Текст книги "Роковой шаг"

Автор книги: Филиппа Карр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Следующий год выдался странным и нелегким. Моя жизнь была целиком посвящена Сабрине. Временами мне было трудно с ней; казалось, она была настроена не забывать про свои глубокие раны. Я знала это, так как у нее часто бывали кошмары и она кричала во сне. Я поместила ее в комнате, соседней с нашей, и уподобилась матерям, которые прислушиваются к малейшему плачу ребенка.

Услышав нечто настораживающее, я, бывало, выбиралась из постели и шла к ней. Обычно ее мучили одни и те же видения: то ей чудилось, что она катается на коньках по пруду; а то ее затаскивали в могилу, потому что она отдала свое сердце одному из покойников, поднявшихся из гроба. Все наваждения были связаны с пережитым. Тогда я крепко прижимала ее к себе и шептала ласковые слова, и когда она льнула ко мне, я чувствовала, что она доверяет мне и что я должна увести ее от мучительных призраков; во время этих ночных бдений мне казалось, что только я и могу это сделать.

Нэнни Керлью приехала вместе с нами. Она умела обращаться с Сабриной, была внимательна и настойчива и приехала сюда с радостью, потому что смотрела на Сабрину как на предмет своего особого попечения; а кроме того, здесь она соединилась со своей кузиной, Нэнни Госуэлл. Жан-Луи был большой радостью для Нэнни Госуэлл, он подрос и стал очень милым мальчиком – веселым, добродушным и смышленым. Нэнни Госуэлл звала его «мой мужичок».

Эти две няньки обычно сидели вместе, одна – с вязанием, другая, плетя бесконечное кружево, и болтали о мисс Сабрине и «мужичке»; а я думала о том, как хорошо, когда в доме есть дети.

Я и без намеков Жанны замечала некоторую фамильярность между Лансом и Эммой. Они оба очень интересовались игрой, и моя неприязнь к этому занятию означала, что я не разделяю важнейшего увлечения мужа. Иногда я спрашивала себя, не следует ли и мне проявить интерес к игре, но затем понимала, насколько это было бы глупо. Я не знала состояния дел Ланса, он никогда не обсуждал их со мной, а если я начинала расспрашивать, он вежливо уклонялся от этого. Но мне трудно было поверить, что ему удается избежать финансовых затруднений, и даже если это было так, рано или поздно они могли обрушиться на него. Я была бы готова спасти его тогда, но не намеревалась при этом пускать на ветер свое состояние.

Я обнаружила, что все чаще и больше думаю о Диконе, и по прошествии стольких лет его образ, созданный мной, был, конечно, идеализированным. Мне нравилось представлять, что случилось бы, если бы его не поймали и не выслали. Очевидно, мы поженились бы? Я жадно вглядывалась в эту воображаемую жизнь, полную блаженства.

Но я вышла замуж за Ланса. Конечно, я его любила. Он обладал обаянием и чрезвычайно привлекательной внешностью, занимал значительное положение в обществе. Однако я часто чувствовала, что мне не все в нем ясно. Знала ли я Ланса по-настоящему?

Да, это были лишь глупые мечты. Вокруг меня было слишком много реального, чтобы растрачивать себя на зыбкие грезы, рисующие нечто несуществующее.

Мой прадедушка мирно умер в своей постели той же осенью, и приблизительно двумя месяцами позже Арабелла последовала за ним. Я ездила на похороны с Лансом и Сабриной.

– Последнее время в этой семье было так много похорон, – грустно сказала Присцилла.

Она была спокойна и замкнута, и разговорить ее было нелегко. Ли сказал, что готовится увезти ее на время. Они осуществят большое путешествие по Европе, которое поможет навести мосты между прошлым и настоящим. По возвращении они собираются жить в Эверсли-корте, как и надеялась Арабелла перед смертью; Эндерби будет продан.

– Это завершит цепь перемен, – сказал Ли. Сабрина и я пошли навестить Смита в его коттедже. Он устроился очень хорошо, вел холостяцкое хозяйство и держал Демона для компании.

– Бедный старина Демон, – сказал Смит. – Он стареет, как и я.

У Смита появилась и другая собака – чуть больше щенка.

– Он будет стоять на посту, когда старина Демон умрет, – продолжал Смит. – Трудно прожить без собаки.

Сабрина с удовольствием играла со щенком. Теперь она больше напоминала того ребенка, каким была прежде.

– Вы славно поработали с этой колючкой, – сказал Смит. – Отец не правильно обращался с ней, и я говорил ему об этом. Он обычно выслушивал все, но это не меняло его поведения. Он был таким несчастным… как собака, покалеченная капканом. Совершенно замкнул в себе. О, я хорошо знал его. Вы – единственная, кто может присматривать за мисс Сабриной. И вы будете это делать. В ней много хорошего… если поискать.

Я чувствовала умиротворение, беседуя с этим мудрым стариком.

Но на протяжении последующих месяцев я порой приходила в отчаяние из-за Сабрины. Бывали времена, когда казалось, что она настроена причинять неприятности. Думаю, что мы все были с ней терпеливы. Нэнни Керлью привыкла к ней, но Нэнни Госуэлл была настроена критически, сравнивая ее со «славным мужичком», который даже в младенческом возрасте, по мнению Нэнни, более уважительно относился к другим людям, чем мисс Сабрина. Нэнни Керлью объясняла своей кузине, что Сабрина много выстрадала в связи с несчастным случаем и что ей требуется особая забота.

Что же до Эммы, она заходила в детскую довольно редко и была совершенно счастлива тем, что ее сын остается на попечении Нэнни Госуэлл. На Сабрину она не обращала внимания до инцидента с картами.

У Сабрины был альбом с вырезками, который она очень любила. Мне было приятно видеть ее заинтересованной каким-то делом, и мы часто вместе обсуждали, как лучше разместить картинки, которые она собирала. Мы прекрасно проводили время, сравнивая один цвет с другим и совмещая их. Она собирала все гравюры, которые мы могли найти, а также старые песни, баллады и вырезки из газет. Много счастливых часов было проведено с банкой клея над раскрытым альбомом. Если я говорила:

– Давай-ка взглянем на альбом, – Сабрина всегда с радостью соглашалась.

Мы устраивали званый обед, один из тех, которые не доставляли мне радости, так как после него, конечно, собирались играть, и я знала, что ставки будут высоки. Иногда я спрашивала себя, не собирается ли Ланс поставить на кон наш дом.

В таких обстоятельствах Ланс обычно бывал чуть рассеян. Он, как всегда, был очарователен, но мысли его явно были заняты не мною.

Пока мы одевались я сказала ему:

– Меня немного беспокоит Эмма.

– Показалось ли мне или он действительно встревожился?

– Из-за чего? – быстро спросил он. – Кажется, она вполне счастлива.

– Не играет ли она по-крупному? Ланс рассмеялся:

– О, ты снова об игре, не так ли? Ну, я бы ответил, что умеренно.

– И выигрывает?

– Она по натуре удачлива. Некоторым людям везет, но не всегда, конечно.

– Вернула ли она то, что одалживала у тебя… для разгона?

– О да, и довольно быстро. Я бы сказал, что ей везло гораздо больше обычного. Одно время она была настоящим любимцем фортуны.

Да, подумала я и представила, как Эмма вытаскивает карту из кармана нижней юбки.

– У нее есть намерение скопить достаточно денег на дом для себя и Жан-Луи, – засмеялся Ланс. – Я говорил ей, что ее дом здесь, пока она этого хочет. Я не мог сказать иначе твоей единокровной сестре.

– Спасибо, Ланс, Ты очень добр ко мне… и к Эмме.

Он подошел и поцеловал меня. Я видела его отражение в зеркале: элегантный, изящный, он как будто исполнял свою роль на сцене. Ему всегда можно было доверять во всем, что касалось этикета и хороших манер.

– Дорогая, это ты добра ко мне.

– Мне кажется, Ланс, ты сделал бы многое, чтобы я была счастлива.

– Был бы рад такой возможности.

– За исключением одной вещи: ты никогда не откажешься ради меня от игры.

– Леопарды не могут поменять свою окраску, дорогая, а игроки не могут отказаться от игры.

– Я думала иначе, – сказала я.

– Я знаю, что тебе никогда это не нравилось, но я не в состоянии отказаться от игры. Эти чары владеют мною с рожденья. Когда мне было восемь лет, я заключал пари с конюхами на пару жуков, ползущих по земле. Это врожденное свойство, и это непоправимо.

Я бы сделал это для тебя, если б смог, но не могу. Я бы перестал тогда быть самим собой.

– Понимаю, Ланс.

– И ты простишь меня за это?

Он взял меня за подбородок и улыбнулся мне.

– Да, если ты простишь меня за мою докучливость и постоянное напоминание тебе об этом.

– Я знаю, что ты заботишься о моем благе, и благославляю тебя, дорогая; я благодарен тебе.

Он выглядел таким привлекательным и печальным, что я почувствовала стыд за мою смутную неудовлетворенность, и за мои подозрения, и за мои грезы о Диконе.

Обед, как всегда, прошел весело, и сразу после него все удалились в другую комнату играть в карты. Я пошла с ними, чтобы перед сном по привычке проверить как они устроились. Карты лежали на столах, за которыми усаживались гости. Я наблюдала за Эммой. Я никогда не могла без удивления видеть ее за карточным столом. В ее глазах появилось алчное, возбужденное выражение, которое я так часто замечала у Ланса.

Вдруг раздался крик изумления. Я обернулась.

Ланс держал в руках колоду карт и пытался разъединить их. Кто-то вскрикнул за одним из столов:

– Они склеены!

Все остолбенели. Карты хранились в шкафу в этой комнате. Любому из домочадцев было это известно. Я сразу все поняла.

– Вот дьявол.. – проговорил Ланс, пытаясь сдержать вспышку гнева. – Что это за шалость?

– Все ли они склеены? – спросила я.

– Кажется, да, – сказал один из гостей.

– И эти тоже, – показал другой. Ланс закричал слуге голосом, которого я никогда не слышала у него раньше:

– Принеси еще карт!

К счастью, в доме было множество колод, их немедленно принесли, и игра началась.

Выходя из комнаты, я увидела, как на лестнице мелькнуло что-то белое. Я поднялась к Сабрине. Она лежала в кровати, закрыв лицо простыней. Я подошла к ней и стащила простыню. Глаза у девочки были крепко закрыты, как будто она спала.

– Бесполезно, Сабрина, – сказала я. – Я знаю, что ты не спишь. Я видела тебя на лестнице.

Она открыла глаза и посмотрела на меня, пытаясь подавить смех.

– На самом деле вовсе не смешно, – сказала я.

– Нет, смешно, – возразила она.

– Все очень сердились.

– И он тоже?

– Очень.

Она выглядела удовлетворенной.

– Сабрина… зачем?

Она молчала и улыбалась.

– Ты не должна делать вещей, которые огорчают людей, – сказала я.

– А я и не огорчала. Я сделала это потому, что ты не хочешь, чтобы они играли в карты. Они и не смогли бы, если бы все карты были склеены. Что он сделает?

– Он может поговорить с тобой.

Это заставило Сабрину снова рассмеяться.

– Мне нет до него дела.

– Но тебе следует с ним считаться.

– Почему?

– Потому что ты живешь в его доме, и он любит тебя.

– Он не любит меня. Он не любит никого. Он любит карты.

Я села на кровать и задумалась. Интересно, удастся ли мне когда-нибудь перевоспитать Сабрину? Вдруг она вскочила с постели и взобралась ко мне на колени.

– Кларисса, ты не сердишься на меня? Скажи, что нет. Ведь я сделала это для тебя.

– Сабрина, я не хочу, чтобы ты так поступала.

– Он рассердился, – сказала она, прижавшись лицом к моим волосам. – Возможно, он отошлет меня отсюда. Поедем со мной, Кларисса. Давай уедем далеко-далеко. Давай убежим.

– Ланс, конечно, не захочет, чтобы ты уезжала. Он простит тебя.

– А мне не нужно его прощение.

– О, Сабрина, пожалуйста…

– Расскажи мне сказку.

Поколебавшись, я начала рассказывать сказку с поучительным содержанием.

Я просидела с ней, пока она не заснула, и тогда бесшумно выскользнула из комнаты. Было уже поздно, когда Ланс вошел в спальню. По выражению его лица трудно было понять, повезло ли ему в игре, так как он никогда не предавался унынию при проигрышах, хотя мог прийти в восторг при значительном выигрыше.

Невозмутимость при неудачах была для него основой хороших манер, и этому кодексу он следовал неуклонно.

Мы не говорили с ним об инциденте с картами. Он только рассмеялся и сказал:

– Мне кажется, что это – проделки шалуньи Сабрины.

И на этом вопрос был исчерпан.

Я нежно любила его за это. Он не был злопамятен, и гнев, который он почувствовал в момент происшествия, полностью прошел. Он заставил себя забыть про это дело.

На следующее утро после завтрака Сабрина спустилась вниз, одетая для урока верховой езды. Она выглядела прелестно в коричневом костюме и в такой же шляпе, надетой набекрень. У нее был торжествующий и воинственный вид, и она явно ожидала наказания за свое поведение в предыдущую ночь.

Когда она появилась, Ланс был в холле. Я увидела, что ее лицо изменилось. Она чуточку оробела, несмотря на напускную браваду.

Ланс сказал:

– Привет, Сабрина. Прямо на боевого коня?

– Да, – быстро сказала она.

– Не гони его слишком сильно.

Сабрина была сбита с толку: Ланс ничего не сказал о карточном инциденте. Очевидно, он забыл о нем. Сабрина была слишком удивлена, чтобы скрыть свое разочарование. Я подумала тогда, что наилучший способ реагировать на ее выходки – это делать вид, что в них нет ничего особенного.

Она была все еще задумчива при возвращении с занятий. Я последовала за ней в детскую. Там находились Эмма, решившая в кои веки раз навестить Жан-Луи. Нэнни Госуэлл расхваливала достоинства ее «мужичка»; Нэнни Керлью чинила платье Сабрины;

Жанна раскладывала только что выстиранную одежду.

Эмма неодобрительно взглянула на Сабрину и сказала:

– А, вот и она. Я как раз говорила о тебе. Ты – негодная девчонка, и тебя следует высечь.

Глаза Сабрины вспыхнули от гнева. Она ненавидела Эмму, и я чувствовала, что после спокойного восприятия ее поступка Лансом девочка готова пуститься в ссору.

– Вы не смеете пороть меня, – сказала она.

– Я не смею? Мне бы следовало сечь тебя до тех пор, пока ты не взмолишься о прощении. Ты плохая, злая девочка, которая всем приносит неприятности. Например, склеивает карты. Зачем ты это сделала? Чтобы досадить всем? Все решили, что ты – самая непослушная девочка, какую они когда-либо встречали.

Я хотела вмешаться, но не сделала этого, ибо чувствовала, что Сабрине надо узнать, как воспринимаются ее поступки людьми.

– Я хотела бы, чтобы ты получила то, что заслуживаешь, – продолжала Эмма. – Ты – неблагодарный звереныш. Тебе предоставили здесь кров…

Я остановила ее. Мне не хотелось, чтобы Сабрина копила новые обиды. Я сказала:

– Сабрина очень огорчена. Она больше не будет делать подобных вещей.

– Нет, буду, – сказала Сабрина, сурово глядя на Эмму.

Я сняла с нее шляпу и взъерошила ей волосы.

– Нет, ты не должна этого делать, – сказала я. – Переоденься, дорогая. Нам пора за уроки.

Я учила Сабрину сама. Мы решили, что гувернантку можно нанять позднее.

Нэнни Керлью взяла Сабрину за руку и повела ее к спальне.

– У тебя будут хлопоты с этим ребенком, Кларисса, – сказала Эмма.

– Я справлюсь, – ответила я.

– Она должна бы быть благодарной. Ведь ей предоставили кров.

– Я не хочу, чтобы она так думала, – ответила я быстро. – Я хочу, чтобы она воспринимала этот дом как свой собственный, как родной.

– Ты портишь ее. То, что она сделала прошлой ночью, было по-настоящему зловредно.

– Это всего лишь озорство. Нэнни Госуэлл сказала:

– Нэнни Керлью наказала Сабрину. Она не получит сегодня клубничного варенья.

– Не получит варенья! – воскликнула Эмма. – Что это за наказание! Оно только вдохновит ее на новые шалости.

Я не хотела спорить с Эммой и поэтому вышла.

Жанна пошла со мной.

– А кто она такая, чтобы говорить Сабрине о предоставленном крове, а? Объясните мне это. Что это за госпожа Эмма, а? Славный видок бы она имела, если бы этот кров не был предложен ей самой.

Я молчала и не спорила с ней. Она только сказала то, о чем я думала сама.

Позже в тот же день я пошла погулять в лес с Сабриной. Мне хотелось объяснить ей, что она была бы гораздо счастливее, если бы не ссорилась с людьми. Я не ссылалась на случай с картами, так как чувствовала, что мы уже достаточно поговорили об этом. Но она должна была понять, что нужно стараться помогать людям, а не раздражать их.

Сабрина веселилась, бегая и собирая колокольчики. Они казались нежной туманной синевой под деревьями. Приближалось лето.

– Когда наступит теплая погода мы устроим в лесу пикник, – сказала я. – Тебе это понравится, правда, Сабрина?

– Правда.

Потом мы затеяли игру: называли вещи, которые хотели бы положить в корзину для пикника, а затем проверяли память друг у друга, вспоминая их в том же порядке. Сабрина любила такие игры и вкладывала в них много энтузиазма, тем более что она неизменно выигрывала. Смеясь, она поправляла мои ошибки и в эти моменты была обычным счастливым ребенком.

Мы пришли к долиновой дыре. Это была одна из искусственно вырытых в доисторическое время ям, которые были обнаружены в Кенте и в Эссексе. Она находилась примерно в трех четвертях миль от дома. Сабрину всегда притягивала это место, и я заставила девочку поклясться не подходить к ней слишком близко. Помня о несчастном случае на льду, она обещала, и я не сомневалась, что она не нарушит данного мне слова. Но ноги сами вели ее к яме, и она, бывало, стояла поодаль, рассматривая яму с благоговейным страхом.

– Зачем ее сделали? – спросила она.

– Мы не знаем. Прошло слишком много времени. Может быть, в ней прятались от врагов. В то время постоянно воевали. Или она служила для хранения продовольствия.

– Но как туда спуститься?

– Должно быть, существовали какие-то приспособления.

– Как лестница у Джейкоба.

– Возможно.

– Насколько глубока яма?

– Говорят, очень глубока. Я не думаю, чтобы кто-либо когда-либо спускался туда.

Тогда Сабрина сделала то, что делала всегда: она подобрала камень, бросила в отверстие и застыла, прислушиваясь. При падении камня на дно не раздалось никакого звука, и это внушало доверие к рассказам о том, что у ямы нет дна.

– Она идет прямо вниз и вниз, к центру земли, – сказала Сабрина.

– Поэтому будь осторожна и обещай не подходить слишком близко.

Она кивнула и попятилась.

Неделя за неделей проходили спокойно, и я надеялась, что случай с картами оказал хорошее воздействие на Сабрину. Единственным, кто сердился на нее, была Эмма, но Сабрина не слишком обращала на нее внимание.

Она проводила со мной много времени, и казалось, что ее предубеждение к Лансу проходит. По-моему, он начинал ей нравиться. Она считала, что Жан-Луи глупый ребенок и что Нэнни Госуэлл любит его до безрассудства. Она любила Нэнни Керлью, которая хладнокровно относилась к ее проделкам, и уважала свою няню за это.

Несомненно, мы с Сабриной становились все ближе Она учила со мной уроки и была при этом сообразительной и прилежной. Ей не хотелось получить гувернантку, и она старалась доказать мне, что я могу учить ее гораздо лучше, чем кто-либо другой. Самое горячее ее желание заключалось в том, чтобы я проводила с ней как можно больше времени; тогда Сабрина была счастлива.

Теперь ее прегрешения бывали очень нечасты – маленькие вспышки озорства, например, запирание Жан-Луи в кладовке, куда Сабрина заманила его обещанием угостить пирожками с голубятиной. Когда мы все старательно искали малыша, она повинилась в содеянном. Мы нашли Жан-Луи крепко спящим на полу после чрезмерного употребления пирожков.

– Он так любит хорошо поесть, – сказала Сабрина ироническим тоном, – что я подумала, как славно было бы запереть его там, где много еды.

– Он мог объесться и заболеть! – негодующе воскликнула Нэнни Госуэлл.

– Тогда это послужило бы ему хорошим уроком, – сказала Сабрина сурово.

– Есть еще кое-кто, кому не помешает урок, – парировала Нэнни Госуэлл.

Нэнни Керлью сказала, что без наказания не обойтись, и Сабрину послали в постель. Я зашла к ней, когда подошло время спать, и застала ее за чтением.

– Мне нравится, когда меня посылают в постель, – сказала она благодушно.

Я попыталась ей объяснить, как мы все беспокоились о Жан-Луи. Сабрина обвила руками мою шею и сказала, что вовсе не хотела тревожить меня, а думала только о старой тете Эмме, которой не вредно побеспокоиться, потому что она отнимает у меня Ланса при помощи этих дурацких старых карт.

Не было никакого сомнения в ее любви ко мне; что касается меня, то она удовлетворяла потребность моей натуры в детях, которую мой брак далеко не удовлетворял.

Был и другой случай – снова с картами. Мы уже отобедали, и как раз в тот момент, когда наши гости собирались идти в комнату для игры, на лестнице раздался шум и появилась Сабрина. Она оделась в одной из моих наиболее изысканных платьев, которое свободно висело на ней и волочилось по полу. И это шило еще не все: она нарумянила щеки кармином, густо напудрила лицо и приклеила мушку на подбородок. На ней были мое изумрудовое ожерелье, брошь и безоаровое кольцо.

– Сабрина! – воскликнула я.

– Я подумала, что было бы приятно присоединиться к карточной компании, – сказала она. Ланс захохотал во все горло.

– Иди же сюда, Сабрина, – позвал он. – Во что ты будешь играть? Сегодня вечером мы намеревались в «фараон».

– Как вы пожелаете, – томно сказала Сабрина.

– Где ты взяла эти вещи? – спросила я.

– Ты же знаешь. Это твои вещи.

На лестнице появилась Нэнни Керлью.

– О, мисс Шалунья, – пробормотала она.

– Уведи Сабрину, – велела я. – Она собиралась присоединиться к нам, но для нее уже немного поздновато.

– Я не устала, – нетерпеливо возразила Сабрина. Нэнни Керлью крепко взяла ее за руку и утащила.

– Что за очаровательное создание, – протянула одна из дам.

– Это кузина Клариссы, – объяснил Ланс. – Она обеспечивает нас развлечениями. Ну, а теперь за дело. Когда мы наконец займемся «фараоном»?

Они расселись, и я поднялась в детскую. Сабрина, лишенная пышного наряда и облаченная в свою ночную рубашку, приняла смиренный вид.

Я смыла косметику с ее гладкой молодой кожи и не смогли удержаться от смеха, когда вспомнила ее недавний вид. Сабрина тоже рассмеялась.

– Тебе понравилось, правда? – спросила она. – Я была очень смешной?

– Не стоило появляться в таком виде… но ты действительно выглядела очень смешно.

– И Лансу понравилось, – сказала она. Я поняла, что девочка все сильнее привязывается к Лансу, и так как он достигал этого без малейшего усилия, это говорило в пользу его очарования.

Я еще раз застала сцену в детской, и снова в ней участвовала Эмма. Няни беседовали о вчерашнем происшествии.

– Там была она, эта шалунья, – говорила Нэнни Керлью. – Вся разукрашенная, с мушками и в пудре. Я никогда не видела ничего подобного.

Сабрина стояла тут же и внимательно слушала.

– И не только это, – вставила Жанна. – Она была в лучших изумрудах миледи и с ее кольцом. Все сверкало и блестело…

– Должно быть, она выглядела смешно, – сказала Нэнни Госуэлл.

– Она выглядела нелепо, – сказала Эмма. – Этому следует положить конец. Была бы моя воля…

Сабрина исподтишка высунула язык и посмотрела в сторону Эммы.

– Все эти драгоценности, – размышляла Жанна, – стоят кучу денег. Да за их цену можно купить цветочный магазин в центре Парижа!

Эмма сказала:

– А, привет, Кларисса. Мы разговариваем о прошлой ночи.

– Сабрина не прочь принарядиться, – сказала я.

– А где она взяла эти драгоценности? Ты довольно беззаботно с ними обращаешься.

– Обычно нет. Я собиралась надеть их прошлой ночью, но в последнюю минуту изменила решение. Они лежали в моей шкатулке для драгоценностей.

– На трюмо, – пискнула Сабрина. – Я знала, где их взять.

Эмма пожала плечами в знак полной беспомощности.

Я ничего не сказала. Мне не хотелось обсуждать поведение Сабрины с Эммой, поэтому я повернулась к дверям, и когда она выходила вслед за мной, я услышала ее тихий шепот:

– Надо что-то делать с этим ребенком. Она вырастет чудовищем.

Я оглянулась, надеясь, что Сабрина не расслышала ее. Кажется, она действительно не слышала, потому что прислушивалась к Жанне, чьи руки потянулись к Иоанну Крестителю, которого она носила под блузкой. Жанна бормотала:

– Все эти прекрасные драгоценности. Боже мой, она могла что-нибудь потерять. И этого достаточно для покупки цветочного магазина в центре Парижа.

Прошло несколько месяцев, и лето почти кончилось. Наступил сентябрь, и листья пожелтели, но большинство из них еще держались на деревьях, и было так приятно прогуливаться по лесу. Когда я входила в него, то думала, что очень скоро нам придется покинуть деревню ради Лондона, поскольку к началу сезона Ланс хотел быть там. Он умел найти какой-нибудь предлог для возвращения в город, и так как управление имением было в хороших руках, здесь его ничто не держало.

В деревне тоже можно было играть в карты, но в Лондоне было больше возможностей делать крупные ставки. Лансу нравилось ходить в клубы и играть, и именно в Лондоне у него был круг безрассудных друзей.

Я решила, что в оставшиеся теплые дни буду ездить верхом или прогуливаться по этим милым, усыпанным листьями тропинкам и наблюдать приход осени с ее туманами, плодами и серебряными паутинами.

Я отчетливо вспоминаю наше с Сабриной возвращение с прогулки. Она была теперь вполне умелой маленькой наездницей. Ради езды с упряжью она заменила своего пони небольшой кобылой, которую дал ей Ланс. Она очень любила лошадь и все больше привязывалась к Лансу. Ей нравилось его равнодушие к ее выходкам, и мне кажется, что она была немного увлечена его привлекательной внешностью и элегантной одеждой.

– Он – мой кузен, – сказала она однажды с явным удовольствием. – Конечно, не настоящий кузен, а только благодаря твоему браку с ним.

Сабрине было трудно чувствовать к кому-либо безразличие. Казалось, что для нее существуют только горячая любовь и пылкая ненависть. Я была очень рада тому, что Ланс начинал входить в группу избранных.

Итак, мы подошли к тому дню, не подозревая, что могло произойти нечто необычное. У нас был званый обед, и я пошла в свою комнату переодеться. Обычно там хлопотала Жанна, достававшая мои вещи, но в этот день она отсутствовала и ничего не было приготовлено.

Я позвонила в колокольчик, и одна из горничных пришла на мой вызов.

– Пожалуйста, найди Жанну и скажи ей, что я жду, – сказала я.

Она пошла на поиски.

Это само по себе было странно, так как в подобные дни Жанна всегда принимала важный вид и суетилась в моей комнате задолго до того, как я начинала переодеваться.

Жанна все не шла. Через некоторое время появилась запыхавшаяся и обеспокоенная горничная.

– Извините, миледи, но я не могу найти Жанну. Кажется, ее нет в доме.

Это было уже совсем странно. Неужели она ушла куда-то и потеряла счет времени? Это требовало объяснений. Она никогда не ходила очень далеко. Иногда она прогуливалась по лесу, собирая травы, так как ей нравилось делать медицинские и косметические смеси. Она любила замечать, что все ценное выходит из земли. Эта старая поговорка владела ее воображением.

Какое-то время я ожидала, что она вбежит, запыхавшись от спешки. Но этого не случилось. Время шло, а Жанна все не возвращалась.

Я решила надеть парчовое платье кремового цвета, полагая, что мои изумруды хорошо подойдут к нему. Я подошла к шкафу и вынула платье, затем открыла шкатулку для драгоценностей. К моему ужасу, она была пуста. Изумрудное ожерелье и брошь исчезли вместе с безоаровым кольцом.

Это было совершенно непонятно, и теперь я начинала ощущать тревогу.

Я пошла в комнату Жанны. Она была пуста. Кровать была аккуратно застелена, но ничто не говорило о присутствии Жанны. Я подошла к шкафу. Он опустел. Ее лучшее черное платье, которое она любила надевать по вечерам, исчезло. Там вообще ничего не было. Я выдвинула ящики комода – все они были пусты.

Жанна ушла!

Это было невозможно. Должно было существовать какое-то объяснение. Как будто она могла уйти подобным образом! Как будто она могла исчезнуть, ничего не сообщая мне! Но где же она?

Я начала неистово искать записку. Ее не было.

Вернувшись в свою комнату, я дернула шнур звонка. Маленькая горничная появилась опять.

Я твердо сказала:

– Найдите Жанну. Пусть все ищут ее. Ее спальня пуста. Вся одежда исчезла.

Горничная уставилась на меня с открытым ртом.

– Мы должны найти ее, – сказала я. Однако нам не удалось найти Жанну. Ее не было в доме, и никто не видел, как она выходила, но все ее вещи исчезли.

Мне нужно было одеваться. Званый вечер должен был состояться независимо от моего настроения.

Я отбросила парчовое платье. Мне не хотелось глядеть на эту пустую шкатулку. Должно было существовать объяснение исчезновению драгоценностей. Был один ответ, но я отказывалась в него верить, хотя логика событий заставляла меня сделать это.

Я надела алое платье, довольно вычурное, но, как уверял меня Ланс, сшитое со вкусом… платье, к которому не требовалось украшений.

Мне было не по себе. Я была обеспокоена и взбешена. Моя привязанность к Жанне оказалась сильнее, чем я думала. Мне очень не хотелось верить в то, что было фактически единственным логичным выводом.

Пока я одевалась, в комнату вошла Эмма. Она дрожала от волнения, ее глаза были расширены и сверкали, а щеки сильно покраснели.

– Где Жанна? – спросила она. – Я хотела сказать ей… Ее здесь нет?

– Я не могу найти ее. Наверно, ее куда-то вызвали. , – Вызвали! Кто бы мог ее вызвать и разве она могла уйти, не сообщив тебе?

– Я не могу этого понять, Эмма, и очень беспокоюсь.

– Исчезла, – бормотала Эмма. – Этого не может быть. Ей было здесь уютно. С чего бы ей уходить? Вдруг глаза Эммы сверкнули догадкой:

– Не пропало ли что-нибудь?

Я молчала. Мне не хотелось говорить ей о драгоценностях. Со временем я это сделаю… но не теперь. Я продолжала убеждать себя, что Жанна вернется и объяснит причину своего исчезновения.

– Потому что если это так… – продолжала Эмма.

– О чем ты говоришь?

– Это ведь очевидно, не так ли? Она вечно толковала о цветочном магазине в Париже. Это была цель ее жизни.

– Ты не смеешь так думать о Жанне… О, это невозможно! Она так долго была со мной! Она ухаживала за мной в Париже…

– Жанна всегда стремилась вернуться туда, я это знаю. Цветочный магазин в Париже – предмет ее мечтаний. Собственный магазин. Она всегда к этому стремилась.

– Неужели бы она ушла, не сообщив мне! Я не верю, что Жанка сбежала. Она была так рада жить с нами.

– Она вовсе не была сентиментальной, наоборот – жесткой, твердой, как гвозди, я бы сказала.

– Нет, она не жестокая. Она была так добра ко мне, когда я нуждалась в помощи. Эмма кивнула:

– Что ж, кто знает? Может, она и вернется. Не взяла ли она какие-нибудь из своих платьев?

– Все, – ответила я.

– О, дорогая. Тогда это действительно кажется… Во время этого разговора вошел Ланс.

– Что случилось? – спросил он. – Все кругом о чем-то шепчутся.

Я ответила, что исчезла Жанна.

– Исчезла? Как? Когда?

– Именно это я и хотела бы знать. Она ушла, и это пока все.

– Жанна! Я не могу поверить. Я кивнула.

– Все же я думаю, что нам следует посмотреть, не пропало ли что-нибудь, – сказала Эмма.