Текст книги "Род-Айленд блюз"

Автор книги: Фэй Уэлдон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

– Ну вот, кажется, я тебя все-таки проняла, – сказала Фелисити уже мягче. И вдруг – о счастье! – добавила: – Ах, да делай что хочешь.

До меня донеслись приглушенные голоса, там спорили, потом бабушка снова заговорила со мной:

– Прости, это приходила сестра Доун, объясняла, что нельзя ночью разговаривать по телефону. Помнишь сестру Доун?

– Конечно. А ей-то какое дело?

– Она считает, что разговаривать с родными – все равно что есть на ночь сыр: будут сниться кошмары.

– По-моему, все зависит от разговора.

– Именно так я ей и сказала.

– Но наш с тобой разговор был сам по себе кошмар. Как она узнала, что ты говоришь по телефону?

– Я со своего аппарата не могу выйти на международную линию, только через нашу местную АТС. Вот секретарша ей и доложила. Знаешь, никакой это, по-моему, не дом для престарелых, это учебный центр ЦРУ для освоения современных методов слежки и ведения психологической войны. Ладно, давай прощаться.

Было очень приятно, что Фелисити относит меня к числу родных. Это слово грело и защищало, давало ощущение, что я в конце концов не так уж сильно и отличаюсь от остальных людей. Однако не менее приятно было думать, что это фантастическое существо – моя бабушка – должно подчиняться распоряжениям сестры Доун. Может быть, в “Золотой чаше” я найду союзников, может быть, они поймут, каково это, когда твоя мама – Эйнджел, а бабушка – Фелисити. И тут я почувствовала себя предательницей, почувствовала себя слабой, потому что хочу иметь семью, мне стало жалко Фелисити, ведь ее жизнь подходит к концу, а она не может ее остановить, не может нажать кнопку и перемотать пленку, не может ее перемонтировать: все, фильм вышел в прокат. Теперь не вырежешь скучные эпизоды, их надо прожить в реальном времени, а тело неумолимо стареет, и все усилия “Золотой чаши” не могут ей помочь.

Конечно, я никогда не рожу ребенка ни от Красснера, ни от кого-либо другого. Чем меньше семья, тем лучше. Сейчас вы своих родных ненавидите, через минуту льете о них слезы, чувствуете, что должны им помочь, скучаете о них.

Теперь я слышала в трубке лишь шорох звездных колесниц и пение небесных сфер. Фелисити отключилась. Я еще немного послушала птичье щебетанье космоса и положила трубку. Внизу компания проституток громко цокала по мостовой высоченными каблуками, они, надо полагать, вернулись с какой-нибудь оргии, которую устроили арабские шейхи в одной из фешенебельных гостиниц на Парк-лейн, и теперь весело прощались друг с дружкой. Люди всегда ухитряются находить в своей жизни островки удовольствия, что бы там другие о них ни думали. Они собираются вместе и веселятся. Либо так, либо ложись и помирай.

Я тихонько скользнула в постель к Красснеру, и едва он почувствовал прикосновение моего тела, как его член вырос, будто шомпол, хоть сам он и не проснулся. Я не приписала это ни любви, ни страсти: просто он сильный, темпераментный мужик и у него мгновенная, здоровая, автоматическая реакция. А я – с меня словно с живой содрали кожу, я вся оледенела, и не было желания воспользоваться столь легкой добычей. Я вернусь в монтажную скорее, чем предполагала, буду монтировать триллер в зале суда “Разве что чудо” режиссер Астра Барнс. Когда Красснер вернется к Холли, я буду по крайней мере занята. Обычно работа успокаивает. Но одной работы мало.

