были. Это только еще больше огорчит ее.

– Потом будет еще три праздника, – рассказывала Ноеминь, – праздник Труб, день Очищения и праздник Кущей.

Она продолжала объяснять.

Руфь старалась внимательно слушать и запомнить все, чему учила ее Ноеминь, но голова шла кругом от подробностей, а душа была омрачена тревогой. Через пятьдесят дней им не придется заботиться о том, как подготовиться к празднику – к тому времени они умрут от голода. У Руфи ничего не осталось для продажи, она не знала способа заработать деньги, у нее не было работы. Не будет пшеницы, чтобы испечь хлеб для Господа, не говоря уже о хлебе для самих себя.

– Закон управляет нашей жизнью, – сказала Ноеминь. – Когда мы нарушаем его, Господь наказывает нас. Как наказал меня.

Руфи хотелось закрыть лицо и заплакать. Вместо этого она сидела молча и пристально смотрела на дорогу, скрывая свое волнение. О, Господи, Господи…Она даже не знала, как молиться. Наверное, есть какие-то специальные слова, обряды очищения, жертвоприношения, что-то, что помогло бы услышать ее молитвы. Боже, будь милостив. Я хочу угодить Тебе. Я хочу служить этой женщине, которую Ты так возлюбил. Прошу Тебя, скажи, что мне делать.

Ноеминь вытянула вперед руку.

– Ты видишь это заброшенное поле? Когда-то на нем колосилась пшеница. Елимелех вспахивал его, и земля давала хороший урожай. Я помню, как под нежным дуновением ветра это поле переливалось золотом. Мы имели так много. Жизнь была такой замечательной. В те первые годы, когда были богатые урожаи, Елимелех не жалел денег для сборщиков колосьев. Потом он не позволял им приходить и собирать колосья на его поле, он сам собирал всю пшеницу, до последнего колоска, со всего поля, вплоть до самого его края, – Ноеминь нахмурилась. – Вот почему, возможно…

– Сборщики колосьев? – Руфь подалась вперед.

Ноеминь снова прислонилась к камню.

– Господь повелел не жать по краям и углам поля. Зерно, выросшее там, должно быть оставлено для бедных, которые соберут его, – взволнованная, она снова взглянула на поле и глубоко задумалась. – Когда все делается по закону Божьему, никто не голодает.

Руфь с облегчением закрыла глаза и склонила голову. О, Яхве, Ты воистину милосердный Бог.Ее сердце преисполнилось благодарности, к горлу подступили слезы. Только сейчас, когда в ее сердце снова возродилась надежда, ей стало понятно, как боялась она будущего. Бог не оставил их! Она готова была смеяться над собственным невежеством. Она выросла в городе и ничего не знала о сельской жизни. Она выросла под сенью Хамоса, ложного бога, который брал, но никогда не давал. Но теперь здесь Бог, Который любит Свой народ и питает его, даже беднейших из бедных, сокрушенных духом, с разбитыми сердцами.

Воистину, Иегова, Ты милосердный избавитель и защитник! Мне следовало помнить, как Ты защищал каждый наш шаг, когда мы шли через горы из Кирхарешета в Вифлеем. Прости меня, Господи, прости Твою неразумную рабу. Как я могла думать, что Ты привел нас так далеко только для того, чтобы позволить нам умереть с голоду?

Улыбаясь, Руфь подняла голову и вздохнула полной грудью, сердце ее преисполнилось благодарности и незнакомого чувства полной свободы.

* * *

И женщины говорили между собой…

«Бедная Ноеминь. Ты помнишь, как она смеялась и была такой уверенной в себе?»

« Слишкомуверенной, скажу я тебе».

«Елимелех был не единственный мужчина, который хотел жениться на ней».

«Ты помнишь, каким красавцем он был?»

«Ноеминь на год моложе меня, а выглядит такой старой».

«И изможденной».

«Это от горя. Она потеряла мужа и двух сыновей. Ох».

«Должно быть, Бог наказывает ее».

«Все, что у нее осталось после жизни в Моаве, это та девушка, что пришла с ней».

«Она выглядит так странно».

«У нее такие черные глаза».

«Вы слышали о моавитянках…»

«Нет, а что ты слышала?»

