Текст книги "Грезы Афродиты (СИ)"
Автор книги: Фокс Алексис Джей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Алексис Джей Фокс
Грезы Афродиты
Глава 1
В комнате висело молчание, нарушаемое лишь зловещим скрипом вентилятора на потолке. У обшарпанной кирпичной стены, освещенной красной лампой, стоял мускулистый охранник. Часы над его головой показывали девять вечера.
– Выбор за тобой, – спокойным, но угрожающим голосом произнес он, медленно расстегивая ширинку.
Эмили почувствовала, как ее сердце на мгновение замерло, а затем начало бешено колотиться, словно пытаясь вырваться из груди. Она понимала, что если сейчас испугается, уйдет, убежит, то это просто конец. Конец всем ее планам и воцарившейся надежде на заветное повышение, которое уже было не просто каким-то мимолетным желанием, а настоящей и вполне осязаемой мечтой.
Дрожащей рукой она сняла очки, с которыми почти никогда не расставалась из-за испорченного книгами зрения, и мокрыми от слез, серыми глазами вновь посмотрела на мужчину. Капли пота медленно скользили по прилипшим ко лбу черным волнистым прядям и падали на потрескавшийся бетонный пол.
– У тебя минута, – равнодушно посмотрел на часы охранник.
«Минута, несчастная минута. Та самая, которая длится секунды, а не часы. Та самая, которая одним лишь своим гребаным существованием заставляет вулканы извергаться, а звезды – гаснуть». – Фраза из утреннего детективного романа ослепительной вспышкой пронеслась в сознании Эмили и мгновенно унесла ее мысли к началу этого злополучного дня.
«Хотя бы необычно», – закрыв книгу, подумала Эмили и, вытащив из ушей наушники, вновь ощутила гул толпы, вечно куда-то едущей в такую, как ей казалось, рань. Свист тормозов поезда намекал на то, что пора, и, нехотя встав, она аккуратно протиснулась к выходу из вагона.
Табло с часами на станции показывало десять утра. «Да как так-то?» – в очередной раз удивилась Эмили, ускоряя шаг к эскалатору. Нельзя сказать, что ей нравились такие ежедневные пробежки, но, несмотря на все старания, иначе пока не получалось.
Выскочив из метро в самом сердце Манхэттена и щуря глаза от яркого октябрьского солнца, она тут же направилась в свою любимую нью-йоркскую кофейню, расположенную буквально через дорогу от офиса, где юная журналистка честно трудилась в должности стажера кулинарной рубрики некогда популярного журнала «Девичьи секреты». Эмили искренне считала, что начинать рабочий день без кофе – это все равно что играть в боулинг шаром без дырок: ты его, может, и кинешь, а вот удовольствия и комфорта ну точно не получишь.
Гул мегаполиса и казавшийся прохладным из-за пробежки ветерок незаметно уступили место приятной тишине и уюту. В кофейне было, как всегда, спокойно и по-домашнему тепло. Панорамные окна, аккуратные круглые деревянные столики, стены из красного кирпича и неповторимый аромат свежемолотых зерен.
– Двойной, – сделала заказ Эмили, торопливо переминаясь с ноги на ногу. – Только, Сэм, давай уже без этих своих сердечек. И три сахара, пожалуйста, не забудь.
– А что не так с ними? – смутился бариста, молодой худощавый юноша с черными как смоль глазами.
– Просто не нужно.
– Это из-за моего лайка в инсте? Я! Я все объясню! – лихорадочно выискивая что-то в смартфоне, произнес он.
– Боже, да я даже не знаю, о чем ты, – нервно взглянула на часы в кофейне Эмили.
– Тогда не пойму, мне казалось, у нас…
– Да сделай мне уже этот чертов кофе, блин! Я опаздываю, Сэм, не видишь, что ли? – перебила она.
– Тише ты. – Бариста медленно поднес ароматный стаканчик к стойке. – Я сварил заранее, поэтому прости, тут с сердечком.
– Да давай ты его уже сюда. – Эмили осторожно, дабы не расплескать, вытянула из его рук свой любимый напиток и быстрым шагом направилась к выходу.
Сэм мечтательно улыбнулся. Опустил взгляд на ее тонкие щиколотки, которые, как он считал, особо изящно смотрелись в этих заношенных белых кроссовках, и с надеждой помахал вслед.
Взяв у аниматора за дверью буклет с рекламой доставки и прикрываясь рукой от назойливого солнца, Эмили тут же побежала к светофору. Журналистке почему-то постоянно казалось, что слово «нет» большинство мужчин воспринимают как «да». Как некий вызов, как проверку на серьезность намерений и волшебную кнопку активации режима Казановы. Просто иначе поведение отшитых ею ловеласов она объяснить не могла.
Да, она была миниатюрна и стройна, харизматична и умна – наверное, даже идеальна для некоторых. Но все это внимание ей было не нужно. Эмили берегла себя для кого-то особенного, кого-то, кто станет для нее всем – по-настоящему всем, а не поступит с ней, как Стив… «кобель» Стив Моррисон. Та самая школьная любовь, тот самый первый раз, в одночасье ставший ледяной могилой для всех ее желаний и чувств. Могилой, которая до сих пор томит в плену ее душу и мешает открыться, встретить наконец того, пусть и второго, но для нее единственного. Того, кому она без тени сомнения позволит быть рядом и полностью ею овладевать.
Взглянув на часы смартфона и остановившись у светофора, Эмили спешно нажала кнопку смены его сигнала, но тот почему-то светиться зеленым не захотел. «Ну же», – подумала она, продолжая нетерпеливо давить на злосчастную клавишу, краем глаза замечая взъерошенного голубя. Жалобно прижавшись сломанным крылом к асфальту, он испуганно таращился на снующие туда-сюда машины и что-то курлыкал им на своем голубином языке.
В таких ситуациях Эмили всегда действовала, как правило, по зову сердца. И, сама не до конца понимая как, она уже бодро стояла посреди дороги, уверенно вытягивая руку навстречу мчавшемуся в ее сторону такси.
– Да стой ты! – сквозь оглушающий визг тормозов прокричала Эмили.
– Ты больная, что ли?! – В окно затормозившего рядом с ней автомобиля высунулся разъяренный таксист.
– А ты слепой, что ли? Птицу не видишь?! – аккуратно прижав к груди голубя, парировала Эмили. – Носитесь тут сломя голову!
Не обращая внимания на сигналы недовольных автолюбителей и громкие ругательства в свой адрес, Эмили трусцой перебежала дорогу и, как всегда, все усугубив, спровоцировала небольшой, но простительный, как она в тот момент думала, коллапс.
– Сэр! Сэр! – ловя косые взгляды прохожих, прокричала Эмили в сторону давно заметившего инцидент стража порядка.
Офицер полиции демонстративно поправил темные «авиаторы» и, расправив плечи, подошел ближе.
– Вы в порядке, мэм? – Он как-то наигранно уткнул руку за пояс, явно стараясь произвести впечатление этой своей позой.
– Думаю, да, – невзначай осмотрела себя журналистка. – Но птица, офицер. Птица, кажется, сломалась. – Она бережно опустила на тротуарную плитку напуганного голубя. – С крылом что-то.
Страж порядка нехотя снял очки и посмотрел на Эмили. Посмотрел как-то странно.
– Вы знаете, сколько правил сейчас нарушили, мэм? – достал бланк полицейский. – Боюсь, я все же буду вынужден выписать вам штраф.
– Да я тут жизнь, между прочим, спасала, а он – штраф, – моментально обиделась Эмили. – У вас вон вообще светофор не работает, если уж на то пошло, – продолжала возмущаться она, поглаживая голубя. – Перелетать надо было, что ли?
– Будьте добры, документы, мэм, – черство произнес офицер.
– Ну, сэ-э-эр, – до конца осознав всю серьезность ситуации, расстроилась Эмили, вновь посмотрев на часы смартфона.
– Документы, мэм.
После тягомотины с протоколом Эмили передала птицу на лечение под честное слово полицейского и вихрем понеслась на работу.
Минутная стрелка часов над входом в офис тем временем уже понуро смотрела вниз. В просторном светлом помещении с широкими окнами и стенами из старого кирпича, украшенными выпусками старых журналов, как обычно, царила атмосфера кипящей работы. Погруженные в рутину журналисты, громко клацая по клавишам, усердно набирали тексты, а суетливые редакторы в свойственной только им манере паниковать скакали между стоящими в пять рядов, черными столиками и, выразительно жестикулируя, доходчиво разъясняли важность своих правок и горящих дедлайнов.
Залетев внутрь и не успев толком отдышаться, Эмили сразу же направилась к своему рабочему месту рядом с окном – чистому и ухоженному столику, на краю которого в пластиковом стаканчике торчал одинокий, но зато такой гордый кактус Паскаль. Все канцелярские принадлежности располагались на строго отведенных местах и параллельно друг к другу. В рамочке, как и у всех коллег, у нее тоже стояло фото, но на нем был не живой человек, как у них, а умершая пять лет назад мама.
Недолго думая, Эмили сбросила джинсовую куртку на спинку стула и быстро нырнула под стол. Включила компьютер.
– Уайт, чтоб тебя! – На Эмили обрушился писклявый, будто крик восставшей из могилы банши, и всегда режущий барабанные перепонки голос. Голос Мартишы Дэвидс – главного редактора кулинарной рубрики и по совместительству ее прямой начальницы, которая никогда не отличалась легким нравом и была предельно требовательна к своим подчиненным.
Пожилая дама с короткими седыми волосами и очками-стрекозами в пугающем ритме барабанила алым ногтем по стеклышку наручных часов и недовольно смотрела на Эмили.
– Десять тридцать три! – вновь испытала на прочность слух Эмили Мартиша. – Напомни мне, Уайт, во сколько начинается твой рабочий день?!
– Я до вечера собиралась остаться. Доработаю эти полтора часа, мэм! – глухо донеслось из-под стола.
– Нет! Хватит! Ты две недели тут и еще ни разу, чтоб тебя, Уайт, ни разу не пришла вовремя!
Мартиша сегодня явно была не в духе.
– Честно, больше не повторится. – Эмили откатила перекрывающее обзор снизу кресло и жалостливо посмотрела на босса. – Обещаю, мэм.
– Эти твои «не повторится», Уайт… – украдкой посмотрела в окно Мартиша. – Но это последний, слышишь? Последний раз, когда я даю тебе шанс!
– Не подведу, мэм!
– К двум чтобы статья была у меня!
Мартиша метко бросила стопку фотографий с выставки тортов на клавиатуру.
– И хватит там сидеть, работай давай, – постучав костяшками по столу, строго добавила она и, цокая каблуками, удалилась в свой кабинет.
Эмили, можно сказать, привыкла к таким последним шансам и крику начальницы, но это все же не то, с чего она бы хотела начинать свой день. Поэтому, чтобы снова не забыть, журналистка сразу установила будильник на пять утра, а затем, достав из тумбочки шоколадный батончик, откинулась в кресле и принялась рассматривать снимки.
– Пс-с-с, – привлек внимание Эмили ее коллега Эрик, сидящий за соседним столиком.
Этот голубоглазый блондин, признанный красавчик, который явно следил за своей фигурой и внешним видом, для Эмили был исключением из выдуманных ею же правил общения с мужским полом. Тем единственным, с кем получалось находить общий язык и весело коротать рабочее время.
– О, привет! – повернулась к коллеге Эмили и тихо поздоровалась.
– На две минуты раньше, – шепотом похвалил Эрик, показывая в сжатом кулаке большой палец.
– А то! Старалась так-то, – улыбнулась журналистка. – Бежала.
Эрик подкатился чуть ближе.
– Мне тут птичка кое-что напела…
– Та-а-ак, – не скрывая любопытства, протянула Эмили и откусила шоколадку.
– Джоанна с Эмерсон поцапались. Тут такое было, говорят. Весь офис на уши поставили.
– Да ты че? – широко открыла глаза Эмили. – И-и-и?
– Уволила!
– Да ну тебя! Она же топ!
– Уволила, я тебе говорю!
– Вот это поворот, я тебе скажу, – уставилась на клавиатуру Эмили. – Прям поворотище, – медленно повторила она.
– Твой шанс!
Журналистка тут же усмехнулась и махнула рукой.
– Ну, скажешь тоже. Мне бы тут усидеть как-то.
– Эми, да ты же только об этом и говоришь постоянно. А теперь, когда должность свободна?
Та на мгновение задумалась, а потом ее глаза заблестели.
– Пойти к Эмерсон? – тут же воодушевилась она.
– А ты еще не ушла? – приподнял густые брови Эрик.
– Блин, спасибо тебе, – от всего сердца сказала Эмили и снова откусила шоколадку. – Ты настоямщий, правмда, настоямщий друг, – прожевала она. – Да что уж там, целое дружище! Такое, знаешь, большое и до-о-о-оброе.
Они в унисон рассмеялись.
– Да брось, Эми.
Эмили еще раз искренне улыбнулась и принялась выбирать снимки, нужные ей для описания мероприятия.
«Друг… просто друг». – Слова Эмили, как надоедливая пластинка, продолжали крутиться в голове Эрика, оставляя все новые и новые раны на изнывающем от боли сердце. Сомнений нет, он сам виноват в этом страхе. Страхе быть отвергнутым и потерять даже то малое, что их связывает. Но побороть и искоренить эту выедающую волю неуверенность он, увы, не мог.
Она ведь была особенной. Той, про кого говорят «навсегда». Той, при виде которой гаснут все мысли, оставляя после себя лишь образы и фантазии – очертания переплетенных в космической пыли тел, что наполняют жизнь смыслом и заменяют весь мир.
Взгляд Эрика невольно упал на ее руки, на эти длинные пальцы, что бережно раскладывали фотографии. На миниатюрную фигуру, круглые, размером с грейпфрут, бугорки под белой майкой. На аккуратные икры, красивый изгиб которых проступал через ткань голубых джинсов, и нос… Этот волшебный кончик носа, всегда смотрящий вверх, будто томящийся в ожидании, пока на него сядет бабочка.
Это душило его и одновременно помогало дышать. Жить робкой надеждой на то, что придет тот самый, вожделенный всей душой момент, и он наконец распахнет… выпустит весь этот бушующий и сжигающий изнутри ураган чувств, который ее покорит и навеки сольет с ним в бесконечном танце затмевающей звезды любви.
Часы в офисе показывали ровно два. С легкой болью в спине, но не скрывая улыбки, Эмили вышла из кабинета Мартиши. С приятным чувством вновь сданной в срок работы она посмотрела в сторону матовой стеклянной двери, позади которой и пряталось то самое сердце журналистского котла, – кабинет, как все ее называли, ведьмы Лукреции Эмерсон, шеф-редактора и основательницы журнала.
«Вот объективно если, сколько раз меня должны были уволить? Вот сколько? А почему я еще тут? Почему я делаю все намного быстрее других, даже когда, казалось бы, и успеть-то нереально? А? Да потому что я талантище! Блин, и ведь реально так. Даже Дэвидс, наверно, уже смирилась с моими опозданиями. Я ведь настоящая маэстро журналистики! Ма-эс-тро! Звучит-то как! А это значит, что и рост должен быть тоже стремительным, так же? Так. Нет, прав дружище мой, прав Эрик. Это мой шанс, и упустить его сегодня я просто не могу. В конце-то концов, ну не съест же она меня… Ведь не съест?» – подумала Эмили и уверенно направилась в сторону кабинета.
Уютная комната, освещенная панорамным окном с видом на Бруклинский мост, была со вкусом обита красным деревом. За массивным лакированным столом восседала Лукреция. Уже в возрасте, но довольно эффектная дама с окрашенными в пепельный цвет волосами. В восьмидесятые она не сходила с обложек модных журналов, участвовала в различных дефиле и была желанной гостьей на любом значимом городском мероприятии. Поэтому до сих пор, даже несмотря на постоянные боли в ноге после аварии, она всегда грациозно вышагивала и безупречно держала осанку.
– Да-да. – Услышав осторожный стук в дверь, Лукреция элегантно поправила красный блейзер от Louis Vuitton.
– Миссис Эмерсон. – Журналистка робко вошла в кабинет и подошла к столу.
Лукреция посмотрела на Эмили. Посмотрела внимательно.
– Как две капли воды, – тихо вырвалось из уст основательницы журнала.
– Простите, мэм?
– А вы, собственно… – тут же сменила тему Лукреция.
– Эмили. Эмили Уайт, мэм. Я у вас работаю.
– Да? Недавно, наверное. – Лукреция изящно откинулась на спинку мягкого велюрового кресла болотного оттенка. – Вы присаживайтесь, присаживайтесь.
– Спасибо, мэм, но я лучше постою, – вежливо улыбнулась Эмили. – Насиделась, если честно, за сегодня уже.
– С чего вы взяли, что это была просьба? – вопросительно подняла бровь Лукреция.
– Ой… – тут же занервничала Эмили. – Просто… Простите, я…
– Вы что, боитесь? – холодно перебила Лукреция.
Эмили, теребя пальцы, неуверенно кивнула.
– У меня в редакции нет места страху, юная мисс Уайт, – хладнокровно сказала начальница.
– Простите, мэм, я волн…
– К делу, – снова грубо перебила Лукреция.
– Мэм, вы знаете… Наверно, не берите в голову. Я… Да и не срочно было… Лучше пойду, – окончательно переволновалась Эмили, сделав шаг назад.
– Мне вас уволить? – как-то пугающе спокойно спросила Лукреция и посмотрела на недавно сделанный маникюр вишневого цвета.
– Ув… Как уволить? – По телу Эмили тут же промчалась дрожь.
– А мне здесь не нужны неуверенные в себе сотрудники. – Лукреция резко встала и авторитарно уперлась руками о столешницу.
Слова основательницы журнала будто нокаутирующей оплеухой влетели в сознание Эмили, моментально окутав и без того хаотичные мысли беспросветным туманом. Но даже через него она отчетливо слышала свой громыхающий эхом по вискам внутренний голос: «Какая ж я дура! Ну курица тупая! Зачем?! Зачем я его послушала?! Теперь-то что делать? Ну вот что, блин?»
– Я хочу должность редактора рубрики «Секреты закулисья». Я достойна, и вообще это… это моя мечта. Вот, – вытянулась в струнку, как на детском утреннике, Эмили и вложила всю волю в прыжок через страх.
Она, конечно, ожидала всякой реакции, но не такой. Не этого смеха – истеричного, звонкого, переходящего в ржание спаривающейся лошади, который заставлял не просто краснеть, а по-детски плакать.
– Простите, мисс Уайт, но вы же понимаете, насколько абсурдна ваша просьба? – сквозь смех произнесла Лукреция. – У вас нет ни знаний, ни опыта, ни характера, и, уж простите за откровенность, журналистского стержня тоже нет.
– У вас, наверно, тоже не было его… опыта-то этого, – сдавленным голосом произнесла Эмили, чувствуя, что от обиды вот-вот расплачется.
– Не было… Но я всегда, слышишь, всегда была уверена в себе! Держала хватку! Да я готова была разорвать за материал, у меня огонь в глазах горел, Уайт! Пылал он в них, понимаешь?! – сорвалась и ударила кулаком по столу Лукреция. – А ты? Что ты? Только сопли жуешь тут, стоишь и время мое тратишь!
– У меня тоже это все есть, – опустив глаза и буквально выдрав из себя последние силы, пробубнила Эмили.
Казалось, из Лукреции сейчас пойдет пар.
– Да ты издеваешься?! Работать иди, пока и правда не уволила!
Эмили замерла и испуганно посмотрела на Лукрецию.
– Вон, я сказала! – еще громче ударила кулаком по столу основательница журнала и резко указала на дверь.
«Опять все испортила», – грустно подумала Эмили, окунаясь в соленую от внутренних слез реальность, и поковыляла к выходу.
Покинув кабинет Лукреции, она понуро добрела до кофемашины и сварила любимый напиток. Удерживая чашку обеими руками, чтобы из-за дрожи в пальцах не расплескать ее содержимое, Эмили вернулась на рабочее место и уныло уставилась в окно. Тучи уже заволокли когда-то яркое и теплое осеннее солнце, а ветер неустанно гнул и оголял еще с утра такие нарядные и пестрые липы. Моросил дождь.
Эмили отчаянно пыталась понять, найти причину тому страху, что так дерзко обуял ее в кабинете Лукреции, но, увы, не находила. Раз за разом она прокручивала в голове самые тревожные моменты своей жизни, упорно пытаясь вспомнить хотя бы одну ситуацию, где она бы была в такой сильной власти этого мерзкого чувства. Даже когда она хоронила маму, оставшись один на один с жизнью, ей не было так боязно, как там, в этом «ведьмином сердце» журнала. Что уж говорить о лете, том самом, когда ей день за днем приходилось слоняться по Таймс-сквер, выпрашивая с табличкой в руках деньги, которых не хватало на колледж даже после ночных подработок. Ведь такого страха и в помине не было, а стыда-то – уж тем более.
Медленно, но верно давящий одним лишь своим фоном рабочий день подошел к концу, а царивший все это время стук по клавишам умолк. Размытый диск багряного солнца не спеша уплывал за горизонт и уступал свое место тьме. Эмили, так и не написав ни единого слова, пялилась в окно, безразборно тыкая по кнопкам клавиатуры, а затем лениво стирала получившуюся белиберду.
«Да пошла ты!» – в сознании журналистки неожиданно даже для нее самой рванул заряд всей этой накопленной и забродившей за полдня обидной ярости. Ярости, что была не просто потоком эмоций, а настоящим решением во что бы то ни стало показать этой ведьме, что она ошибается. Решением окончательным, бесповоротным и твердым. Возможно, роковым, но все равно твердым.
Недолго думая, Эмили вскочила с кресла и посмотрела по сторонам. Убедившись в своем полном одиночестве и на всякий случай пригнувшись, она осторожно пробралась к столу бывшего редактора рубрики «Секреты закулисья». «Ну, должно же тут быть хоть что-то. Должно!» – надеялась она найти любые, даже самые малые наброски того, чем занималась Джоанна. Того, что заставило ее уволиться и отказаться от дела. Ее! Джоанну, блин, Брикс! А затем Эмили, конечно же, воспользуется этим всем, дабы раз и навсегда утереть нос Эмерсон, и получит свое заветное повышение. Не сказать, что план выглядел продуманным и идеальным, но другого у нее сейчас не было.
Аккуратно пролистав все заметки, осмотрев ящики в столах и даже битком заваленное мусором ведро, она так ничего и не нашла. Отчаявшись, села в кресло и устало положила голову на стол.
Часы показывали семь часов вечера, а Эмили так и продолжала отлеживать ухо, грустно следя за шагами секундной стрелки. «Домой, наверно, пора», – смирившись с поражением, подумала она и, неловко потянувшись, уронила на пол коврик для компьютерной мыши. «Еще и корова», – тут же мысленно отругала себя журналистка и, нехотя опустившись на колени, случайно заметила фото, приклеенное с обратной стороны коврика. Фото вывески клуба «Грезы Афродиты» с адресом и ярко-красной надписью на обороте «Сраный Вавилон!».
«Вот же оно!» – воодушевленно подумала Эмили, разглядывая снимок. Чувствуя, как учащается ее пульс, она осторожно положила находку на стол и сфотографировала.
– Эми?! – неожиданно раздался за спиной знакомый голос.
– Эрик! – взвизгнула от испуга та, чуть не выронив смартфон на пол. – Ты! Ты чего тут?!
– С полей, за вещами.
Эрик устало подошел ближе и обратил внимание на привлекающее своей яркостью фото.
– Брикс, что ли, забыла? – Он повернул снимок на столе.
– Не знаю, – пожала плечами Эмили. – Искала тут ее заметки, дописать статью надо. Лукреция так-то задание дала… Ну, мол, посмотреть, как я себя проявлю, все дела, и увидела вот. – Она с трудом подбирала слова, стараясь звучать убедительно.
– Так ты ходила к ней? Серьезно?! Эми! Это же…
Эрик импульсивно рванул к ней и в искреннем порыве радости попытался обнять, но Эмили, прижав смартфон к груди, резко отступила.
– Надо… Может… может, отметить? – неловко продолжил он, опустив руки.
– Прости, – смущенно прошептала Эмили и, в спешке накинув джинсовую куртку, тут же помчалась к выходу из офиса.
– Эми, постой! Постой же! Я не хотел!
Незадачливый коллега, будто ожидая, что она вернется, все сверлил взглядом закрытую с той стороны дверь. Эрик понимал, что поспешил, что нарушил ту заветную дистанцию, которую так свято всегда соблюдал. Поддался эмоциям… желанию радоваться, праздновать вместе с ней. А сам… сам даже боялся позвонить, узнать, как она. Ведь если бы с Лукрецией все прошло не так и Эмили бы нуждалась в утешении и поддержке – хотя бы словом, хотя бы звонком, – то он был просто обязан набрать ее номер, но снова, увы, не решился.
С силой ударив кулаком по столу, Эрик тут же возненавидел себя и уныло склонился над снимком клуба. «Сраный Вавилон», – алая надпись будто ожила в отражении его глаз и закровоточила. Каждая буква в ней, казалось, источала опасность, заставляла волноваться. «Да не пойдет она туда, хватит накручивать. Она же сказала, заметки искала», – подумал он и, схватив фото, разорвал его на мелкие кусочки, а затем затолкал как можно ниже в мусорное ведро.
В мрачной комнате продолжало висеть молчание, а часы так и показывали девять вечера.
«Дура! Вот же дура! Ну почему я с Эриком-то не осталась? Праздновали бы сейчас в каком-нибудь ресторане мной же придуманную победу. Да блин, хотя бы взвесила все последствия, а не бежала сломя голову в этот гребаный клуб. И что я хотела этим доказать? Вот что? Что мой страх в кабинете ведьмы был исключением каким-то? Что я ничего не боюсь? Дура! Дура! Как же я ошибалась…» – прокрутив пролетевший за секунды в голове день, Эмили вновь перенеслась в мрачную комнату, где сейчас стояла перед роковым, как она считала, выбором, и уже точно понимала, что не просто боится, а испытывает нечеловеческий ужас.
«Нужно собраться… Собраться. Слишком поздно отступать, да и просто нельзя. Нельзя лишать себя смысла жизни, своих желаний, своего «я» из-за каких-то там общественных стереотипов, аморальности, стыда, нравственных принципов и этой долбаной школьной травмы со Стивом. Просто нельзя. А клятва? Клятва на могиле мамы? Я же обещала ей. Нет, решено, если это цена за спасение других, то так тому и быть. Пусть я пожертвую собой, телом, гордостью, но зато не позволю этим клубам, извращенцам и насильникам спокойно существовать. Не дождетесь. Просто не дождетесь. Я получу эту должность, я буду писать о вас правду, буду выводить на чистую воду и закрывать. Закрывать вас всех. Мама, слышишь? Я пойду до конца», – взвесила ситуацию Эмили и, смотря в глаза охраннику и своему страху, сделала уверенное движение вперед.
Шаг за шагом ее стройный силуэт, ранее сокрытый во мраке, медленно обретал черты и заполнялся багряным свечением лампы. Скрип потолочного вентилятора становился все громче, а раскаленные потоки воздуха, идущие от него, буквально высушивали катившиеся по щекам слезы.
– Вниз, – властно указал охранник на расстегнутую ширинку.
В этот момент ее лицо больше не выражало никаких эмоций: ни тревоги, ни ужаса, ни волнения. Не было ничего. Даже влажные дорожки, где совсем недавно текли блестящие ручейки, пересохли. В глазах царила пустота. Опустив взгляд, Эмили встала на колени и смахнула в сторону взмокшую от пота, цеплявшуюся за ресницы челку.
– Доставай, – охранник грубо закинул ладонь ей на затылок.
Не раздумывая ни секунды, Эмили осторожно запустила пальцы в ширинку его брюк и, высвободив член из плена трусов, медленно и аккуратно вытащила наружу. Робко подняв глаза, она посмотрела в равнодушное, но привлекательное лицо охранника, а затем прикоснулась к основанию члена. Нежно сомкнула пальцы вокруг и сразу ощутила, как его гладкая плоть начала расти в размерах.
– Гладь. – Охранник облокотился на кирпичную стену, придерживая Эмили за затылок.
Безоговорочно повинуясь, она не спеша провела кончиками пальцев по его затвердевшему члену. Багряный свет лампы ярко отражался в ее бесцветном маникюре и вспыхивал на ногтях при каждом поглаживании влажной от пота плоти. Плоти, непонятно почему искушающей, манящей, но в то же время отвратительной и грязной. Вспотевшей рукой Эмили застенчиво сдавила основание стоящего колом члена и плавно скользнула к головке, а затем не спеша вернулась обратно, полностью оголив ее.
– Быстрее, – наматывая на кулак волосы Эмили, прищурил глаза охранник.
Это доминирование, эта власть, эта грубость отзывались у Эмили унизительной, но в то же время возбуждающей болью, а ее густые, жалобно сведенные брови, словно моля отпустить, напряглись. Она хотела кричать, но не могла. Из ее уст вырывался лишь испепеляющий целомудрие поток раскаленного похотью воздуха. Он плавно переходил в звонкий, ласкающий слух стон, а затем снова утихал.
Пальцы Эмили скользили по всей длине члена и раз за разом описывали у мокрой головки круги. Пачкались в скользких выделениях и возвращались обратно, увлажняя спермой всю его горячую плоть.
– Еще. – Охранник небрежно потянул Эмили за волосы, заставляя смотреть на него.
Взгляд ее теперь был насильно прикован к его властному взору, а потные ладони, хлюпая, терлись о член. Эмили вкладывала в каждое движение всю свою решимость и волю. Вкладывала все. Через силу она подавляла тот ужасный стыд, что хоть и на миг, но миг, казавшийся вечностью, неустанно давил и пытался сломить ее дух. Эмили чувствовала, как тело охранника постепенно окутывает дрожь, как оно содрогается от этих резких, сдавливающих край головки круговых движений, и продолжала.
Пальцы охранника все сильнее сжимали взъерошенные волосы Эмили и грубо тянули к себе, принуждали покорно вжиматься щекой в его пресс. Стук бешено пульсирующего сердца мужчины эхом проносился по всему напряженному телу Эмили и с каждым новым ударом намекал на то, что это он… он в ее власти, но никак не она.
Это налетевшее, как цунами, откровение, этот взрыв сознания возбуждающей волной промчался по всем эрогенным зонам Эмили и непроизвольно вылился в громкий пронзительный стон. Стон, что заставлял охранника теперь уже не просто трястись, а с криком начать извергаться. Брызгать горячей спермой в ее подбородок, а затем струями бить о выставленную в спешке ладонь. От пальцев Эмили неприятная липкая жидкость стремительно разлеталась по комнате и падала мелкими каплями на ее джинсовку и пол. Руки охранника все сильнее прижимали голову Эмили к животу и уже не оставляли ни единого шанса вырваться или уклониться от летящих, как из фонтана, потоков эякулята, что теперь так бессовестно пачкали ее лицо.
Но нет. Нет в мире ничего вечного, и, конечно, оргазмы тому лучшее подтверждение. Тело охранника постепенно обмякло, а пальцы разжались, медленно высвобождая журналистку из своих страстных оков. Последняя капля спермы, что так вальяжно стекала по ее руке, последний вздох… И уже с чувством отрезвляющего отвращения к себе Эмили, скользя щекой по прессу и ногам охранника, скатилась вниз. Ее руки стыдливо закрыли голову, а взгляд уперся в растресканный бетон. Часы показывали девять часов пять минут вечера.
– На входе покажешь, – швырнул ей синий браслет охранник и, застегнув ширинку, настораживающе спокойно вышел из комнаты.
Скрип потолочного вентилятора продолжал давить, а Эмили все так и сидела, уткнувшись лбом в холодный пол. Из ее глаз сочились обидные слезы, тело пронизывала словно клеймящая грязным пороком дрожь. То, что произошло сейчас, окончательно и бесповоротно затмило все ее прошлое. Затмило все. И если еще каких-то пять минут назад она думала, что самым унизительным в ее жизни был истеричный хохот Лукреции, то сейчас она была готова слушать этот смех каждый день, лишь бы не осознавать, не жить с этим чувством, что ее использовали как вещь. Как сраную вещь, что покорностью заслужила от хозяина заветную похвалу, которая теперь, словно нашествие саранчи, выедала на корню все ее достоинство, самолюбие и честь. Разрушала, казалось, навсегда, возникшую иллюзию о доминантном положении в этой пищевой цепочке похоти и разврата.
Медленно встав с пола и утерев лицо, Эмили осторожно подняла браслет и удрученно уставилась на него. Ее сознание отказывалось понимать, что она не проиграла, а наоборот – победила. Что все ее мечты стали еще ближе, а цели только сильнее укрепились. Ведь теперь она не просто знает, а на своей шкуре почувствовала, как тут поступают с заблудшими наивными девушками. Как ломают их личность, стирают индивидуальность и превращают в послушных марионеток. В безвольных овечек, думающих, что они имеют тут власть, что сами решают, когда и с кем, а на самом деле… На самом деле все давно решено за них, и этот выбор, что они делают каждый день, – просто миф. Иллюзия, обольстительно ласкающая эго. Она намертво прибивает ржавыми гвоздями к нарядному гобелену собственной важности и медленно, словно паук, высушивает, оставляя после себя лишь оболочку, когда-то гордо носившую титул «человек».