13

Первого декабря Фелисити поехала на похороны – вопреки сопротивлению сестры Доун и даже доктора Грепалли, который пришел к ней в люкс и стал ее всячески отговаривать. В Мистике в одной из приморских гостиниц был обнаружен труп мужчины, в его записной книжке нашли имя Фелисити и ее адрес – Дивайн-роуд, 1006. К счастью, зять Джой помог полиции и сообщил ее новый адрес. Смерть произошла вследствие естественных причин: мужчина был пьян и захлебнулся собственной рвотой. Его звали Томми Солсберджер. В Мистике он пробыл всего два дня. Полицейские приехали в “Золотую чашу” побеседовать с Фелисити; хорошо, что они предварительно позвонили и сестра Доун попросила их приехать не на полицейской машине и не в полицейских мундирах, так их можно будет принять, скажем, за страховых агентов или за юристов, и те и другие, случается, посещают “Золотую чашу”. Она также убедила их поставить машину у веранды Фелисити, чтобы их появление не вызвало любопытства у других обитателей.

Томми Солсберджер был пасынок Фелисити и сын ее давно скончавшегося первого мужа Джерри Солсберджера, сержанта ВВС Соединенных Штатов, призванного от штата Атланта. Мисс Фелисити охотно это признала. Она понятия не имеет, почему Томми оказался в этих краях, она не видела его лет пятнадцать, но если его появление в Мистике как-то связано с ней – хотя лично она считает это чистейшей случайностью, может быть, он, как и ее последний покойный муж, интересовался историей военного флота, по внешнему виду судить нельзя, – то, возможно, он хотел разжиться у нее деньгами. Она ему не раз одалживала какие-то суммы в прошлом, хотя он никогда их не возвращал. Он был игрок и пьяница.

Полицейские приехали к ней еще и на следующий день и сообщили, что у Томми Солсберджера в здешних местах живет женщина с двумя его детьми, он пришел к ней, но она его выставила, ясно, что он пытался утопить горе в вине и умер. Фелисити удивила их, спросив, где и когда похороны, и привела сестру Доун в состояние шока, заявив, что поедет его хоронить.

– Вы расстроитесь, – залепетала сестра Доун. – Вы простудитесь и принесете инфекцию сюда, в пансион. Это несправедливо по отношению к другим нашим гостям. Вы совершенно не обязаны быть там. Стариков, как и детей, освобождают от присутствия на похоронах.

– Но я хочу пойти, – ответила Фелисити. И когда ей позвонила Джой, спросила, не составит ли та ей компанию. Джой, к ее немалому удивлению, завопила, что непременно составит, ведь у нее сейчас есть шофер, он возит ее и Джека.

14

– Нам ведь не обязательно выходить из машины, когда мы туда приедем, правда? – уговаривала ее Джой.

Родной сын – ладно, но бродяга пасынок от неудачного короткого брака, даже и не родственник вовсе – нет, ради него не стоило рисковать простудой. Можно посидеть в “мерседесе” и посмотреть на церемонию из окошка. Она никогда не любила кладбищенские похороны, когда гроб опускают в могилу. В здешних краях не раз свирепствовала чума, конечно, это было давно, но остались массовые захоронения, всем известно, и бог знает, какая зараза там гнездится до сих пор. Наверняка микробы еще живы. Кремация куда гигиеничнее.

– Ты в таком преклонном возрасте, тебя извинят! – кричала Джой в страдающее ухо Фелисити. – Могла бы и не взваливать все это на себя, не понимаю, почему ты не отвертелась.

– Он был в детстве такой прелестный мальчик, – ответила Фелисити, – а когда вырос, отравил всем жизнь. Я иду на похороны в память о ребенке, каким он когда-то был, а не о пьянице и картежнике, каким стал. Если я не приду, кто еще там будет?

– Какие похороны мы заслужили, такие нам и устроят! – прокричала Джой всему миру. Теперь, когда по соседству с ней поселился Джек, ей стало легче самоутверждаться. Она чувствовала себя под защитой. Джек был человек компанейский, когда он появлялся у нее в доме – а появлялся он там каждый день, – вместе с ним врывались вихри мужской энергии. Он делал то, что принято называть мужскими делами. Отвел “вольво” в мастерскую, и там выправили все вмятины на корпусе; нанял рабочих переложить низкую каменную ограду. Даже шторы в его присутствии висели не так уныло, а диванные подушки словно бы сами собой взбивались. Во всем появился смысл. Когда Джек говорил, что она, Джой, напоминает ему покойную сестру Франсину – а он это часто говорил, – она не обижалась и не дулась на него, наоборот, выслушивала его слова благожелательно, почти как комплимент. С тех пор как Джек переехал сюда, она чувствовала, что наконец-то получила то, что принадлежало ей по праву. Никаких особых причин так думать не было, просто Джой, как старшая сестра, всегда считала своей законной собственностью все, чем когда-либо владела ее сестра Франсина.

