Текст книги "Пифей"

Автор книги: Фердинан Лаллеман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Варвары угостили нас молоком и сыром. Я хотел дать им вина, однако они отказались – его вкус им непривычен. Их заинтересовал лишь красный коралл, но восхищение они выказывали только улыбками и покачиваниями головы. Их предводитель подарил мне шкуры животных и их ветвистые рога.

* Лось.

Здесь в море впадает огромная река. На языке варваров ее название звучит как Туна или Дуна. Оно похоже на нужный мне Танаис. Неужели меня ждет успех?

Сто двадцать третий день путешествия. По Танаису. Гребцы изнемогают судно идет против течения. Оно почти незаметно в открытом море, а затем становится столь же сильным, как течение Родана в Телине. Ксанф сообщил, что его друзья выбились из сил. Я долго добивался от Тунца и Эрне, а также от предводителей панотисов ответа на вопрос, река ли это. Похоже, далеко у ее истоков лежат истоки другой реки, которая течет на полудень к морю*. Панотисы пользуются лодками из шкур. В далекие времена сюда на деревянных судах приплыли черноволосые люди с черными бородами (предводитель показал на мою бороду, отросшую у меня за время плавания). То были или соратники Ясона, или милетцы. Поскольку панотисы не носят бороды и светловолосы, ими могли быть только греки. По словам предводителя, это произошло, когда еще был жив его дед. Только так и можно объяснить, как к бергам попала милетская драхма. Значит, по здешним рекам можно добраться до Понта, но, видимо, морского прохода тут нет, да и "Артемида" не приспособлена для подобного путешествия. Это не "Арго", мой корабль куда тяжелее.

Он добавляет, кроме того, что по возвращении из тех краев обошел всю береговую линию Европы от Гадир до Танаиса.

Страбон

Сто двадцать пятый день путешествия. Я отказался от попытки пройти дальше. Тимухи будут разочарованы, но, надеюсь, не разгневаются на меня. Удовлетворят ли их добытые мной сведения? Поймут ли они, что их замысел невозможно выполнить? Такой Европу сделали боги. Думаю, что ошибаются не только полководцы Александра, но и великий Аристотель, утверждая, будто Каспийское море сообщается с гиперборейским Океаном.

Я наконец выяснил смысл названия "панотис" – Тунец сказал, что скифы зовут их "ост" или "осты", что означает "люди с восхода". Я их буду называть остийцами.

Сто двадцать седьмой день путешествия. Идем обратно. Солнце укрыто густыми тучами. С неба сыплет дождь. Море серое. Ветер налетает порывами. Гребцы подбадривают себя песней.

Сто тридцать первый день путешествия. На Базилии. Варвары набрали полные корзины янтаря, чтобы продать нам, если мы будем возвращаться той же дорогой. В обмен они хотят получить вино. Мои гребцы не против, но опасаются, что вина не хватит на обратную дорогу. Поэтому недовольство проявляют обе стороны – по .мнению некоторых гребцов (они уже делят будущие доходы!), я даю слишком много вина варварам, а получаю слишком мало янтаря. Коммерция одновременно и лучшее и худшее из занятий.

Мы расстаемся с Туном и Эрне. К их разочарованию, расплачиваюсь оболами: они рассчитывали на вино. Я удовлетворяю их, добавив коралл и кусок пурпурной ткани, покрывавшей мое ложе.

Сто тридцать третий день путешествия. Гребцам но терпится вернуться в Массалию. Их пьянит запах янтаря. Всех охватило тоскливое настроение из-за серого неба и холода. Унынию поддался даже всегда веселый Венитаф.

Полдень. В море. Обманчивое течение заставило нас не медля отправиться в путь, а теперь мы боремся с другим течением в проливе. Поставил оба носовых якоря. Они плохо держат – дно илистое. Наши взоры обращены на полудень.

Сто тридцать четвертый день путешествия.

В море. Нам удалось выйти из Ментономона. Перед расставанием Тунец посоветовал сделать остановку на Священном острове [90], где гутоны возвели храм богу моря. Мы должны заметить остров с полуденной стороны. Затем надо дождаться ветров, дующих с восхода, которые помогут добраться до Кантия, если моя карта верна.

