Текст книги "Пифей"

Автор книги: Фердинан Лаллеман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

День по продолжительности сравнялся с ночью. Вскоре начнутся бури. Почему? Венитаф говорит, что в это время вода в стране кельтов заходит дальше всего на берег Океана и так же далеко от него уходит. Почему? Артемида, вразуми меня. Я ничего не знаю.

"Гефест" не вернется в Сиракузы до весны. Он попросил разрешение на стоянку в Арсенале.

Его кормчий посмотрел на меня как на сумасшедшего, когда я сказал, что жду плохой погоды, чтобы подготовить людей к злобному нраву гиперборейского Океана.

Первый день второй декады Пианепсиона.

Вчера состоялись празднества в честь Аполлона. Неужели боги действительно довольны праздниками и принесенными в их честь жертвами? Мне думается, что любые торжества устраиваются для увеселения народа и выгоды жрецов и торговцев. На самом деле люди пренебрегают своими делами и жизнью, надеясь проникнуть в тайны, которыми боги делятся только за истинную цену.

Пока народ отъедался похлебкой из бобов, которой угощали на террасе храма Аполлона, я посетил пустынный Арсенал, чтобы полюбоваться судном, и обратился к Артемиде с мольбой вступиться за меня перед братом, чей трон я так хочу увидеть. Артемида Лучница гордо высится на носу. Какой великолепный символ! Бронзовая статуя прекрасна – скульптор потрудился на славу. Уверен, изображая богиню во всей ее красе и славе, проявляешь куда больше почитания к богам, чем набивая брюхо бобовой похлебкой на террасах храмов. Я питаю отвращение к этой зеленоватой кашице, поэтому па "Артемиде" бобов не будет. От них бурлит в животе, и это мешает хорошо грести. Я люблю числа не меньше Пифагора, а он запрещал своим ученикам есть бобы!

Второй день второй декады Пианепсиона.

Навсифор и его рабочие отяжелели от бобов и вина, которым усердно промывали глотки.

Я зашел в помещение, где шьют паруса. Полотна хорошо пригнаны друг к другу. Я понаблюдал, как шьют большой парус – он должен туго надуваться ветром и походить на грудь юной девушки. Долон сделан более плоским – ветер будет скользить по нему при маневре. Навсифор считает, что я смогу испытать "Артемиду" в будущем месяце, когда наступит сезон бурь. Зевс окажет мне помощь, ведь этот месяц посвящен ему [23]. Бимсы уже соединяют правый борт с левым. Рабочие обстругивают мачты из стволов лиственниц Кирна. Венитаф предпочел бы поставить мачты из кимрских сосен, но как их доставить сюда?

– Они легче, гибче и прочней. Из-за холода они растут медленнее, и у них более тонкие волокна.

Венитаф знает многое о гиперборейских странах. Его родители рассказывали ему о традициях предков, и он все запомнил, ведь у него хорошая память.

Первый день Мемактериона. У меня больше нет времени делать записи в свитке. Последний месяц стояла хорошая погода, и строительство корабля шло полным ходом, а кроме того, с большим рвением трудились рабочие, подгоняемые Навсифором.

Спуск "Артемиды" на воду намечен на следующий день после праздника Отца Богов и Людей*. Уже приступили к обстругипанию стапелей и подготовили кувшины с твердым жиром для их смазки, чтобы облегчить скольжение киля "Артемиды". Главный жрец храма Артемиды пожелал, чтобы

* Одно из прозвищ Зевса.

использовали сохраненный для этой цели жир быков, заколотых во время гекатомб [24].

Венитаф принес грубый глиняный горшок с процарапанными ногтями рисунками, в котором было шесть хеников* белого твердого жира с отвратительным запахом протухшей рыбы.

– Это привезено из Гипербореи, – объяснил он. – Китовый жир. Его нужно нанести на ту часть корабля, что сидит в воде. И тогда твое судно будет плыть столь же стремительно, как и эти неутомимые чудовища.

Пятый день Мемактериона. Завтра спуск судна. Сегодня Зевс метал громы и молнии. Море посерело, и над Лакидоном нависли свинцовые тучи. Похожая на Гиметт гора увенчана синеватым облаком. С неба низвергаются яростные потоки. Процессия, направлявшаяся к воздвигнутому под открытым небом алтарю на агоре, вынуждена была трижды разжигать смоляные факелы. В момент, когда жрец Зевса перерезал горло белому быку, над площадью ослепительно сверкнула молния и ударил гром, перекрыв рев агонизирующей жертвы своими раскатами.

Завтра из-за этих грозных знамений будет объявлен запрет на плавания в открытом море. Он не коснется лишь "Артемиды". Зевс пошлет мне бурную погоду, но будет благосклонен к "Артемиде".

Шестой день Мемактериона. На заре. Буря свирепствовала всю ночь. Ветер свистел в черепице кровли, а ставни на окнах громыхали так, что не давали уснуть. Небо побелело; как в те дни, когда дует ливийский ветер [25]. Короткие волны с яростью набегают на песчаный берег у Большого фонтана. Сосны звенят, словно лиры, а дубы шуршат листвой, будто тучи стрекоз. Женщины спешат набрать воды и не остаются посплетничать у источника. Бледное, как луна, солнце выкатилось на небо в ореоле огромного светящегося кольца.

Полдень. Я отправился в Арсенал, но Навсифор не решается спускать "Артемиду" – дует противный ветер. По моему настоянию жрец богини явится после полудня, но не раньше, чем трижды перевернут песочные часы. "Артемида" не должна бояться ни бурь, ни опасностей. Ее нос будет смело рассекать волны и встречный ветер.

Вечер. Могучая и гордая Дева с луком! Несмотря на яростные порывы ветра, мой корабль, не покачнувшись, соскользнул на киле по стапелям, и его гордо поднятая корма взметнула каскад брызг, окативших нас с головы до ног. Жрец Артемиды разбил амфору вина о бронзовый таран, обращаясь к богине с мольбой о благосклонности. Закурили благовония, и двое рабочих перерубили топорами канаты, удерживающие нос. Сохраняя равновесие, корабль сошел в море. Сейчас он стоит у причала, связанный с берегом пеньковым канатом, обмотанным вокруг вкопанного столба. С носа на землю тянутся два фала [26]. Корабль медленно покачивается, натягивая канат, словно привязанная к ввинченному в стену кольцу нетерпеливая лошадь. Несмотря на отвратительную погоду и засыпающий глаза песок, многие горожане пришли полюбоваться кораблем.

Я счастлив и горд. Рядом со мной друзья. Пишу эти строки, пока они заканчивают ужин и обсуждают удачный спуск на воду. Я слышу, как Эвтимен говорит Венитафу:

– Я не подозревал, что Артемида – дочь бури.

– В полуночных странах Артемиду моря зовут Гердой, и она играет с морскими чудищами среди зеленоватых вод.

Седьмой день Мемактериона. Сегодня на корабле установили мачты, и он приобрел еще более горделивый вид. Большая мачта, поднимающаяся почти посредине корабля, имеет в высоту десять оргий. Долон наклонен вперед и немного ниже. Его наклон как бы подчеркивает устремленный вперед нос корабля. Долон похож на огромную стрелу, вынутую из колчана Артемиды.

Завтра займемся реями. Рулевые весла уже укреплены на корме. Буковые гребные весла сложены на песке неподалеку от "Артемиды". Носовые и средние весла имеют по три оргии в длину. Кормовые чуть короче.

Я проверил каждое из них на козлах – хорошо ли они сбалансированы. Лопасть должна быть чуть тяжелее рукояти, тогда люди без труда будут извлекать весло из воды при каждом гребке. Только два весла не отвечали моим требованиям – Навсифор работает прекрасно. Их исправили, пройдясь по ним несколько раз рубанком.

Восьмой день Мемактериона. Ветер стих, но дождь сыплет не переставая. Удобный случай, чтобы проверить, не протекают ли палуба и "крыши" помещений. Что касается корпуса, то его льяло сухо, как чрево печи, где выпекают хлеб.

В кормовой части моей каюты просочилось несколько капель. Чуть-чуть смолы – и все будет в порядке. Завтра вечером установлю ложе и заночую на борту.

Вечер. Подняты и закреплены реи. Сегарсы легко скользят по полированному самшиту.

Я верю в свой корабль, будто уже проплавал на нем несколько месяцев.

Второй день второй декады Мемактериона. Мне кажется, что ветер Киркий, который кельты называют Кертием, не прекратится в течение всей фазы уменьшения Луны. Если он будет не слишком сильным, я отправлюсь в пробное путешествие к Большим Стойхадам и даже к Кирну с людьми, отобранными мною с Венитафом и Пар-меноном. Я хочу испытать их морем и плохой погодой.

Шестой день второй декады Мемактериона.

Вечер. Уже седьмые сутки ночую на борту. И привыкаю к такой жизни, ибо привычка должна стать второй натурой наварха "Артемиды". Что касается первой натуры – я почитатель чисел.

Паруса сшиты, подогнаны, выстираны и пропитаны дубовым танином, отчего приобрели цвет коры. Теперь они не сгниют. Черный корпус, коричневые паруса – кое-где следует проскользнуть незамеченным.

К середине дня Киркий усиливается. Ночью его иногда сменяет ветер с суши. Завтра приступаем к испытаниям в море. Благодаря Парменону я подобрал сорок восемь лучших гребцов, вызвав протесты навархов триер. Тем лучше, значит, эти люди действительно стоящие.

ИСПЫТАНИЯ

Седьмой день второй декады Мемактериона. Полдень. Чистое небо. Синее море. Волны с белыми барашками. Мы взяли курс на Малые Стойхады.

На заре на веслах прошли пролив Лакидона под ликующие крики тех, кто встал пораньше, чтобы проводить нас в путь. Я счастлив, хотя меня гложет тоска.

Корабль беспрекословно слушается рулевых . весел. Гребцы сообщили, что не ощущают их тяжести. Келевсты задают ритм, хлопая в ладоши. Люди поют в такт гребкам. Венитаф делает отметки на табличке, чтобы оценить скорость идущей на веслах "Артемиды".

Когда мы миновали Гипею, снова задул Кир-кий.

Я велел приготовить гитовы и сегарсы. Шкоты и брасы будут зарифлены, когда мы выйдем из-за Третьего острова [27].

– Убрать весла! – скомандовал я на четвертом часу плавания.

Пока гребцы правого борта крепили весла, остальные взбежали на палубу, чтобы поставить паруса. Я велел поднять рей долона. Малый парус захлопал на ветру, но затем шкоты натянулись. Корабль снова рванулся вперед после короткой остановки, когда убирали весла. Я скомандовал раздвинуть сегарсы большого паруса, на каждый гитов поставил по человеку и по двое – на гардели. Второй келевст задавал ритм работы свистком. Когда рей плотно сел в гнездо, я приказал натянуть топенанты. Натяжение гитовов ослабили, и парус, утяжеленный свинцовыми кольцами, принял на себя ветер. Моряки натянули шкоты: слева сильнее, чем справа. И "Артемида" рванулась вперед, как лошадь с отпущенными поводьями. Кормчие вернули корабль на нужный курс.

Боковой ветер до Иммадраса. Справа и чуть-чуть в корму.

Мы идем быстрее, чем на веслах. Судя по ориентирам на островах и Иммадрасе, скорость около сотни стадиев за час по песочным часам.

Все высыпали на палубу. Гребцы бросают вверх шапки. Некоторые упали в море из-за того, что ветер проходит под низом паруса. Они напоминают маки, что алеют среди пшеничного поля в Скирофорионе.

Вечер. Пройдя к полудню мимо Малых Стойхад, я приказал взять курс на мыс Кифарист, который виднеется на восходе.

При ветре, дующем в корму, "Артемида" пошла еще быстрее. Брасы равны по длине. Корабль легко возносится на гребень волны и рассекает белую пену носом, украшенным статуей богини. Щитки на манжетах не пропускают воду.

К четвертому часу после полудня я велел зарифить паруса, оставив реи в гнездах, чтобы проверить их балансировку. "Артемида" развернулась поперек волны. Такое положение было бы опасным для любого другого судна. Конечно, она переваливалась с борта на борт, но ни разу не была на грани того, чтобы опрокинуться.

Я поставил только долон, и судно встало по волне без помощи рулевых весел.

Я решил испытать гребцов. Через манжеты вовнутрь все же попало немного воды, и я послал юнгу за тряпкой и медным ведром, чтобы осушить льяло. Набралось всего двадцать или тридцать хеников воды – Совсем немного для такого волнения.

Я приказал зарифить долон и идти на веслах против ветра. Во время разворота весла не загребли воды всего четыре раза. Прекрасно. Я задал ритм плавания при малой парусности. "Артемида" уверенно взбирается на волны. На палубу почти не попадают брызги. Венитаф усмехается в свою пропитанную солью светлую бороду. Я знаю, что он сравнивает "Артемиду" с океанскими судами и что сравнение в ее пользу.

Ночь. Снова идем под парусами, люди отдыхают. Держим курс примерно на Кирн, чтобы обойти скалы Кифариста. Парус подобран посредине, чтобы уменьшить скорость судна. Мы в открытом море напротив Тавроента, но его огни едва различимы. Завтра возьмем курс на Ольбию и будем ждать попутного ветра с восхода, чтобы вернуться в Массалию.

Люди поели хлеба и холодного мяса, запив все трезенским вином, и теперь спят на походных ложах или матрасах в проходе.

Я бодрствую в своей каюте, глядя на спокойно спящего Венитафа. Оба кормчих всматриваются в ночную тьму с высоты палубы. Главный келевст устроился на носу корабля: сидит на складном стуле перед столиком из полированного дуба. Я заношу в свиток впечатления о первом дне пребывания "Артемиды" в море и возношу мольбу нашей покровительнице. Я благодарю богов за то, что они подарили мне эту первую радость. Теперь они не смогут отказать и в остальном. Мой корабль – самый лучший из всех, что когда-либо строились в Арсенале Массалии.

Ольбия. Полдень. Небо побелело – признак, что вот-вот поднимется ветер с восхода. Море спокойно, но верхушки сосен на отвесной скале начинают потихоньку шелестеть, словно одежды менад, набирающих темп своего танца. Воздух влажен, паруса "Артемиды" отсырели. Они лоснятся, как шерсть долго скакавшей лошади.

Около Кархерии. Хлещет дождь, ветер бьет в натянутый, как кожа барабана, парус, а под тараном "Артемиды" кипит пена. Весла не нужны, люди спят в проходе или носовом помещении. Я проверил, не просачивается ли вода через щели палубы и щитки манжет.

Вечер. Около Харсиса. "Артемида" буквально летит по разгневанному морю. Большой парус перехвачен посредине, а долон дрожит под порывами ветра. Снасти гудят. Кормчие налегают на рулевые весла, чтобы корабль не рыскал.

Никто не жалуется. Значит, люди не промокли. Только кок разворчался, поскольку котлы не стоят на месте. Но так и должно быть при качке. Я велел натянуть полотно на акростолии, чтобы можно было отдавать команды, укрывшись от непогоды. Мы прошли, держась вдали от Малых Стойхад, я опасаюсь водоворотов между Большим островом и Им Мадрасом.

Взяли левее. Шкоты и брасы большого паруса закреплены на правом борту для облегчения работы кормчим. "Артемида" весьма послушна. Я взял на долоне два рифа, судно стало еще послушней.

Маневр у Иммадраса будет трудным. Надо будет перекинуть брасы влево, а правому кормчему изо всех сил налечь на весло. Поскольку море немного успокоилось, я могу засадить за весла гребцов, если ветер отнесет нас слишком далеко к островам. В Лакидон мы войдем на веслах из-за сильного встречного ветра. Надо быть дома до наступления ночи. Зажгут ли огонь на Башне?

Лакидон. Ночь. Мне еще никогда не доводилось командовать столь послушным кораблем. Он превосходно построен. Навсифор может гордиться им. Смена брасов у Иммадраса была сущим пустяком. Паруса, пропитанные танином, выдержали испытания: они даже не растянулись. Рулевые весла установлены правильно.

Перед Фаросом я велел подобрать паруса, и мы вошли в Лакидон полным ходом под грохот тамбурина, пение и хлопки в ладоши. Дозорный возвестил о нашем прибытии. Причалы были заполнены нашими друзьями и зеваками. Парменон самолично подхватил причальный конец после нашего полуразворота, выполненного четко, как на маневрах.

Сейчас, сидя в одиночестве в своей каюте, я пишу эти строки при свете лампы с одним носдком. Лампа с двумя носиками – непозволительная роскошь на судне, где даже масло приходится запасать на все время путешествия. Правда, у Трона Солнца мне оно совсем не понадобится! А пока можно зажечь вторую лампу.

Последний день второй декады Посидеона.

Я велел установить на агоре, к северу от Большого фонтана, здоровенный гномон в две оргии высотой. Он высится на ровной площадке, чтобы облегчить измерение длины тени его стержня в момент зимнего солнцестояния и проверить их отношение, вычисленное мною в месяц Праздника зонтиков*. Все говорит за то, что ось гигантского шара, на котором мы живем, наклонена, – он будто волчок маленькой девочки, играющей рядом с террасой. Сначала волчок стоит прямо, а потом начинает наклоняться. Почему он падает, когда перестает вращаться? Упадут ли Солнце и Луна, если прекратят свой бег по небесной сфере? Вращаются ли они вокруг нашего шара? Сколько проблем, на которые я пока не в силах дать ответ!

Мучающие меня вопросы отличаются от вопросов Аристотеля. У того чистая игра ума. Проблемы, конечно, каверзные, но разве их сравнить с трудностями математических загадок! По возвращении из путешествия отправлю свои наблюдения Аристотелю, чтобы он помог решить мои апории, но я не смогу быть полезным в решении его задач! Я ищу не то, что лежит за пределами естественных вещей, а то, что является самой природой вещей.

* То есть в Скирофорионе.

Первый день третьей декады Посидеона.

В полдень на агоре собралась толпа. Я тщательно измерил тень гномона. Наклон земной оси, по моим расчетам, равен двадцати и пятидесяти четырем шестидесятым к шестидесяти, тогда как это отношение составляет пятнадцать и четыре пятнадцатых к шестидесяти в первый день второй декады Скирофориона [28]. Я захвачу гномон с собой и буду проводить вычисления в гиперборейских землях.

Сегодня детишки играют "в Пифея", втыкая палки в песок с начерченным на нем кругом и распевая гимн Фебу-Аполлону. Мои же дети – отношения чисел, а моя старшая дочь – Артемида Лучница, отдыхающая у причала.

Позже, много позже я, наверное, решусь завести детей и из плоти.

В пустом доме холодно. Пора разжечь огонь в угловом очаге и заняться любимым делом – проверить все расчеты. Пламя взмывает высоко вверх и согревает окоченевшее тело. Город спит, убаюканный свистом северного ветра. Будущим летом я доберусь до истоков этого ветра и собственными глазами увижу триумфальное шествие Солнца, если Артемида соблаговолит осчастливить меня.

Варвары на холмах также греются у костра, поскольку интуитивно чувствуют, что теплом и жизнью обязаны Аполлону, которого они именуют Беленом [29], искажая его имя. Сосны шелестят только для меня одного в эту самую долгую ночь года, и я, как они, ожидаю обновления света. Времена года неуклонно следуют одно за другим в порядке, указанном богами, и если я молюсь им, то в знак благодарности, а не вымаливая милости, как поступают эти темные варвары.

Третий день третьей декады Посидеона. Праздники в честь Посейдона прошли прекрасно. Однако принесение в жертву белой лошади мне не понравилось, и я не понимаю, чем такая жертва может умилостивить бога моря.

"Артемида" принимала участие в морском празднестве. Мы вышли из Лакидона в сопровождении других судов Арсенала. Я горд тем, что обогнал тридцать больших триер, все монеры и лодки рыбаков. Торговые суда, с которых на зиму снимают весь такелаж, остались под навесами. "Артемида" пришла первой на траверз Гипеи, где мы принялись кидать в море цветы, оболы и выливать полные кубки вина, чтобы успокоить души тех, кто бродит в глубоких водах без погребения. Затем мы бросили в море амфоры с вином наше приношение Посейдону.

Но для меня этот день моря, холодного ветра и солнца был омрачен варварским зрелищем – прекрасной лошадью, которая ржала с перерезанным горлом и агонизировала... Прекрасное нельзя уничтожать даже в честь бога.

Последний день Посидеона. Море бесчинствует. Посейдон не принял жертвы лошади.

Я осмотрел причальные тросы "Артемиды". Гончар уведомил, что амфоры готовы. Ловцы кораллов сообщили, что, если я хочу взять с собой красный полированный коралл, они доставят его завтра. Я ответил согласием. Его можно будет обменять на янтарь... или нужные сведения. Варвары любят красный цвет. Впрочем, как римляне и цари...

Первый день Гамелиона. Сколько свадеб! Массалиоты буквально охвачены любовной лихорадкой в первый день Гамелиона! Жрецы не успевают благословлять новобрачных, а по всему городу тянутся свадебные процессии. Во главе их тяжело ступает потный, раскрасневшийся муж, несущий на руках новоиспеченную супругу – он должен перенести ее через порог своего дома. Поэтому мне не принесли красный коралл. Гончар сдержал слово. Теперь надо начинать переговоры с Клеоном, плавильщиком ароматной смолы для заливки внутренней поверхности амфор.

Навсифор порекомендовал мне честного продавца вин, заверив, что от его напитков у моряков не сводит челюсти. Он зайдет ко мне после свадьбы своей дочери.

Венитаф посещает все свадьбы. У него столько знакомых! Думаю, все его приглашают, чтобы послушать рассказы, а кроме того, он нравится девушкам. Небо, молю тебя, избавь меня от приглашений, у меня совершенно нет времени на возлияния и пиры. Я готовлюсь к путешествию и собираюсь отправиться в путь до снятия запрета на плавания. Известно, что у пунов иные законы, кое-кто даже утверждает, что они плавают и зимой. Если нам предстоит встреча, они не поймут, что имеют дело с греками.

Четвертый день Гамелиона. Эритрей*– как верно выбрано имя! – пригласил меня отведать его вина. Я призвал на помощь Венитафа, поскольку он знает вкусы варваров, ибо я рассчитываю на Вакха, чтобы выведать верный путь во владения Аполлона.

Красные вина, черные вина, светлые вина, вареные вина, очищенные вина, вина из сосновых шишек, вина, разбавленные морской водой, вина из всех сортов винограда, сладкие и крепкие вина Фасоса, сеонские вина, родские вина, косские вина, сицилийские вина, ароматные восточные вина. Вина, вина, вина...

* Красный.

У меня трещит голова. Венитаф смеется, я делаю отметки и рассчитываю количества. Венитаф пробует каждое, иногда выплевывает содержимое своего кубка, ругает Эритрея, обзывая его то продавцом отравы, то аптекарем. Эритрей еще больше краснеет и предлагает другое вино. Раб наполняет кубок, сообщает, откуда напиток и его стоимость, сверяясь с начертанными на амфорах значками.

– Вино Трезены Массалийской красное, фильтрованное.

– Только для тебя, Пифей, по пятнадцать драхм за амфору.

– Грабитель! – восклицаю я.

– Зато сколько добра ты приобретешь потом, уплатив сейчас эти несчастные пятнадцать драхм. Пифей! Купишь рабыню, золото, янтарь, а у меня останется лишь неполная горсть жалких серебряных монет.

– Мои люди выпьют его до того, как мы доберемся до варваров!

– Тем лучше, Пифей! Они сохранят здоровье и будут грести с удвоенной силой. А в выигрыше останешься ты!

Последний день Гамелиона. Провизия заготовлена – две бочки зерна на корме, сто лагинов рыбного соуса, пятьдесят больших ящиков сухарей, сотня одноручных амфор для воды (воду нальем перед самым отходом), триста амфор с различными винами – черное сладкое из Фасоса, сеонское, родское светлое, трезенское красное. Если не хватит вина, переведу людей на ячменное пиво. Будем разбавлять фасосское.

– Три ящика красного полированного коралла.

– Сундучок с Драхмами и оболами для выплаты жалованья и для покупок. Окончательные расчеты произведу по возвращении. Беру с собой сумму в три таланта монетами по драхме, оболу и двум халкам.

Венитаф сказал, что золото варварам не нужно. Напротив, они любят массалийские монеты.

Первый день Антестериона. Хватит ли цветов для Антестерий? Массалиотов в данный момент ничто другое не волнует. Народ всегда таков – он забывает о своих заботах с приближением праздника. Умное правительство должно держать в запасе один-другой праздник на трудные времена, хотя некоторые из них, бывает, заканчиваются кровавой резней. Так, во время Праздника зонтиков в период солнцестояния лигии, живущие к северу от Друенции, использовали хитрость с Троянским конем. Тот день запомнился мне на всю жизнь. Я был еще ребенком, но святотатство потрясло меня.

Лигии обратились к архонтам с просьбой разрешить им нести зонтики и подарки Афине, чей храм возведен на холме напротив храма варваров. Архонты отнеслись благосклонно к их просьбе, считая, что почитание богов Города служит практическим целям поддержания добрых взаимоотношений с окружающими нас народами. Лигии прибыли в одеждах из грубого льна, на повозках с колесами без спиц – их просто выпиливали из ствола дуба. Я до сих пор помню их запах! Путь был долгим, и они здорово пропотели под солнцем.

Стражи у Кабелионских ворот не подумали о том, чтобы обыскать лигиев или посмотреть, что лежит в повозках. И когда процессия двинулась в путь и весь народ ликовал при виде статуи Афины (ухудшенная копия статуи из Парфенона), лигии разделились на две группы: одни громогласно обращались к богине и демонстрировали свою набожность, а другие, рассыпавшись по городу, заходили в пустые дома и храмы и тащили все, что плохо лежит: деньги, драгоценности, вазы, амфоры с вином, сушеную рыбу, одежду...

А потом новоявленные поклонники Афины вдруг поднялись с земли и выстроились стенкой перед стражниками, чтобы прикрыть отступление грабителям, и те вскоре укрылись на территории своих друзей-горцев. Нападение было настолько неожиданным, что организовывать преследование было бессмысленно. Поэтому моему отцу пришлось в поте лица восстанавливать запасы серебра, а неутешная мать лишилась фамильных золотых украшений, уцелевших во время грабежа Фокеи персами.

Это ускорило их переселение в Аид.

Разрешат ли завтра лигиям свободно въехать в город с горными цветами, не обыскав их повозок? Разрешат ли бергантийцам пройти через горло Лакидона (ведь они нарушили запрет на плавания ради того, чтобы заработать в Массалии несколько оболов за свои грубо сплетенные венки)?

Надо напомнить Диаферу, что это будет удобным случаем внушить ему главное: я назначил выход в море на следующий день после Элафеболий в честь Артемиды.

Четвертый день третьей декады Антестериона.

Цветочные гулянья состоялись. Мы достойно отметили праздник Диониса и возрождения природы. Первым делом все отправились в пещеры по ту сторону Лакидона между Фаросом и началом дороги на Харсис. Мы воздали почести Персефоне, зажигая лампы под землей, чтобы она не забыла проснуться, дать жизнь зерну и раскрыть почки на виноградной лозе. Эритрей был занят по горло, так же как торговцы цветами и венками. Во время празднеств Диониса пьют вино, перезимовавшее в амфорах, зарытых в песке подвалов. Бог промчался в украшенной бронзовыми виноградными листьями и гроздьями колеснице, выполненной в виде корабля.

Поют Эвоэ [30]! Снова пьют, гоняются друг за другом с полными кубками, а юноши бросают цветы любимым девушкам. Так соблюдаются законы природы. Но о свадьбе можно размышлять теперь до будущих Гамелий!

Наутро рабы-подметалы сметают увядшие цветы и разбитые кубки в море или в Лакидон, и волны уносят многоцветную добычу, пропитанную ароматами и сожалениями.

Я выждал два дня, прежде чем пойти к Диаферу.

– Ты по-прежнему трезв, Пифей? И так же холоден с женщинами? Однако я видел, как Левконоя, дочь моего друга Галата, уважаемого архонта, ведающего храмами, пожирала тебя глазами и бросила тебе букет фиалок. Ты улыбнулся ей и исчез. Мне сказали, что остаток дня ты провел у себя на корабле.

– Диафер, многоуважаемый архонт, мы снова поговорим на эту тему, когда я вернусь. А вернусь я обязательно. Левконоя к тому времени изменит свое мнение. Вот мои счета. Вот список людей, которых хочу взять с собой, – я отказываюсь лишь от юнги. Такое путешествие не для ребенка.

Первый архонт помрачнел, изучая мои счета и списки.

– Я утверждаю все, – сказал он, подписываясь и прикладывая свою печать с гравированным изображением "дельты" и "Солнечного колеса с тирсом" [31].По предложению Политехна мы решили вручить тебе этот секретный пакет. Ты вскроешь его, лишь пройдя Геракловы Столпы. Если попадешь в руки пунов, уничтожь его, не читая.

Диафер видел, что я едва сдержался, чтобы промолчать. Этот их поступок, принятый мной за проявление самовластия и недоверия (быть может, я и не прав), омрачил радость отплытия. Мне не по душе, когда я чего-нибудь не знаю досконально. И этот туго скатанный опечатанный свиток раздражает меня.

Ну что ж. Прочту его в Океане. Я не сообщил о нем ни Венитафу, ни Эвтимену. Прочту его в открытом Океане...

ПО ОКЕАНУ

БОРТОВОЙ ДНЕВНИК

Первый день путешествия. Вечер. Мне, сгоравшему от нетерпения, казалось, что этот день не настанет никогда. Наконец-то я на палубе своего любимого корабля и слушаю, как в лад ударяют по воде весла, словно бьется его большое-пребольшое сердце. Доносятся команды кормчих, и я в упоении вслушиваюсь в рокот барабана келевста. Ни единого неверного маневра, ни малейшего сбоя.

Я проникся безмерным спокойствием: кажется, Артемида снизошла к моим мольбам, разрешив отправиться в путь. А ведь наступил только первый вечер первого дня долгого путешествия, которое принесет мне или славу, подтвердив мою правоту, или смерть.

Я пишу это слово без всякого страха, поскольку все приметы указывают на успех предприятия. Уверен, что боги, как и числа, стоят за меня.

Хочу описать отплытие, чтобы иметь возможность перечитать это повествование в дни разочарований – их, увы, не избежать – и почерпнуть в нем силу и спокойную уверенность в себе.

Я приказал дозорному разбудить меня, как только светлая полоска зари тронет вершину этой похожей на Гиметт горы, чьи очертания, наверное, и соблазнили фокейцев, потомков жителей Аттики. Венитаф и Эвтимен заночевали у меня дома после ужина, который почтили своим присутствием Фелин, Политехн, Парменон, Павсифор и даже Диафер собственной персоной. Радость и волнение оживляли их лица, и я заметил, что Парменон несколько раз тайком утирал слезы – в старости трудно сдерживать проявления чувств.

– Я плачу потому, что не могу отправиться вместе с тобой, Пифей, или с тобой, Эвтимен. Мне осталось совершить единственное путешествие – в ладье Харона, вдали от света и нагим, как положено мертвым.

Я обнял его, как отца, и пожалел о резких словах, которые не раз обрушивал на него.

Мы быстро собрались и спустились к Лакидону. Я буквально пожирал глазами оба стоящих у причалов Фонтана корабля. В приливе радости я обнял друзей за плечи и крепко, по-мужски, прижал их к себе.

В небе, напротив восходящего солнца, еще виднелась Артемида – она отливала розовым светом, как в полнолуние; в период равноденствия они часто встречаются в небе. Их совместное появление я расценил как благоприятное знамение: Феб-Аполлон и Артемида Безмятежная дали мне право проникнуть в их тайны.

Вначале мы вознесли благодарность Артемиде в ее храме, воздвигнутом неподалеку от того места, где на эту землю ступил Аристарх со своими спутниками, а затем посетили храм Аполлона, стоящий на холме напротив храма варваров [32]. Я с удовольствием отметил, что зажженные нами вчера лампы еще не погасли. Жрец Аполлона сказал, что я должен принести дары, ибо, когда первая звезда таяла на восходе, старуха-прорицательница произнесла вещие слова: