Текст книги "Милые мальчики"

Автор книги: Филипп Обретённый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Милые мальчики

Новелла

Shortparis – Нелюбовь

БЛАНШ. Это называется грубой похотью… да, да, именно: «Желание»! – название того самого дребезжащего трамвая, громыхающего в вашем квартале с одной тесной улочки на другую…

СТЕЛЛА. Будто бы тебе самой так ни разу и не случалось прокатиться в этом трамвае!

БЛАНШ. Он-то и завез меня сюда…

– Т. Уильямс «Трамвай „Желание“»

Они спускались все ниже и ниже. Дорога продолжала идти под откос, а дна этого шоссейного колодца так и не было видно. Лобовое стекло было усеяно каплями моросящего дождя, и дворники с усердием носились туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.

Мокрый ветер проскальзывал внутрь кабины через приоткрытое боковое окно. Маша грызла семечки и выбрасывала в него шелуху, которая, на миг мелькнув градом, пропадала из виду.

– Малыш, подай лимонад, – играючи бросил Лёня.

Он скользнул взглядом по ней и слегка прикусил кончик языка.

Маша отложила пакетик с семечками в сторону и, немного повозившись, достала с заднего сидения ярко-оранжевую бутылку.

– Спасибо, малыш, – проговорил Леня.

– Сколько мы уже в дороге? – спросила она в ответ. – Мы едем целую вечность!

– Не знаю. Разве это важно? Тебе не нравится быть со мной?

– Какой ты глупый, – усмехнулась Маша, взгромождая пакетик с семечками вновь на свои колени.

Леня слегка сжал руль под своими ладонями, и тот приятно отозвался томным скрипом. Он любил свою машину. Ее подчиненность ему, готовность отозваться на любую его мысль, прогнуться. Сила, полностью под его контролем. Что-то возбуждающее было в этом контроле. Странная, внезапная идея…

Леня оглянулся на Машу и усмехнулся. Кровь сегодня разыгрывалась в нем, и он как никогда чувствовал, что его тело – та же машина, гудящая и стонущая, рвущаяся сквозь сырость и грязь, скрывающая дикую силу. Да, она знает какую… Футболка и джинсы сдавливали его тело, и от этого ему становилось еще жарче и томительнее.

– Можно я переключу? – спросила она, готовая нагнуться к магнитоле.

– Нет, – простонал он, улыбаясь.

– Почему?

– Кто ведет, тот и выбирает музыку, – широко улыбался Леня.

– Я тебе то же самое скажу в другой раз, в другой ситуации, – проговорила она с интонацией ультиматума.

– Ах вот ты как!

– А ты что думал?.. Нет, без рук. У тебя уже машина есть. Так что сосредоточься на ней, коль уж променял меня на нее.

– А ты думаешь, я с двумя не справлюсь?

Он бросил мимолетный взгляд на проглядывающий сквозь ее кофточку сосок. Кровь подступила к вискам, и ему показалось, что на мгновение стало меньше воздуха. В этом свете ее кожа была нежнее и теплее топленого молока. И ему хотелось окунуться в нее, разлить этот привлекательно переполненный стакан.

– Я в тебе не сомневаюсь, Леонид, – произнесла она играючи. – Но я думаю, ты не успеешь показать свои таланты до того, как я лишу тебя твоего стручка.

– Уж прямо стручка? – улыбнулся он, обгоняя грузовик.

– Черт! – воскликнула Маша. – Сколько раз я тебя просила не делать так при мне!? Ты же знаешь, что я боюсь. Я понимаю, легковушку какую-то обгонять, а тут фура. Идиот!!!

Она завязала семечки, бросила их в бардачок и схватилась за бутылку лимонада. Прыснув пузырьками, Маша сделала несколько глотков и, кинув лимонад на заднее сидение, прильнула к окну.

– Ну, извини меня, – проговорил он спустя пять минут ее молчания, помявшись.

Тишина. Только три аккорда и барабан.

– Можешь переключить музыку.

– Нет, спасибо. Ты же ведешь.

Он улыбнулся и погладить ее по ноге, после чего нога резко отдернулась.

– Знаешь, вот ты сейчас пытаешься меня раздраконить, вывести на агрессию, – просто проговорил Леня, убавляя громкость музыки, – а добиваешься другого. Ты такая белая и чистая в этом дождливом свете, что я бы изнасиловал тебя прямо здесь и сейчас. А ты еще больше меня кипятишь.

