Текст книги "Социологические опусы или крах эпохи Манкурта"

Автор книги: Фома Лось

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Тем временем кто-то пушистый и грациозный стоял сбоку и принюхивался к нему. Это был не кто иной, как сам хозяйский кот. Кто с самого начала молча наблюдал за лягушонком, но не вмешивался. До поры. Он прекрасно видел, как Амка покидал двор через потаённый лаз в плетне, и решил за ним проследить. Куда же направится незваный гость?

Однако, утомившись от изнуряющей жары, кот решил прекратить преследование и познакомиться поближе. Для чего и утихомирил лягушонка затрещинами. Нужно сказать, что кот был весьма удивлён решением хозяина отпустить Амку. Потому что сам так не считал. Более того, в силу своей молодости, он никогда не видел лягушек и не знал, каковы они на вкус. Само собой разумеется, это был образованный кот, который слышал, что во Франции лягушачьи лапки являются деликатесом. Однако то во Франции. Сам же кот предпочитал итальянскую кухню и любил спагетти, что изредка готовила хозяйка. А если быть точнее, то ветчину, что составляла один из основных ингредиентов этого блюда. Вот и решил кот восполнить пробел своего гастрономического образования. Узнать, каковы лягушки на вкус.

Но, увы, тщательно принюхиваясь к лягушонку, он не посчитал его съедобным! Более того, разочарованный напрасно потраченным временем, кот деловито развернулся и, даже не извинившись за причинённое беспокойство, важно направился к хутору. Где ожидало молоко и иные приятные для кошек деликатесы.

Нельзя сказать, что собственная несъедобность и непривлекательность в качестве обеда расстроили лягушонка. Как бы не так! Он пребывал в восторге от осознания факта, что избежал участи стать для кого-то едой. Тем не менее нужный вывод был сделан. Оказывается, смысл жизни кошек – снимать пробу! Определять, что съестное, а что нет! Весьма полезный навык в хозяйстве.

Однако на этом его приключения не закончились. Благополучно добравшись до кустарника и отдохнув там до того момента, когда солнце стало клониться к горизонту, лягушонок продолжил путь. Он хотел засветло добраться до воды. Кроме того, чем больше размышлял Амка над насыщенным событиями днём, тем сильнее его влекло домой. На Болотную. Одна мысль, что чуть было не стал едой, бросала в дрожь! Да и погибнуть под бараньими ногами тоже не входило в его планы. Вне зависимости от той высокой цели, ради которой они бились насмерть. Согласитесь, было бы странно из-за чьих-то бараньих интересов сгинуть почём зря!

Да, набирался жизненного опыта лягушонок. Черпал полной ложкой. Теперь он вёл себя гораздо осторожнее. Не шёл напропалую, как бывало, смело бросаясь в любое приключение! Ни секунды не раздумывая о последствиях. Нет. Теперь лягушонок двигался окольными путями. Он осторожно выглядывал из травы, внимательно осматривая окрестности, прежде чем выбрать направление. Ну а, выбрав, совершал стремительный рывок, дабы поскорее укрыться в высокой траве.

Но, увы! Это ему не помогло. Дело в том, что спрятаться можно. Замаскироваться так, что не увидят. Но только от тех, кто, разыскивая, полагается на одни лишь глаза. Те же, кто руководствуется ещё и нюхом, обнаружат, где угодно! Куда бы кто ни запропастился. Что вскоре и произошло! Потому, пока лягушонок в очередной раз примеривался, в каком направлении сделать ход конём, ему послышался тяжёлый топот и прерывистое дыхание. Даже не предпринимая попытки удрать, Амка изо всех сил вжался в землю, надеясь, что таким образом пронесёт. Увы, не пронесло!

Топот приблизился и затих. Лягушонок услышал прямо над собой звуки, какие обычно издают ноздри. Шумно вдыхающие и выдыхающие. И кто-то чрезвычайно огромный мягко улёгся рядышком. Амка осторожно приоткрыл глаза и дрожащим голоском произнёс:

– Здравствуйте! Вы хотите меня скушать?

