Текст книги "Резня в ночь на святого Варфоломея"
Автор книги: Филипп Эрланже
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Их Величества явились в дом епископа, где провела ночь невеста, и проводили ее в церковь. Туда прибыл, в свою очередь, Генрих Наваррский, в окружении принцев Конде и Конти, адмирала, графа де Ларошфуко и целой толпы дворян-протестантов.
Карл IX был наряжен «солнцем». Королева-мать, снявшая по такому особому случаю свой траур, блистала своими прославленными драгоценностями. Месье облачился в костюм из бледно-желтого атласа, покрытый серебряным шитьем и усыпанный жемчугом. Но «чудом небес и земли», по выражению Брантома, была Маргарита Французская, глубоко опечаленная, в золотом платье и плаще голубого бархата, шлейф которого достигал четырех аршин.
Потребовалось придумать сложный церемониал, поскольку еще не имелось случаев «смешанного» брака. Наваррец, не вступая в собор, направился к дому епископа. Герцог Анжуйский занимал его место во время службы. Как только богослужение закончилось, Монморанси-Дамвиль отправился за Генрихом. Новобрачные, следом за королевской семьей и высшей знатью, заняли места на помосте, сооруженном перед папертью собора Парижской Богоматери. Именно там кардинал де Бурбон при содействии епископа Диня и двух итальянских прелатов, «не особо верных католиков», с точки зрения Суниги, дали им благословение на брак.
Когда прозвучал вопрос о согласии невесты, принцесса не разомкнула губ. Раздраженный король стукнул ей по затылку, и кардиналу угодно было удовольствоваться ее невольным возгласом.
Не разыгрывалась ли комедия, приготовленная заранее и предназначенная для того, чтобы создать угрозу на будущее, обеспечив повод для аннулирования брака?
Стоявшая в этот торжественный момент вблизи тех двоих, которых она любила, Гиза и своего брата, герцога Анжуйского, попыталась ли Маргарита отказаться от роли Ифигении? Трудно сказать.
Адмирал не присутствовал на этой завершающей стадии церемонии. Он задержался в соборе и рассматривал развешанные под сводами штандарты, которые войска Месье захватили у него при Жарнаке и Монконтуре.
– Скоро, – сказал он Дамвилю, – их снимут отсюда и повесят здесь другие, на которые будет куда приятнее смотреть.
Он, несомненно, думал о предстоящей кампании в Нидерландах. Но находившиеся среди тех, кто его услышал, – ультракатолики – приняли это как намек на возобновление гражданских войн.
* * *
Этот брак, в который набожные души и экстремисты из обоих лагерей отказывались поверить, этот противоестественный брак все-таки состоялся! Он должен принести согласие. Его немедленным следствием станет то, что ненависть иссякнет.
Дожидаясь вокруг своего повелителя окончания мессы, гасконские гугеноты предавались неистовому ликованию и фанфаронствовали, что вызывало бурную реакцию толпы.
– Мы заставим Вас туда зайти! – кричали парижане, указывая им на собор.
Вызовы и угрозы разрастались и множились в течение праздника, распорядитель которого, герцог Анжуйский, неизменно вел себя вероломно по отношению к протестантам.
18-го после церемонии Их Величества задали обед, достойный Пантагрюэля, и приняли «городские корпорации». Далее последовали ужин, бал, спектакль. В большой сводчатом зале Лувра появились три колесницы, везущие «серебряные горы». Ими управлял король, герцог Анжуйский и герцог Алансонский. После того как они остановились, из гор вышли музыканты и пропели на великолепные мелодии превосходные стихи. Затем веселье стало буйным и неуправляемым. И продолжалось до утра.
19-го Месье дал обед и устроил танцы. Вечером состоялся турнир, в котором участвовали и послы. Король предложил сразиться с ним Суниге. Дон Диего вежливо отказался, сославшись на неважное здоровье и ночную прохладу.
20-го в Пти-Бурбоне развернулся необычайный дивертисмент «Тайна трех миров», наполовину пантомима, наполовину турнир. Сценой служил громадный помост. Направо находился рай, и под ним – Елисейские Поля, очаровательных обитателей которых представляли двенадцать нимф; слева – Тартар, окутанный серными парами и зловеще освещенный посредством бенгальских огней. Там носились духи.