Маша резко обернулась. На лице ее медленно выросла улыбка. Все расширяясь и расширяясь, в какой-то момент она взорвалась громким смехом.

– Дурак! – только и смогла выпалить Маша сквозь смех.

– Охрененная песня! – вскрикнул Леня и рванулся прибавлять громкость.

Маша стукнула его по рукам:

– Не надо так громко.

– Почему? Тебе не нравится песня?

– Нравится.

– Тогда убери руки к херам, малыш! – наигранно закричал он и начал яростно подпевать припеву.

***

Мрак спускался на древнюю землю. Тишина разливалась холодным потоком по тёмным закоулкам склонившегося леса, и вершины оголившихся крон разрезали иссиня-чёрное полотно ночного неба, застеленного мрачными пятнами выгоревших туч. Серые облака тумана сожжённым дымом клубились в темноте. Трава, высушенная умиранием, была прибита к сырой, чёрной, словно угли, земле, была затоптана, и только в чаще сухие стебли колыхались от движения ночного дыхания.

Небо было тяжело. Оно мешком нависало над землёй, желая обрушить на неё свой дремучий, страшный гнев. Костлявая рука мрака скользила в воздухе, капля за каплей пожирая всё живое.

С поляны, среди гущи леса, доносился яркий жгучий свет. Горело пламя. Его жёлтые, рыжие стрелы рвались в небо, полные злости и негодования. И среди стволов деревьев, на пятнах света, разливавшихся по земле, двигались острые чёрные тени. Они прыгали, плясали, падали, рвались к огню, то появляясь, то исчезая из виду. Тёмные силуэты мчались в адском хороводе, словно горели в своём страшном костре.

Их голоса разгоняли тишину. Рождали странные слова, превращая их в общий гомон, шёпот, проникающий в ткань самого мироздания. Их руки перестали быть человеческими. Они рвались в разные стороны, словно руки дьявола, подчиняясь зловещему танцу. В свете костра золотом загорались пятна сухой, оголённой кожи. Красным огнём пылали безумные глаза. И губы каждой тени шептали тёмные слова. Демоны хлопали, отпугивая голос устрашённого воздуха, припадали к огню, топали ногами, создавая страшный ритм. И били барабаны рокотом самой земли, зловещим, древним и таинственным. Содрогалась темнота.

Они бегали вокруг костра, и из пламени вырывались искры чистой стихии, обжигавшие затоптанную, мёртвую землю. На лицах теней мелькали страшные улыбки. И из темноты, полные зловещей ухмылки, смотрели огненные глаза дьявола. Демоны мчались в страшном танце, кричали. Их голос рос, возрастал, разрушал тишину, стрелами пронизывая, словно пламя, безмолвное небо и сон измученной природы.

Уже было жарко. Сухое дерево кидалось в пасть прожорливого горящего бога, а демоны прыгали, падали на землю, сталкивались друг с другом, касались кожи друг друга, обдавая друг друга жаром адского огня. Барабаны всё гремели. Земля дрожала. И дьявол все улыбался из темноты.

Их лица горели страшным красным огнём. Отуманенные взоры были полны зловещей эйфории, а сердца в болезненном жаре ожидали страстного появления божества, великой темноты.

Все они были равны. Демоны, охваченные страстью. Их тела, грубые, высушенные солнцем и бесконечным огнём, чёрными корнями развивались в воздухе, сливаясь со своими страшными тенями. Они не видели ничего. Демоны танцевали во мраке, горя в своём адском пожаре. Они любили друг друга, они кланялись телам друг друга, и вольная страсть греха обжигала чистый воздух ночи…

***

– Они что, сняли домик лесника? – протестовал Леня.

Машина прыгала на ухабах размытой дождем дороги. Деревня уже давно закончилась. Они все глубже заезжали в лес. То и дело ветки врезались в лобовое стекло и обтирали бока машины, от чего у Лени сжимались челюсти.

– Позвони им и узнай, куда они спрятались, – раздраженно бросил он Маше.

– Нет связи.

Из-за деревьев казалось, что уже приближалась ночь. Свет практически не проникал в кабину. Но даже в этом полумраке можно было заметить, как яростно сверкают глазные яблоки Лени.

– Поезжай прямо, – робко произнесла Маша. – Кирилл сказал, что нужно ехать до развилки и свернуть направо. Успокойся.

– Знал бы – пешком бы пошел, – сквозь зубы прошипел он в ответ.

– Я не заставляла тебя ехать со мной, – через пару минут сказала Маша.