– Вот те на! – раздался глухой бас. И затем продолжил. – Ты чего в такую даль забрался? Родители, небось, потеряли? Давай провожу, кабы кто не обидел.

Воистину небесный покровитель путешественников никогда не дремлет! Вот так, безо всяких лишних слов огромная дружелюбная собака проводила лягушонка до ближайшего водоёма. Где они и расстались. Амка получил очередной урок. Он понял, что смысл жизни собак – защищать! Как же это благородно, подумал лягушонок, ныряя в воду.

С ТУМАКАМИ ВЕСЕЛЕЕ

Оказавшись в родной стихии, лягушонок немного проплыл под водой, затем вынырнул и с благодарностью помахал псу лапкой. Оставаясь на берегу, тот дружелюбно завилял хвостом. Увидав, что с подопечным всё в порядке, рявкнул на прощанье и отправился восвояси. Лягушонок, благоразумно решив не тратить больше сил, просто поплыл по течению. Внимательно изучая окрестности, он пытался разобраться, в какой стороне родная Болотная. А пока плыл, в его лягушачьей голове неспешно текли мысли.

Думалось ему, как всё-таки здорово оказаться там, где чувствуешь себя в безопасности. В воде! Где ни кот, ни бараны, ни другие животные не смогут доставить ему хлопот. Да, всё-таки хорошо родиться лягушкой и получать удовольствие от такого простого, казалось бы, занятия – плавания! Как же это приятно – раскинуть лапки и, ни о чём не беспокоясь, отдаться на волю течения.

Признаемся, мы не разделяем такого легкомысленного и небрежного поведения. Ну да, лягушонок наконец-то оказался в воде. Но это ровным счётом ничего не значит! Ухо всегда нужно держать востро. Однако на ошибках учатся. А пока он безмятежно предавался мечтаниям, сгустились тучи и стал накрапывать мелкий дождь. Внимательный читатель наверняка задастся вопросом: и что с того? Пошёл дождь. Какая разница? Лягушонок и так в воде. Всё правильно, ничего страшного в самом дожде нет. Но населяющие водоём утки, чувствуя изменение погоды, стали беспокойно собирать свой выводок. На всякий случай. От греха подальше. И надо ж было такому случиться, что лягушонок, сам того не желая, оказался в центре хоровода, который водили уточки.

Нужно хорошо знать норов этих с виду безобидных представителей крылатого братства. А он у них о-го-го! Сама природа великолепно подготовила уток, снабдив такими бойцовскими навыками, как плавать, бегать, летать да к тому же нырять. Да так, что спецназ отдыхает! Потому и накинулись маленькие утята на потерявшего всяческую осторожность лягушонка. Таких тумаков ему надавали, что мама не горюй! Насилу вырвался он, нырнув на самое дно водоёма. Что ж, и этот урок пришлось выучить лягушонку. На всю жизнь запомнит он правило, что нельзя расслабляться! Даже в родной стихии. А всегда нужно быть собранным и готовым к любым неожиданностям.

Вот и подошёл к завершению рассказ о поисках лягушонком смысла жизни. И, надо отдать ему должное, он его нашёл. Смысл жизни. Всё оказалось не так сложно. А именно: делай своё дело, принося пользу другим. И тогда всё у тебя будет хорошо!

Да, после тех злополучных тумаков, щедро розданных подрастающими бойцами – утятами, Амка решил выбраться на берег. Потому как ему почудился родной запах Болотной, что манил откуда-то сверху. Слева. Выбравшись на сушу, вконец измученный лягушонок приступил к штурму, как он надеялся, последнего препятствия этого непростого дня. Забраться же ему предстояло на невысокий, но достаточно крутой берег. Из-за которого и доносился запах детства. Теряя последние силы, одолел лягушонок эту естественную преграду и, к своей неописуемой радости, обнаружил родные пенаты. Милую его сердцу Болотную. Где всё оставалось по-прежнему. Впрочем, а что там могло измениться за день? Лягушонок хотел было сразу спуститься вниз, но настолько вымотался и устал, что лапки попросту отказались ему служить.