Женщины столпились и перешептывались, открывая от изумления рты и качая головами.

«Ноеминь должна отослать эту девушку домой, в Моав. Нам здесь не нужны такие».

«Да, я согласна. Но кто возьмет к себе Ноеминь?»

«Ну, я не могу!»

«Мне едва хватает пищи, чтобы прокормить свою семью».

«У меня нет места».

«Что же будет с ней?»

«Бог позаботится о ней».

* * *

На следующий день после праздника первых плодов Руфь поднялась и спросила у Ноемини позволения пойти на поля и собирать оставленное зерно.

– Тебя никто не примет, Руфь, – сказала встревоженная Ноеминь.

– Но закон разрешает…

– Не все соблюдают закон. Мой муж и сыновья…

– Я должна идти, матушка. Это единственный выход.

– Я боюсь за тебя. На полях работают мужчины, которые могут обидеть тебя. Они не видят ничего плохого в том, чтобы оскорбить моавитянку.

– Тогда я буду работать рядом с женщинами.

– Они не лучше. Я не знаю, что мне делать, если с тобой что-нибудь случится.

Руфь обняла и поцеловала свекровь.

– Я буду молиться, чтобы Господь сохранил меня, чтобы он был Моим щитом, – она улыбнулась, глядя в испуганные глаза Ноемини. – Может быть, Бог приведет меня на поле доброго человека, который разрешит мне собирать колосья за его жнецами. Молись об этом.

– Ты должна быть начеку.

– Я буду.

– Не поворачивайся ни к кому спиной.

– Я буду осторожной.

– Хорошо, дочь моя, иди, – смилостивилась наконец Ноеминь.

Руфь пошла по дороге и остановилась у первого же поля, где работали жнецы, но задержалась там всего лишь на несколько минут. Один сборщик колосьев швырнул в нее камень. Руфь вскрикнула – камень попал ей в щеку. Сопровождаемая криками женщин, Руфь, спотыкаясь, убежала оттуда.

– Пошла прочь, моавитская блудница! Возвращайся туда, откуда пришла!

Стараясь остановить текущую по щеке кровь, Руфь пошла дальше. Жнецы, работающие на другом поле, были не добрее.

– Моавитская блудница! Иди к таким же, как ты, уходи с наших полей!

– И держись подальше от наших мужчин!

Когда она ступила на другое поле, рабочие стали бросать на нее похотливые взгляды.

– Иди сюда, моя прелесть, – позвал ее надсмотрщик. – Я не прочь покувыркаться в сене.

Остальные мужчины рассмеялись.

Руфь выбежала на дорогу, ее лицо пылало, а мужчины и женщины смеялись над ней. Они продолжали бросать ей вслед оскорбления и отпускать остроты в адрес ее народа.

Руфь все шла и шла, шла мимо полей, на которых пшеница еще не созрела для жатвы. В конце концов она пришла на еще одно ячменное поле, где препоясанные мужчины усердно жали. Сзади них шли женщины, собирая колосья в снопы и укладывая их. Сборщиков колосьев не было. Удрученная, Руфь спрашивала себя, не является ли это свидетельством отношения хозяина поля к обездоленным. Она могла только надеяться, что отсутствие сборщиков колосьев объясняется тем, что поле было расположено далеко от Вифлеема. Она осторожно огляделась вокруг. Владелец поля определенно был сострадательным человеком, потому что поставил для своих рабочих укрытия, где они могли бы отдохнуть. Некоторые работающие в поле мужчины и женщины пели.

Подавив страх, Руфь приблизилась к надсмотрщику, стоящему возле укрытия. Это был высокий, крепкого телосложения мужчина с важной осанкой.

Сложив руки и опустив глаза, Руфь поклонилась ему.

– Приветствую вас, мой господин.

– Что ты хочешь, женщина?

Сердце Руфи заколотилось, она выпрямилась, мужчина угрюмо разглядывал ее, скользя взглядом снизу вверх. Неужели он откажет ей в ее праве собирать колосья из-за того, что она чужеземка?

– Я пришла просить вашего позволения подбирать колосья, оброненные жнецами.

Если надо, она будет умолять его.

Нахмурившись, он стоял молча, обдумывая ее просьбу. Потом надсмотрщик кивнул головой и заговорил.