Сто тридцать шестой день путешествия. Порт Священного острова. Высокие отвесные скалы красного, черного, желтого, зеленого цвета выглядят устрашающе. Мы принесли жертву Посейдону в храме варваров, посвященном богу моря. У нас кончаются запасы вина. Неизвестно кем предупрежденные гутоны приготовили нам янтарь – они хотели получить равняй вес вином или кораллами! Подозреваю, что здесь побывали пуны. Я обменял лишь одну амфору, то есть на один талант по весу. Венитаф снова весел, он представляет себе, какие лица были бы у варваров, узнай они, что за балласт у "Артемиды".

Сто тридцать седьмой день путешествия. В море. Я благодарю Посейдона поднялся ветер с восхода. Холодно, но небо чистое. Мне удалось рассчитать высоту стояния солнца. Почти такая же была в устье Тамесиса. Велю кормчим держать курс по направлению волн и по положению солнца в полдень. Большой парус надут, шкоты звенят, как струны лиры. Долон приподнимает нос судна над пенными гребнями.

На борту "Артемиды" снова весело. Люди знают, мы возвращаемся домой, говорят о Массалии, о янтаре, словно забыли, что нам еще предстоит миновать Геракловы Столпы.

Сто тридцать девятый день путешествия. Появление белых скал Британии встречено приветственными криками.

Я снова переживаю прошлое, вспоминая, что много дней назад миновал эти проливы по дороге к Трону Солнца, который мне посчастливилось увидеть собственными глазами. От всей души благодарю Аполлона и его Сестру за то, что мне в течение целого дня довелось созерцать божественную колесницу, запряженную белыми лошадьми, но стрела нашей покровительницы Артемиды напоминает о замерзшем море и его ужасах. Боги позволили нам лишь чуть-чуть приподнять завесу над их тайнами.

Сто сороковой день путешествия. Кантии.

Нас встречает та же бухта. Царь узнает наш корабль и поднимается на борт со своей златоволосой дочерью, той, что стояла на страже моего сна. Я смущен присутствием этой девушки и улыбками Венитафа. И не знаю, что сказать. "Артемида" пропитана ароматом янтаря. Решив одарить им царя и его дочь, посылаю Афанасия-массалиота отобрать лучшие бусины из запаса самых красивых камней. Афанасий возвращается с корзиной, наполненной блестящим желтым янтарем. Щедрый подарок даже в этих странах. Мне кажется, что я не прав, предлагая такой дар девушке, с которой завтра придется расстаться.

– Пифей, – шепчет мне Венитаф, – тебе ведомы тайны Солнца, но ты совсем не знаешь, как себя вести с юными британскими царевнами. Разве не видишь, что зажег ее сердце? Ей не нужен твой янтарь, ей нужен ты сам. Не терзай ее сверх меры.

Мой друг прав. Надо быстрее уходить из Кантия. Ветер с восхода дует с прежней силой. Приказываю сняться с якорей, как только царь с дочерью ступают на сушу.

Сто сорок первый день путешествия. В море. Гребцы удивлены моим поведением и жалеют, что не провели ночь на берегу.

Луна высвечивает белую линию скал. Ветер дует ровно. Завтра прибудем в Иктис, где я обменяю некоторое количество янтаря на более тяжелое олово, чтобы уравновесить корабль.

Сто сорок третий день путешествия. Иктис. Вечер. Как только Солнечное Колесо показалось в проливе Иктиса, от берега отчалила лодка и поспешно направилась к нам. У сидевшего в ней Карнута был мрачный вид. Приветствия Венитафа не разгладили морщин на его лице.

– Пифей, – обратился он ко мне, – в Ротомаге тебя ждет пакет от архонтов Массалии. Он хранится у людей с Секваны.

– Откуда у тебя такие сведения?

– Жители Иктиса доставили туда олово, и им сказали буквально следующее: "Если вам доведется увидеть Иифея с его кораблем, велите ему зайти в Ротомаг за письмом".

Я поблагодарил его и пригласил к себе в каюту, чтобы выпить вина, но он больше ничего не мог добавить.

– Мне хотелось бы взять олова в качестве балласта, – сказал я.– В обмен могу дать янтарь.