Странствующие рыцари – Наваррец, Конде и их друзья – рвались в рай. Но им противостояли ангелы – король и его братья, которые грубо отбрасывали их и кидали в Тартар, где их захватывали в плен бесы. Тогда Меркурий и Купидон верхом на петухах спускались со сводов, расточали победителям хвалы в стихах и приглашали их присоединиться к нимфам. В течение целого часа красавицы представляли фигуры балета, затем танцевали в обществе ангелов. Среди них были Маргарита и Мария Клевская. Таким способом Анжуец решил подтрунить над Конде, заключенном в преисподнюю, в то время как его жена и соперник пожимали друг другу руки, говоря о любви.
В конце жестокость аллегории смягчилась. Нимфы взмолились, чтобы ангелы освободили пленников. Для них открыли ворота Эреба, они бросили вызов и снова скрестили копья.
В тот вечер, 20-го, напряжение еще больше возросло. Протестантов разъярило, какой вид принимает праздник. Гизы, готовившиеся свершить месть, ничем не выдавали своих чувств. Король взволновался, выразил Колиньи свои опасения, как бы тому не нанесли удар, и велел войти в Париж аркебузьерам своей гвардии.
Со своей стороны, предчувствовал взрыв и герцог де Монморанси. Ему, как губернатору Парижа, надлежало поддерживать спокойствие. Но, будучи католиком и кузеном адмирала, он не желал оказаться в безвыходном положении. Этот благоразумный человек решил наконец просто-напросто покинуть город, который обязан был охранять, и дозволить совершиться в нем самому наихудшему. Вместе с ним удалились порядок и разум. Его все поняли.
У адмирала между тем возникли и другие поводы для беспокойства. Судя по слухам, герцог Альба, не знавший сострадания, помышлял умертвить пленных, взятых в бою при Кьеврене. Зная, вне сомнений, о связях Гонди и Суниги, Колиньи грубо сказал итальянцу, что ежели за этой угрозой последуют действия, все испанцы, находящиеся во Франции, также будут убиты.
Тем не менее празднества продолжались. На 21 августа Месье наметил карнавальный турнир, на котором турки должны были биться с амазонками. Наваррец, Конде и их дворяне представляли неверных. Что касается амазонок, то неожиданно у них оказались черты короля и его братьев! Три молодых человека, переодетые женщинами, выставили каждый – по одной груди – и потрясали луками. Разумеется, они восторжествовали над своими противниками.
Новое унижение для протестантов, глубокое удовлетворение для Анжуйца, который горестно мстил за потерянную любовь, готовя преступление в отношении других и раскрывая тайны своей натуры.
Генрих IV позднее с удовольствием рассказывал, что во время этих лихорадочных дней ему довелось играть в кости с герцогами Анжуйским и Гизом и что внезапно они увидели, как у них между пальцев потекла кровь.
* * *
Праздник еще продолжался, когда господин де Шайи, гофмейстер герцога д'Омаля, провел Моревера с улицы Пули в один дом, принадлежавший канонику Вильмюру, прежнему воспитателю герцога де Гиза, мимо которого адмирал имел обыкновение следовать, возвращаясь из Лувра. Убийца ночевал там. На следующее утро он расположился близ окна. Его скрывал огромный занавес. Аркебуза была готова к стрельбе.
Между тем, сидя за своим письменным прибором, неутомимая Екатерина предлагала королеве Англии встречу с герцогом д'Алансоном, «у моря, в прекрасный прохладный день, между Дувром, Булонью и Кале». Она прекрасно знала, что ее кума не осудит ее сурово за смерть Колиньи.
Часть третья
«Великое безумие»
1
«Как поступают с добрыми людьми»
В тот момент, когда начинаются решающие события, небесполезно, вне сомнений, окинуть взглядом структуру протестантской партии. Этой партии, которая полностью изменила облик государства, еще недавно поражавшего мир единством и централизацией.
Микиели воистину позаботился о том, чтобы явить все колесики ее механизма Светлейшей Республике.
«Рассказывают, – пишет он, – что все, кто придерживается их веры, разделены на 24 церкви, охватывающие и представляющие собой все провинции Франции. Когда требуется заняться какими-либо общественными делами, их проповедникам поручается принять, каждому в своей церкви, доклады от каждого из своих подчиненных и передать известие шестерым другим, также священнослужителям, избранным, как и все самые важные лица, из числа их всех. Эти шестеро докладывали двум верховным предводителям, каковыми являлись королева Наварры, пока была жива, и адмирал; и все, что было угодно этим двум, все, что оба они приказывали, незамедлительно исполнялось. Со всех этих церквей обыкновенно взимают каждый год коллективный налог в 800000 франков, и каждый равно платит налог за себя со своей стороны, один и тот же для простого народа и работающих по найму, таких как хлебопашцы, ремесленники, слуги и прочие, им подобные. Каждый облагает себя этим налогом добровольно, по велению совести, более или менее твердой суммой, какую считают для себя посильной, и платит столь скоро и с таким рвением, что это поразительно. Из этих 800 000 франков поддерживают обычные расходы и нужды; затем платят королеве Наварры, как верховному главе, сумму в 100000 франков; платят адмиралу, как жалованье на его содержание, 40 000; г-ну де Ларошфуко 10 000; капитанам Пилю и Брикемо и другим подобным военным, людям испытанным и храбрым, по 3000 и 4000 франков каждому; а избыток откладывают на непредвиденные нужды. В случае особой необходимости подати удваивают или утраивают. И таков союз, и таково согласие между ними, и они так повинуются своим предводителям, что, говорят, и султан не ведает подобного повиновения В сущности, адмирал владеет в королевстве своего рода отдельным государством, независимым от короля».
Бедный король! Даст ли он этому отдельному государству увлечь другое в своем русле с риском ужасной авантюры? Или он будет силой возвращен под опеку своей матери? Несмотря на свое неистовство, он представляет собой всего лишь орудие, которое оспаривают два противника. Два противника, поставленные на одном натянутом канате. Равновесие Екатерины зависит от ловкости одного стрелка и отваги, которую проявят гугеноты, мстя за своего вождя; равновесие же адмирала отдано на милость постоянству полубезумца Карла IX и верности искушенной в коварстве Елизаветы. Это последнее равновесие уже иллюзорно. Неумолимая судьба одним ударом вот-вот разобьет и три остальных.
22 августа Колиньи присутствует на Совете, где председательствует Месье, а король слушает мессу в своей часовне. Ничего примечательного не происходит во время этого достаточно краткого заседания. По выходе адмирал встречает Карла IX, который, выслушав мессу, рвется играть в мяч и радостно увлекает с собой «своего отца». Гаспар де Шатийон задерживается не более чем на миг и направляется в свой отель на улицу Бетизи. Пожевывая свою неизменную зубочистку, он читает прошение. Его обступают с десяток его людей. Герши по правую руку, Де Прюно по левую.
Вот и улица Пули, вот они перед домом каноника Вильмюра. Моревер поджидает за шторой, он целится и стреляет дважды. И в эту самую секунду Колиньи наклоняется, чтобы привести в порядок своего мула. Никогда столь простое движение не будет иметь подобных последствий.
Ибо этого оказалось достаточно, чтобы адмирал избежал смерти и рухнула вся комбинация Екатерины. И точно в этот момент адская машина вырвалась из-под контроля своего создателя и ринулась по своему собственному безумному пути. Одна пуля оторвала правый палец Колиньи, другая пробороздила мякоть левой руки перед тем, как застрять в кости у локтя. Старый воитель не пошатнулся.
– Взгляните, – вскричал он, – как поступают во Франции с добрыми людьми! Стреляли вон из этого окна. Видите дым?
Кое-кто из его спутников устремился к дому каноника. Слишком поздно. Они только и обнаружили, что аркебузу на столе. Выбежав через второй вход, оставленный открытым, они успели услышать, как галопом ускакал Моревер. Их товарищи доставили истекающего кровью адмирала на улицу Бетизи. Один из них поспешил за королевским хирургом, прославленным Амбруазом Паре. Г-н де Пиль отправился предупредить Карла IX.