– Если будешь собирать по краям и углам поля, то там ты найдешь больше колосьев.

Руфь почувствовала огромное облегчение. Она резко выдохнула и улыбнулась.

– Благодарю вас, господин! – она снова поклонилась. – Благодарю вас!

Мужчина посмотрел на нее так пристально, что она залилась румянцем и быстро опустила голову.

– Держись подальше от рабочих, – сказал он ей вслед.

– Да, господин, – она поклонилась ему еще раз. – Благодарю вас за вашу доброту, господин.

Уходя от него, Руфь чувствовала, что он внимательно наблюдает за ней. Когда Руфь торопливо шла в самый дальний угол поля, рабочие обратили на нее внимание. Женщина, собирающая за жнецами колосья, с улыбкой посмотрела на нее. Никто ее не оскорблял, не бросал в нее камни. Рабочие не трогали ее. Они занялись своим делом и снова начали петь.

Руфь, исполненная чувства благодарности, успокоилась и приступила к работе. У нее не было никакого инструмента, и ей приходилось голыми руками обрывать колосья ячменя. Скоро ладони покрылись волдырями. Она работала час за часом, а тем временем солнце нещадно палило. От усталости и жары у девушки закружилась голова, и она присела в тени дерева, стоявшего около межевого камня. Отдохнув, она снова принялась за работу. «Я, как муравей, буду всю весну и лето складывать запасы зерна, тогда нам хватит еды на всю зиму», – думала она, улыбаясь. Был важен каждый час, и она вся отдалась работе, благодарная за данную ей возможность трудиться.

Пение жнецов поднимало ее дух. «Господня земля и все, что наполняет ее… Творец неба и земли… Владыка всего… Он избавил нас от фараона… Святый – имя Его…»

Руфь работала и без слов подпевала поющим, выучив слова, она запела вместе с ними.

* * *

Вооз уже проверил, как продвигалась работа на всех его ячменных полях, кроме одного. Он скакал верхом на лошади по дороге и поднимал руку в знак приветствия, когда узнавал надсмотрщиков и рабочих на полях. Некоторые старейшины у ворот качали вслед ему головами, спрашивая себя, почему он считал необходимым так много времени проводить на полях среди рабочих. Его надсмотрщики показали себя людьми, заслуживающими доверия. Почему он не оставит им всю работу, не успокоится и не сядет поговорить с людьми, равными ему по положению? Они не понимали, почему он любил участвовать в уборке урожая, но никогда не появлялся на празднике в конце жатвы.

Еще мальчиком Вооз работал на отцовских полях, когда земля давала урожай четыре раза в год. Он работал и юношей, когда в их страну пришел голод. Конечно, только по милости Божьей он благоденствовал в то время, когда остальные были вынуждены бороться за существование. Многие продавали свои земли и искали лучшей жизни в других местах. Вместо того чтобы покаяться и вернуться к Богу, они впадали в отчаяние и отдалялись от Него, они становились высокомерными, продолжая поклоняться Ваалам и Астартам.

Елимелех оставил путь правды. Вооз пытался убедить своего брата, но тот был не из тех, кто слушал советы даже близких родственников.

– Что хорошего в этой обетованной земле, если она не дает хлеба?

Видимо, Елимелех был не способен понять, что Бог отвернулся от израильтян потому, что они оказались неверными.

– Прекрати поклоняться Ваалам и останься здесь. Подумай о том, что лучше для твоих сыновей. Работай на своей земле. Бог обязательно благословит тебя, если ты будешь верным Ему, – уговаривал его Вооз.

– Верным? Я приносил жертвы. Я делал приношения.

– Бог ждет от нас сокрушенного сердца.

– В чем мне каяться, если я исполняю все, что положено? Какой мне прок от этого? Ты остаешься верным, думая, что ты лучший иудей, чем я. А все, чем ты лучше меня, это твоя земля.

Елимелех никогда не видел Божьих благословлений, дарованных ему.

Вооз не хотел думать о прошлом, но в душе ожили давно забытые чувства, которые он надеялся заглушить тяжелым трудом.

Но они были подобны иссопу [4]4
  Иссоп – палестинское растение. Из его стеблей изготавливали кропила. – Примеч. ред.