В жизни все в конце концов складывается наилучшим образом, только не надо спешить умирать и ни в коем случае не падать духом. Франсина родилась через три года после Джой, а умерла три года назад, так что Джой уже прожила на шесть лет дольше своей сестры, хоть сейчас туга на ухо и подслеповата, и все равно она чувствовала себя победительницей: погодите, то ли еще будет. Интересно, можно ли выйти замуж за мужа покойной сестры? Фелисити в таких тонкостях наверняка разбирается. И Джой позвонила ей в “Золотую чашу” выяснить, но обсудить с подругой животрепещущую тему не удалось, подруга заарканила ее сопровождать себя на похороны подзаборника и алкаша, которого она, Джой, никогда в жизни не видела и о котором никто бы доброго слова не сказал.

В честь похорон и предполагаемой скорби своей приятельницы Джой оделась в приличествующий случаю черный цвет, волосы были не так ярко блондинисты, как обычно, и глаза подкрашены лишь самую малость. Она приколола брошку в виде ярко-желтого пушистого медвежонка, чтобы отвлекать присутствующих от мрачных мыслей; глаза у медвежонка были из настоящих бриллиантов и подвешены к изумрудным гвоздикам, когда Джой двигалась, они поворачивались то вправо, то влево. Эти глаза купил для нее Джек у приятеля, который занимался импортом ювелирных изделий. В магазине за них пришлось бы выложить тысяч пять долларов, не меньше, а Джек приобрел за пятьсот. Ему это проще простого.

Мисс Фелисити все еще сердилась на Софию, однако же и волновалась за нее. Начать вдруг ни с того ни с сего разыскивать дальних родственников – как это похоже на одержимость, которая охватывала Эйнджел, хотя, конечно, будь София действительно психически больна, болезнь давным-давно бы проявилась. Фелисити убеждала себя, что это ее беспокойство – всего лишь симптом беспричинной тревоги, которую однажды диагностировал у нее какой-то врач, от нее не отвяжешься, липнет, как муха, без всякой причины и смысла, нужно просто ждать, когда она уйдет сама, и она в конце концов обязательно уходит. Пока же Фелисити лишь остается надеяться, что поиски Софии ни к чему не приведут и что отсутствие вестей от нее – добрый знак.

Кладбище, где должны были хоронить Томми, находилось на окраине Мистика за маленькой деревянной церковкой, очень живописно расположенной среди заснеженного пейзажа. Снег, впрочем, был неглубокий, но мир от него стал ярким и чистым, он скрыл опавшие листья, которые в это время года толстым слоем лежат на земле, черные, гниющие, смотреть неприятно. Шофер оказался Чарли, тот самый Чарли, который приехал из Нью-Йорка за Софией, когда она летела на “конкорде”, и вид которого так испугал Джой. Он оставил в холле “Пассмура” на столе свою визитную карточку, но карточка слетела на пол, так уж случилось. Когда Джек поселился в доме, он ее поднял и усмотрел в находке знамение Всевышнего. Джой как раз говорила, что неплохо бы нанять шофера, чтобы был мастер на все руки и делал разные домашние дела, – что ж, пусть это будет Чарли. Джой он вполне по карману. Когда Джой возразила, что нет, не по карману, Джек ответил, что он на редкость выгодно купил дом благодаря ей и с удовольствием возьмет на себя какую-то часть расходов по содержанию шофера, он будет пользоваться его услугами, но лишь от случая к случаю. Чарли был приглашен и расспрошен, оказалось, он из бывшей Югославии, приехал три года назад по программе расселения беженцев. Джек и Джой оказали ему доверие и наняли.

Его поселили в помещении для гостей над гаражом Джой. Конечно, семья может к нему приехать, отказать было бы бесчеловечно, ведь каждый должен сделать все возможное, чтобы мир стал лучше. Само собой, Джой пришлось подписывать какие-то анкеты не читая; само собой, помещение для гостей наполнилось женами, детьми, сестрами, невестками, снохами, там появились молодые женщины с томными лицами и глазами, полными непролитых слез, а также старухи с платками на голове. Две из томноликих, само собой, оказались беременны, и никому не хотелось вникать, кто отец или отцы. Само собой, благодаря умению Чарли пользоваться Интернетом и знанию иммиграционных законов рассеянные по всему свету родственники начали слетаться в Бостон, дабы воссоединиться под единым кровом в лесах штата Коннектикут. Одна из жен, черноглазая, крепкая, энергичная и вечно беременная молодка, заняла место вороватой экономки Джой. Со временем семья расчистит примыкающий к владениям Джой лесной участок, хозяин которого так до сих пор в точности и не установлен, и начнет выращивать все необходимое для собственного пропитания. В конце концов они даже заведут корову, а корове нужно очень много сена для прокорма, ведь в здешних лесных краях с пастбищами плохо, ну, и она, Джой, по доброте своей станет оплачивать ее содержание. Да что там корова, на одни только бриллиантовые глаза новой брошки Джой, этого пушистого медвежонка, которого ей подарил Джек и который доказывает, как она ему дорога, можно спокойно содержать целое стадо. Кто заботится о ближних, не забудет и дальних. Конечно, ни о чем подобном они с Джеком сначала и думать не думали, но не могут же люди сердобольные вечно отгораживаться от остального мира, такого огромного и бурлящего страстями, да и не надо так уж особенно стараться. Сегодня ты проявишь участие к животным, завтра – поможешь людям. Лиха беда начало.

Все это будет потом, а сегодня, в день первого декабря, мисс Фелисити и Джой ехали на похороны Томми, их вез Чарли, из которого получился отличный, вышколенный шофер, правда, несколько меланхоличный и с разбойничьим взглядом. Он носил шоферскую фуражку, из-под которой выбивались черные курчавые волосы, и у него был ноутбук. Сидя в “мерседесе” и дожидаясь своих хозяев, он прояснял с его помощью туманные положения закона об иммигрантах. Батарейка была рассчитана всего на три часа работы, и Чарли просил, чтобы ему не приходилось ждать больше трех часов или чтобы у него хотя бы был доступ к источнику питания. Фелисити заверила его, что похороны Томми продлятся не больше получаса.

На кладбище было сиротливо, в небе кружились чайки, как будто им взбрело в голову, что они не чайки, а стервятники. Возле зияющей могилы стояла кучка людей, все с откровенным любопытством глядели на остановившийся неподалеку “мерседес” и на двух старушек в дорогих туалетах, которым Чарли помог из него выйти. Да и на что еще было смотреть? Перед ними была лишь зияющая чернотой могила, дешевый гроб, который опускали в нее на веревках равнодушные могильщики, и поглощенный собственными заботами священник.

У Джой замерзли ноги. Надо было надеть меховые сапожки на высоких каблуках, в них ногам тепло, но походка делается нетвердой, а ей не хотелось, чтобы Чарли видел, как она ковыляет, пусть лучше знает, что она крепка и здорова и душой и телом. Прошло время, когда можно было ходить неряхой и распустехой, теперь вокруг нее сплошь мужчины: ее ближайший сосед – Джек, в домике для гостей живет Чарли. И зачем только она пошла к могиле, это так невыносимо тяжело. И с Фелисити напрасно дружит. Ну ладно, дружит и дружит, но Фелисити должна была хотя бы оставить ее, Джой, в машине. Стариков вообще не следует возить на похороны, жестоко лишний раз напоминать им о смерти. Жизнь – это длинная дорога в гору, ты едешь в машине, которую ведет кто-то другой, и лучше уж любоваться окрестными пейзажами, чем размышлять о том, что будет, когда ты доберешься до вершины и заглянешь за нее вниз.

Один из внуков Джой увлекался компьютерными играми, она видела, как в какой-то игре тебя зашвыривают за край и ты падаешь в белую сверкающую пустоту, и это было очень страшно. Сейчас она именно так и представляла себе свою жизнь: нечто на грани виртуального, балансирующее у бездны. Джек протягивает ей руку, но ее не спасти, она все равно сорвется в белое сияние, а там, внизу, в белых волнах плавает Франсина, она, мертвая, тянет ее на дно, как тянула живая, и торжествующе смеется. Джой поняла, что спит, стоя возле зияющей могилы, и даже видит сон. Осторожно, так недолго сорваться и упасть в могилу.

Она стряхнула сонную одурь и принялась считать собравшихся вокруг страшной ямы, их оказалось двенадцать, кого-то, наверное, специально позвали из церкви. Интересно, подумала она, кто оплатил похороны. Приличные похороны стоят больших денег. А покойный был явно не богат и сколько-нибудь заметного положения в обществе не занимал. На месте Фелисити любой нормальный человек просто послал бы венок. Сестра Доун даже спустилась с мисс Фелисити до автомобиля, умоляя ее не ездить, вдруг она простудится, расстроится, сломает ногу в снегу, и вообще надо концентрироваться не на смерти, а на жизни. Да уж, Фелисити не ошиблась с “Золотой чашей”: здесь о тебе действительно заботятся, что есть, то есть.

Кто Фелисити этому самому Томми и кто он ей? Пасынок, сказала она, сын мужа, с которым она развелась сто лет назад. А разве кто-нибудь знает правду о прошлом, знает, за кем мы были замужем, а за кем нет? Все лгут, даже она, Джой, лжет самой себе, она ходила к психоаналитику, и ей все про это известно. В наших воспоминаниях любовники становятся мужьями, мужья – любовниками. Возраст дает нам привилегию подгонять факты под собственные представления о них. Тем более что и сама память становится дырявой: например, ты помнишь антураж церкви, в которой венчалась, помнишь тарталетки с закуской, помнишь, в чем была одета твоя новая свекровь и что тебе ее туалет не понравился, но помнишь ли ты лицо мужчины, который поцеловал тебя и надел на палец кольцо? Не всегда.

Джой была замужем четыре раза и может подтвердить это свидетельствами о браке: сначала за врачом, потом за адвокатом, потом за деятелями страхового бизнеса – именно в такой последовательности. Если ты сама бросаешь мужа, ты поднимаешься в обществе на более высокую ступень; если же он тебя бросает, выбирать тебе особенно не из чего. В первый же день совместной жизни мужья меняются, хотя все как один утверждают, что изменилась как раз ты, потеряла к ним интерес, то есть можешь заснуть, когда они в сотый раз рассказывают какую-нибудь историю. Зря она ушла от врача, к нему хотя бы приходили разные пациенты, и болезни у них были разные, случалось, они даже умирали, а вот судебные дела не отличишь одно от другого, и уж тем более попробуй не заснуть, когда тебя с увлечением посвящают в тонкости страхового бизнеса. Все это можно было обсуждать с мисс Фелисити; когда Фелисити переселилась в “Золотую чашу”, Джой радовалась, но, оставшись без нее, стала скучать. Теперь не забежишь в “Пассмур” по-соседски, надо ехать в “Золотую чашу”, хорошо еще, что есть Чарли, Джек не хочет, чтобы она водила машину. Джек начал вести себя как муж, то есть она начала засыпать, когда он говорит. Он то появится, то исчезнет, даже не заказал ей кредитную карточку со своего счета, а уж о том, чтобы утешить ее в постели, и не мечтай. Всем этим владела Франсина. Теперь Франсина умерла и хотя бы не стала ее, Джой, наследницей. Ладно, каждому свое. Фелисити вредная, не рассказывает о своем прошлом, однако с интересом слушает других, и на том спасибо. Джой предвкушала, как они наконец-то наговорятся, когда будут ехать домой на заднем сиденье “мерседеса”.

Джой думала, что, возможно, здесь, на похоронах, появится кто-нибудь из бывших мужей Фелисити, это объяснит, почему она так рвалась на кладбище, но нет, никакого мужа не было. Против них, по ту сторону могилы, над которой под вой ветра что-то бубнил священник, стоял довольно красивый пожилой мужчина, правда, не в ее вкусе: Джой нравились мужчины блондинистые и уверенные в себе, в серых костюмах и с бычьими шеями. Богатые мужчины с возрастом делаются жизнерадостными и корпулентными, а этот вряд ли чего-то добился в жизни – кожа да кости, высокий, поджарый, скорее уж в духе Фелисити, но лет семидесяти, по возрасту ей не подходит. Пальто словно с чужого плеча, ботинки сто лет не чищены. Наверное, так будет выглядеть Чарли в старости. Орлиный нос, острый взгляд, густая белоснежная шевелюра – именно белоснежная, а не седая, есть же счастливчики, совсем не лысеют. Мужчины с густыми волосами обескураживали Джой, это противно природе, считала она, они ее обманывают. Мужчинам положено лысеть, так Господь наказал их за то, что они мужчины. С седым была женщина лет сорока в дешевом пальтишке, возле нее стояли два угрюмых подростка, наверное – жена и дети покойного. Седой что-то сказал женщине, и она пошла вместе с мальчиками прочь от могилы, не то чтобы сломленная горем, скорее очень сердитая. Интересно, почему она так рассердилась, подумала Джой.

На гроб упали брошенные сверху комья земли, несколько жидких голосов нестройно затянули гимн. Джой молча открывала и закрывала рот, зачем попусту напрягать голосовые связки, все равно ветер уносит звуки… А это как прикажете понимать? Что за фантасмагория? Фелисити и снежноволосый переглядываются, и при этом как переглядываются! Ну просто двое юнцов, которые понравились друг другу с первого взгляда: отведут глаза чуть в сторону, не встречаясь взглядом, потом поймают ответный взгляд. Она что, умом повредилась? Джой толкнула Фелисити локтем в бок, чтобы та перестала изображать из себя посмешище, но Фелисити – ноль внимания. На ее лице горел яркий румянец. Может быть, это от холодного ветра, какие там румянцы, когда тебе за восемьдесят? Кому интересно, краснеешь ты или нет? С годами мы становимся словно бы невидимы, мир скользит по нас взглядом, не замечая. Продавцы в магазинах продолжают болтать, будто нас и нет. Мы растворяемся на заднем плане среди множества неотличимых друг от друга старушек. По мнению Джой, бороться можно только одним способом: надо одеваться в яркие цвета и носить как можно больше золотых украшений, тогда на тебя будут обращать внимание. Надень она сегодня свои драгоценности, вместо того чтобы из дурацкого уважения к покойному, который его явно не заслуживал, оставить их все дома, этот снежноволосый уж конечно выбрал бы ее, Джой, а не Фелисити. Они с Джой одного возраста, а Фелисити – на тысячу лет старше.

– Ты знаешь этого мужчину? – спросила Джой.

– Нет, – ответила Фелисити. – Пожалуйста, потише.

– У него парик, – сообщила Джой, надеясь по привычке в зародыше пресечь самую возможность развития новых нежелательных отношений. Именно так следует поступать, заботясь о благе подруг, именно так она всю жизнь и поступала. Однако старалась она зря. Пока пели гимн, мужчина потихоньку-полегоньку передвинулся на другую сторону могилы и встал рядом с Фелисити. У Фелисити до сих пор сохранился приятный голосок, в один из трудных периодов своей жизни она зарабатывала пением, это была ее профессия – Фелисити мало рассказывала о себе, но это рассказала. Конечно, ее голос потерял силу и слегка дрожал, но она искусно им владела и сейчас так и разливалась соловьем для незнакомца с белыми волосами. Заговорить им, ясное дело, проще простого: у них общий покойник. Джой услышала, как он с участием спросил Фелисити:

– Ваш близкий родственник?

Чего ему надо? За деньгами охотится? Фелисити выглядела роскошно, она всегда выглядит роскошно, хотя весь ее гардероб не стоит и десятой доли того, что заплачено за брошку Джой, за этого медвежонка.

– Пасынок, – ответила Фелисити и – нет, вы только подумайте! – потупила глазки. Глаза у нее остались красивыми и в старости – большие, серо-зеленые, с тяжелыми веками, они почти не ввалились, может, Фелисити даже делала когда-то подтяжку. Джой проследила за кокетливо опущенным взглядом Фелисити: она вроде бы рассматривала более чем странные башмаки незнакомого мужчины, грубые, тяжелые, стоптанные, бесформенные.

– Печально. – Мужчина удивился. – Сочувствую вам. Я и понятия не имел. – Голос у него был мягкий, спокойный; Джой подумала, что он, может быть, приехал на похороны из Бостона. Сама Джой была склонна всех презирать, она родилась в Нью-Джерси и тем гордилась.

– Всего лишь пасынок. – Видно, Фелисити решила ничего не скрывать. – Пасынок, а не родной сын. Я его пятнадцать лет не видела и не могу сказать, чтобы он занимал в моей жизни большое место. Одолжила ему денег, и он навсегда исчез. Так уж люди устроены. Ни один добрый поступок не остается безнаказанным.

– Это уж да. – Он засмеялся. – И все же вы пришли на его похороны. У вас доброе сердце.

– Не велика заслуга – постоять полчаса на холоде в память о том добром, что в человеке было. Как иначе поддерживать в людях добрые чувства?

От такого назидательного занудства любой нормальный мужчина сразу скиснет, подумала Джой. А мисс Фелисити на все плевать, поразительная женщина. Мать Джой с детства ей внушала, что никогда не следует показывать мужчинам свой ум, ни в коем случае нельзя говорить то, чего бы они сами не сказали, иначе они убегут от тебя без оглядки, и видите, как удачно она, Джой, всю жизнь устраивала свою жизнь. А Фелисити готова поставить все на карту и проиграть. Слава богу, кажется, и в самом деле проиграла. Их разговор иссяк. Теперь можно идти к машине. Джой потянула Фелисити за рукав ее расшитого индейским орнаментом зелено-кремового пальто, желая напомнить о своем существовании. Кстати, о пальто: Фелисити ужасно странно одевается. Мать Джой считала, что главное для девушки – это излучать радость и здоровье, все у нее ясно и просто. Фелисити же всегда казалась загадочной, кто знает, какие тайны скрывают летящие шарфы и вышивка.

Джой поняла, что напрасно теряет время. Фелисити и седой теперь смотрели друг другу в глаза. “В волшебный сказочный вечер свою любовь ты встретишь…” Да, именно так Джой встретила своего юриста, хотя уже была замужем за врачом… “В шумном зале, в толпе…” Такое и в самом деле случается. Вдруг налетит невесть откуда, закрутит вихрем, и ничего от прежней жизни не останется. Но Джой тогда было тридцать лет, а Фелисити сейчас за восемьдесят, и нет никакого шумного зала, есть кладбище, на дешевый гроб летят комья земли, никто не бросил ни единого цветочка. Двух мужей Джой кремировали. Чем импозантней и дороже гроб, тем легче прогнать мысли о лежащем в нем мертвеце: тот, кто когда-то делил с тобой постель, превратился во что-то холодное и неподвижное, но и это не окончательное превращение, за холодной неподвижностью следует разложение. Трупам свойственна спокойная непреложность, они кажутся более реальными, чем мы. Но думать обо всем этом невыносимо. Может быть, Фелисити для того и затеяла этот флирт – именно флирт, никак иначе ее поведение не назовешь, – чтобы не думать. Джой совсем извелась от мрачных мыслей, к тому же ее начал смаривать сон. Она одна вернется к “мерседесу”. Чарли закроет ее ноги пледом… Она все еще его побаивалась, но Джек уверял ее, что он и мухи не обидит. Что ж, ему виднее.