Текст книги "Сердца и судьбы"
Автор книги: Фэй Уэлдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)
ПОЖАР
Однако, читатель, факт остается фактом: Нелл просто не была сотворена для мирной жизни. Всегда одно и то же. Судьба дает ей небольшую приятную передышку, а затем закручивает в смерче и опускает на совсем иную и отнюдь не обязательно приятную тропу. Удача и неудача, когда речь шла о Нелл, вечно наступали друг другу на пятки и хватали за пятки ее.
В раннем детстве с нами случается то одно, то другое, а сами мы тут ни при чем. У нас нет возможности контролировать свою судьбу. События наваливаются на нас помимо нашей воли. И, читатель, это происходит с нами не только в начале жизни, но и на ее исходе, как бы мы ни старались. Мы будем любить и будем любимы или потерпим крах в любви; будем жить то в нищете, то в богатстве или существовать на стабильный предсказуемый доход; будем всю жизнь экономить или всю жизнь мотать. (Имей десять пенсов в 10 лет, и будешь иметь 100 фунтов в 20, и 1000 фунтов в 30. Кредит обрести будет легко – как и тревогу.) Жить под вечной угрозой несчастных случаев и катастроф или почти их не ведать. В некоторых из нас норовит ударить молния, и потому нам лучше не играть в гольф под грозовыми тучами, а другие в грозу расхаживают от лунки к лунке с полной безнаказанностью. Если нам хочется узнать свою судьбу, достаточно оглянуться на детство, ибо, когда мы взрослеем, события словно редеют, схема их слишком расчленена, слишком знакома и потому практически невидима. Вот только ощущение, когда резинка в нашей юбке лопается и она соскальзывает нам на колени – ах, как скверно! – но, к счастью, рядом никого нет – ах, хорошо! – но ведь это уже было… Как мне знакомо это ощущение – о да, вы правы, это уже было! И случится снова: более того – много раз, прежде чем вы умрете. Вновь из-за горизонта возникнет мистер Единственный, пусть в гостиной дома для престарелых, и окажется мистером Не Тем. Миссис Не Та будет вынимать вам на завтрак из тостера одни угли, а когда по этой причине вы сменяете ее на миссис Единственную, миссис Единственная будет делать то же самое. Ваша судьба – получать из тостера на завтрак одни угли.
Мы можем научиться добродетелям, практикуясь в них, разумеется, можем. Мы можем выработать привычку быть смелыми (даже самые робкие из нас), делая над собой усилия, необходимые, чтобы пробудить в себе мужество; выработать спокойную доброжелательность – не поддаваясь раздражению; выработать умение спасать чужое самолюбие ценой собственного; терпение, принуждая себя склонять голову перед судьбой; научиться тасовать карты и не винить других; и отскребать обуглившуюся часть ломтика, и подавлять гордость, и просить миссис Не Ту простить нас, и практиковать великодушие, а не скупость, когда речь пойдет о сумме ее алиментов. Однако судьба, внутренняя схема судьбы, лейтмотив (его почти можно назвать так!) нашей жизни остаются прежними. А потому не барахтайтесь напрасно. Примите свою судьбу, постарайтесь наилучшим образом разыграть сданные вам карты. Только это вы и можете сделать.
Вините звезды, если вам нравится. Вините излишнее сближение Марса Нелл с Солнцем, под знаком которого она родилась. Или вините предыдущую ее жизнь, если это вас устроит больше. Видимо, она совершила в ней несколько очень хороших поступков и несколько очень плохих. Или же вините дисгармонию генов, бурлящую смесь крови Клиффорда и Хелен. Или же взгляните на ситуацию просто и скажите: угодив к такой чокнутой парочке, как де Труаты, добра не жди! Что-нибудь да случится.
Ну и, конечно, случилось. Дело было так.
Маркиза в отчаянном стремлении вернуть себе юность и красоту – и не просто из тщеславия, но чтобы стать совсем уж правдоподобной матерью для крошки Нелл, затеяла черную мессу с применением пентаграмм, огня, крови летучих мышей (а ее добыть, как вы прекрасно понимаете, куда сложнее, чем кровь агнца) и корня окопника. Маркиз вздохнул, но облекся, как положено, в черное с серебром одеяние, а Марта простонала «неужто опять!» и согласилась махать кадильницей, в которой таинственные ароматические травы горели на тлеющих древесных угольках. (Общий возраст этой троицы перевалил далеко за две сотни лет; полагаю, нельзя винить людей за то, что они пробуют все способы вернуть утраченную юность, хотя, конечно, их можно обвинить в безрассудности.) Церемония должна была начаться при первом ударе часов, отбивающих полночь, в Большом Зале старого замка.
Крошка Нелл мирно спала у себя в башне и не подозревала ни о чем из ряда вон выходящем. Снаружи ухала сова, стенал ветер, а над башнями замка словно бы сгущались и клубились черные тучи, хотя я полагаю и безусловно надеюсь, что причиной были погодные условия, а никак не призывы к дьяволу явиться.
Однако я обязана все-таки сказать, что ночь выдалась на редкость жуткая. Воздать ей должное не мог бы и фильм ужасов. Полуночные деревья бешено раскачивали вершины, точно стараясь вырвать свои корни из земли и умчаться с ветром куда угодно, лишь бы не оставаться здесь, а замковые кошки прятались под той источенной жучком, пропаутиненной старинной мебелью, какую могли отыскать, и их желтые дьявольские глаза мерцали повсюду.
Нелл спала! Она всегда спала. Великое благо, даруемое добрым сердцем. Ее головка касалась подушки, синие глазки смежались, дыхание становилось ровным, она засыпала и сладко спала до утра, когда потягивалась, глубоко вздыхала и вскакивала с постельки в том полном приятных предчувствий радостном возбуждении, которое ведомо только очень юным и счастливым. А почему бы ей и не быть счастливой? Никто не объяснял, как безобразны и чудаковаты (и, конечно, дряхлы) ее предполагаемые родители, никто не хмурился и не поднимал брови на пыль и грязь. Нелл принимала милорда, миледи и замок такими, какими они ей представлялись, а так как по натуре она была веселой и доброй, то представлялись они ей очень хорошими.
Однако должна сказать, что счастье это уже стало прошлым, ибо в эту самую ночь пребывание Нелл в замке подошло к внезапному и ужасающему концу.
Из круглой комнатки на верхнем этаже Западной башни (Нелл спала в Восточной) в грозовые ночи запускался змей на конце длинной веревки с вплетенной в нее проволокой. Конец веревки был привязан к двухфутовому восковому изображению маркизы, уложенному на подстилку из сена. Змей должен был влить в маркизу молнию – а с ней жизнь, силы, юность и так далее. (Если бы это сработало, она, несомненно, сделала бы то же для мужа, и его восковое изображение было бы тотчас там положено в ожидании грозы. Низость была ей чужда. Она любила мужа. Читатель, мне не нравится писать о таких вещах – у меня возникает ощущение, что на меня навели чару, как выражаются дети.) Так поторопимся же. Но только прежде упомянем, что Бенджамин Франклин, викторианский философ и естествоиспытатель, запустил точно такого змея и сумел-таки спустить по проволоке электричество с неприятными для себя последствиями, поскольку находился у нижнего ее конца. Ну, так ведь он представления не имел, с чем имеет дело! А после этого получил его. Кое-каким вещам род человеческий все же научается. Ну, тому-сему.
В половине первого, когда заклинания, песнопения и падения ниц были в самом разгаре, молния сбежала по проволоке, во мгновение ока растопила изображение маркизы и запалила сено. Никто этого не заметил. Естественно. Ни маркиза, ни маркиз, ни Марта. Все трое были слишком сосредоточены на том огне юности и страсти, который дьявол, предположительно, должен был запалить в их слабеньких морщинистых грудных клетках… а может быть, и запалил! Мне что-то начинает казаться, что дьявол в ту ночь, пожалуй, и в самом деле прошелестел где-то совсем рядом и развернул свои страховидные кожистые крылья почти у самой щечки спящей Нелл. Огонь в Западной башне разбежался множеством жгучих жучков, которые, съев сено, закишели на половицах, посыпались сквозь щели в нижнюю комнату, где съели все, что сумели, становясь все больше, все сильней – и все голоднее! Ву-у-у-ух! Каким сухим и горючим был старый замок!
А в другой стране, в сотне миль оттуда Хелен, мать Нелл, заметалась и застонала во сне, а отец Нелл в еще одной стране проснулся и протянул руку, ища успокоения, к своей сопостельнице Элизе – он, который так редко, казалось бы, нуждался в успокоении, утешении, в какой бы то ни было помощи. Говорю же вам – это была странная ночь.
Нелл спала в Восточной башне. Пожар начался в Западной башне, прокрался вниз, раздуваемый сильным ветром (и дьявольскими крылами, если вас интересует мнение местных жителей, а кто возьмется утверждать, что они ошибались! Если вы вызываете дьявола, то будьте уверены, накликаете что-нибудь очень скверное, и ничего хорошего для вас из этого не выйдет, каким бы сильным, мудрым и могущественным вы себя ни воображали!), и стеной пламени ворвался в Большой Зал, где продолжалась черная месса. Маркиза, чокнутая до последней секунды, заковыляла не от огня, а к нему, веруя, что набегающие волны пламени суть некий источник вечной юности и, вступив в них, она выйдет бессмертной и такой неземной красоты, что все мужчины навеки станут ее рабами и так далее, а также отведет Нелл в деревенскую школу, не вызвав никаких сомнений. Она, разумеется, никуда не вышла, а сгорела дотла. Маркиз, который любил свою жену такой, какой она была, и оставался совершенно равнодушен к тому, что ей не удавалось стать вечно юной и прекрасной, побежал за ней, чтобы воспрепятствовать ее безумному намерению, но запутался в своем магическом одеянии, упал, и орды огненных дьявольских жучков разбежались по тяжелым складкам пропыленной ткани, и он тоже умер. Не думаю, чтобы она или он испытали большие страдания, я думаю, сила чувств во многом заглушила физическую боль. Она была всем существом убеждена в своем чудесном воскресении, он был всем существом сосредоточен на стремлении спасти ее! Я же говорю, они не были дурными людьми, а просто не желали спокойно удалиться в сумерки своей старости, только и всего, – и желание их сбылось и пожрало их.
Но Марта, третья участница их дьявольской эскапады, их губительной черной мессы, при виде огня пустилась наутек и мгновенно выскочила за дверь. Она была грузной старухой на девятом десятке лет, но в случае необходимости могла двигаться достаточно быстро. А уж это, разумеется, была необходимость из необходимостей. Деревянные ступеньки винтовой лестницы в башне Нелл уже тлели, когда Марта тяжело взбиралась по ним, чтобы снасти девочку – из крыши замка повсюду вырывались огромные языки пламени, словно стараясь дотянуться до неба, а ветер ревел и завывал вокруг.
Нелл проснулась, когда было грубо схвачена, переброшена через плечо Марты и затряслась вниз по лестнице – трюх, трюх, – и куда бы она ни смотрела, всюду был огонь, а бедные босые подошвы Марты (маркиза, упокой Господь ее душу! – требовала вызывать дьявола на босу ногу) наступали на угольки, и на бегу она вопила «Le diable! Le diable!»[17]17
Дьявол! Дьявол! (фр.).
[Закрыть] и это пугало бедняжку Нелл больше всего остального. Кому же приятно думать, что их настигает дьявол! А Марта, естественно, именно это и думала. И неудивительно. Она согрешила.
Ее господин и ее госпожа понесли кару, погибли. А теперь ее очередь!
Марта добралась до маленького «де-шво», стоявшего во дворе, и хотя – по различным причинам, касаться которых я здесь не стану, чтобы не задерживать нас, – последний раз она управляла автомобилем по меньшей мере сорок лет назад, запихнула Нелл на заднее сиденье, прыгнула за руль и со скрежетом передач, который при других обстоятельствах дни и дни служил бы предметом разговоров, рванула прочь от огненного пекла. Повернула она к шоссе, а не к деревне – в противоположную сторону от нее. Она ведь не за помощью ехала, а торопилась оставить как можно большее расстояние между пылающим замком и собой. Но, конечно, так просто от дьявола не спасешься!
Как вы помните, читатель, пока Нелл жила в замке, де Труаты хранили ее существование в тайне, она находилась у них незаконно, дитя черного рынка. Другие тайноприемные родители смело объявляют себя тетями и дядями либо дедушками и бабушками или уезжают на два-три года и возвращаются с ребенком, словно бы приобретенным естественным путем, но де Труаты подобных разумных мер не приняли. Кое-кто из жителей деревни видел в замке ребенка, но помалкивал. Столь обворожительная девочка, изящная, как эльф, с огромными чарующими глазами, вполне могла быть видением и исчезнуть, прежде чем толком разберешься, здесь она или только кажется. Жаль прогнать подобное создание. Ну а к тому же, вы знаете, что такое деревенские жители: язык привыкли держать за зубами и верить, что слово серебро, а молчание – золото.
В развалинах замка были найдены обгорелые трупы де Труатов. Марта исчезла бесследно, но спальня ее, как было известно, находилась в Западной башне (где начался пожар), а башня обрушилась. Никто не сомневался, что бедные старые кости Марты покоятся где-то там, но живых родственников у нее не осталось, друзей не было, и никто не стал искать. На надгробной плите де Труатов под «здесь покоятся» была упомянута и верная serviteur[18]18
Служанка (фр.).
[Закрыть] так что приличия были соблюдены. А что до крошки Нелл, ее останков не искали, потому что никто толком не знал, жила ли она там. Из этих мест она исчезла навсегда.
ВОЗМЕЩЕНИЯ
Примерно тогда же, когда через два года с месяцами после того, как ЗОЭ-05 пошел трещинами и разбился, были наконец выплачены все страховые премии и компенсации, включая и лишних два миллиона фунтов миссис Блоттон сверх и помимо сорока тысяч за потерю мужа (ввиду доказанной небрежности со стороны авиакомпании), произошла крайне странная вещь. В авиакомпанию ЗАРА позвонила дама, владелица дома мод в Париже. Она сказала, что чувствует себя обязанной сообщить кое-что. У нее было столько хлопот с созданием своей фирмы, что она вот только сейчас умудрилась выбрать свободную минуту. Да и в любом случае вполне возможно, что сведения ее никакого значения не имеют. Артур Хокни, вызванный из Нью-Йорка, тотчас прилетел в Париж побеседовать с этой мадам Рависсер, которую нашел весьма обворожительной и элегантной дамой средних лет, хотя в некоторых отношениях и склонной мешкать и тянуть время. Он простоял перед ее дверью добрых пять минут, прежде чем она собралась ее открыть. Такой уж у нее был характер. Мадам Рависсер, со своей стороны, увидев столь достойного и красивого черного американца, была обрадована незамедлительным ответом авиакомпании ЗАРА и с непринужденной словоохотливостью повела свой рассказ на английском языке, который недавно выучила. Она, начала она, навсегда покинула приморский городок Лозерн-сюр-Мер в тот самый день, когда разбился ЗОЭ-05. После многолетних колебаний она, наконец, решилась продать свою маленькую charcuterie,[19]19
Мясная лавка (фр.).
[Закрыть] покинуть мужа и с некоторым запозданием отправиться искать счастья в большом мире. Лучше поздно, чем никогда. Таков ее девиз. Она села в парижский автобус примерно через полчаса после падения самолета – собственно говоря, им пришлось постоять лишнее, пропуская машины «скорой помощи».
На первой остановке в автобус села весьма странная пара, сказала она – уродливый злобный мужчина, который непрерывно курил, и прелестная маленькая девочка с вьющимися белокурыми волосами, большими глазами и ротиком, как розовый бутон. Ну а мадам Рависсер хорошо знала свой тихий городок, и эти двое, казалось, упали прямо с неба. Откуда они взялись? В дороге девочка начала мучиться, ей хотелось faire pipi, и она, мадам Рависсер, остановила автобус и помогла ребенку – и обнаружила, что туфельки у нее мокры насквозь и трут ножки «la pauvre petite», а носочки у нее все в песке. Тут она заметила, что брючины у мужчины тоже снизу мокрые и прилипают к ногам ниже колена, точно он бродил по воде на пляже. С тех пор мадам не могла отделаться от мысли, что мужчина и девочка действительно упали с неба, что они имеют какое-то отношение к авиакатастрофе, хотя почему и каким образом она сказать не может.
– Вы описали его как заядлого курильщика, – сказал Артур. – Вы уверены?
– Две пачки «Голуаз» подряд, и перерыв он сделал только потому, что третьей у него не нашлось. О да, он был заядлый курильщик. Я тогда же подумала, что он не может быть отцом девочки – всякий раз, когда он к ней наклонялся, она начинала кашлять. Его собственный ребенок свыкся бы с запахом. А когда он сошел с автобуса – на рю Виктор Гюго – то сразу вошел в tabac. Я за ним следила.
– Вам следовало бы стать сыщиком, – заметил Артур Хокни. Ему понравился ее импозантный галльский вид, неторопливая уверенность ее движений. Она предложила ему кофе, и ей понадобилось полчаса, чтобы его сварить, но был он превосходным.
– Вам потребовалось немалое время, чтобы сообщить эти сведения, – все-таки заметил Артур.
– За хлопотами время проходит так быстро, – ответила она неопределенно. И правда, у нее словно были собственные внутренние часы, которые шли по-другому, чем у остальных людей.
Он провел неторопливую, полную неги, чрезвычайно приятную ночь с мадам Рависсер, должна я с сожалением констатировать. Но с другой стороны, как обнаружил Саймон, Хелен не видела никого, кроме своего малыша, а любовь без взаимности долга мучительна и требует передышек: да-да, Артур Хокни действительно был влюблен в Хелен. Ее рождественская открытка, встретившаяся в пути с его собственной, вызвала у него замирание сердца, и он осознал, что влюблен. Влюблен в смутную, бледную, несчастную англичанку! Нелепица! И тем не менее – правда. Искать утоления этой любви он не собирался – просто болезнь или ноющая боль в сломанной ноге, и скоро все пройдет. Смирись с ней и жди, пока она не угаснет, не иссохнет от отсутствия внимания. Но почему-то, пока этого не произошло, в нем проснулся больший интерес к другим женщинам, большая отзывчивость, большее, он опасался, упоение жизнью.
Tabac на рю Виктор Гюго указал Артуру Хокни дорогу в некое кафе, где деньги перешли из одного кармана в другой и была организована своего рода экскурсия по борделям Алжирского квартала, в которых, по утверждению его осведомителей, человеческие жизни постоянно становились предметом купли-продажи. Это была своего рода международная биржа, специализировавшаяся на сбыте мужчин, женщин и детей в домашнее или сексуальное рабство, а также тесно связанная с новым, растущим, менее опасным, но весьма доходным промыслом – продажей на черном рынке детей для усыновления. Похищенные или законно осиротевшие дети (их термин) контрабандой вывозились из стран Третьего мира, переходили от перекупщика к перекупщику по все более высокой цене, пока, наконец, не попадали к заказчику. Эти два рынка – рабов и детей – разграничены, хотя порой операции и совмещаются. Именно этого, разумеется, Артур всегда и опасался – что подобная судьба постигла крошку Нелл. Тем сильнее было его облегчение, когда след привел его к Марии, единственной служащей данного дома дурной славы, которая находилась там в дни катастрофы ЗОЭ-05 и продолжала находиться теперь, несмотря на текучесть персонала (не говоря уж о смертельных исходах).
Мария сидела, вздыхала и накручивала на палец длинную прядь своих темных волос. Он подумал, что вид у нее совсем детский.
– Я очень порядочная женщина, – сказала она. – И этим занимаюсь временно, пока не подыщу себе хорошее место.
– Ну конечно, – сказал он.
– И я оказываю моим клиентам большое одолжение, – сказала она, – а их жен избавляю от многих горестей.
– Я знаю, – сказал он мягко.
– Вот и хорошо. У меня слишком доброе сердце, в том-то вся беда. Когда сюда привезли маленькую английскую девочку, я делала для нее все, что в моих силах. Я позаботилась, чтобы она не видела ничего такого, чего ей видеть не годится.
– Благодарю тебя от имени ее родителей.
– А, так у нее есть родители? Обычно родителей нет в живых. Что стало бы с этими детьми, если бы о них было некому позаботиться?
– Действительно, что?
– Маленькой английской девочке очень посчастливилось. Порой жизнь бывает не слишком добра, особенно к детям. Она уехала к новым родителям в Шербур.
– Шербур? Ты уверена?
– Нет. Так, как-то само оказалось. Мне всегда нравился Шербур. Я ездила туда маленькой с моей мамочкой.
– Постарайся припомнить. Это очень важно.
– Шербур. Да, точно.
– А фамилия ее родителей?
– Ну откуда мне помнить? Пойми же, я веду очень насыщенную жизнь. Вижу много людей.
– Пожалуйста, все-таки попробуй.
– Помнится, я подумала… а да, что ей очень повезло. Вот-вот. Она поехала к милорду и миледи. Если бы мне так повезло! Меня ведь тоже удочерили. Все смеялись.
– Почему они смеялись?
– Может быть, эти милорд и миледи были смешные. Я что-то устала. Может быть, поднимемся ко мне в комнату?
– Попозже.
Нет, в мужчине, который привел девочку, ничего запоминающегося не было. Нет, она не помнит, курил ли он. Так ведь это когда было! С тех пор в ее кровати перебывало много мужчин, и как могла она запомнить этого? А девочку помнит. И особенно, как она ей помогла. Странно, после все для нее так хорошо сложилось.
– Как именно помогла? – спросил Артур. За время с ней ему пришлось заплатить. У нее было скуластое лицо и сильные руки, много волос на теле и сильный, не неприятный запах. Разговаривая, она пинцетом выщипывала волосы на ногах. Она принадлежала к женщинам, которые не любят бездельничать. Ей бы шестерых детей и ферму, подумал Артур. (Мужчины всегда желают женщинам чего-нибудь такого, не задумываясь, какой тяжкой и скучной может быть жизнь Домашней хозяйки.)
У маленькой девочки был драгоценный камень на цепочке, сказала Мария. Ясно было, что она из хорошей семьи, это сразу заметно, как с котятами: ее и любили, и лелеяли, не то что обычное отребье – рожи уже землистые, глаза косят от несладкой жизни и всяких бед. От этой мысли ей просто плакать захотелось – la pauvre petite! И вот, вместо того чтобы забрать изумруд себе, как сделал бы любой разумный человек, она его обезопасила и отдала девочке и наказала хорошенько беречь. Кто знает, может быть, в один прекрасный день он вернет девочку ее настоящей семье? Правда ведь куда страннее выдумок!
– Обезопасила? Как?
Мария рассказала Артуру про жестяного пузатенького мишку с отвинчивающейся головой, в которого она спрятала кулон.
– Я про них слышал, – сказал Артур. – Как, впрочем, и все таможенники в мире. А в каком смысле все потом сложилось хорошо?
Она кончила выщипывать левую ногу, вытянула ее, полюбовалась, какая нога стала гладенькая, и взялась за правую. Хорошие, крепкие ноги. Она ответила, что ее сутенера на следующий день убили, и она радовалась: он был злобный отвратный человек. А теперь у нее другой, который по-настоящему блюдет ее интересы. (Словно актриса говорит о своем агенте, подумал он.) Если Артур хочет чего-нибудь сверх разговоров, так она не против. И доплачивать не надо. А то у нее такое чувство, словно она мошенничает, то есть если разговор, и ничего кроме. Но просто удивительно, скольким мужчинам только этого и нужно. Артур с благодарностью отклонил ее предложение и уплатил ей сто франков сверх таксы, чтобы ее доброе деяние было вознаграждено хотя бы в жизни сей. А каково ей придется в жизни той, он судить не брался.