[Закрыть], растущему на каменной стене. Что пользы вспоминать те жестокие слова, которые они с братом сказали друг другу двадцать лет назад? Что пользы воскрешать боль и разочарование от неудачной попытки помочь другому, прежде чем тот навлечет беду на свою голову? Елимелех так и не понял, насколько щедр был к нему Бог даже в те голодные годы. Елимелех был благословлен, но слеп, чтобы видеть это. Вооз убеждал брата долго и настойчиво, но не добился ничего, кроме разрыва родственных отношений и того, что кузен невзлюбил его. Все эти годы Вооз ясно помнил, будто это было сегодня утром, как он стоял у городских ворот и наблюдал за Елимелехом, который взял Ноеминь, детей и ушел из Вифлеема.

Ах, Ноеминь, милая, полная жизни Ноеминь…

В тот день он плакал, хотя никто не знал всей глубины его горя.

С тех пор Господь был щедр к Воозу, и Его дары были настолько богатыми, что естественным образом доставались и другим, нуждающимся в них. Многие годы Вооза сопровождал успех, и он был исполнен благодарности, если не радости, на которую когда-то надеялся. Он всегда имел больше, чем ему было нужно, и он знал, что должен благодарить за это Бога. Хотя Господь отказал Воозу в том, чего он страстно желал, Вооз все равно прославлял Его имя. Бог – Владыка неба и земли, и человеку не пристало просить то, чего он не имеет, или огорчаться из-за этого… Вооз находил успокоение в том, что принимал жизнь такой, какая она была, и за все благодарил Бога.

Свернув за поворот, Вооз увидел перед собой поле созревшего ячменя. Жнецы работали и пели. Он улыбнулся, он хотел, чтобы его слуги находили в своем труде радость, а не просто совершали какие-то действия для приобретения необходимых средств к существованию. Жизнь должна быть щедрой, и он делал все, что было в его силах, лишь бы сделать ее таковой для своих рабочих. Без сомнения, то удовольствие, которое мужчины и женщины получали от работы, еды и питья, было даром Божьим.

В самом дальнем конце поля работала молодая женщина. Он никогда раньше не видел ее, но по ее одежде понял, что она была чужеземка. Моавитянка. Большинство сборщиков колосьев оставалось на полях, находящихся неподалеку от города. Почему же она пришла так далеко? Он спешился и привязал коня рядом с укрытием.

– Добрый день, Шемеш. Я вижу, работа идет хорошо.

– Воистину. Урожай даже лучше, чем в прошлом году.

– Что это за девушка работает там?

– Это молодая женщина из Моава, она вернулась в Вифлеем вместе с Ноеминью. Сегодня утром она спросила меня, можно ли ей собирать колосья за жнецами. Все это время она очень усердно работает, за исключением нескольких минут отдыха вон там, в укрытии.

Невестка Ноемини! Он слышал о ней вскоре после их возвращения в Вифлеем. С тех пор народ говорит об этой молодой моавитянке.

– Она пришла сюда издалека, чтобы собирать колосья.

– По ее лицу видно, что ей несладко пришлось на других полях.

Вооз взглянул на надсмотрщика.

– Значит, она хорошо сделала, что пришла сюда.

Он положил руку на плечо Шемеша и улыбнулся.

– Поговори с молодыми мужчинами и проследи, чтобы никто не обижал ее.

Вооз пошел на поле к своим работникам и поприветствовал их:

– Господь с вами!

– Да благословит тебя Господь! – отвечали они.

Когда он подошел к молодой женщине, работающей на краю поля, та прекратила работу и с почтением склонила перед ним голову. Она не смотрела ему в глаза, но приветствовала его так, как раба должна приветствовать господина. Она выказала ему необычное уважение. Сердце Вооза смягчилось, когда он увидел, как дрожат стебли ячменя в ее руках.

– Послушай меня, дочь моя, – сказал он нежно. – Оставайся здесь с нами и собирай колосья, не ходи на другие поля. Вставай за женщинами, работающими на моем поле. Посмотри, какую часть поля они убирают, и иди за ними. Я предупредил мужчин, чтобы они не обижали тебя. А когда захочешь пить, возьми воды, которую они принесли из колодца.