Дабы передохнуть и набраться сил, присел Амка у раскидистого клёна. Возле огромного муравейника. Любознательность и на сей раз взяла верх, и, пока мышцы отдыхали, он изучал жизнь муравьёв. Правда передышка длилась недолго. От силы минут десять. Но много чего интересного узнал лягушонок за это время. Например то, что муравьи, несмотря на свой небольшой размер, поднимают тяжести, во много раз превышающие собственный вес. Это его сильно удивило! Ну а главное то, что они дружны и организованны. И всю работу выполняют сообща. Вместе! Не то что сородичи Амки, где каждый тянет свою лямку в одиночестве. Отчего-то вспомнилось ему детство, и чувство обиды слегка кольнуло лягушачье сердечко.

Однако, восстановив силы, отдохнувший лягушонок бодро спустился в родную Болотную. Туда, где родился и вырос. Странно, но многие обитатели обрадовались его появлению, так как решили, что он погиб! И даже по-своему, по-лягушачьи, распрощались с ним навеки. Теперь же получается, что Амка воскрес и явил этим настоящее чудо! Его сразу же накормили и принялись расспрашивать, узнавать, что делается там, в другом мире? Которого никто из обитателей Болотной никогда не видел.

Лягушонок правдиво рассказал всё, что с ним приключилось. До мельчайших подробностей. Ничего не утаивая. Разумеется, поверили не всему. Но какая разница? Он дома, и тут понял лягушонок, что настоящее счастье – это жить среди своих! Что делать дело, принося пользу, можно и на Болотной. Иными словами, постиг он древнюю мудрость, что звучала незатейливо: где родился, там и сгодился! Однако как невероятно сложна эта незатейливая простота.

Вот так маленький лягушонок познал то, что многим даже не снилось. Познал, не побоявшись преступить порог родного дома и отправиться в неведомое. Впрочем, кто знает, может в это самое время, когда пишутся строки сии, немало пытливых умов проводят бессонные ночи в созерцании звёздного неба. А кто-то уже стоит на пороге удивительного открытия, что обязательно навсегда изменит его жизнь.

СНЫ В ЯСНУЮ НОЧЬ

Однажды в далёкой суровой стране он появился на свет. Щурясь от яркого солнца, с наслаждением подставлял лицо под его благодатные лучи. Мир, что он узнавал, не ведал огорчений. Маму свою он любил трогательной и нежной любовью, которую скрывал, ведь рос среди гор – в местах, где суровы обычаи и женщины редко претендуют на равенство. Отец занимал в его сердце особое место, этот сильный и вспыльчивый человек всегда был для него загадкой. Тщетно пытался сын не перечить, увы, упрямые раздражают.

Особенно влетало за драки, в которых постоянно участвовал. Что тут сказать, кулаки на улице равняют всех: кто старше и выше, кто прав и не очень. И жить бы мальчику среди гор до седых волос, но родители расстались. Вместе с младшими сестрёнкой и братишкой он отправился в северный лютый край.

В бесконечной суете нахлынувших забот стирались воспоминания о залитом солнечным светом городе, окружённом белоснежными вершинами. Умываясь, мальчик видел в зеркале лицо, на котором появлялся мягкий, шелковистый пушок. Но внешность его мало занимала, а внутренний мир уже тогда, в беззаботное школьное время, задавал вопросы, ответы на которые не находят и в более зрелом возрасте.

Лютый край встретил холодным, пронизывающим ветром. Грязные, серые стены домов произвели на него тягостное впечатление. Понемногу он отвык от пьянящей синевы неба, что стыдливо куталось облаками, словно стесняясь своей наготы.

Поначалу его общение было ограничено. Во дворе ждал довольно жёсткий приём. В школе тоже никого не знал, а после первой же драки отнеслись настороженно. Неожиданно для себя он оказался словно выброшенным на свалку. Ему осталось разве что мечтать да усиленно тренироваться в одиночестве. Тренировался он взахлёб, вместе с обуревающими сомнениями – ветреными приятелями нежного периода взросления.