– Ага, конечно.

– Что?

– Там будет пять мужиков. Да-да. Так я тебя и отпустил.

– Они все геи! – протянула Маша возмущенно и добавила: – Смотри, чтобы мне не пришлось за тобой наблюдать.

Он невольно усмехнулся и почувствовал, что нараставшее все это время раздражение лопнуло и исчезло.

– Чокнулась совсем? – проговорил он.

– А что?

– Ничего.

– Может, ты специально ради моих милых мальчиков поехал.

– Да-да, мчусь что есть мочи… А вот и развилка. Ура, черт ее драл!

– А ты боялся.

– Да-да, а ты боялась – даже юбка не помялась! – весело воскликнул он.

– Фу!

Они повернули направо. Здесь деревьев, казалось, стало меньше, и вместо чащобы перед их глазами оказался самый настоящий сосновый бор. Деревья устремлялись ввысь, словно своды какого-то темного европейского храма, и слегка раскачивались черными стрелами на фоне серой дымки облаков.

– Ох, как тут хорошо, – протянула Маша. – У Кирилла прекрасный вкус.

– Да, ты только про него и говоришь.

– Так, давай обсудим это сразу, пока еще не доехали, – начала она.

– Ну?

– Давай ты будешь вести себя адекватно. Хорошо?

– В смысле?

– Не нужно показывать свой негатив по отношению к ним. Не язви, не подкалывай. Они мои друзья. И тот факт, что я взяла тебя с собой – факт их доверия ко мне. В другом случае тебя бы здесь не было. Понимаешь меня?

Леня усмехнулся.

– Боятся за свои девственные жопки?

– Леня!

Она вздохнула.

– Давай это будет последняя такая фраза на эти два дня? – примирительно бросила она.

– Ок, – улыбнулся он. – Не бойся, малыш. И на твоих пидорков найду чуток обаяния.

– О, спасите нас, небеса, – вздохнула Маша снова. – Нужно протерпеть только двое суток. Двое суток ты способен выдержать?

– За хорошую оплату, – улыбнулся Леня.

Маша промолчала.

За рыжими стволами показались очертания двухэтажного деревянного дома, окруженного красным железным забором. Ворота были открыты.

– Вот это замок, конечно, – протянул Леня и присвистнул, заезжая. – И посреди леса еще. Нужно иметь яйца и кучу бабок, чтобы решиться на такой дворец в лесу… Сколько Кириллу стоило снять его, интересно.

– Тебе не все равно?.. У тебя есть сигарета? Я не могу найти свои.

– О, там кто-то на крыльце стоит.

– Да, кажется, это Артем… Ты меня слышал? Есть сигарета?

– Сейчас выйдем – дам…

Леня осматривал машину. Внутри разгоралась злоба. Чертовы пидоры! Ни одного чистого места. Везде мерзкая коричневая жижа…

Он выругался.

– Дай сигарету, – оборвала его Маша. – Ничего страшного с твоей машиной не случится. Вернемся – вымоешь.

Они закурили, аккуратно опершись на бампер.

– Как тут тихо, – произнесла она.

Лишь треск соснового бора и мягкий ветер нарушали мертвую промозглую тишину. Дождь перестал, хотя трава под ногами все продолжала мерзко лосниться. Свежесть текла отовсюду. Было много воздуха, он водопадом вливался в легкие, так, что в нем… можно было задохнуться.

– Да, хорошо, – признал Леня, чувствуя то же спокойствие вокруг, что и Маша.

Сделав глубокий вдох, он повернулся к ней лицом и прижал к капоту.

– Черт, я буду вся грязная, Лень!

Он смотрел в серые глаза и наслаждался теплом ее обтянутой пальто талии. Эта близость рождала в нем вещи, противоположные тому спокойствию, что было вокруг.

– Ничего страшного, – прошептал он, улыбаясь и целуя ее. – Кто знает, когда я снова смогу быть так близко с тобой.

– А почему не сможешь?

– Вдруг это оскорбит твоих голубеньких друзей.

– Дурак, – оборвала она, отдаваясь его поцелую.

Они стояли в этом потаенном уголке всего несколько мгновений, но так хотелось насладиться жаром друг друга…

– Вон идет один, – прошептал, наконец, Леня, отодвигаясь от Маши.

– Будь дружелюбным. Прошу тебя.