Она с удивлением взглянула на него.

– Благодарю тебя.

Улыбка сделала ее лицо удивительно прекрасным.

Странное чувство поднялось в груди Вооза, когда он заглянул в ее черные глаза. Что это такое? Здесь и сейчас?Он смутился, почувствовав влечение к ней, ведь он был более чем вдвое старше нее.

– Почему вы так добры ко мне? – спросила она приятным голосом с сильным акцентом. – Я всего лишь чужеземка.

Как с чужеземкой с ней и обращались, на щеке были синяк и ссадина.

– Да, я знаю. Но я также знаю о твоей любви и доброте, которую ты проявила к своей свекрови после смерти ее мужа, – от нахлынувших чувств голос его стал ниже. – Я слышал, что ты оставила своего отца, мать, родину, чтобы жить среди чужого народа. Да будет тебе полная награда от Господа, Бога Израилева, к Которому ты пришла, чтобы найти убежище под Его крылами.

Конечно, Господь являл великую милость тем, кто принадлежал Ему. Как Ноемини. А теперь и этой молодой женщине.

Краска залила щеки Руфи.

– Я надеюсь сохранить милость твою, господин, – ответила она. – Ты утешил меня и говорил по сердцу моему, хотя я не стою рабынь твоих.

Снова обратив внимание на синяк, он мягко спросил:

– Тебя кто-то ударил?

Руфь слегка нахмурилась, в ее глазах мелькнула тревога. Инстинктивно она подняла руку, чтобы закрыть синяк, и опустила голову, как бы желая скрыть его.

– Только один маленький камешек. Он не причинил мне большого вреда. Я полагаю, этого следовало ожидать.

Если бы эти слова могли извинить такое обращение!

– Надеюсь, это случилось не на моемполе, – сказал он мрачно.

– О, это произошло не здесь, – сказала Руфь поспешно. – С тех пор, как я здесь, никто ни разу не обидел меня.

Воозу стало стыдно при мысли, что кто-то из его соседей был так жесток к ней.

Он хотел, чтобы она чувствовала себя в безопасности, но опасался, как бы она не истолковала превратно его внимание к ней. Она была миловидной молодой женщиной и, несомненно, принимала знаки внимания от мужчин, которые были значительно моложе его.

– Среди моих работников ты можешь быть спокойна. Здесь тебя не обидят.

Вооз оставил ее за работой и, уходя прочь, думал, что молодой Махлон, выбрав себе в жены такую девушку, показал себя необыкновенно разумным мужчиной. Не все чужеземные женщины были проклятием для еврейских мужчин, не все уводили их от истинного Бога к похотливому языческому поклонению. Некоторые чужеземки стали жить среди избранного Божьего народа благодаря своей вере.

Такой женщиной была его мать, Раав. Она пустила в свой дом, устроенный в городской стене Иерихона, двух еврейских соглядатаев. Не стыдясь, она смело заявила о своей вере в Яхве, Бога евреев. Она рисковала собственной жизнью, чтобы присоединиться к Богу и Его народу. Одним из этих соглядатаев был его отец, Салмон. И Бог благословил его родителей, ибо они любили друг друга всю свою жизнь.

И все-таки Бог предостерегал Свой народ от бед, которые мог принести им союз с чужеземцами. Мужчины слишком легко попадались на женские хитрости и оставляли Бога. Но что представляла собой эта иноземная женщина? Эта молодая моавитянка, безусловно, была одной из избранных Богом. Отказавшись от жизни в Моаве и придя с Ноеминью в Вифлеем, она тем самым заявила о своей вере. Эта девушка была похожа на его мать, чья вера была подобна камню посреди горы рыхлого песка. Вооз часто задавался вопросом о том, что, может быть, именно эта вера, а не просто принадлежность к еврейскому народу, отличала тех, кто был избран Богом. Ибо только Бог сейчас и всегда избирал тех, кто будет принадлежать Ему.

Однако, возможно, в сердце Вооза, объясняющего и оправдывающего брак своего отца с чужеземкой, просто заговорила старая обида. Даже спустя все эти годы он все еще чувствовал боль отказа. Не был ли он когда-то отвергнут как жених из-за того, что наполовину хананей? Среди Божьего народа были люди, полагавшие, что Бог считает праведным только происхождение от Авраама, а вера – всего лишь следствие принадлежности к избранному народу.