Летело время, и вскоре мальчик обзавёлся друзьями. Жизнь поощряла его, закаляя не только тело, но и дух, причём весьма оригинальным способом.

Кому из подростков не приходилось влюбляться? Вот и его, как и близкого друга, угораздило влюбиться в соседскую девчонку. Они принялись рьяно воевать за её благосклонный взор. Со стороны это казалось странным, ведь друзья не на шутку рассорились. Чем объяснить это? Наверное, мудростью девочки, строившей глазки обоим, но они получили полезный и поучительный опыт.

Солнце регулярно вставало из-за горизонта. Всё шло своим чередом. Время от времени его стали навещать мысли о смерти. Сейчас уже сложно сказать, что именно послужило поводом, но он почему-то не представлял, что может умереть. Это казалось невозможно.

Было бы неверно говорить о нём как о постоянно преследуемом мыслями о смерти. Это не так. Но в иные времена мысли посещали, и на их фоне проблемы реальные, коих было множество, блекли, превращаясь в эфемерные, не стоящие серьёзных усилий.

Природа не баловала погодой северный край, а потому желанное купание было маленьким кусочком счастья, время от времени скрашивающим его досуг. Так вот, купаясь в очередной луже, назвать водоёмом которую едва представляется возможным, он оказался невольным свидетелем одной трагедии. Вознамерившись переплыть эту лужу, подросток не рассчитал свои силы и, не добравшись до середины, стал тонуть. Поначалу его приятели не обратили внимания на крики, очевидно принимая их за шутку, но когда голова подростка исчезла с мутной поверхности, тогда и случился настоящий переполох. Откуда-то сразу подоспели взрослые и довольно быстро вытащили из воды тело. Они долго пытались откачать его. Увы, их усилия не были вознаграждены. Так и сгрудились, враз опустошённые, возле маленького синеющего тела, для которого остановилось время.

Юноша принял как должное, что в любое мгновение может расстаться с жизнью. Первое время эта трагедия часто напоминала о себе. Пытаясь от неё отмахнуться, он мысленно уносился в Космос, мечтая там, в непостижимой разуму бесконечности, отыскать ответы на мучающие его вопросы…

Осознал случившееся он много позже, но в тот пасмурный день мальчик впервые почувствовал ледяное дыхание смерти. Всё это время Она витала среди них, нежно нашёптывая что-то на ухо.

Летели дни, но нереально неподвижное тело стало незаметным отсчётом в жизни самого подростка, напоминая о себе, когда тому случалось почувствовать ледяное дыхание.

Вот такой рассказ когда-то услышал я. Услышал не от мальчика, но мужа, не утолившего жажды неизведанного. И я записал его повествование. Итак, слово моему собеседнику.

НОЧНАЯ ДРЕМОТА

Загадочный мир иллюзий пленил меня. Стирая зыбкую грань реальности и видений, он дарил сны, которые я часто принимал за действительность. Причиной происходящего было плачевное состояние моего здоровья.

Врач, да будет земля ему пухом, нацарапал рецепт: не расстраиваться, операцию и специальную для подобного случая терапию. Перспектива меня озадачила, и я промямлил, что от судьбы, мол, не уйдёшь. Он буркнул, что мне ещё повезло и неплохо бы радоваться, что болезнь не умножила меня на ноль. Я оценил шутку и улыбнулся, но не был готов радоваться, правда, возражать не стал. Всё казалось розыгрышем, но Эскулап проявил настойчивость, за что я ему бесконечно благодарен.

Знать бы заранее, что стану учебным пособием, я, возможно, и передумал бы. Но служить живым анатомическим чучелом оказалось довольно забавно. Меня показывали студентам, вереницей сменяющим друг друга, а я наблюдал за их реакцией. Они напомнили поход в краеведческий музей, где пылилось чучело мамонтёнка, откопанного в вечной мерзлоте. Правда, наше взаимное изучение продолжалось недолго. Как-то, ни свет ни заря, меня отвели в комнату, куда никого из посторонних не впускали.