Ветер усилился и сразу ударился о кроны. Стволы недовольно заскрипели и зашевелились. Их ропот был так громок, что заглушал все остальные звуки, даже голос Маши. Леня поднял голову и постарался угадать высоту здешних деревьев.

– Артем, как давно я тебя не видела! – слышал он.

Двое обнялись, обменявшись чересчур радостными улыбками. Леня постарался закатить глаза как можно незаметнее.

– А это кто? – спросил Артем.

– Это Леня, – улыбнулась Маша. – Я много раз про него рассказывала.

– Надеюсь, не со всей подноготной? – решил пошутить Леня.

– А, – выдавил Артем, по-женски приоткрыв розовый ротик. – Нет, очень многое, к сожалению, Маша не хочет со мной делить.

Он подошел к Лене и представился.

– Очень приятно, – ответил Леня, улыбаясь.

Он не успел опомниться, как оказался в объятиях. Две маленькие ладони скользнули по его лопаткам и проползли вниз, добравшись почти до самых ягодиц.

– Прости, – усмехнулся Артем, делая шаг назад. – Да ты прямо Марлон Брандо в юности.

Шокированный, Леня лишь смог натянуто улыбнуться.

– На твоем месте я бы так больше не делал, – проговорил он полушутя.

– Успокойся, больше не буду, – добродушно ответил Артем. – Хватит тут мерзнуть, все вас заждались.

Он повернулся и двинулся в сторону дома. Рассмотрев Артема, Леня отметил для себя его чрезмерную юность, действительную, либо кажущуюся. Голос отдавал нотками фальшивости. Волосы лежали неопрятно, так, как они обычно лежат у школьников, которых все не могут отправить в парикмахерскую. Тело было слишком тонко, неказисто, как у подростков. Даже в самой походке наблюдалось что-то ломанное, несформировавшееся… Недоросток.

– Все будет хорошо, – обняв его и подтолкнув вперед, прошептала Маша, – мой Марлон Брандо.

Слова Артема оказались ложью. Если кого-то и ждали, то только Машу. И то не факт. В доме была какая-то неразбериха. Кто-то возился, должно быть, на кухне, шурша всевозможными пакетами, гремя попеременно всевозможными ящиками и дверцами.

В коридоре находился всего один человек – парень с коротко стриженными то ли черными, то ли каштановыми волосами. Согнувшись над телефоном, он во что-то играл.

– Коля, Маша приехала, – окликнул парня Артем.

Тот поднял глаза на входящих, и Леня удивился их голубизне.

– О, – выдавил Коля и, убрав телефон в карман, поднялся навстречу гостям.

Обнявшись с Машей, Коля очень быстро обменялся приветствиями и рукопожатием с Леней и обратился к Артему:

– Тебя искал Кирилл.

– Зачем?

– Тебе не звонил Левушка?

– Нет. Здесь же нет связи.

– Ну, вдруг.

– А Левы нет еще? – спросила Маша.

– Нет, – безучастно ответил Коля.

Маша шагнула вперед и потянула за руку Леню.

– Пойдем познакомлю тебя с Кириллом и Димой.

Дима сидел на окне, прижавшись к раме затылком. Его темные глаза мгновенно обдали входящих недружелюбным взглядом.

– Привет, – медленно проговорил Дима, обдав Леню холодом.

– Привет, – вымолвил почти спокойно тот, растерявшись и пропустив мимо ушей приветственные фразы Маши…

Кирилл, копошившийся в куче овощей, обернулся в сторону вошедших и заговорил, будто те были здесь уже давно:

– Маш, отлично. Давай хватай морковку. Нужно ее нарезать. И побыстрее. А то от этих ублюдков нет никакой практической пользы.

Маша засмеялась и повиновалась.

– А ты что умеешь? – обратился Кирилл с суровой миной к Лене.

– Ну, я не особо с готовкой, – ответил медленно Леня, желая вложить в свой голос нотки негодования, чтобы поставить этого Кирилла на место. – Я, кстати, Леонид. Ну, так, на всякий случай…

– Супер, – бросил совершенно спокойно Кирилл. – Будешь открывать чипсы и пересыпать их в контейнеры.

***

Пахнет ветром. Дурацкий запах. В голове такая хаотичная система линий и… флексий. Почему флексий? Как мозг выбирает слова? Это же просто гениально. В разные периоды времени у каждого из нас есть постоянно вставляющееся в речь слово, выражение. Поражает!