– Я доставлю тебе четыре повозки олова, а ты дашь две повозки янтаря.

Я тут же согласился, поскольку у меня из головы не выходили мысли о письме в Ротомаге, хотя можно было и поторговаться.

Зачем делать такой крюк? Впрочем, есть возможность ознакомиться с очертаниями страны кельтов.

– Тебе лучше уйти, Пифей, – сказал Карнут.– Получишь олово и отправляйся в путь, пуны появятся, как только переменится ветер. Их видели в Белерионе и на Уксисаме.

Сто сорок четвертый день путешествия.

Иктис. На заре. Ночью ветер переменился. Карнут доставил груз оловянных окатышей, а я отдал ему причитающийся янтарь. Я разместил корзины с серым металлом ближе к корме, чтобы улучшить посадку корабля. Разница в весе огромна – не менее пятидесяти или шестидесяти талантов.

Карнут объяснил, как удобнее добраться до Ротомага. Ветер у нас будет с берега и немного в корму. Тяжкое испытание для людей и корабля.

Полдень. В море. Скалы Британии тают в тумане. Ветер ровный, но сзади набегают неторопливые волны и сильно раскачивают "Артемиду". Я велел закрыть скалмы. Кормчие отдыхают через каждые два часа. Мы с Венитафом заменяем их на это время.

Жаль идти вспять за письмом, содержание которого наверняка не сулит ничего приятного. Я должен забрать его у некоего Дивика, совершенно мне не знакомого. Венитаф полагает, что он связан с тимухами, заправляющими торговлей оловом.

Сто сорок пятый день путешествия. В устье Секваны близ Ротомага. Воды Океана понесли нас против течения, и мы смогли на веслах добраться до города торговцев оловом. Как и жители Корбилона, они переправляют его в Массалию по рекам и дорогам страны кельтов.

Вечер. Я буквально трясусь от ярости, и только Венитафу удается немного меня успокоить. Сворачиваю и разворачиваю свиток, присланный тимухами. Я переписал этот треклятый текст, чтобы те, кто прочтет его, разделили бы со мной возмущение.

"Привет Пифею, если ему доведется прочесть наше послание после того, как он насладился зрелищем Трона Солнца и возвращается в Массалию вдоль кельтских и иберийских берегов.

Если ты читаешь эти строки, Пифей, значит, ты не смог отыскать дорогу на Танаис, открытую славным Ясоном критянам и милетцам. Мы, тимухи Массалии, с одобрения наших многоуважаемых архонтов, сообщаем, что не порицаем тебя, поскольку могло случиться, что, несмотря на свои достоинства и мужество, ты был не в силах преодолеть заслона враждебных варваров или твой корабль не смог пройти тем путем. Нам остается только сожалеть об этом, ибо твои опыты и доказательство твоей научной правоты не принесут нам полного удовлетворения.

Наш город, чье могущество зиждется на торговле, переживает сейчас трудные времена, поскольку Внутреннее море не обеспечивает нас новыми рынками и не дает возможности возвеличить Массалию. Перед нашими эллинскими и азиатскими собратьями, как, например, Александрией Египетской [91], открываются дороги в Индию и Эритрею.

Наш соперник Карфаген, самый могущественный город в Африке, захватил Геракловы Столпы и переименовал их в Мелькартовы. Нам же, если ты не отыскал путь в гиперборейские страны, остается торговать со все более и более наглеющими кельтами и с нашими обычными партнерами, чьи богатства тают, – вскоре они не смогут покупать наши вина, наши вазы, наше масло, а тем более наши кораллы и гранаты.

Мы думаем, что ты смог бы рассчитаться с нами за свое дорогостоящее путешествие, привезя полный трюм янтаря и олова, с тем чтобы твоя слава математика не обошлась в слишком разорительную для нашего Казначейства сумму.

Мы желаем тебе счастливо миновать Столпы и не попасть в руки пунов, ибо эскадры Массалии не смогут прийти на выручку. Им хватает хлопот с лигиями.

Эвтимен вернулся в Лакидон. Повсюду в Ливии он натыкался на колонии Карфагена, но ему удалось уйти от пунов. Он не привез ни золота, ни слоновой кости. Его трюмы пусты, а гребцы рассчитывают на твои янтарь и олово, чтобы ты расплатился с ними за труды.