Мне снова повезло, операция прошла успешно. Очнувшись, я осмотрел палату и помахал рукой в знак приветствия. Возле окон промолчали. Там находились с переломанными челюстями, и в ответ на мой жест только закивали, показывая на что-то в углу, завёрнутое в одеяло. Я повернул голову и отдельно поприветствовал этот грузный свёрток. Тот, свернувшись калачиком, сидел с полузакрытыми глазами и, по всей видимости, спал. К сожалению, я не дождался ответа, так как ночью он умер и спустя некоторое время его куда-то уволокли. Так состоялось моё знакомство с этой обителью отчаяния.

Лениво потянулось время. Меня стали навещать. С удивлением обнаружил, что испытываю противоречивые чувства: благодарность за оказанное внимание и недовольство жалостью, скользящей в каждом взоре. Мне казалось, все считают своим непременным долгом заживо меня похоронить. Посещения начинались спозаранку и чем-то напоминали траурный ритуал. Поначалу я с иронией отнёсся к происходящему, правда, вскоре её сменило раздражение.

Прежде чем попасть в палату, нужно было пройти под окнами, поскольку дорожки были изрыты так, словно здесь хозяйничали вепри в поисках желудей и кореньев. Так вот, минуя окна, кто-то мило улыбался, кто насвистывал, иными словами, являл собой бодрый образчик жизнерадостности. Но по мере приближения к входу хорошее настроение словно испарялось. Складывалось впечатление, что за входной дверью притаилось нечто, увидев которое, все мгновенно менялись в лице. Со своего места я не видел, что именно служило причиной перемены, однако, проходя через дверь, лица приобретали одинаковое скорбящее выражение.

Следующее за этим действо вызывало негодование, зачастую переходящее в бешенство. Я раздражался от взглядов, полных сочувствия, ободряющих похлопываний и неискренности, ставшей повинностью. Не покидало ощущение, что присутствую на собственных похоронах и слушаю надгробные речи. Для полноты картины не хватало только свежей могилы да оркестра, исполняющего траурный марш.

Не знал, что жалость так беспощадна! Незаметно подкравшись, она жалит, словно змея, и её смертельный укус парализует волю. Страх сковывает движения, тело покрывается испариной, а взмокшая от пота рубашка словно невыносимые влажные путы. Скрипя зубами, я беспомощно ждал, когда всё закончится. Мучительно чувствовать, как жалость вонзает свои клыки в моё утратившее веру сознание.

Распрощавшись, я срывал с тела липкую ткань, тщетно пытаясь ледяной водой смыть унизительное клеймо. Бушевавшие в груди эмоции могли сжечь всё живое. Сочувствие порождало ненависть, тихо выжигавшую мою душу. Отчаяние овладело мной, оно надолго выбило из колеи. В сопровождении тягостных мыслей я покинул больницу.

ЖАЖДА ЖИЗНИ

Прямо из больницы направился домой. Проезжая по цветущему городу, любовался тенистыми аллеями. В их недрах били хрустальные фонтаны. Буйная растительность скрывала бульвар, по которому прогуливались одинокие прохожие. Подъехав к дому, я остановил машину возле подъезда и долго вглядывался в его зубастый оскал, готовый меня поглотить.

На первый взгляд, во дворе всё было по-прежнему. Старушки, сидя на лавочках, мило обсуждали последние сплетни. Детский щебет разносился повсюду. Воздух, пропитанный ароматом весны, звенел птичьими голосами.

Мне не хотелось входить в подъезд, его темнота пугала. Стройный ряд почтовых ящиков хищным оскалом мерцал во тьме. Выйдя из машины, я остановился, но, подчиняясь какой-то неведомой мне силе, робко шагнул в темноту. Она встретила сыростью и прохладой и, ткнув в живот, мягко навалилась. К горлу подступила тошнота, и я рванул вверх, словно спасаясь от погони.

Взлетев по ступенькам, оказавшись в прихожей, с облегчением захлопнул за собой дверь. Она хищно клацнула, словно сработавшая мышеловка. От слабости дрожали колени, пришлось опереться о стену. Тяжело дыша, я изучал обстановку. Вещи как будто находились на своих местах, но что-то, чего я не мог понять, изменилось. Пытаясь припомнить какие-то детали, я лишь напрасно напрягал память, она не спешила прийти на помощь.