Король в ярости сломал ракетку, разразился бранью и воскликнул:
– Вечно мне нет покоя! Что ни день, что-нибудь неладно!
Он тут же устремляется в Лувр и, ни с кем не посоветовавшись, принимает меры, которые показывают, насколько он не знаком с обстановкой: он предписывает провести расследование, запрещает горожанам вооружаться, повелевает католикам, живущим близ адмирала, передать свои дома протестантам.
Королева-мать узнает новость от Жерома де Гонди в момент, когда она приступает к обеду. Она поднимается и удаляется в свои покои. Ее невозмутимое лицо побуждает Сунигу сказать: «Судя по всему, она этого ожидала!» В чем испанец ошибается. Екатерина ожидала всякого, но никак не промаха Моревера. И теперь она в положении генерала, который видит, как завязался бой, и не может применить свой план.
Улица Бетизи. Амбруаз Паре считает, что ему потребуется сделать ампутацию. Наконец он отказывается от нее и скверными ножницами срезает то, что осталось от поврежденного пальца. Затем переходит к раздробленной руке и, произведя ряд разрезов, извлекает пулю.
Колиньи обладает исключительным терпением героев того времени. Он не испускает ни стона, в то время как его близкие разражаются слезами.
– Друзья мои, – говорит он им, – почему Вы плачете? Я полагаю, что счастлив, ибо меня так ранили во имя Божие: вот она, милость Господня, друзья мои.
Он благодарит Амбруаза Паре и, поскольку пастор Мерлен сокрушается, замечает:
– Ну что, месье Мерлен, не хотите ли Вы меня утешить?
Высокопоставленные кальвинисты не в состоянии хранить спокойствие. Они толпой сбегаются к своему вождю, и во главе их Наваррец и Конде. Никто не колеблется прежде, чем обвинить Лотарингцев и Месье. Лихорадка усиливается. Некоторые капитаны поговаривают о том, чтобы пойти убить Гиза на глазах у короля. Адмирал и Брикемо удерживают их, не подозревая, что тем самым им удалось разрушить надежды королевы-матери. Они не смогут, однако, удержать наиболее возбужденных от бросания камней в стекла отелей Гиза и Омаля, сопровождаемого свирепыми воплями. «Неблагоразумные угрозы, – напишет тосканский посланник, – ибо угрозы способствуют вооружению тех, в чей адрес звучат».
Продолжаются визиты на улицу Бетизи: Косее, Виллар, Дамвиль.
– Откуда это могло бы исходить? – восклицает Косее.
Раненый отвечает:
– Я никого так не подозреваю, как господ Гизов. Впрочем, я не хотел бы этого утверждать наверняка, но я давно уже научился милостью Божьей не страшиться ни своих врагов, ни самой смерти. Воистину лишь одно огорчает меня в связи с этим ранением: а именно, что я лишен возможности предстать перед королем, как желал бы, дабы служить ему. А еще я желал бы, чтобы он немного меня выслушал; ибо я могу сказать ему нечто исключительно важное для него и думаю, что нет никого, кто бы осмелился ему это сказать.
Дамвиль и Телиньи немедленно направляются в Лувр, где Карл велит отписать наместникам, дабы поддерживали порядок в своих провинциях. Королева-мать и Месье повторяют в своих посланиях, что «весьма скорбят в связи со случившимся с нашим адмиралом». Надо также известить посланников Франции: «Я не в силах умолчать о том, – пишет король Ла Мот-Фенелону, – что это деяние самой своей сутью оскверняет дружбу, которая воцарилась между семействами Колиньи и Гизов, но я позабочусь, чтобы они не вовлекли моих подданных в свои распри».
Екатерина по некотором размышлении решает, что стоит выиграть время. Она стенает, выражая громкими криками свое негодование. Затем Дамвиль приносит адмиралу послание. Екатерина остерегается оставить своего сына наедине с гугенотом. Нужно, как утверждает она, чтобы весь двор отправился отдать дань уважения жертве столь черного преступления.
И вот на улицу Бетизи прибывает самая блистательная процессия: король, королева-мать, Месье, Алансон, кардинал де Бурбон, Монпансье, Невер, Таванн, Косее, Рец и многие другие. Карл вне себя.
– Вы, адмирал, – восклицает он, – должны терпеть боль, а я должен терпеть позор! Но я отомщу столь ужасно, что это никогда не изгладится из памяти людской!
И он произносит пылкую клятву. Тогда берет слово Колиньи. Он вспоминает историю своей жизни, заверяет монарха в своей верности и доходит до главного вопроса:
– Верностью и рвением, которые я должен выказывать в отношении Вас, заклинаю Вас не упускать представившегося случая. Вы достаточно ясно дали понять, каковы Ваши намерения касательно войны во Фландрии. Вы обязались вмешаться в нее. Если Вы останетесь здесь и не продолжите того, что уже начали, Вы навлечете на королевство несомненное бедствие… Разве не вызывает негодования одно то, что ничего нельзя рассмотреть на Вашем тайном совете, чего герцог Альба не узнал бы в тот же миг?
Его страдания продолжаются еще долго.
– Вы говорите с немалым возбуждением, мой отец, – замечает король. – Боюсь, как бы охвативший Вас пыл не воспрепятствовал скорейшему исцелению Вашей раны. Я позабочусь обо всем, я отомщу за оскорбление, я накажу виновных.
– Их нетрудно найти, – отвечает Колиньи. – Улики достаточно ясные.
– По всей вероятности, не следует так долго беспокоить больного, – вмешивается медоточивая Екатерина.
Ей сообщили о пуле, она радуется, что та извлечена, и лицемерно добавляет:
– Мне вспомнилось, что когда господин де Гиз был убит при Орлеане, его врачи сказали мне, что если бы пуля вышла, даже будь она отравлена, не было бы смертельной опасности.
Один из присутствующих медиков отвечает:
– Мы этим не удовлетворены, сударыня, ибо, желая предотвратить такую опасность, мы дали адмиралу питье, которое воспрепятствовало бы действию яда, если паче чаяния там есть яд.
Рец предлагает, чтобы Колиньи переправили в Лувр, с тем чтобы лучше защитить его против народного возмущения. Король соглашается, но доктора объявляют, что это могло бы оказаться опасным для жизни пациента.
Прежде чем покинуть дом, Карл просит, чтобы ему показали пулю, посланную убийцей. Его матушка также разглядывает с мгновение медный шарик, который пролетел мимо цели.
Между тем Месье являет другую сторону этого беспокойного склада ума Валуа-Медичи. Он остается один с Колиньи, дабы выказать тому знаки особой дружбы. Особо утонченное коварство? Или, скорее, угрызения совести, невольно испытываемые в отношении старого недруга, которого он всеми силами стремится погубить?6464
В большинстве свидетельств упоминается, что Карл IX и Колиньи беседовали между собой вполголоса и что, раздраженный вопросами матери, король заявил ей с обычной для него яростью: «Он посоветовал мне властвовать самому и не доверять ни Вам, ни моему брату». Это предложение оказало решающее влияние на Екатерину. Мы оспариваем мнение П. Шампьона и Жана Эритье, которые не признают эту «традицию».
[Закрыть]
После того как двор удаляется, протестанты принимаются обсуждать происходящее. Кое-кто желает немедленно перейти к действиям против Лотарингцев и даже против королевы-матери и Месье. Жан де Ферьер, видам Шартрский, побуждает своих друзей покинуть Париж вместе с адмиралом как можно скорее: он чувствует, что они в мышеловке. Телиньи пылко возражает ему: он еще не утратил доверия к королю. К тому же около 10 000 гугенотов, подлинная армия, собраны в сердце города и его окрестностях. Или им надлежит уступить поле боя Гизам, предать дело Нидерландов, когда, благодаря королевской поддержке, они получили возможность разбить своих врагов и взять власть? Это было бы повторением роковой ошибки принца Конде 1562 г.
Телиньи увлекает всех. Только господин де Лангуаран выходит, не сказав ни слова, вскакивает на коня и уносится во всю прыть, как если бы бежал из охваченных пламенем Содома и Гоморры. Наваррец поддерживает мнение Телиньи, быть может, с несколько излишним пылом. Самые радикальные в партии задаются вопросом, а не помышляет ли изворотливый Беарнец об одном из тех фортелей, в которых был мастером Антуан де Бурбон, его отец. Они обязывают Наваррца, равно как и Конде, подписать формальное обязательство отомстить за Колиньи, затем поручают тому и другому торжественно потребовать справедливости у Его Величества.