Вооз остановился на краю поля и оглянулся на молодую женщину, собиравшую колосья. Она подбирала их со всего поля, аккуратно укладывая на руках. По ее одежде было видно, что она городская женщина. Однако здесь, на его поле, в жару, она выполняла тяжелую работу и была благодарна за эту возможность трудиться. Почему она так усердно работает? Чтобы прокормить свою свекровь. Найдется ли среди его народа такая же молодая женщина, которая сделала бы столько же для того, кто был не из рода Авраама?

Что-то зашевелилось в душе Вооза, боль и радость одновременно. Сколько лет он не чувствовал этого томления? Вооз посмеялся над собой и отвернулся.

К сожалению, Руфь была так молода, а он так стар.

* * *

Руфь услышала, как какой-то мужчина зовет ее по имени. Подняв голову, она увидела Вооза, стоявшего перед хижиной и жестом подзывающего ее к себе.

– Подойди сюда и возьми себе что-нибудь из нашей еды. Если хочешь, обмакивай свой хлеб в вино.

Ее сердце глухо и тяжело билось, когда она, сложив свои колосья в аккуратные снопы и оставив их на том месте, где работала, шла к хижине. Руфь удивлялась тому, что человек его положения обратил внимание на чужеземку, чья одежда покрылась пылью от работы и дурно пахла, и более того, что пригласил ее разделить трапезу со своими жнецами. Прежде чем войти в хижину, она вымыла руки. Руфь была смущена любопытными взглядами жнецов. Они внимательно рассматривали ее с ног до головы, в то время как женщины перешептывались между собою.

– Можно я сяду здесь? – спросила Руфь, указывая на свободное место между служанками.

Девушка, сидящая ближе всех, потеснилась.

– Неужели я скажу «нет», если сам господин пригласил тебя?

Руфь покраснела. Когда она села, то заметила, что девушка, сидящая рядом, отодвинулась подальше от нее. Сложив руки на коленях, она склонила голову и закрыла глаза, Вооз благословил пищу. После молитвы все вокруг снова заговорили. Они не пытались вовлечь Руфь в свой разговор, да она и не ждала от них этого. Она была удивлена, увидев, что господин сам подает пищу своим работникам. Подойдя к Руфи, Вооз дал ей двойную порцию. Она с изумлением взглянула на него и увидела, как он, нахмурившись, смотрел на ее руки. Девушка быстро убрала их под стол и крепко сцепила. Может быть, она нарушила правила? Когда она осмелилась поднять глаза, никто не смотрел на нее, все были заняты разговорами. Она была так голодна, что в животе громко урчало, и это приводило ее в еще большее смущение. Вооз дал ей более чем достаточно, чтобы утолить голод. Половину порции Руфь спрятала в платок для Ноемини, а уже потом отломила кусочек хлеба и обмакнула его в вино.

Постепенно любопытный шепот стих, молодые женщины разговаривали и смеялись так же, как и мужчины, сидевшие за перегородкой.

Руфь украдкой наблюдала за Воозом, сидевшим рядом со своим надсмотрщиком. Несмотря на различие их положений, мужчины разговаривали с непринужденностью двух друзей. Надсмотрщик был молод и годился Воозу в сыновья. Это был красивый сильный мужчина с черными волосами и глазами. Вооз же не был привлекательным. Его волосы и борода были тронуты сединой, а виски были совсем белые. В нем не было ничего, что могло бы заинтересовать женщину. Однако его доброта расположила к нему Руфь. Его нежная забота тронула ее до глубины души. Когда он, немного повернув голову, посмотрел в ее сторону, Руфь снова опустила глаза. Не пристало ей разглядывать мужчину, тем более такого, который был несравненно выше ее по своему положению. Руфь посмотрела в другую сторону и столкнулась с открытыми и пристальными взглядами юношей. Один из них широко улыбнулся девушке. Она быстро отвела взгляд, желая показать ему, что ей неприятно его внимание.

Руфь не стала долго засиживаться за столом, а поторопилась вернуться в поле, на дальний его конец, где она не вызывала бы раздражение служанок и не привлекала бы нежелательное для нее внимание жнецов.