Пусть наш союзник Рим сокрушит силы Карфагена! Тогда твое мужество будет вознаграждено, а мы сможем мирно воспользоваться твоими знаниями".

Дивик произнес жестокие слова:

– Мы, торговцы, будем по-прежнему служить Массалии, а наша корпорация не разорится. Чем могу помочь тебе?

– Ничем, – ответил я.– Сообщи хозяевам, что мои трюмы набиты янтарем и оловом, что моя голова полна новыми знаниями, а сердце исполнено признательности к тем, кто позволил мне стать философом и математиком, достойным родного Города. Пусть твое послание опередит меня!

Я покинул дом торговца, не глянув на него. Он так и не понял почему.

Сто сорок шестой день путешествия. В море. Гребцы не подозревают о моем гневе. Им отдан приказ грести, чтобы быстрее вернуться в Лакидон, а надежда на скорое возвращение даже ценой страданий и крови не гасит их радости.

Сто пятидесятый день путешествия. Вблизи Уксисамы. Мы отдыхали целую ночь в заливе страны абринков. Посягнув на положенные гребцам порции, я заплатил за олово вином. Надеюсь, я отблагодарю им моих "любимых" торгашей...

Сюда привозят олово с каких-то островов, расположенных к закату от Белериона. Поэтому я дал им название Касситериды ("Оловянные"!). Стоит ли приставать к берегу в Корбилоне? Только в случае крайней необходимости, поскольку наступает сезон плохой погоды. И надо подумать об отдыхе гребцов.

Сто пятьдесят первый день путешествия.

В море. Я не сдержал обещания, данного Иоалле. Мы прошли мимо Кабайона без остановки. Поскольку ветер дует с заката, мы зайдем в Корбилон, который отыщу по указаниям намнетов, друзей Венитафа. Неужели и там меня ждет письмо от тимухов Массалии?

Сто пятьдесят второй день путешествия. Корбилон. Прекрасный город, построенный по подобию кельтских городов. Его окружают стены, возведенные из леса и камня. Дома каменные, а крыши крыты соломой. Царь Корбилона знал о нашем путешествии со слов жителей Кабайона. Мы одарили его янтарем. Гостеприимный царь хотел задержать нас на несколько дней, чтобы выслушать рассказ о наших странствиях. Он уверяет, что Массалия может гордиться нами, но ничего не знает о лежащем у меня в каюте свитке. Дорога на Танаис мало его волнует – разве у нас нет Лигера и Родана, чтобы добраться до Массалии, минуя Столпы? Плоты из бычьих шкур надежны, а веллавы – погонщики мулов честны. Он считает, что наше путешествие имеет лишь познавательное значение. Его очень интересуют Трон Солнца и Туле. Описание панотисов и гиппоподов развеселило его.

Сто пятьдесят третий день путешествия. Корбилон. Мы намерены воспользоваться течением вод, уходящих в Океан, и прощаемся с царем. Он опечален нашим отъездом и вырвал у нас обещание вернуться. Царь жаждет эллинских знаний и готов засыпать нас подарками, но я принимаю лишь плоское золотое кольцо и кусок льняной ткани, чтобы покрыть ложе. Венитаф получил прекрасный пояс с золотыми бляшками. Я разрешил гребцам погрузить бочку ячменного пива, доставленную царским управляющим.

Сто пятьдесят четвертый день путешествия.

В море. Гребцы хорошо отдохнули. Рыбаки Корбилона, которые вернулись из открытого моря, сообщили, что над Океаном дует ветер с полуночи и восхода. Они заметили, что в это время года подобное случается редко. Поэтому я велел как можно быстрее выходить в Океан. Гребцы работают не щадя сил и радуются, видя, как мимо "Артемиды" проносятся берега реки.

Полдень. Я велел поставить паруса. Ровный ветер. Чистое небо. На мой взгляд, слишком чистое. Знаю, что у пунов есть Приют гребцов – они называют его Миноя на своем варварском языке – между Лигером и Гарумной [92]. Не хотелось бы столкнуться с ними. Пуны, наверное, подозревают о нашем путешествии, последний отрезок пути мимо Иберии и через Столпы крайне опасен.

Ветер позволяет убрать весла. Океан перестал быть зеленым и напоминает цветом Внутреннее море. Гребцы счастливы. Я завидую им. Я должен хранить на лице улыбку, тогда как проклятый свиток в каюте наполняет сердце гневом.

– Ты не прав, Пифей, – успокаивает меня Венитаф, – с тобой числа, и боги возлюбили тебя. Что тебе разочарование массалийских тимухов? О них забудут, и наши правнуки не будут знать даже их имен, тогда как твое имя и имя Эвтимена высекут на камне. Ты похож на человека, спускающегося в свою пещеру после того, как созерцал Солнце в сиянии его славы. Окружающие не верят его словам, ведь они видят лишь обманчивые тени, но прав он, поскольку ему открылась истина [93].

Мой друг судит верно. Мне стыдно, что на какое-то мгновение поверил, будто его интересует лишь выгода. Мой добрый Венитаф, ты – лучший утешитель и еще понадобишься мне в Массалии.

Киан вместе с Титиром готовят обед из свежего мяса, купленного в Корбилоне. Они жарят его на углях и щедро поливают растопленным сливочным маслом. У нас есть и свежий хлеб, испеченный по рецепту намнетов. Это лепешки из едва подошедшего ржаного теста. Я решил, что мы устроим обед в проходе. Будут присутствовать все, кроме двух марсовых (Кельта и Бриара) и кормчих. Надо обратиться к гребцам с просьбой приложить последние усилия, чтобы пройти Столпы.

Сначала мы как можно дальше уйдем к закату. Не надо бояться, что Иберийские горы исчезнут из виду. Ведь все уже привыкли к открытому Океану, окружающему Туле. Когда я сочту, что мы оказались на уровне Столпов, мы воспользуемся ветром с заката, который постоянно дует в этих местах, и проскочим ночью по самой середине течения между Кальпой и Абилой на всех парусах в момент, когда вода стремительно понесет нас в нужном направлении.

В Майнаку заходить не будем. У нас достаточно воды и провизии, чтобы держаться все время в открытом море. Я разрешаю людям удить рыбу, как они делали на пути к Трону Солнца. Опять появились голубые рыбы.

Надо избежать встречи с пунами. Запах янтаря сведет их с ума, и мы потеряем все наши богатства.

Все посуровели и едят молча, каждый сидя на своей скамье. Венитаф и я устроились на сложенных подушках. Титир и Киан разносят еду. Они передают по рядам кубки, наполненные родским вином. Его хватит до самой Массалии. Ячменное пиво бродит в своей бочке, но его горький запах никого не привлекает. Тишину нарушают лишь плеск волн и потрескивание дерева. Световые люки и ткань убраны. Солнце освещает проход то слева, то справа в зависимости от качки. Наступила минута взаимного доверия – я смогу взглянуть в лицо архонтам.

Только облака по левому борту выдают присутствие суши. Мы зависим от милости Океана. Пора вспомнить о богах. Я велю помолиться Посейдону. Каждый должен налить воды на дно кубка и сказать: "Спасибо тебе, о бог морей, могущественный Посейдон, за то, что ты позволил нам найти обратный путь. Мы просим тебя о попутном ветре, мы должны быть быстрее, чем поклонники Молоха, ведь они меньше поклоняются тебе".

В сердце своем я обращаю молитву к Афине, чтобы она внушила архонтам и тимухам мудрость понимания моих трудов и сдержанность в проявлении гнева из-за того, что невозможно проложить торговые пути через Танаис и Понт Эвксинский.

Сто пятьдесят девятый день путешествия.

В море. Бона с. Я рассчитал, что должен находиться на уровне Гадеса, но, судя по нашему курсу и моей карте, мы удалились от берега к закату не менее, чем на двести пятьдесят стадиев. Неподвижность корабля позволила мне рассчитать высоту стояния солнца в полдень.

Тяжелые белые и серые облака на горизонте бесконечного Океана, похоже, предвещают ветер. Я надеюсь на это.

Ночь. Не могу писать. Делаю заметки на восковых табличках. Свиток папируса лежит в своем бронзовом пристанище [94]. Перепишу свои заметки туда, как только смогу.