Два молодых человека устремляются в Лувр в сопровождении, если не под надзором большого числа сподвижников. Карл IX еще раз заявляет о своем желании наказать виновных. Он уже поручил расследование суровому президенту Парижского парламента де Ту. В помощь ему он дает друга адмирала советника Кавеня. Этого достаточно? Кроме того, он предлагает поселить в Лувре дворян из свиты принцев, дабы те оказались под лучшей охраной, так как сами они тоже найдут здесь кров. Он отдает повторный приказ гугенотам сосредоточиться вокруг своего предводителя, с тем чтобы адмирал оказался за живым оборонительным валом. Он дозволяет им даже собрать ополчение «лена Бетизи».
После этого множество дворян покидает свои жилища и занимает в целом весьма неудобные помещения близ своего вождя, которые для них отведены. Шестьдесят других, более здравомыслящих, отказываются вступить в город, «неизменно отвечая, что воздух предместий полезнее для их здоровья».
Новости одна за другой доходят до перевозбужденного населения и вызывают мощные круги по воде. Распространяются всякого рода слухи. Люди судачат то о гизовском нападении на протестантов, то о протестантском на Гизов. Послеполуденная летняя жара способствует массовому накалу страстей, а «большие потрясения невозможны, если только их не вызывает душа толпы».6565
Gustave Lebon, Pyhologie des foules, 1885, p. 60–99.
[Закрыть] Париж в лихорадке. Париж колобродит. Париж рокочет, как перед грозой. Любой, у кого достаточно опыта, догадывается, что молния неизбежно вспыхнет.
Екатерина Медичи в глубине своей опочивальни перебирает эти ужасающие слухи. Вот она и угодила в свою собственную ловушку, а вместе с ней и монархия. Если Карл IX не знает, какую роль сыграли его мать и его брат в покушении, расследование не замедлит ему это явить. Это открытие приведет к двойному взрыву: у полубезумца и у протестантов. Карл будет более чем счастлив найти хороший повод со всей яростью обрушиться на брата и окончательно попадет в руки адмирала; протестанты станут владыками во Франции, в то время как флорентийка отправится в изгнание. Одним ударом будут развязаны внешняя война и внутренняя, ибо ни Филипп II, ни католики не смогут такого перенести.
Но возможно, гугеноты, поверив в причастность к покушению короля, попытаются просто-напросто нанести удар по Короне, что отнюдь не вызвало бы неудовольствия испанцев.6666
Наутро Сунига напишет Филиппу II: «Желательно, чтобы этот смутьян (Колиньи) остался жив, ибо, если он будет жить и припишет посягательство королю, то откажется от замыслов, которые лелеял против Вашего Величества, и обратится против тех, кто затеял покушение на его жизнь».
[Закрыть] Возможно, Гизы воспользуются положением и выступят, при этом не исключено, что разрушат союз между Карлом и адмиралом; не разожгут ли они католический мятеж и не учредят ли незаконное правительство?6767
Как раз это произойдет в январе 1589 г. после смерти Генриха де Гиза.
[Закрыть]
Никогда еще ученица Макиавелли не оказывалась лицом к лицу со столь ужасными событиями, и никогда еще в час опасности эта женщина, которую видели бесстрастной под огнем пушек, не властвовала над собой меньше, чем нынче. И дело здесь было не только в государстве, властительницу снова захлестнула материнская страсть.
Если что-то начнется, Генрих Анжуйский станет первой жертвой. Он не ускользнет ни от братоубийственной ярости Карла, ни от гнева гугенотов. А при случае он не спасется и от Гизов, которым он соперник среди католиков и которым окажется весьма на руку его гибель, дабы осуществить государственный переворот в свою пользу.
Екатерина воображает своего любимого сына, своего «ненаглядного», погибшим, как уже случалось со столь многими принцами. Она содрогается от ужаса, плачет, молит небо, затем собирается с духом. Она'не пожалеет сил, чтобы спасти своего сына.