* * *

Прежде чем жнецы вернулись в поле, Вооз отвел Шемеша в сторону.

– Молодые мужчины обращают внимание на моавитянку.

Тот усмехнулся.

– Любой мужчина, который может дышать, обратит на нее внимание.

– Смотри, чтобы никто не обидел ее.

Ухмылка исчезла с лица надсмотрщика.

– Конечно, – сказал он, кивнув.

Вооз положил руки ему на плечи.

– Я знаю: ты никому не позволишь плохо обращаться с ней, но есть люди, даже среди моих работников, которые явно обеспокоены присутствием моавитянки.

– Молодые женщины, – проговорил Шемеш и плотно сжал губы.

Вооз снял руки с его плеч.

– Ты заметил, что ее пальцы в ссадинах?

Нахмурившись, надсмотрщик посмотрел туда, где работала Руфь.

– У нее нет никакого инструмента.

– Совершенно верно. Когда я уйду, подойди к ней и скажи, чтобы она собирала колосья позади работников. Дай этой молодой женщине время и позволь ей обеспечить себя хлебом.

Затем Вооз подозвал к себе молодых мужчин. Когда они собрались вокруг него, он заглянул в глаза каждому.

– Вы все заметили девушку, собирающую колосья. Ее зовут Руфь, она заботится о своей свекрови, Ноемини, жене нашего брата Елимелеха. Пусть она собирает колосья прямо между снопами, не останавливайте ее. И вытаскивайте колоски ячменя из связки и оставляйте их для нее. Пусть она собирает их, и не обижайте ее! Все, что вы делаете для нее, вы делаете для меня.

Получив наставление, жнецы вернулись в поле. Вооз вскочил на коня.

– Не беспокойся о молодой моавитянке, Вооз, – сказал Шемеш. – Все будет сделано, как ты повелел.

Вооз оглядел свое поле, жнецов и женщин, собирающих снопы. Он любил всех, кто работал у него, и хотел, чтобы они вели себя достойно с теми, кто был менее удачлив. Руфь работала одна.

– Может быть, Бог осияет ее светом лица Своего и даст ей молодого мужа из нашего народа, – Вооз посмотрел на Шемеша и улыбнулся. – Да пребудет с тобой Господь, мой друг.

Шемеш в ответ тоже улыбнулся:

– И с тобой, мой господин.

Вооз скакал, не спуская глаз с дороги, ведущей к Вифлеему, отказывая себе в удовольствии оглянуться назад на молодую моавитянку, работающую на его поле. Вместо этого он благодарил Бога, давшего ему возможность помочь ей и таким образом той другой, которая так много значила для него.

Милая, полная жизни Ноеминь, девушка, которую он когда-то так хотел видеть своей женой.

* * *

Руфь выпрямилась и посмотрела на удалявшегося Вооза. «Господи, благослови этого человека за его доброту ко мне и моей свекрови. Пошли ему радость в его преклонном возрасте».

Улыбаясь, она снова склонилась к колосьям.

К ней подошел надсмотрщик. Руфь прервала работу и с почтением поклонилась ему.

– Я должен передать тебе распоряжение Вооза, – сказал он. – Собирай колосья рядом со жнецами. Они не тронут тебя.

Руфь оглянулась на дорогу, по которой верхом на лошади скакал Вооз.

– Я никогда не встречала такого доброго человека.

– Таких, как Вооз, немного, – губы надсмотрщика печально сжались. – Господь привел тебя на это поле. Да хранит Он тебя и в дальнейшем, – он кивнул в сторону других работников:

– Иди к ним.

Женщины работали и пели. «Господь крепость моя, моя твердыня, спасение мое. Он Бог мой, и я восхваляю Его. Он Бог отцов моих, и я превознесу Его. Он Бог воитель, да, Иегова имя Его…» Руфь быстро выучила слова и начала петь вместе с ними. Они с удивлением смотрели на нее. Некоторые из них заулыбались. Одна женщина посчитала нужным оторвать колосья ячменя и бросить ей. Руфь с благодарностью низко поклонилась ей.

Она работала до вечера, а потом выбила из колосьев зерно. Набралось половина бушеля [5]5
  Бушель – мера объема жидкостей и сыпучих веществ. – Примеч. ред.


[Закрыть]зерна! «Это Ты, Господь, дал мне так много». Радостная и довольная, она завязала углы платка, забросила узел с зерном на спину и направилась к Вифлеему, в пещеру, где ее ждала Ноеминь.

* * *

И мужчины говорили между собой…

«Впервые вижу, чтобы Вооз проявлял такой интерес к сборщице колосьев».

«Он всегда был добр к ним».

«Ей потребовалось мужество, чтобы прийти сюда».

«Мне кажется, ей пришлось плохо на других полях. Ты видел синяк на ее лице?»

«А ты знаешь, что она собирает колосья для одной из наших вдов?»

«Нет».

«Наверное, многие не знают, почему она здесь».

«Разве это оправдывает тех, кто швырнул в нее камень: Закон ясно говорит о тех, кто собирает колосья».

«И так же ясно об иноземных женщинах».

«Мать Вооза тоже была чужеземкой».

«Советую вам заняться своей работой и сосредоточиться на своем деле».

* * *

И женщины говорили между собой…

«Ты видишь, мужчины срезают колосья и бросают ей?»

«Когда девушка хорошенькая, мужчины становятся услужливыми».

«Вооз разговаривал с ними, прежде чем уехать с поля. Наверное, это он велел им оставлять ей побольше зерна».

«Даже господин интересуется ею. Посмотри туда. Ты видишь?»

«Что?»

«Шимей опять смотрит на нее».

«Ну, если бы ты не глазела на Шимея, то не знала бы этого».

«Она мне не нравится».

«Почему?»

«Для этого нужна причина?»

«А мне она нравится».

«Чем же?»

«В отличие от некоторых эта девушка усердно работает и занимается своим делом».

* * *

– Так много! – воскликнула Ноеминь, поднимаясь навстречу Руфи, которая вошла в их жилище и сняла со спины узел. Девушка светилась улыбкой, глаза ее сверкали.

– Где ты собрала все это зерно? Да благословит Господь того, кто помог тебе!

– Все время, пока я шла домой, я возносила Богу молитву благодарения за то, что Он послал мне встречу с этим человеком. Его поле довольно далеко от города.

Увидев синяк на ее лице, Ноеминь не стала спрашивать, почему Руфь отважилась уйти так далеко от города. Она боялась услышать ответ.

– Как зовут владельца того поля?

– Имя хозяина поля, на котором я сегодня работала, Вооз.

Ноеминь схватилась за горло:

– Вооз?

– Да, Вооз, – Руфь взяла хлеб, который она припасла для свекрови, и дала ей. – Он пригласил меня в хижину, где в полдень обедают его служанки и работники, и дал мне двойную порцию хлеба! – она взяла кусок хлеба. – Я никогда не слышала, чтобы человек его положения снизошел до того, чтобы подавать еду своим работникам.

Дрожащими пальцами Ноеминь взяла хлеб. Она даже не вспомнила о Воозе, когда вернулась в Вифлеем. Она совсем забыла о нем. Или, может быть, правда заключалась в том, что она умышленно выбросила его из головы. Одна мысль о нем заставляла ее съеживаться от стыда. Много лет назад Вооз приходил к ее отцу и предлагал ей выйти за него замуж. Как она повела себя, как только он вышел за дверь! Как она плакала и умоляла отца принять предложение Елимелеха, а не Вооза.

– Но он даже не предлагал тебе выйти за него замуж! – возражал отец, покраснев от гнева.

– Он предложит. Его сестра сказала мне, что он уже говорил об этом со своим отцом.

– Вооз – человек бесспорно добродетельный, дочь моя.

Да, он был таким, но он был не из тех, кто заставляет сильнее забиться девичье сердце. Ноеминь хотела мужа красивого, высокого, обаятельного, со смеющимися глазами. Она хотела Елимелеха. Его имя означало «мой бог, царь». Безусловно, это свидетельствовало и о его характере. Любовь, которую она видела в глазах Вооза, смущала ее. Ее стесняло и раздражало его внимание. Почему бы ему не отойти в сторону? Почему бы ему не поискать какую-нибудь другую девушку, такую же некрасивую, как и он сам?