На ватных ногах принялся бродить я по гостиной, вглядываясь в неясные силуэты. Утомившись, рухнул ничком на диван. Время, словно не желая меня тревожить, остановилось.

Незаметно подкралось утро, но вечно спешащее солнце было ещё за горизонтом. Повеяло ночной прохладой. Утомлённый зноем город просыпался.

Я подошёл к окну и распахнул его. Горный ветер ворвался и напоил своею свежестью мою понурую берлогу. Подставляя лицо под бурные прикосновения, я зачарованно смотрел на маленький фонтан во дворе.

Кто бывал на Востоке, навсегда останется в плену его дивной красоты. Праздничное ликование красок сложно выразить словами. Смешавшись с запахами, они закатили настоящий фейерверк, заставляя блекнуть фантазии своих восторженных поклонников! До сих пор мне снится восточная ночь, полная чарующих запахов и звуков. Её непроглядная тьма усеяна мириадами звёзд. Изысканным очарованием веет ночное небо, и пряным вкусом вторит ощущение сказки, унося воображение прочь. Такой эта ночь была в древние времена, такой осталась и теперь.

В горах безжалостное время оттеняет красоту скал. Их отвесные стены словно глубокие колодцы. Вырыты могучими исполинами, они хранят вековое молчание. Звенящая тишина непреклонна, как суровый страж. Время покоит свои тайны в глубине бездны. Громадная толща воды не спешит поделиться секретами. Она способна отражать мысли. Мне захотелось раствориться в этой прохладе, ощутив себя частью природы. Я смотрел на фонтан, и одиночество тоской сжимало горло.

Мысли мои, несмотря на потрясение, были на редкость ясны. Скажу больше, я их чувствовал. Мне нравилась их прохлада, они не метались хаотично, но каждая имела свой путь. Это было приятное ощущение слаженности и гармонии.

Первое время мне не спалось. Мысли уносили в прошлое, такое далёкое и нереальное. Угадывая сокровенные желания, они меняли картину за картиной. Это была удивительная экскурсия! Блуждания по галерее воспоминаний продолжались до утренней зари. Окунувшись в них с головой, я снова был с теми, кто мне дорог. Незаметно светало.

Я подошёл к окну. Реальность, затаившаяся в ночи, пристально смотрела на меня. Её прижатые к стеклу очертания не оставили камня на камне от моего умиротворения. По сию пору не могу забыть этот взгляд, от которого стало зябко и тоскливо.

Мысли с зарёй изменили отношение ко мне, и я уже не чувствовал былого дружелюбия. Они метались, словно перепуганные белки. Неожиданно зазвонил телефон. Надрывая голосовые связки, он пытался мне что-то сказать. Механически я отключил его, и тревога, ожидавшая своего часа, набросилась.

Неприятная, противная слабость зародилась от мысли, которую пытался прогнать. Эта мысль стала первым проблеском неумолимого приговора надежды…

Наверное, всё выглядит бредом, но я так и не смог отвязаться от зловещей мысли. Она постоянно притягивала внимание, словно магнит.

Всегда завидовал тем, кто контролирует свои мысли. Держит их на привязи. Для меня это сложная задача. Мысли порой бывают весьма навязчивы, словно морской бриз во время ранней прогулки. Полагаю, ум живёт своей, независимой жизнью, живёт и диктует мне правила.

То время наградило меня не только занятными воспоминаниями. В память о себе оно подарило сон. Иногда он навещает меня. Когда-нибудь поделюсь им, и, как знать, может, он найдёт зрителя, который по достоинству сможет его оценить.

ОТОРОПЬ

Прошло несколько дней. Закаты смешались с рассветами, и я потерял счёт времени. Словно норовистый конь, понесло оно вскачь. Как-то под утро непонятное беспокойство овладело мной. Размышляя над его природой, я спохватился – облучение! Мне необходима химиотерапия! После недолгих раздумий набрал номер доктора. Трубка мягким женским голосом сообщила, что хозяин на работе. Перезвонил на работу. Доктор ответил сам.

Мы обменялись любезностями и, после того как приличия были соблюдены, коснулись основной темы. Доктор убеждал немедленно начать процедуры. Аргументируя тем, что я напрасно теряю время, пригрозил: если буду упорствовать, через две недели ему не с кем будет спорить. От неожиданности я смолк. Доктор спохватился и попытался перевести всё в шутку. Но слово не воробей. Разговор не клеился. Обменявшись пожеланиями всех благ, мы, к обоюдному облегчению, закончили нашу беседу.

Пребывая наедине с мыслями, я погрузился в уныние. Правда, это было не как раньше. Теперь между мной и чувствами парило невидимое, но вполне осязаемое воздушное покрывало. Я словно наблюдал за собой со стороны, и мне казалось, как холодной, скользкой рыбой в меня вползает тревога. Из любопытства даже прикоснулся к ней. Она светилась, и переливалась, и принимала какую угодно форму…

Невероятные, сумасшедшие впечатления!

Внезапно всё исчезло. Я был наедине с последней фразой доктора. Обретя очертания какого-то сказочного существа, она попыталась поставить меня перед выбором. Но решать ничего не пришлось. Выбор был сделан, причём интуитивно. Однако ум, обиженный таким невниманием, возмутился, потребовав аргументации. Необходимые доводы нашлись очень скоро. Мне не хотелось вновь подвергаться сочувствию, и я решил больше не ездить в больницу. Определённость освежила и принесла облегчение.

Отношение людей к смерти – предмет моего искреннего удивления. Вроде бы, сознавая неизбежность, нужно призадуматься, но, увы, времени, как всегда, недостаёт. Однако едва она коснётся, как слова замирают на устах.

Смерть! Твоё дыхание рождает чудо! Тот, кто ещё вчера был господином, мгновенно превращается в раба. Склоняет голову пред страхом – своим самым неумолимым властелином. Редко кому удаётся освободиться из невидимых пут. Не много встречал я людей, бывших исключением из этого правила.

И вдруг Капризная ускользает, не касаясь до поры того, кто принадлежит ей по праву. Но мало кто извлекает урок. Мало кто помнит, как дышал, думал, что в последний раз…

После операции пролетело не так много времени, а в моём сознании случился настоящий переворот! Моими собеседниками были мысли о смерти. Мало-помалу я привык к ним. Мировоззрение моё менялось. Я повис над пропастью, именуемой равнодушием.

Неожиданно мысли о смерти натолкнули на желание достойно встретить её. Я решил ознакомиться с текстами Библии. В детстве много и увлечённо читал, теперь же спотыкался на каждом слоге. Всё настолько с трудом давалось, что от отчаяния я много раз забрасывал книгу. Не уверен, что нашёл ответы, скорее вопросы. Однако чуть позже вчитался и даже находил это занятие довольно увлекательным.

Временами умиротворение плавно перетекало в отчаяние. Вне себя от раздирающих противоречий я метался по гостиной, словно белка в колесе. Иногда жадно хватался за Библию, а бывало, забрасывал её и часами был недвижим, уткнувшись в потолок.

В то время я почти не употреблял пищу. Чистый воздух с душистым свежим мёдом – вот и весь мой рацион. Часто тело сутками валялось без движения, и я просто забывал что-нибудь поесть. Время не замечало моё унылое жильё, но меня это больше не тревожило.

Как-то, встречая зарю, удивился тому, что природа во дворе разительным образом переменилась. Жизнь отшельника преобразила меня, и я долго пытался понять, что же случилось?! Немного помучившись, сообразил: повеяло осенью, чем-то напомнившей весну. Осознание этого факта заставило запаниковать.

Интуитивно я чувствовал: между изменениями в природе и мной есть какая-то связь, которую тщетно пытался отыскать. Она всё время ускользала, словно шёлковые простыни с гладильной доски. Упрямо настигнув цель, я, наконец, получил ответ. С момента операции пролетело два месяца!