А все-таки пахнет травой. И свежестью. И что-то гниет. Что-то только-только начинает гнить. Это запах сырости. Такой грязно-желтый, как листья в лужах… Вот чувствуется же запах кислых щей. Ну, чувствуется. Не знаю, откуда он. Что-то из головы. Оно похоже на барокко. Прогнившее барокко. Разложившаяся губка из роз. Флексия. Какое красивое слово!

Ненавижу это состояние. Так ярко ощущаются запахи. Ужасный день. Все это комично. Запахи земли, травы, сосен и щей. И деревья смотрят… Фигня. Флексия. Если связать мысли, можно получить, наверное, какой-то узор. Чем не искусство? Люблю тебя, мозг.

Вся жизнь – комедия. Гениальнейшая мысль. Водевиль. «Лисистрата». Вот оставьте мне только «Лисистрату» – это все, что нужно знать о жизни. Другое – лишь пыль, которую унесет ближайший ураган.

О каких идеалах может идти речь, когда их и в корне нет? Дунет ветер, и… флексия. Мы с разных планет. Кто поймет меня? Кто поймет его?

Для кого-то все просто, для кого-то пахнет лишь свежестью. А для других мир – это каша из дерьма и палок. Кислых щей и гнили. Хорошая мысль. Нужно ее будет записать… Как найти слово? Как понять друг друга? Понять тогда, когда нет ничего общего.

Приятно наблюдать за что-то скрывающими людьми. Они, как блохи, прыгают. Такие глупые, черненькие.

А кто виноват? Кто обманул, а кто обманут? Никто, если по-настоящему. Это из разряда «они не поняли друг друга». Кого вообще мы любим? Не себя ли? Не себя. А если не себя, то можем ли любить иных? Тяжелый крест…

Он другой. Он не чувствует, как я, не рвется, не мечется, он спокойно вмещается в границы, которые для меня давно стали малы. Кого здесь винить? Его, такого спокойного, Петра, камня? Или меня, чувствующего, словно Иоанн? Кто виноват? Кто кого душит? И кого здесь можно удержать? Все смоется и пройдет. Жизнь, так сказать, внесет свои коррективы. О да, командир! Давайте поиграем в ваш водевиль. Плясать и петь я умею. Черта с два я не станцую!..

Я ошибся. Да. Я изменил себе. На что я надеялся? Чего ждал? Я ошибся, ослеп, закрыл глаза на то, что было очевидно. И виноват я. В нем нет океана, который бы вместил меня. Хочу видеть глаза его. Кирилл, расскажи мне все снова. Расскажи мне про тупик из сгнивших листьев. Хорош ли он? Где стоять? Где прятаться от жизни? Где укрыться от мечты?

Этот запах. Кислятина. Все скисло. Флексит. Хе-хе-хе…

А все-таки, если разукрасить ветер, будет ли он пахнуть по-другому?

***

Леню все тихо бесило. Чувствуя временами на себе этот взгляд, он наблюдал за приехавшим полчаса назад «Левушкой». Это был настоящий лепрекон. Огненно-рыжие, торчащие во все стороны волосы, разноцветные глаза, женоподобное лицо, усеянное веснушками, белая-белая кожа. Весь тоненький, до неприличия чистенький, он разительно отличался от всех.

Леня с ужасом думал о том, как можно было согласиться поехать в этот лес.

Они сидели в воображаемом кругу дружелюбия. И ради Маши ему приходилось этот круг поддерживать. Для него они, как бы он не старался, были пидорами, членососами. Он видел их пидорские замашки, ужимки, слышал шуточки, подлизывания, следил за этими пошлыми движениями и жестами. Его бесил озабоченный Артем с его полным отсутствием границ в общении, прямота Кирилла, самоуверенного индюка, Дима с его взглядом, и – главное – его бесил опоздавший на полдня рыжий, которого все ждали и который прикатил уже после заката и еще полчаса трепался в машине со своим отцом, пока тот не свалил восвояси. Наверняка папочка денег ему не дал на очередные трусы, чтобы фоткаться для Инстаграма. Видел он эти фотографии! Все ради Маши.

Только Коля казался адекватным. Он мало говорил и вообще мало походил на пидораса.

– Давайте сыграем в карты, – в какой-то момент предложил Коля, приложившись к пиву.

– Да, мне тоже кажется, что скучно стало, – добавил Артем.

– Можем фильм посмотреть, – бросила Маша.

– Нет уж, – усмехнулся Кирилл. – Фильм мы за век не подберем, чтобы всем угодить. Тем более интернета нет. Го в дурака!

Леня открыл себе вторую банку пива и решил промолчать.

– Будешь? – спросила его в какой-то момент Маша, когда Дима уже начал тасовать колоду.

В это время «Левушка» засел за компьютер и, немного повозившись с колонками, включил музыку.

– А чего-нибудь повеселее нет? – крикнул Леня, не выдержав.

– Леня! – оборвала его Маша и через секунду добавила: – Ты будешь играть или нет?

Он устало посмотрел на нее и поймал укоряющий взгляд.

– Буду.

– Я постараюсь найти что-нибудь, – услышал Леня голос «Левушки».

Все стягивались в более узкий круг, сбрасывая бутылки и банки с пивом со стола.

– Лева, ты будешь? – спросил Кирилл.

– Нет.

– А чего? – протянул Артем. – Давай!

– Не моя игра.

– Да плевать, – улыбнулась Маша. – Не хочет человек играть – нечего и заставлять!

Леня затянулся бутылкой. Ему хотелось уйти отсюда, сбежать, исчезнуть. Он ждал, когда алкоголь наконец смягчит восприятие, сделает все ватным, туманно-красивым и теплым. Вот тогда можно будет расслабиться! Вот тогда они все не смогут так сильно воздействовать на него и ему не захочется провалиться сквозь землю…

Он допил пиво и бросил банку на пол, к другому, еще не начатому алкоголю.

Его взгляд опустился на пламя камина. Извиваясь, словно змея, тот будто что-то едва слышно шептал. Почему-то это показалось Лене очень важным: огонь был обворожительным, волшебным, загадочным, даже страшным. Таким он казался в детстве… Градус в голове подскочил, определенно. Леня отметил это и обрадовался. Он вглядывался в языки пламени, не зная сам, с какой целью, наверное, желая что-то прочесть в их сиянии. Музыка заглушала треск камина, шепот огня, но теперь смешивалась с этой стихией. И на мгновение Лене показалось, что он выпал из действительности, растворившись в пламени…

– Твой ход, – донеслось внезапно до Лени.

Он обернулся и положил давно подготовленную карту. В следующий момент он поймал на себе взгляд. Нет, не тот. На него смотрел «Левушка». Разноцветные глаза его пронзали полумрак комнаты и отражали в себе тот же шепот пламени, который обворожил Леню минуту (или вечность) назад.

Леня сделал глубокий вдох. Сильно, однако, ударило пиво… Все смешалось.

– Подкидывай, – не выдерживал Коля, подглядывая в карты Маши.

Внезапно Леня отметил, что тот в процессе игры соскакивал время от времени со своего места и вмешивался в игру других.

– Это будет подло, Коль, – усмехнулась Маша.

Она ходила под Артема. Перед ним уже лежали три дамы, покрытые королями. Осталась лишь козырная королевская чета.

– Да наплевать. Это игра. Здесь каждый сам за себя.

– Все равно подло, – ломалась Маша.

Артем молча наблюдал за происходящим. Он о чем-то думал, и его еще совсем подростковое лицо показалось Лене печальным. Это заставило его усмехнуться.

– Это игра! – протянул Коля с видом полного непонимания проблемы.

– Давайте уже! – не выдержал Кирилл, состроив гримасу беспредельной скуки.

– Поменяй музыку, Лева, – сказал Дима. – Давит.

Музыка действительно била по ушам.

– А чем жизнь не игра? – бросил Артем, глядя на Колю.

– Хорошая мысль, – бросил Дима.

– Ладно, – усмехнулась Маша, бросая козырную даму.

Мельком Леня заметил, что у нее же сидит и достопочтенный муж выброшенной карты. Это снова заставило Леню усмехнуться. Артем взял.

– Коль, сядь на место, нечестно вмешиваться! – строго произнес Кирилл. – Пусть каждый сам играет.

– Щас Маша всех нас дураками сделает, – улыбнулся Артем.

– Это мы еще посмотрим, – усмехнулся Леня.

Снова блеснул разноцветный взгляд.

– Что будет делать тот, кто проиграет? – спросил Кирилл. – А то так скучно совсем играть. Нужно, чтобы боялись проиграть.

– Давай поцеловать тебя? – усмехнулся Дима.

Леня поднял глаза на него.

– Это должно быть для меня страшным? – не выдержал и съязвил он.

– Для всех, – улыбнулся Дима.

– Правда?

– Да.

Все устремили взгляды на Диму и Леню.

