Текст книги "Женщина со шрамом"
Автор книги: Филлис Дороти Джеймс
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 32 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Дэлглиш задал очевидный вопрос. Ему не раз приходилось его задавать, и его всегда принимали в штыки.
– Почему – моя группа? Разве местная полиция не может этим заняться?
– Они и сами могли бы этим заняться, но нас попросили послать вас. Не спрашивайте меня почему – просьба пришла из Номера Десять, [13]13
Имеется в виду резиденция премьер-министра – Даунинг-стрит, 10.
[Закрыть] а не от нас. Послушайте, Адам, вы же знаете, как у нас обстоят дела с Даунинг-стрит в настоящий момент. Не время создавать излишние трудности. Ваша группа была создана, чтобы расследовать дела особой секретности, и в Номере Десять считают, что данный случай подпадает именно под эту категорию. Тамошний начальник полиции, Реймонд Уайтстафф, – мне кажется, вы с ним знакомы, – вполне доволен таким поворотом дел, он обеспечит вас технической поддержкой и фотографом, если вас это устроит. Это нам сэкономит деньги и время. Вертолет в данном случае вряд ли будет оправдан, но дело, разумеется, срочное.
– Как всегда. А как насчет патологоанатома? Мне хотелось бы Кинастона.
– Он уже занят на другом деле, но Эдит Гленистер свободна. Она работала с вами по убийству на острове Кум. Помните?
– Вряд ли я смогу это забыть. Надеюсь, местная полиция может предоставить помещение для следствия и какое-то жилье?
– У них там есть свободный коттедж, ярдах в ста от Манора. Там раньше жил деревенский констебль, но когда он ушел на пенсию, заменять его не стали, и дом свободен, ждет, чтобы его продали. Чуть дальше по дороге – пансион «НиЗ»: «Ночлег и завтрак», – так что я полагаю, Мискин и Бентон-Смит смогут удобно устроиться. Там на месте преступления вас будет встречать старший инспектор Кит Уэтстон, из местной полиции. Они не станут перемещать труп, пока вы с доктором Гленистер не приедете. Вам нужно, чтобы я со своей стороны еще что-нибудь сделал?
– Нет, – ответил Дэлглиш. – Я свяжусь с инспектором Мискин и сержантом Бентоном-Смитом. Но мы сэкономим время, если кто-то сможет поговорить с моим секретарем. В понедельник назначены совещания, которые мне придется пропустить, а вторничные вообще лучше отменить. Потом я сам позвоню.
– Хорошо, – сказал Харкнесс, – я об этом позабочусь. Удачи. – И он повесил трубку.
Дэлглиш вернулся в библиотеку. Профессор Лавенэм сразу же спросил:
– Надеюсь, ничего плохого не случилось? Ваши родители хорошо себя чувствуют?
– Их обоих уже нет, сэр. Это был служебный звонок. Боюсь, мне придется срочно уехать.
– Тогда мне не следует вас задерживать.
Их торопливо проводили к двери с поспешностью, в которой, казалось, не было такой уж необходимости. Дэлглиш опасался, что профессор может прокомментировать его слова уайльдовским замечанием, что потерю одного родителя можно считать несчастьем, тогда как потеря обоих больше похожа на небрежность. Однако, по-видимому, существовали такие ремарки, произносить которые не решался даже его будущий тесть.
Дэлглиш с Эммой медленно прошли к машине. Адам знал, что Эмма – каковы бы ни были ее планы – не ждет, что он, прежде чем поехать в Скотланд-Ярд, подбросит ее, куда ей надо. Ему необходимо было попасть в свой служебный кабинет без малейшего промедления.
Дэлглишу не было нужды выражать свое огорчение словами – Эмма понимала, как оно глубоко, как неизбежно. Пока они шли к машине, он расспрашивал ее о планах на следующие два дня. Останется ли она в Лондоне или вернется в Кембридж?
– Клара и Энн говорили, что, если наши с тобой планы рухнут, они очень хотели бы, чтобы я провела выходные у них. Я им позвоню.
Клара – ближайшая подруга Эммы, и Дэлглиш понимал, какие качества Эмма так ценит в ней: честность, интеллект и неизменное благоразумие. Он ближе познакомился с Кларой, и теперь они общались запросто, хотя в самом начале их с Эммой любви ему приходилось нелегко. Клара не скрывала, что считает его слишком старым, слишком поглощенным своей работой и своими стихами, чтобы испытывать сколько-нибудь серьезную привязанность к какой-либо женщине, и вообще недостойным Эммы. С последним приговором Дэлглиш готов был согласиться, но самообвинение не делало такой приговор из уст другого человека, особенно из уст Клары, более приятным. Нельзя, чтобы Эмма утратила хоть что-то из-за любви к нему.
Клара с Эммой знали друг друга со школьных лет, в один год поступили в один и тот же колледж в Кембридже и, хотя впоследствии избрали себе совсем разные пути, постоянно поддерживали связь друг с другом. На первый взгляд это была поразительная дружба, какая обычно объясняется притяжением противоположностей. Эмма, гетеросексуалка с волнующей, трогающей сердце красотой, которая – Дэлглиш хорошо это понимал – могла порой быть больше бременем, чем завидным и ничем не омраченным благословением небес, как это принято считать; и Клара, приземистая, с веселым круглощеким лицом, с блестящими сквозь огромные очки глазами, и с решительной походкой коротконогого пахаря. То, что мужчины находили ее привлекательной, оставалось для Дэлглиша одной из тайн сексуального влечения. Порой он задумывался над тем, не была ли первая реакция Клары на него результатом ревности или сожаления. Тем не менее ни то ни другое не казалось ему правдоподобным. Клара явно чувствовала себя совершенно счастливой со своей партнершей, хрупкой, нежнолицей Энн, которая, как он подозревал, была на самом деле гораздо жестче, чем выглядела. Именно Энни превратила их квартирку в Патни в такое место, куда никто не мог войти без – по выражению Джейн Остен – радостного ожидания счастья. После окончания Кембриджа, с отличием первого класса по математике, Клара начала работать в Сити, где стала весьма успешным управляющим фондом. Коллеги приходили и уходили, а Клара по-прежнему оставалась на своем месте. Эмма говорила Дэлглишу, что Клара планирует уйти из Сити через три года, когда они с Энн смогут воспользоваться накопленным ими капиталом, чтобы начать совсем другую жизнь. А тем временем значительная часть того, что Клара зарабатывала, тратилась на добрые дела, близкие сердцу Энни.
Три месяца назад Эмма и Адам присутствовали на церемонии регистрации гражданского партнерства Клары и Энн, что было отпраздновано скромно и спокойно: присутствовали родители Клары, овдовевший отец Энни и несколько ближайших друзей. Потом дома, в Патни, устроили ленч, приготовленный Энн. Когда покончили со вторым блюдом, Клара с Дэлглишем отнесли тарелки на кухню, собираясь подать пудинг. Вот тут-то Клара и повернулась к нему с решимостью, которая заставляла предположить, что она давно ждала этой возможности.
– Вам, гетеросексуалам, должно казаться извращением, что мы стремимся потуже затянуть узел, когда вы тысячами мчитесь разводиться или живете вместе, не пользуясь преимуществами брака. Мы с Энн и так были счастливы, но нам необходимо обеспечить себе официальное признание, что каждая из нас – ближайшая родственница другой. Если Энни вдруг попадет в больницу, мне нужно будет находиться с ней. Кроме того, есть проблема собственности. Если я умру первой, все должно достаться Энни без налогов. Я думаю, она все, что есть, истратит на своих несчастненьких, но это уж ее дело. Деньги не будут потрачены зря. Энн очень мудрая. Все думают, что наша связь так устойчива, потому что я – сильнее и Энн нуждается во мне. На самом деле правда – в обратном, и вы один из немногих, кто сразу это понял. Спасибо, что пришли к нам сегодня.
Дэлглиш знал, что последние, грубовато произнесенные слова Клары означают подтверждение, что он признан и что это признание, раз уж оно ему даровано, отныне сделает его неуязвимым для нападок. Теперь он радовался тому, что какие бы незнакомые люди, сложные проблемы и трудные задачи ни ожидали его в ближайшие несколько дней, он сможет живо представить себе, как Эмма проводит свои выходные, а для нее этот конец недели будет счастливым и радостным.
2
Для детектива-инспектора Кейт Мискин ее квартира на северном берегу Темзы, вниз по течению от Уоппинга, знаменовала ее собственные достижения в единственной форме, с ее точки зрения дававшей хоть какую-то надежду на непреходящесть, увековеченную в металле, кирпиче и дереве. Только еще собираясь вступить во владение ею, она понимала, что квартира слишком дорого стоит, и первые годы выплаты по ипотеке требовали значительных жертв. Но Кейт охотно приносила эти жертвы. Она до сих пор не утратила того радостного волнения, какое испытала, впервые пройдя через комнаты, полные света, наслаждаясь возможностью засыпать и просыпаться под изменчивое, но безостановочное биение речного пульса. Квартира была на верхнем этаже, угловая, с двумя балконами, откуда открывался широкий вид: с одного – вверх по течению реки, с другого – на противоположный берег. Лишь в самую плохую погоду Кейт не удавалось выходить на балкон: она любила тихо стоять там, пристально наблюдая за меняющимися настроениями реки, размышляя над мистической властью Темзы – «смуглого бога» Т.С. Элиота, глядя на бурление прилива, на сверкающую голубизну потока под жарким летним небом, а с наступлением ночи – на черную шелковистую шкуру, исхлестанную полосами света. Она выглядывала знакомые суда, словно ждала возвращения друзей: вот катера Управления Лондонского порта и речной полиции, вот – драгеры и тяжело груженные баржи, а летом – прогулочные яхты и небольшие круизные лайнеры; но самыми волнующими среди всех были высокие парусники, чьи юные матросы выстраивались у поручней, пока корабль шел с величественной медлительностью вверх по течению и проходил под огромными воздетыми руками Тауэрского моста в Лондонский Пул. [14]14
Лондонский Пул – участок Темзы ниже Лондонского моста: выше по реке океанские суда не поднимаются (букв. Лондонский пруд).
[Закрыть]
Эта квартира никак не могла бы больше отличаться от тесных комнатушек на седьмом этаже Эллисон-Феаруэзер-билдингз, где Кейт росла под присмотром бабушки, от вони лестничных клеток, от искалеченных вандалами лифтов, опрокинутых мусорных контейнеров, от крикливых голосов и непроходящего ожидания опасности. Маленькой девочкой она просыпалась в этих городских джунглях испуганная, с настороженным взглядом. Детство ее определялось словами бабушки, сказанными соседке, когда Кейт было всего семь лет, и до сих пор не забытых: «Если уж ее мамочке надо было иметь незаконнорожденного ребенка, могла хотя бы остаться жить, чтобы за ней ухаживать, а не сваливать ее на меня. Она даже не знала, кто отец, а если и знала, не говорила». Подростком Кейт научилась прощать бабушку. Усталая, загнанная работой, полунищая, она пыталась без чьей-либо помощи справиться с ношей, которой не ожидала и которую не хотела нести. А у Кейт навсегда осталось твердое убеждение, что не знать ни одного из родителей означает жить, утратив существенную часть своего «я», жить с дырой в душе, которую ничто никогда не сможет заполнить.
Но теперь у нее была квартира, была та работа, какую она любила и умела хорошо делать, и еще полгода назад у нее был Пьер Таррант. Оба они подошли совсем вплотную к любви, и хотя ни он, ни она не произносили этого слова, она понимала, насколько ярче стала ее жизнь благодаря Пьеру.
Он в свое время ушел из Особой следственной группы Дэлглиша в антитеррористический отдел Столпола, и хотя многое в его теперешней работе было секретным, они могли вместе вспоминать те дни, когда работали бок о бок. Они говорили на одном языке, он понимал суть полицейских недоговоренностей, как не способен был бы понять ни один штатский. Кейт всегда находила Пьера сексуально привлекательным, но пока они работали вместе, прекрасно понимала, что роман с ним неминуемо приведет к катастрофе. А.Д. был абсолютно нетерпим ко всему, что могло помешать работе группы, и один из них, а возможно, и оба получили бы другое назначение. Но ей казалось, что годы работы бок о бок, когда приходилось разделять друг с другом опасность, разочарования, усталость и успех и даже порой соперничество за одобрение А.Д., так прочно их связали, что, когда они стали любовниками, это оказалось естественным и радостным подтверждением того, что существовало всегда.
Однако шесть месяцев назад Кейт положила конец их отношениям и не жалела о своем решении. Для нее стало непереносимым житье человеком, который ей неверен. Она никогда не надеялась на постоянство в каких бы то ни было отношениях: ни в детстве, ни в юности ничто ей ничего подобного не сулило. Но то, что для Пьера было всего лишь безделицей, для нее означало предательство. Она отослала его прочь и с тех пор его не видела и ничего о нем не слышала. Теперь, оглядываясь назад, она говорила себе, что была наивна. В конце концов, она же прекрасно знала о его репутации. Разрыв произошел, когда она в последний момент решила все-таки пойти на прощальную вечеринку Шона Макбрайда. Вечеринка грозила вылиться в очередную пьянку, а Кейт давно уже переросла такие прощальные сборища. Однако ей пришлось какое-то время работать с Шоном, когда она еще была констеблем-детективом: он был хорошим начальником, всегда готовым помочь и лишенным широко распространенного тогда предубеждения против женщин-полицейских. Она решила, что просто появится там, пожелает ему удачи и уйдет.
Пробиваясь сквозь толпу, она увидела Пьера в центре хрипло орущей группы. Блондинка, обвившаяся вокруг него, была так скудно одета, что мужчинам трудно было решить, где остановить взгляд – на ее промежности или на ее бюсте. Сомнений в характере их отношений быть не могло: это просто призовой заезд, и оба рады это продемонстрировать. Пьер увидел Кейт сквозь неожиданную брешь в беспорядочно движущейся толпе. На миг их глаза встретились, но прежде чем он успел пробиться сквозь толпу к Кейт, она уже ушла.
Рано утром он явился к ней, и разрыв был оформлен. Большая часть сказанного тогда уже забылась, но несвязные отрывки разговора по-прежнему звучали у нее в голове, словно мантра.
– Слушай, Кейт, это все не важно. Это ничего не значит. Она не имеет никакого значения.
– Я знаю. Именно против этого я и возражаю.
– Кейт, ты требуешь от меня слишком многого.
– Я ничего от тебя не требую. Если ты хочешь жить так, это твое дело. Я просто говорю тебе, что не желаю секса с человеком, который спит с другими женщинами. Возможно, это звучит старомодно в обществе, где постой на одну ночь означает еще одну победу твоей дубинки, но я такая, как есть, и не могу измениться. Так что для нас с тобой это конец. Хорошо, что ни ты, ни я не успели влюбиться. Обойдемся без обычной тягомотины слез и взаимных обвинений.
– Да я ее брошу.
– А следующую, и другую – после следующей? Ты еще даже не начал понимать, Пьер. Я не предлагаю тебе секс как награду за хорошее поведение. Мне не нужны объяснения, извинения, обещания. Это конец.
И это действительно был конец. На целых шесть месяцев он совершенно исчез из ее жизни. Кейт твердила себе, что начинает привыкать к его отсутствию, но это было нелегко. Ей не хватало большего, чем взаимная удовлетворенность их физической близостью. Смеха, вина, выпиваемого вместе в любимых прибрежных пабах, общения, свободного от напряжения и неловкости, еды у нее дома, приготовленной вдвоем, всего того, что высвободило в ней радостную веру в жизнь, какой она никогда раньше не испытывала.
Ей хотелось говорить с ним о будущем. У нее больше не было никого, кому она могла бы довериться. Следующее расследование вполне могло оказаться ее последним делом. Совершенно очевидно, что Особая следственная группа не сможет дольше существовать в ее теперешнем виде. До сих пор коммандеру Дэлглишу удавалось препятствовать планам чиновников рационализировать не вписывающийся в принятую систему подбор кадров, очертить ее функции в терминах современного полицейского жаргона, изобретенного для того, чтобы скорее затемнить, чем прояснить суть вопроса, и включить группу в какую-нибудь более ортодоксальную бюрократическую структуру. ОСГ выжила благодаря ее несомненным успехам, относительной дешевизне – что, на взгляд некоторых, являлось не очень-то удобным достоинством – и еще потому, что ее возглавлял один из самых выдающихся детективов страны. Столполовская мельница слухов молола без остановки, а в полове довольно часто попадалось и пшеничное зерно. Самые свежие слухи всегда достигали ушей Кейт: Дэлглиш, огорченный политизацией Столичной полиции и многими другими проблемами, сам собирается подать в отставку; А.Д. не собирается подавать в отставку, он вскоре возглавит особый межрегиональный отдел уголовной полиции, который будет заниматься подготовкой детективов; факультеты криминологии двух университетов предлагают ему преподавательскую работу; кто-то в Сити приглашает его на неназванную должность, которая оплачивается в четыре раза выше, чем нынешняя зарплата самого комиссара Столпола.
Кейт и Бентон отвечали на все вопросы молчанием. Это не требовало самодисциплины. Они и в самом деле ничего не знали, но были убеждены, что, как только А.Д. сделает свой выбор, они будут среди первых, кому он сообщит об этом. Через несколько месяцев начальник Кейт, с которым она работает с тех самых пор, как стала сержантом-детективом, женится на своей Эмме. После всех этих лет совместной работы он и она не будут больше единой частью одной и той же группы. Кейт получит долгожданное повышение – звание старшего детектива-инспектора, скорее всего уже через несколько недель, и может надеяться подняться по служебной лестнице еще выше. Вполне вероятно, что будущее сулит ей одиночество, но даже если так, у нее есть ее работа – единственная, какую она хотела, та самая, которая дала ей все, что она теперь имеет. А Кейт знала лучше многих других, что есть судьбы гораздо более тяжкие, чем одиночество.
Звонок раздался в десять пятьдесят. Кейт не нужно было являться на службу до тринадцати тридцати, так что она собиралась выйти из дома, чтобы заняться каждодневными делами, которые вечно отнимали у нее часы из свободной половины дня: сходить в супермаркет за едой, к часовщику за починенными часами, сдать в чистку кое-какие вещи. Звонил ее специальный мобильный телефон, так что она знала, чей голос услышит. Кейт слушала внимательно. Как она и ожидала, это было дело об убийстве. Жертва, журналист-расследователь Рода Грэдвин, обнаружена мертвой в своей постели в семь тридцать утра, по всей видимости, задушена, после операции в частной клинике в Дорсете. А.Д. назвал адрес: Шеверелл-Манор в Сток-Шеверелле. Никаких объяснений, почему задействована именно их группа, но скорее всего тут вмешался Номер Десять. Они должны поехать на машине – либо на ее, либо на машине Бентона, и их цель – прибыть туда всем вместе.
– Хорошо, сэр. Я сейчас же позвоню Бентону, и мы встретимся у него дома. Думаю, мы возьмем его машину. Моя должна пройти техосмотр. Следственный чемоданчик при мне, и я знаю, что у Бентона он тоже под рукой.
– Прекрасно. Я должен явиться в Ярд, Кейт, так что я встречусь с вами в Шепардз-Буше, надеюсь, как раз когда вы туда подъедете. Остальные детали, насколько они мне известны, сообщу, когда мы встретимся.
Закончив разговор, Кейт позвонила Бентону и за двадцать минут переоделась в брюки и пиджак из твида – она надевала их, когда расследование приходилось вести в сельской местности. Дорожная сумка с вещами, которые могли ей понадобиться, всегда стояла наготове, заранее упакованная. Быстро проверив окна, розетки и штепсели, Кейт подхватила следственный чемоданчик, повернула ключи в двух сейфовых замках и отправилась в путь.
3
Звонок Кейт застал сержанта Френсиса Бентона-Смита в тот момент, когда он делал покупки на фермерском рынке в Ноттинг-Хилле. День его был заранее тщательно спланирован, и сержант пребывал в отличном настроении человека, предвкушающего вполне заслуженный отдых, предвещающий скорее удовольствие от большой затраты энергии, чем покой. Френсис обещал приготовить ленч для своих родителей у них дома, в Южном Кенсингтоне, потом собирался провести предвечернее время в постели с Беверли у себя, в Шепардз-Буше, и закончить это идеальное совмещение сыновнего долга и наслаждений, отправившись с Беверли посмотреть новый фильм в фешенебельном кинотеатре «Керзон», в Мейфэре. Этот день должен был стать для него еще и личным праздником по поводу его недавнего восстановления в статусе бойфренда Беверли. Этот широко распространенный термин слегка раздражал Бентона, но ему казалось неуместным называть Беверли своей любовницей – это слово, по его мнению, предполагало более сильную привязанность.
Беверли говорила, что она – актер, настаивая, что ее никак не следует называть актрисой, и делала карьеру на телевидении. Она с самого начала дала понять, каковы ее приоритеты. Она любила варьировать бойфрендов, но была столь же нетерпима к неразборчивым связям, как самый фундаменталистский проповедник. Ее сексуальная жизнь строилась на принципе регламентированной временем последовательности связей, каждый раз только с одним партнером; лишь немногие из этой цепочки могли рассчитывать дольше чем на полгода, о чем она заботливо предупредила Бентона. Вопреки изяществу ее аккуратной, упругой фигурки Беверли любила поесть, и он понимал, что значительную долю его привлекательности в ее глазах составляла еда – либо в тщательно выбранных ресторанах, что он с трудом мог себе позволить, либо (что она явно предпочитала) приготовленная дома им самим. Сегодняшний ленч в доме его родителей, на который была приглашена Беверли, он отчасти запланировал с целью напомнить ей, чего она была долгое время лишена.
Бентон встретился с ее родителями лишь однажды и был поражен, что эта весьма упитанная пара, консервативная, хорошо одетая и физически ничем не примечательная, могла произвести на свет столь экзотическое дитя. Ему нравилось смотреть на Беверли, на ее бледное овальное лицо, темные волосы, подстриженные челкой над чуть раскосыми глазами, придававшими ей какую-то восточную привлекательность. Она родилась в семье столь же привилегированной, что и его собственная, и, несмотря на все усилия, так и не сумела стереть следы полученного ею хорошего воспитания и приличного общего образования. Но она презирала мещанские ценности, и принадлежность к среднему классу была отвергнута ради служения ее искусству. Так что ее речь и ее внешность стали речью и внешностью Эбби – сбившейся с пути дочери хозяина сельского паба из телевизионного «мыла», действие которого происходит в одной из деревушек Суффолка. Когда Бентон впервые встретился с Беверли, ее актерское будущее казалось блестящим. Планировались роман с церковным органистом, беременность, нелегальный аборт и всеобщая драка в деревне. Но зрители начали жаловаться, что деревенская идиллия становится похожей на сериал «Жители Ист-Энда», [15]15
Ист-Энд – большой промышленный и портовый, рабочий район Лондона к востоку от Сити.
[Закрыть] и теперь прошел слух, что Эбби собирается вернуть себе доброе имя. Предполагалось даже, что она станет верной супругой и добродетельной матерью. Беверли жаловалась, что это катастрофа. Ее агент уже нащупывает возможности с выгодой использовать ее скандальную известность, пока о ней еще помнят. Френсис – Бентоном его называли только коллеги в Столполе – не сомневался, что ленч в доме родителей пройдет успешно. Со свойственной им любознательностью его мать и отец стремились как можно больше узнать о загадочных мирах, в которые сами не имели доступа, а Беверли будет счастлива предоставить им вдохновенное изложение самого последнего сюжета, возможно, даже с диалогом.
Он понимал, что его собственная внешность могла так же вводить в заблуждение, как и внешность Беверли. Его отец – англичанин, мать – индийка, а сам он унаследовал ее смуглую красоту, но не унаследовал глубочайшей привязанности к ее родной стране, которую мать нисколько не утратила и которую искренне разделял его отец. Родители поженились, когда ей было восемнадцать, а ему на двенадцать лет больше. Они были страстно влюблены друг в друга и сохранили эту любовь до сих пор, а их поездки в Индию стали для них кульминационным моментом каждого года. В детстве Френсис ездил вместе с ними, но всегда чувствовал себя чужаком, вечно не в своей тарелке, неспособным участвовать в жизни мира, к которому его отец так легко адаптировался: в Индии отец казался счастливее и беззаботнее, чем в Англии. А еще Френсис с раннего детства чувствовал, что любовь его родителей друг к другу настолько всепоглощающа, что не впускает к себе никого третьего, даже если этот третий – их единственный сын. Он знал – его любят, но в присутствии отца, вышедшего на пенсию директора школы, всегда ощущал себя скорее как многообещающий и высоко ценимый ученик шестого класса, а не его собственный сын. Их доброжелательное невмешательство в его жизнь обескураживало. В шестнадцать лет, выслушивая жалобы одного из школьных друзей на родителей – про их нелепые требования возвращаться домой до полуночи, про предостережения о наркотиках, пьянстве и СПИДе, про их настояния, что выполнение домашних заданий важнее, чем развлечения, про их вечное нытье насчет его прически, одежды и состояния его комнаты, которая в конце-то концов считается его личной комнатой, – Френсис чувствовал, что терпимость его родителей граничит с отсутствием интереса, очень близким к эмоциональному равнодушию. А это вовсе не похоже на то, каким должно быть родительское отношение к ребенку.
Реакция отца на его выбор профессии была, как он подозревал, вполне для отца привычной и не раз использованной. «При выборе профессии следует учитывать только две важные вещи: работа должна содействовать счастью и благополучию других и приносить удовлетворение тебе самому. Полицейская служба удовлетворяет первому требованию и, я надеюсь, выполнит и второе». Френсису чуть было не пришлось сдерживаться, чтобы не сказать в ответ: «Благодарю вас, сэр». Но он знал, что любит мать и отца, и порой признавал про себя, что существующая между ними дистанция зависит не целиком от них одних и что сам он слишком редко их навешает. Сегодняшний ленч станет некоторым искуплением небрежения сыновней заботой.
Звонок спецмобильника раздался в десять пятьдесят пять, когда Бентон на рынке пополнял свой набор органических овощей, выращенных без химических удобрений. Звонила Кейт.
– У нас новое дело. Очевидное убийство пациентки в частной клинике в Сток-Шеверелле, в Дорсете. Прямо в Маноре.
– Все-таки какое-то разнообразие, мэм. А почему ОСГ? Почему не Дорсетское полицейское управление?
В ее голосе зазвучало нетерпение. Не время болтовней заниматься.
– Бог его знает. Они, как всегда, уклончивы, но я так понимаю, что это как-то связано с Номером Десять. Сообщу вам всю известную мне информацию по дороге. Я предлагаю взять вашу машину, а коммандер Дэлглиш хочет, чтобы мы приехали в Манор одновременно. Он поедет на своем «яге». Я постараюсь добраться к вам поскорее, но это – как получится. Оставлю свою машину у вас в гараже, а А.Д. тоже к вам подъедет. Я так понимаю, что ваш следственный чемоданчик у вас? И возьмите с собой фотоаппарат. Он нам пригодится. Вы сейчас где?
– В Ноттинг-Хилле, мэм. Если все сложится удачно, буду дома не больше чем через десять минут.
– Прекрасно. Тогда хорошо бы купить какие-нибудь сандвичи или что-нибудь вроде того – А.Д. не захочет, чтобы мы отправились в путь голодными.
Когда Кейт отключилась, Бентон подумал, что такое с ним уже было. Как и в прошлый раз, ему оставалось только сделать два звонка, один – родителям, другой – Беверли. На звонок ответила его мать и, не тратя времени даром, быстро выразила свое сожаление и повесила трубку. Мобильник Беверли не отвечал, и он решил, что так даже лучше. Он просто оставил сообщение, что их планы придется отменить, и пообещал позвонить позже.
Ему понадобилось всего несколько минут, чтобы купить сандвичи и питье. Выбежав с рынка на Холланд-авеню, он увидел, что девяносто четвертый как раз замедляет ход перед остановкой, и, пустившись со всех ног, ухитрился вскочить в автобус прежде, чем закрылись двери. Бентон уже забыл о своих планах на этот день: впереди его ждала гораздо более насущная задача повышения своей репутации в следственной группе. Его, конечно, беспокоило, но не слишком, что это радостное возбуждение, предвкушение, что ближайшее будущее полно волнений и вызовов, зависит от того, что где-то в дорсетском Маноре коченеет труп незнакомой женщины, зависит от чьего-то горя, отчаяния и страха. Не без некоторых угрызений совести он сознавал, как будет разочарован, если они приедут в Дорсет лишь для того, чтобы обнаружить, что в конечном счете это самое рутинное убийство, что совершивший его преступник уже опознан и арестован. Однако такого еще с ними не случалось и вряд ли могло случиться. ОСГ никогда не вызывали расследовать рутинные убийства.
Стоя у дверей автобуса, Бентон нетерпеливо ждал, когда же они откроются, потом со всех ног бросился к дому. Резко нажав кнопку лифта, стоял, затаив дыхание, прислушиваясь к тому, как лифт едет вниз. Только тут он вдруг вспомнил, без малейшего сожаления, что пакет с тщательно выбранными органическими овощами он оставил в автобусе.