Странно, но я не почувствовал облегчения от этого, казалось бы, радостного известия. Наоборот, меня словно обманули. Душевное равновесие, доставшееся таким трудом, рушилось. Беспомощно вороша эту груду хлама, я протестовал против подаренной мне неожиданной отсрочки. Мысль о том, что буду жить, воспринималась абсурдом. Я настолько свыкся со смертью, что отвергал любую попытку даже думать о будущем.

Мои нервы были взвинчены до предела. Я отвык от сильных эмоциональных потрясений, и теперь они приносили реальную физическую боль. Мучила мысль, что кто-то жестоко посмеялся надо мной. Спасительный обман превратился в изощрённую пытку! Но продолжалось это недолго.

Неумолимое, как палач, время профессионально выполнило свою работу. Возврат к реальности быстрее, нежели уход от неё. Словно кубарем слететь с ледяной горы! Много усилий на подъём, спуск же занимает несколько мгновений.

Необходимость, эта стремнина жизни, вырвав из мира иллюзий, разом нацепила хомут проблем. Заполнив всё свободное время, они ввергли в привычный водоворот суеты, раздувая потухшие угли былых отношений.

ГОРНИЛО

Прошло около трёх месяцев. Жизнь постепенно брала своё. Словно породистый скакун она набирала ход, и я едва успевал любоваться рассветами. Какие-то дела постоянно задвигали на задний план что-то простое, но очень важное. Я перестал думать о смерти, и лишь странный сон не давал забыть то, что случилось некоторое время назад.

Как-то я проснулся рано утром, словно выпав из сна. Почудилось, что кто-то зовёт меня. Открыв глаза, я внимательно вглядывался в тишину.

– Проснулся? – отчётливо раздалось в тиши.

«Какой странный сон», – пришло мне на ум.

– Это не сон, – словно читая мысли, возразил голос.

Я резко поднял голову и огляделся.

– Кого ты ищешь? – мягко прозвучало ниоткуда.

Сбитый с толку, я медленно поднялся и неуклюже заковылял на кухню. Подойдя к окну, полной грудью вдохнул утреннюю прохладу. Она была с горчинкой дыма от костров, последнего приюта ставших ненужными сухих листьев. Эта ритуальная кремация повторялась из года в год, но никогда она не казалась столь символичной. Постояв немного, я окончательно проснулся.

– Чудесный рассвет, не правда ли? – спросил голос.

– Твою мать, – стараясь казаться спокойным, выговорил я, сердце же при этом бешено заколотилось. – Что происходит?

– А у кого ты спрашиваешь? – как ни в чём не бывало вежливо поинтересовался голос.

Я хотел что-то сказать, но нужды в этом не было. Он звучал у меня в голове, и вряд ли кто-нибудь ещё мог его услышать. Не до конца понимая, что происходит, я подошёл к трюмо и зачем-то уселся перед зеркалом. Внимательно вглядываясь в своё отражение, не сразу понял, что пытаюсь отыскать на лице признаки безумия.

На первый взгляд всё было в норме. Но стоило мне успокоиться, как прозвучало буквально следующее:

– Возьми себя в руки! Это не игра воображения.

И снова тишина. Прошло минуты три. Не более. Волнение моё стало убывать. Разум быстро освоился, и, казалось, происходящее ему даже нравится. Но что-то во мне противилось. Какое-то смутное предчувствие надвигавшейся беды.

– В этом и загвоздка, – прервал молчание голос. – Зачем думать? Не проще ли доверять чувствам?

Происходящее становилось всё более занятным. А он продолжал говорить:

– Ты не задумывался об этом, потому что твой ум заключён в темницу. Темница эта – ваш «здравый смысл». Жить, во всём полагаясь на него, довольно скучное занятие. Но если кто-то заступит черту, вы сразу осудите то, что сами давно сделали нормой. Скажи, зачем вы постоянно игнорируете чувства? Без них ваша жизнь невозможна! Закрой глаза…

Он действовал словно гипноз, вынуждая покорно повиноваться. Веки стали свинцовыми и под тяжестью опустились…