– Хорошо, – желая придать голосу должный уровень спокойствия, произнес Леня. – Значит, поцеловать Кирилла для кучки пидоров и девушки, с подросткового возраста влюбленной в него, так же страшно, как и мне?

«Левушка» присвистнул.

– Леня! – воскликнула Маша

Кирилл засмеялся.

– Да, плохая идея, Дима, – проговорил он.

– Принесу чипсы, – сказал Артем и удалился.

– Захвати мне крабовые, – бросил вслед Коля.

– Расслабь булки, старичок, – не переставал смеяться Кирилл. – Никто тебя насиловать здесь не собирается… Я хожу. Надоели болтать.

Леня не успел ничего сказать, как игра разгорелась почти с тем же энтузиазмом.

Три взгляда. Этот взгляд, исчезающий, возникающий. Ее взгляд, мимолетный, обиженный. И взгляд разноцветный, полный непонятного интереса, все так же сверкающий в огне камина.

– Вообще я не понимаю этого страха, – проговорил Кирилл, когда Артем вернулся с контейнерами, полными чипсов. – Спасибо.

Все поблагодарили пришедшего в свою очередь.

Леня открыл еще одну банку пива.

– Ты о чем? – спросил Коля.

– О гомофобии.

Леня глубоко вздохнул и глотнул пива. Началось.

– Чего ты боишься, Леонид? – обратился к нему Кирилл.

Леня молча посмотрел на него.

– Кирилл! – выпалила Маша. – Неужели обязательно?

Все затихли. На фоне играла музыка. Каждый ждал, что будет дальше. Дима медленно перемешивал «бито».

– Ты весь день нас чураешься, смотришь в нашу сторону с отвращением, – спокойно продолжал Кирилл. – А сейчас так ужаснулся возможности поцелуя со мной, что я даже подумал, что чем-то могу заразить тебя. Ты боишься заразиться от меня?

– Чего? – протянул Леня, возмущаясь. – Нет.

– А в чем проблема? А?

Молчание.

Снова блеснул разноцветный взгляд.

– Может, все дело в том, что я гей? – продолжал размеренно Кирилл. – И ты брезгуешь мной, потому что считаешь меня извращенцем, отклонением от нормы. В твоей голове с детства заложены идеалы семьи, сожительства мужчины и женщины. А тут куча парней, которые шпилятся в зад… Офигеть! Они и меня могут такой гадостью заразить! Пусть горят в аду. Но без меня.

– Заметь, это не я сказал, – начал закипать Леня.

– Потому что ты не можешь. Потому что постесняешься. Да, ты имеешь на то право, но зачем тогда ты вообще здесь? Ты же нас не переносишь! Зачем ты приехал?

Леня молчал.

– Знаешь, почему я не люблю гомофобию? – говорил Кирилл, смотря в упор на Леню. – Даже не за то, что это устарело! А за то, что все это ложь по большей части. Человеку, далекому от всего этого, должно быть наплевать. Ему будет наплевать на члены и на те члены, которые их сосут. В природе гомофобии, по моему мнению, лежит страх того, что ты сам гей, что ты сам членосос, страх того, что, если попробуешь, если соприкоснешься, то не сможешь остановиться, что тебе понравится. Это страх увидеть себя таким, каким есть, не вяжущимся с общественными устоями… Мне кажется, это очевидно. Любой сознательный человек это понимает. Но тут явно не про сознательность…

Леня молчал. Ему хотелось сорваться с места, наброситься на него. Но Маша сидела рядом, и ее опущенный взгляд успокаивал его.

– Знаешь, кого действительно нужно бояться, ненавидеть? – произнес будто примирительно Кирилл. – Тех, кто, не признав свою сущность, ведет двойную жизнь. Кто для общества держит идеалы семьи и щупает сиськи, а в темноте, пока никто не видит, посасывает чужой член.

Блеснул тот взгляд.

Все замолчали. Игра замерла. Тихо играла какая-то тонкая мелодия. И сквозь нее проскальзывал треск камина и хриплое дыхание ветра за окном.

– Знаете, – начал «Левушка», – вообще здесь стоит поговорить о любви.

Все сразу усмехнулись. Образовавшийся холод дал трещину.

– Нет, здесь не смешно, – продолжал Левушка.

Голос у него был мягкий, слегка шершавый. Напоминал что-то осеннее, наверно, рассыпающиеся листья.

– Все ведь знают греческую богиню Венеру?

– О, я обожаю ее! – прокричал Артем.

– Так вот, – бросив на него взгляд, мягко продолжил Левушка. – Если вспомнить, как она родилась, то многое можно понять.

– Она родилась из упавшего в море семени Урана, оскопленного его сыном Кроносом, – перебил его Артем.

– Да. И, если вдуматься, по старшинству она выше Зевса, который свергнул Кроноса, своего отца. Афродита была раньше. И ее история гораздо длиннее.

– И к чему это? – спросил Кирилл с недовольством.

– Дослушай, – просто ответил Левушка. – Венера была богиней любви. Но греки понимали любовь гораздо шире, чем мы. Любовь, по их мнению, являлась стихией, управлявшей жизнью людей. Она приносила счастье, плодородие, спокойствие, утешение, дарила радость, умиротворение, защиту. При этом же любовь разрушала, убивала, ссорила, разлучала, становилась причиной войн, смертей, болезней, горя. Венеру обожали и боялись. Любовью была не просто плотская страсть, потребность. Это было важнейшее понятие жизни, включавшее все аспекты существования. Это было чувство, приравниваемое и к счастью, и к страданиям. Любовь была самой жизнью, ее ядром, смыслом. Именно такой силой управляла Венера. Она была в самом центре.

– И? – заинтересовалась Маша.

– А затем были статуи Праксителя, другие скульптуры, римские копии, картины Возрождения, которые материализовали, очеловечили Афродиту, облекли ее в плоть и кровь. И уже с того времени богиня стала превращаться в шлюху, которая обернулась мелким божком, управляющим сексом и его проявлениями.

– И к чему это? – шутливо протянул Кирилл.

– К тому, что все эти проблемы с принятиями – последствие превращения силы, управляющей жизнью, в потребность, функцию организма, – произнес Левушка.

– Знаешь, я никогда не сомневался, что эта функция управляет человеком, – заявил Кирилл. – Я бы так не переживал на твоем месте. Человеки решили проблему Афродиты. Вместо божка появился новый, огромный бог – Фрейд. Он вернул уважение к силе потребности. Нам больше не нужна Венера…

Левушка улыбался. И его разноцветный взгляд снова угадил в глаза Лени.

– Кирилл, ты дурак, – смеялась Маша.

Снова этот взгляд.

– Вот верьте или не верьте, – Леня не заметил, как заговорил вслух, – а была бы моя воля, я бы всем вам сейчас как следует набил мордашники.

Возникла пауза. Но что-то особенное, похоже, было в его голосе и лице, так что в следующее мгновение все вдруг взорвались веселым смехом.

***

Отвечай за слова! Если слова есть форма мысли, конкретная форма, устоявшаяся, то, отойдя от произносящего, они становятся единственным маркером той мысли, что была изначально. Ты говоришь, что ты не обижен – значит для меня ты не обижен. Я привык мыслить так. Что там в твоей голове, я прочитать не могу. Почему я должен достраивать? Играть в чужую игру? Это бессмысленно.

Сидеть можно так бесконечно. Нужно говорить! Решать проблемы. Если у меня чешутся яйца, я их чешу. Что еще? Я не понимаю.

Какая гладкая раковина. И будто волны, интересно, как она так устроена…

Пусть сидит там на кровати. Молчит он. Молчание – не решение проблемы. Никогда!

О, деревья смотрят. Интересно так, что из любой точки дома их видно. Красиво. И жутко, наверно. Как толпа у сцены. Растерзают и раздавят.

Люди… Вот все они растерзают друг друга в конце концов. Словно паразиты, каждый из которых видит себя хищниками, а остальных – мясом. Играются-играются, а потом затаскивают в логово. Чем люди не чудовища? Тем более эти.

Они врут. Все до единого. Каждый что-то да скрывает. И тайны их как навоз. Все они друг друга презирают. Дима ненавидит Кирилла, а ближе всего с ним. И спят друг с другом. Кирилл смеется над Левой, а виду не показывает. Вспоминая прошлое, наверно, хочет затащить его третьим. Маша! Спала с Димой, а своему парню не сказала. Дева Мария пресловутая. Наверняка надеется все-таки разгомосексуалить Кирилла, а пока экспериментирует с этим… Даже Артем. Считает себя выше всех здесь, а сам строит из себя милое розовое создание, любящее и ласкающее всех. Я знаю, как он их раньше ласкал. Как других ласкал. Эти номера в отеле. Деньги. И кто здесь говорит правду? Кто? А я сам? Сам я честен?.. Да уж…