После ливня в момент захода солнца вдруг поднялся сильный благоприятный ветер, и я велел поставить только долон. Большой парус убран, а рей лежит на палубе, прихваченный тросами. Я приказал установить манжеты и закрыть люки.

На акростолии растянут небольшой тент, он прочно привязан к кольцам и укрывает кормчих от непогоды. Мы с Венитафом облачились в накидки с капюшонами.

Гребцы спят и едят в проходе. Весла, рангоут и багаж – все закреплено. В бурю нас несет вперед только долон. Я рассчитываю скорость и надеюсь вскоре приблизиться к Столпам! Мы должны различить Иберийские горы завтра утром на заре. Похоже, Посейдон решил укрыть нас от чужих глаз завесой из волн, пены, дождя и тумана. Мы должны воспользоваться этим.

Сто шестьдесят первый день путешествия.

Около Столпов. Очень сильный ветер с заката. Долон изорван в клочья. В разгар бури ночью пришлось ставить новый парус. Кельт и Бриар показали все свое мастерство. Они пропустили шкоты в сегарсы, привязали долон к маленькому рею, словно стояли на берегу Лакидона, а не на палубе под дождем и леденящим ветром. Сейчас они спят, напившись вина с медом и до отвала наевшись хлеба. Новый долон выдерживает свирепый напор. Из предосторожности приказываю взять на парусе один риф. Скорость не уменьшилась.

Полдень. Видны скалы Кальпа и Абила. Облака над вершинами гор висят гигантским серым архитравом. Нам надо пройти под сводами "храма Геракла". Или Мелькарта?

Кормчие выбились из сил. Мы с Венитафом меняем их. Посылаю Палея и Карата на нос. Прошу добровольца вскарабкаться на мачту. Соглашается Киприан-кирнеец. Путешествие в Гиперборею излечило его от болотной лихорадки, он превратился в сильного и бесстрашного моряка с орлиным взором. Приказываю поднять рей с зарифленным парусом. Киприан сможет устроиться на верхушке мачты поудобней. Если вдруг придется удирать от врагов, большой парус будет готов – не страшно, даже если он порвется.

Вечер. Боги не покинули нас. Мы укрыты дождем, туманом и брызгами, а ветер с огромной скоростью увлек нас во Внутренее море. Теперь мы находимся в гостеприимных водах. Столпы, освещенные заходящим солнцем, остались далеко позади.

Приказываю следовать тем же курсом. Мы вернемся в Массалию с ливийским ветром, дождливым Нотом, столь характерным для этого времени года.

Еще не все опасности позади, но этой ночью буду спать спокойней.

Сто шестьдесят второй день путешествия. После бури наступило затишье: тоскливое настроение сменилось надеждой. По моим расчетам, мы находимся на полпути между островом Ивиса и Ливией. Все гребцы от души радуются шутке, которую Посейдон сыграл с Мелькартом.

Я приказал вставить весла в скалмы. Если дать гребцам волю, они пойдут полным ходом до Массалии. Едва уговорил их подчиняться ритму, задаваемому келевстами. Вскоре должен подняться полуденный ветер. Небо белесое, а со стороны Ливии набегают длинные неторопливые волны.

Сто шестьдесят третий день путешествия. Судя по всему, завтра настанет последний день нашего долгого странствия. Гнева как не бывало, сердце преисполнено радости, ведь мне удалось осуществить самые сокровенные мечты. Что по сравнению с этим слава или богатства?

Надо заплатить моим гребцам и гребцам Эвтимена за все испытанные ими тяготы. Не стану брать причитающейся мне доли наварха, пусть им достанется больше драхм. Мое богатство – не статеры и таланты. Оно – в верных числах, истинном опыте и в воспоминаниях о том, что я видел и описал в своем бортовом дневнике.

Горячий влажный ветер гонит нас к Лакидону. Корабль приведен в порядок. Палуба вымыта. Ложа и матрасы укрыты шкурами и покрывалами. Планширь и акростолий отдраены. Правда, кое-где отвалилось покрытие из смолы, да на свинцовой обшивке висит "борода" из водорослей. Гребцы очистили весла от соли, свернули тросы и уложили их в бухты в виде змей. Бочку с ячменным пивом выбросили в море, и Афанасий громко заявил, что этот варварский напиток не предназначается Посейдону.

Последний день путешествия. Ветер с полудня пригонит завтра дождевые тучи, а сегодня несет нас к Массалии – мы летим к дому, словно скаковая лошадь. Я велел убрать весла.

Полдень. Агафон бежит на корму с криком:

"Белая голова! Массалия, Массалия!"

Все готовы сесть за весла, хотя ветер не слабеет... Не могу их остановить. Я стою под акростолием и возношу благодарность Артемиде и Аполлону. Мы подходим к порту.

Весла ударяют о воду в ритме полного хода. Гребцы прибудут в Массалию обессиленными. "Артемида" летит по воде, как корабль феаков, на котором Улисс возвращался на Итаку. Нос рассекает пену волн – мы обгоняем даже их.

Велю раздать вино, хлеб и сухари, чтобы подбодрить гребцов. Они выкрикивают названия гор, окружающих Массалию, как только их вершины показываются из-за горизонта.

– Копна! Берга! Кекилистрий! Острова... Стойхады! Первый остров! Внимание – Плоский остров!

Венитаф сходит с ума от радости. Он так крутит свою бороду, что завил ее в косички на египетский манер. Наконец и я присоединяюсь к ликованию остальных. Мне дано вновь увидеть Массалию! Так ли важно, что не удалось обойти Европу по Океану! Я видел Трон Солнца, Базилию, Туле – до меня там никто не бывал... Я видел... Мои числа обладают силой. Встреча с тимухами не страшит меня.

Четвертый час после полудня. Виден Фарос! За ним – проход в Лакидон. На крепостных стенах и скалах собралась толпа. Вышлют ли архонты две монеры навстречу, чтобы приветствовать нас?

Наконец-то! Из порта выходят два судна. Одно из них – монера Эвтимена. Он стоит на носу и радостно жестикулирует. Он что-то кричит, но я пока не понимаю смысла его слов... Наконец слышу:

– Боги всегда соединяют друзей! Таковы слова оракула. Я кричу в ответ:

– Я видел Солнце ночью!

Пора выполнять маневр. Я велю подобрать паруса. Приказываю сушить весла, давая монерам время на разворот.

На второй монере теснятся архонты. Я приветствую их, и они, улыбаясь, отвечают мне.

Парменона с ними нет...

ВОЗВРАЩЕНИЕ В МАССАЛИЮ

Четвертый день перед концом третьей декады Пианепсиона*. Привел в порядок записи и велел переписать набело все, что день за днем заносил в дневник во время чудесного путешествия к Трону Солнца.

Янтарь купили торговцы Египта и Эллады. Тимухи были недовольны, что я продал все оптом, а не сбывал мелкими партиями. Так можно было выручить значительно больше золотых талантов.

* Примерно 10 ноября.

Олово ушло в Арсенал, где его смешают с иберийской медью для изготовления необходимой кораблестроителям бронзы.

Я щедро расплатился со своими гребцами и гребцами Эвтимена. Архонты пожизненно назначили меня навархом "Артемиды", намекая, что уход за ней возлагается на меня, если казначейство по каким-то причинам откажется оплачивать расходы по ее содержанию. Эвтимен командует "Гераклом".

Первый день Мемактериона*. Стены города не столь протяженны и не столь широки, как стены Вавилона, и я часто сталкиваюсь с гребцами. Их грызет скука после богатой приключениями экспедиции.

Некоторые считают себя почти богачами, получив свою долю янтаря и денег. Они нередко гостят в тавернах Нижнего города. Без устали, как новоявленные Улиссы, они рассказывают, что видели и делали во время путешествия. Я читал свой бортовой дневник перед архонтами и тимухами, и они теперь толкуют о событиях, более всего поразивших их воображение.

Я встретил Агафона и Эвтифрона, кипящих от негодования, – их оскорбил Кинф, держатель постоялого двора "Позолоченный медвежонок". Ссора разгорелась из-за пустяка.

– А у гиппоподов женщины – кобылы? – невинно спросил их торговец сушеными фигами Порфир.

И многие вместе с ним засмеялись. Эвтифрон ответил пощечиной. Друзья Порфира принялись вовсю поносить обоих гребцов, и им пришлось удалиться по требованию Кинфа, которому не хотелось, чтобы в драке пострадали его амфоры и кружки.

– И все же мы знаем, кто такие гиппоподы! – воскликнул Агафон.– Ты все объяснил нам.

* Примерно 15 ноября.

– Пусть болтают всякую чепуху, – посоветовал я им.– Главное – вы верите в то, что видели собственными глазами.

Последний день первой декады Мемактериона.

Сижу дома в полном одиночестве. Буря и дождь превратили дороги в скользкое месиво, а Лакидон приобрел грязно-зеленоватый цвет из-за стекающих в море глинистых потоков.

Эвтимен расстроен, что вернулся с пустыми трюмами. Тимухи постоянно укоряют его этим. В Африке Массалии рынками не обзавестись, пока сильны Карфаген и Гадес. Я утешаю его, говоря, что добытые им сведения имеют большую ценность. Массалия и Рим узнали о делишках пунов.

– Думаешь, те несколько талантов янтаря и олова, что я привез, достаточное оправдание, что я не отыскал дороги через Танаис? Он непроходим для больших кораблей. Что значит Трон Солнца для наших тимухов? Многие из них злы на меня из-за падения цен на янтарь: кое-кто хранил дома одну-другую корзину янтаря. Они продают его по бусинке, а я выставил на продажу целый корабль. В их глазах я просто безумец.

Середина Посидеона*. Отпраздновано возрождение Солнца. Холодно. Все суда спрятаны под навесами. Дует сильнейший Киркий, донося до меня запах льдов, который я ощутил, когда Артемида протянула свою стрелу вперед.

Вчера меня пригласил в гости Политехн. Мне показывали афинские вазы. Там были арматор Аристид и сын Парменона.

* Примерно 29 декабря.

– Как я завидую тебе, Пифей! – сказал Политехн.– Теперь ты значительно богаче меня. Я больше не могу любоваться линиями, нанесенными человеческой рукой, после того как ты видел круг, прочерченный колесницей Аполлона.

Я пытался заговорить о Танаисе, о скифских озерах, о Каспийском море. Мне хотелось оправдаться перед ними.

– Оставь, Пифей, я уверен, что мир именно таков, каким его описываешь ты.

– Жаль, – сказал Аристид, – что наши суда не могут играть с пунами в прятки, как ребятишки, укрываясь за соснами некрополя. Какая слава ждала бы Массалию, если бы янтарь можно было возить через Понт! Неужели ты собирал его прямо на берегу? Невероятно!

Последний день второй декады Посидеона. Ко мне в гости заходил сын Парменона. Он опечален смертью отца и очень тронут слезами, пролитыми мною, когда я навестил его мать. Мне жаль Парменона. Он был бы сейчас полезнее, чем до путешествия. Парменон был единственным, как сказал его сын, кто не одобрял письма, написанного архонтами и тимухами до моего отплытия и к моменту моего возвращения. Второе письмо вызвало у него большой гнев, и это помогло Мойре Атропе оборвать нить его жизни. Парменон верил в значение моего путешествия для расширения человеческого знания. Конечно, он не отрицал и важности коммерческой стороны предприятия, но считал ее второстепенной. Большинство же тимухов спало и видело, что Массалия обзаведется новыми рынками. Им хотелось найти дорогу через Танаис; была и еще одна причина – проверка бдительности пунов в Гадесе и Тингисе. Они одобрили мое путешествие только ради своих целей. Есть ли возможность обогнуть Ойкумену с восхода? Как пуны перехватывают суда, рискующие подойти к Столпам? Можно ли обмануть их дозорных? Находятся ли под контролем пунов рынки янтаря и олова? Именно об этом толковали на заседаниях Совета и что ни день болтали на агоре. Только Парменон, реже Фелин, еще реже Диафер и иногда Политехн интересовались измерениями Мира и законами движения Солнца. Сначала это вызывало усмешки, а затем начались открытые издевательства со стороны большинства Шестисот. Последнее восклицание Парменона после того, как служитель опрокинул урну с более чем пятьюстами белыми камушками, одобряющими отсылку второго письма, было: