Текст книги "Сочинения"

Автор книги: Феодорит Кирский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 53 страниц)

 3. Когда же стали к нему приходить многие и просить дара благословения, он обычно бывал недоволен таким многолюдством и, несмотря на свою старость и забыв о слабости сил своих, перескакивал через ограду, взобраться на которую нелегко было и человеку сильному. Однажды, сделав так, Евсевий ушел к ближайшим подвижникам и в их обители – маленькой ограде, пристроенной к стене, – продолжал подвизаться в обычных трудах.

 4. Предстоятель этого стада Христова, муж, преисполненный всякой добродетели, сказывал, что здесь Евсевий проводил семь седмиц Великого Поста, довольствуясь всего пятнадцатью смоквами. И подобные подвиги он предпринимал уже в возрасте девяносто лет и притом имея слабое здоровье! Но сильнее немощи телесной было в нём пламенное усердие, и любовь к Богу делала для него всё простым и легким. В таких трудах, омываемый потоками пота, достиг он цели своего поприща, взирая на Высшего Судию и уповая на венцы небесные. Я же и теперь желаю пользоваться его предстательством пред Богом, как пользовался при его жизни. Ибо я верю, что он и теперь живёт и имеет чистейшее дерзновение к Богу.

XIX. САЛАМАН

 1. Думаю, что я оскорбил бы добродетель, если бы не сообщил потомкам сведений и о жизни дивного Саламана и оставил её во мраке забвения. Поэтому я предлагаю повествование о нём, изложенное весьма кратко. К западу от реки Евфрат, на самом берегу её, есть селение, называемое Каперсана. В нём и родился Саламан. Полюбив безмолвие, он отыскал на другом берегу маленькое убежище и затворился в нём, не оставив ни двери, ни окна. Единожды в году, подлезая под стену своего убежища, он приносил себе еды на целый год, никогда при этом не вступая в беседы с кем–нибудь из людей. Так прожил он весьма продолжительное время.

 2. Архиерей города, к которому относилось названное селение, узнав о добродетели этого мужа, пришел к нему однажды с намерением предложить дар священства. Приказав проломить часть стены, он возложил руки на Саламана, совершил молитву, многое ему сказал, объяснил, какая благодать ему дана, и затем удалился, не услышав в ответ ни одного слова. После этого архипастырь повелел заделать пролом в стене.

 3. В другой раз жители селения, из которого происходил подвижник, ночью переправились через реку, разрушили его хижину, взяли его самого и быстро перенесли в свое селение. Он же при этом не выказал ни сопротивления, ни согласия. Утром поселяне построили Саламану хижину, подобную прежней, и в ней опять заключили его: он продолжал хранить молчание и ничего никому не сказал. Через некоторое время жители другого селения, лежащего на противоположном берегу реки, так же придя ночью и разломав хижину, отвели молчальника к себе: он и на сей раз нисколько не противился, не просил, чтобы его оставили, но и не выразил готовности поселиться на новом месте. Соделав себя таким образом мертвым для жизни сей, Саламан мог в самом точном смысле повторить Апостольские слова: Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня (Гал.2,19–20). Таков был этот блаженный муж! Сказанного достаточно, чтобы понять добровольно избранную им жизнь. Я же, и из этого повествования приобретя для себя пользу, перехожу к другому.

XX. МАРИС

 1. Есть одно селение, называемое у нас Омира. Построив близ этого селения небольшое жилище, блаженный Марис затворился в нём и прожил здесь тридцать семь лет. Хижина его впитала в себя много сырости из–за близости гор: в зимнюю пору по стенам её стекала вода. А какой от этого происходит вред для тела, знают и горожане, и сельские жители, потому что всем известны болезни, происходящие от сырости. Но святого Мариса это не заставило переменить жилище: он пребывал в нём до конца своей жизни.

 2. Начал же он свои подвиги добродетели с самых ранних лет, сохранив и чистоту тела, и чистоту души. Об этом он сам мне поведал, говоря, что тело своё он соблюл нерастленным – таким, каким оно вышло из утробы матери. Будучи еще юношей, он в празднества мучеников восхищал народ своим голосом, исполняя церковное служение певца, и привлекал к себе благозвучным пением. Певцом он оставался долгое время – и в пору расцвета телесной красоты. Однако ни эта телесная красота, ни благозвучная ясность голоса, ни общение со многими людьми не повредили красоты его души. Живя в мире сем подобно узнику, Марис имел попечение только о своей душе, а в трудах затвора приумножил богатство добродетели.

 3. Я часто наслаждался общением с ним, потому что мне он позволял отворять дверь его убежища. Когда я приходил, Марис обнимал меня и начинал вести долгие беседы о любомудрии. Он отличался простотой и не терпел лукавства, а бедность считал за величайшее благополучие. Прожив девяносто лет, он довольствовался одеждами, изготовленными из козьей шерсти, для подкрепления телесных сил употреблял немного хлеба и соли.

 4. Прожив затворником долгое время, Марис пожелал увидеть, как приносится духовная и таинственная Жертва, и попросил меня совершить Божественную Евхаристию в его жилище. Я с радостью согласился и велел принести священные сосуды (жилище отшельника находилось неподалёку). Использовав вместо престола руки диаконов, я принёс Божественную и спасительную Жертву. Марис же преисполнился таким духовным ликованием, что увидел небо; после этого он сказал мне, что никогда не испытывал такой радости. Удостоившись его горячей любви, я поступил бы несправедливо, если бы не восхвалил этого праведника после смерти его. Поступил бы я несправедливо и по отношению к другим, если бы не предложил его, как пример для подражания для дерзающих достичь высокого любомудрия. Поэтому прося покровительства и у этого угодника Божия, я заканчиваю повествование о нём.

XXI. ИАКОВ

 1. Изложив подвиги борцов добродетели, уже провозглашенных победителями, и показав в главных чертах и их усилия в радении о небесном, и плоды их тяжкого труда, заработанные потом, и, наконец, славные и приснопамятные их победы, опишем теперь жизни и поныне существующих великих подвижников, которые словно стремятся превзойти трудами своих предшественников. Таким образом мы оставим потомкам душеполезное воспоминание. Ибо как житие древних, давно уже просиявших святых, приносило их потомкам величайшую пользу, так и повествование о ныне живущих подвижниках представит достойные образцы добродетели для последующих поколений христиан.

 2. Начну же это повествование с великого Иакова, который первенствует между другими и по времени, и по подвигам; прочие совершают дивные и изумительные дела, уже подражая ему. Не знаю как, но так вышло, что и среди почивших подвижников, и среди нынешних это имя занимает первое место. Ведь своё повествование о жизни почивших подвижников я начал с блаженного Иакова, который молитвой рассеял персидское войско и не допустил захватить город, хотя стены его уже пали, он обратил в бегство неприятелей, наслав на них комаров и мух. Современный же нам Иаков, равночестный и подобный по образу жизни тому Иакову, должен занять первое место среди еще живущих подвижников, не только как соименник прежнего Иакова, но и как такой же ревнитель добродетели, ставший сам образцом любомудрия для других.

 3. Сблизившись с упомянутым выше великим Мароном и восприняв его учение, Иаков даже затмил учителя своими великими трудами. Ибо Марон избрал для себя убежище в роще, где прежде приносились языческие жертвы: здесь он устроил хижину, покрытую шкурами, в которой мог укрываться от дождя и снега. А Иаков, не имея ни хижины, ни палатки, ни рощи, жил под кровлей небесного свода, подверженный всем изменениям погоды: то его мочил проливной дождь, то студил снег и мороз, то палили и жгли лучи солнца. Всё это праведник переносил с великим терпением и, подвизаясь как бы в не принадлежащем ему теле, старался победить свою природу. Облеченный в тело смертное и подверженное страданиям, он жил, словно бесстрастный; во плоти подражая бесплотным, он говорил вместе с Божественным Павлом: «ходя во плоти, не по плоти воинствуем. Оружия воинство–вания нашего не плотские, но сильные Богом на разрушение твердынь: ими ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия, и пленяем всякое помышление в послушание Христу» (2 Кор. 10,3–6).

 4. Но к таким подвигам, превышающим человеческую природу, Иаков взошел постепенно от тщания о меньших трудах. Сначала, затворившись в одном небольшом жилище и освободив душу от внешних волнений, он приковал свой ум к памятованию о Боге и таким образом подготовил себя к упражнению в совершенной добродетели. Потом, уже приучив душу к доброделанию, решился на более строгое подвижничество: придя на одну гору, отстоящую от города на тридцать стадий, соделал её, бывшую дотоле неизвестной и бесплодной, славной и достоуважаемой. Ныне эта гора обрела такое благословение, что даже землю, взятую с неё, почитают, ибо приходящие отовсюду паломники уносят частицы этой земли, уповая получить от этого пользу.

 5. Живя здесь, подвижник находится всегда у всех на виду, потому что не имеет, как я сказал, ни пещеры, ни хижины, ни палатки, ни рощи, ни даже плетня, который бы ограждал его. Он бывает на виду, когда молится и когда отдыхает, когда стоит или сидит, когда бывает здоров и когда страждет от какой–нибудь болезни. Поэтому, подвизаясь постоянно на виду у всех, он бывает вынужден сдерживать природные потребности. Это я говорю не по словам других, но как очевидец. Четырнадцать лет тому назад с Иаковом случилась тяжкая болезнь, обычная для смертного тела. Была середина лета, и солнечные лучи палили нестерпимо, поскольку не было ветра и воздух оставался неподвижным. Он страдал от разлития желчи, которая спускалась вниз, терзая и распирая внутренности, и требовала выхода наружу. Тогда я увидел великую терпеливость и стойкость этого мужа. Поскольку собралось множество местных жителей, желавших унести победоносное тело, то он был раздираем двумя желаниями: природа требовала пойти облегчиться, а стыд перед присутствующей толпой – оставаться на месте. А я, зная это, долго уговаривал присутствующих и даже угрожал, приказывая им уйти; потом, когда уговоры не подействовали, напомнил им о своём священническом звании и с большим трудом, уже вечером, прогнал их. Но муж Божий и после ухода всех побеждал природу и воздерживался до тех пор, пока наступившая ночь не принудила и немногих оставшихся удалиться домой.

 6. Придя к нему на следующий день и увидев, что дневной зной стал еще сильнее и от этого усилилась мучившая его горячка, я, под предлогом головной боли, сказал, что стражду от действия солнечных лучей, и попросил позволения наскоро устроить у него какую–нибудь небольшую тень. Когда Иаков позволил это, то мы, забив три кола и обтянув их двумя кожами, обрели для себя тень. Блаженный повелел мне воспользоваться ею, но я сказал: «Стыдно мне, еще молодому и здоровому человеку, пользоваться таким утешением, когда ты, мучимый жестокой горячкой и имеющий нужду в прохладе, сидишь на солнцепеке и терпишь зной жгучих солнечных лучей. Если хочешь, – продолжал я, – чтобы я воспользовался тенью, раздели её со мной. Мне желательно быть при тебе, а солнечные лучи препятствуют этому». Услышав такие слова, Иаков согласился и принял мои услуги.

 7. Когда же мы вместе наслаждались тенью, я завёл разговор о том, что мне необходимо прилечь, ибо ноги мои устали долго сидеть. Он позволил мне прилечь, но в ответ услышал, что я не позволю себе лежать, если он будет сидеть. Я сказал: «Если хочешь, чтобы я насладился покоем, возляжь и ты, отче, вместе со мной: тогда мне не стыдно будет лежать». И перехитрив такими словами его воздержность, я доставил ему и это утешение.

 8. Когда мы возлежали, я старался вести речь о вещах, радостных и приятных сердцу его. Затем мне пришла мыс*ль потихоньку растереть старцу спину: положив руку под одежду его, я наткнулся на железную цепь, охватывающую поясницу и шею Иакова; другие цепи, прикреплённые к кольцу около шеи (две спереди и две сзади), наискось спускались до нижнего кольца, изображая своим сцеплением спереди и сзади букву X и соединяя оба кольца вместе; такие же узы были у него на руках около локтей. Увидев столь огромную тяжесть, я Попросил подвижника облегчить своё болящее тело, для которого невозможно было в одно и то же время выносить и добровольную тяготу, и невольную болезнь. Я сказал Иакову: «Теперь, отче, у тебя горячка заменяет железо: когда она пройдёт, тогда снова наложим вериги на тело». Он, убеждённый моими настойчивыми просьбами, согласился и на это.

 9. Поболев еще несколько дней, Иаков выздоровел, но спустя некоторое время вновь впал в тягчайшую болезнь. Опять множество людей собралось отовсюду, чтобы завладеть его телом. Узнав об этом, жители ближайшего города стеклись к подвижнику: здесь были и воины, и люди простые – одни в полном вооружении, другие захватив какое попало оружие. Размахивая им, они стали бросать дротики и метать камни – не для того, чтобы умертвить, но дабы только устрашить – и таким образом прогнали чужаков. Затем возложили победоносного борца на ложе и принесли в город. Он же не чувствовал ничего, что происходило с ним, и даже не шевелился, когда некоторые деревенские жители вырывали на память у него волосы.

 10. Дойдя до храма Святых Пророков, несущие одр оставили Иакова в находившемся здесь монастыре. Один человек, придя в Верию, где я тогда находился, рассказал о случившемся и сообщил о кончине праведника. Я тотчас же поспешил и, проведя всю ночь в пути, наутро пришел к человеку Божию. Он уже ничего не говорил и не узнавал никого из присутствующих. Но когда я поклонился ему и передал приветствие от великого Акакия, он вдруг открыл глаза и спросил, как его дела и когда я навещал Акакия; лишь только я ответил, он опять сомкнул глаза. Через три дня Иаков опять пришел в себя и спросил, где он находится. Узнав же, очень огорчился и попросил отнести его обратно. Я, послушный ему во всём, немедленно приказал поднять одр и перенести старца на прежнее место.

 11. Тогда я еще раз увидел, сколь бесстрастна была по отношению к почестям досточтимая для меня душа праведника. На следующий день я принёс ему ячменного отвара, который был охлаждён, хотя и знал, что Иаков не позволял себе принимать ничего вареного, отказавшись совершенно от употребления огня. Старец не хотел принимать моего приношения, но я сказал: «Сжалься над всеми нами, отче! Мы твоё здоровье считаем общим для всех нас благом, потому что ты не только служишь для нас образцом в делах, полезных для души, но и помогаешь нам своими молитвами и привлекаешь на нас Божие благословение. Если же тебе тяжело отступить от своего правила, то потерпи и это, отче; ведь такое терпение также есть один из видов любомудрия. Как будучи здоровым ты, когда возникала потребность в пище, побеждал голод терпением, так и теперь, когда нет у тебя никакого желания вкусить пищу, прояви своё терпение, приняв её». При нашей беседе присутствовал и человек Божий Полихроний, который, одобряя мои слова, сам первый решился вкусить пищу, хотя было еще утро и обычно он только через семь дней питал своё тело. Послушавшись наконец, Иаков выпил немного отвара, прижмурив глаза, как мы обычно делаем, когда пьём что–нибудь горькое. Поскольку же от слабости и ноги у него отказались ходить, мы убедили его омыть их водой. Я считаю нужным и здесь сделать замечание относительно любомудрия его. Сосуд с водой находился недалеко, и один из служителей хотел прикрыть его корзиной, чтобы приходящие к Иакову не видели этого сосуда. Блаженный, заметив это, спросил: «Зачем ты закрываешь сосуд?» Служитель ответил: «Чтобы не было его видно тем, которые к тебе приходят». Тогда старец сказал: «Оставь, дитя. Не скрывай от людей того, что явно пред Богом всяческих. Ибо, желая жить только для одного Бога, я не заботился о мнении человеческом. Какая польза, – продолжал он, – если люди сочтут мой труд большим, а Бог – меньшим? Ведь воздаяние за труды будет исходить не от людей, а от Бога – Дарователя всего». Трудно не подивиться как этим словам старца, так и уму его, породившему их, ибо весьма возвысился он над славой человеческой.

 12. Я знаю и еще один случай. Был вечер, уже поздний вечер, и наступило время вкушения пищи. Иаков, взяв находящийся рядом сосуд, вынул смоченную чечевицу, которая составляла его единственную пищу. В это время на дороге из города появился некий воин, которому было поручено какое–то дело. Иаков, увидев его еще издали, не оставил чечевицу и продолжал, как обычно, свою трапезу. Думая, что это бесовское приведение, он намеревался встретить прохожего, как врага, показывая, что нисколько не боится его, а поэтому не переставал подносить пищу ко рту. Странник же, которого он заподозрил, стал уверять старца, что он – человек и что только из–за данного обещания выйти из города под вечер он путешествует в такую пору. Тогда Иаков сказал: «Успокойся и не бойся, и после молитвы отправляйся своей дорогой. А сейчас раздели со мной ужин и отведай моей пищи». Сказав, он протянул страннику полную горсть чечевицы. Так Иаков изгонял из души своей тщеславие и другие страсти.

 13. О терпении же его излишне и говорить, ибо оно очевидно всем. Он часто зимой по три дня и по три ночи проводил, пав ниц и молясь Богу, и снег засыпал его так, что не видно было ни одного лоскута его одежды. Часто соседи, разгребая наваливший снег заступами и лопатами, вытаскивали из–под него старца.

 14. За такие труды он и пожал дары Божественной благодати, которыми пользуются все желающие. Силой его благословения не раз погашался и теперь погашается пламень горячки; у многих лихорадочный озноб ослабевал и совсем прекращался по его молитвам; этой силой изгонялись многие бесы; вода, благословлённая десницей праведника, делалась спасительным лекарством. Кто, например, не знает о воскрешении ребёнка, свершенном его молитвой? Родители этого–ребёнка жили в предместий города; они имели много детей, но всех преждевременно проводили во гроб. Когда же родилось у них последнее дитя, то отец сразу Побежал к человеку Божию, прося исходатайствовать у Бога долгую жизнь новорождённому и обещаясь посвятить чадо Богу, если оно будет живо. Однако и это дитя, прожив четыре года, скончалось. Отца в это время не было дома; возвратившись, он увидел, что дитя его уже выносят, и, выхватив тело из гроба, воскликнул: «Надобно же мне исполнить обет и отдать своё чадо, хотя и умершее, человеку Божию!» Как сказал, так и сделал: отнёс ребёнка к старцу и, положив тело дитяти к стопам его, повторил те же слова. Человек Божий, положив ребёнка пред собой, преклонил колена и пал ниц, молясь Владыке жизни и смерти. К вечеру дитя издало голос и позвало отца. Видя, что Господь принял его молитву, старец возблагодарил Всевышнего, исполняющего желание боящихся Его, окончил молитву и отдал чадо родителю. Это я и сам видел и слышал от родителя ребёнка, который многим поведал о свершившемся чуде, достойном Апостолов. Тем самым он принес великую пользу всем услышавшим об этом чуде.

 15. Часто и сам я пользовался помощью угодника Божия. Упомяну об одном или двух случаях, считая великой неблагодарностью умолчать о них и не поведать другим о его благодеяниях. Мерзкий Маркион посеял много терний нечестия в области города Кира. Стараясь исторгнуть их с корнем, я употребил все силы и прибегал ко всяким средствам.. Но те, о спасении которых я заботился, говоря словами пророка, «вместо еже любити мя, оболгаху мя: и положиша на мя злая за благая, и ненависть за возлюбление мое» (Пс. 108,4–6), прибегли к колдовским заклинаниям. При содействии злых бесов они начали вести незримую брань со мной. Однажды ночью явился мне бес–обольститель и стал говорить мне на сирийском языке: «Зачем ты вооружаешься против Маркиона? Зачем пошел войной на него? Разве он когда оскорбил тебя? Прекрати войну и оставь свою вражду, иначе ты на собственном опыте узнаешь, что лучше сохранять мир. И будь уверен, что я давно бы поразил тебя, если бы не видел хора мучеников, вместе с Иаковом охраняющего тебя».

 16. Я, выслушав это, спросил одного из друзей, который спал тут же: «Слышал ли ты, что было сказано?» Он ответил: «Всё слышал и хотел встать, чтобы посмотреть и узнать, кто это говорил; но только ради тебя, думая, что ты спишь, хранил молчание». Затем мы оба, встав, осмотрелись кругом, но не заметили никакого движения и не услышали никакого звука. Те же слова слышали и все те, которые были с нами. Тогда я понял, что «хором мучеников» бес назвал сосуд с освященным елеем, собранным мною на благословение от гробов многих мучеников; повешенная же у меня над головой у ложа старая одежда великого Иакова была для меня прочнее всякой адамантовой ограды.

 17. Позднее, когда я намеревался вступить в одно большое селение маркионитов, то встретил множество препон; я послал к моему Исайи одного человека с просьбой оказать мне помощь. Он же сказал: «Будь спокоен: все эти препятствия разлетятся подобно паутине – это мне в прошлую ночь открыл Бог не во сне, а в видении. Начав молитвы, я увидел в той стороне, в которой находится селение, огневидного змия, носившегося по воздуху в направлении с запада к востоку. Совершив три молитвы, я снова увидел его, но уже свернувшегося: соединив голову с хвостом, он представлял из себя круг. Окончив восемь молитв, я увидел его рассеченным надвое, а затем он превратился в дым».

 18. То, что Иаков созерцал в видении, мы увидели на самом деле. Ибо утром принадлежавшие тогда к учению Маркиона (ныне они уже суть члены Церкви Апостольской), будучи руководимы змием – начальником зла, явили нам обнаженные мечи свои, устремляясь на нас с запада. В третьем часу дня они уже, сомкнувшись, думали только о своём спасении, подобно тому как змий в минуту опасности прикрывает голову хвостом. В восьмом же часу они, рассеявшись, позволили нам свободно войти в селение. Там мы обнаружили сделанного из меди змия, которому они поклонялись. Ибо, явно восстав против Создателя и Творца всяческих, они стали служить проклятому змию – врагу Божию. Таковы благодеяния, которых я удостоился от досточтимого своего учителя.

 19. Поскольку же речь зашла о Божиих откровениях, я расскажу еще кое–что, слышанное мною от того же нелживого языка. Рассказывал же он не по славолюбию, которого чужда была святая душа его, а лишь по необходимости сообщал другим то, что сам хотел было скрыть. Я просил его помолиться Господу, чтобы Он соделал мою ниву чистой от плевел и совершенно освободил её от еретических семян, ибо меня чрезвычайно огорчало широко распространившееся заблуждение мерзкого Маркиона. Человек Божий на мои просьбы ответил: «Тебе не нужно ни моего, ни чьего–либо предстательства, потому что ты имеешь постоянным молитвенником за себя великого Иоанна – Глас Слова и Предтечу Господа, приносящего за тебя непрерывную молитву». Когда же я сказал, что верую в молитвы как этого, так и других святых, Апостолов и пророков, останки которых к нам были перенесены недавно, он изрек: «Верь и в то, что особенным ходатаем за себя имеешь ты Иоанна Крестителя».

 20. После этого я не мог уже больше молчать и с большей настойчивостью стал расспрашивать, желая узнать, почему он в особенности упомянул о святом Предтече. Он сказал: «Я желал бы прикоснуться к этим вожделенным мощам». Я ответил, что не принесу их до тех пор, пока он не даст обещания поведать о своём видении. Иаков обещал, и на следующий день я принёс то, чего он желал. Приказав всем удалиться, блаженный мне одному поведал следующее: «Когда ты принял с Давидовым псалмопением городских стражей, шедших из Финикии и Палестины со святыми мощами, у меня возникло сомнение: правда ли, что это останки великого Иоанна, а не другого, соименного ему, мученика? Через день я встал ночью на псалмопение и вижу кого–то, одетого в белые одежды, который изрек: «Брат Иаков, почему ты не встретил нас, когда мы приходили?» На мой вопрос, о ком идёт речь, явившийся ответил: «Мы – те, которые вчера пришли из Финикии и Палестины. Все приняли нас с благочестивым рвением – и пастырь, и народ, и горожане, и сельские жители; только ты не почтил нас вместе с другими». Это был намёк на мое прежнее сомнение. Тогда я сказал: «Даже в ваше отсутствие и в отсутствие других святых я почитаю вас и поклоняюсь Богу всяческих». На следующий день, в то же время, он опять явился мне и сказал: «Посмотри, брат Иаков, на того, кто стоит там в одежде белой как снег и перед кем поставлен сосуд с огнём». Обратив туда свой взор, я подумал, что вижу Иоанна Крестителя, потому что и одет он был соответственно, и руку протянул словно при крещении. Прежний же голос продолжал: «Это именно тот самый, о ком ты думаешь».

 21. Вслед за этим Иаков добавил: «Когда ты ночью шел в селение с намерением наказать мятежников и попросил меня принести Богу усерднейшую молитву, я всю ночь провёл в бдении, молясь Господу. Потом я услышал глас, говорящий: «Не бойся, Иаков! Великий Иоанн Креститель неусыпно умоляет Бога всяческих. Великое бы произошло поражение Православия, если бы его предстательством не была укрощена дерзость диавола». Рассказав мне об этом видении, старец запретил сообщать о нём другим. Но я, ради пользы, не только пересказал о нём многим, но и запечатлел это видение в письменах.

 22. Иаков также поведал мне, что видел он и патриарха Иосифа с седой головой и бородой, и в старости блиставшего зрелой красотой, который, достигнув высот добродетели, называл себя последним из святых. По словам Иакова, когда он обратился к Иосифу, как к первому из тех, которые были с ним в одной гробнице, сам Иосиф посчитал себя последним.

 23. Рассказывал мне старец и о различных нападках на него лукавых бесов. «Лишь только я начал подвижническую жизнь, – говорил Иаков, – явился мне некто, совершенно нагой; он имел вид эфиопа и из глаз его сверкал огонь. Увидев его, я обомлел от страха, стал молиться и не мог вкушать пищи, ибо он появлялся всякий раз, когда я хотел поесть. Прошло семь, восемь, десять дней, а я оставался без пищи; наконец, презрев лукавое нападение, я сел и стал есть. Бес, не в силах вынести такой моей смелости, пригрозил мне ударами своего жезла. Я же сказал: «Если позволено тебе это Владыкой всяческих, то бей, и я с удовольствием приму удары, словно наказываемый Им Самим. Если же не позволено, то ты не сможешь ударить меня, хотя бы ты и тысячекратно неиствовал». Услышав это, он сразу обратился в бегство.

 24. Однако тайно этот бес продолжал еще строить козни. Дважды в неделю из–под горы мне приносили воды; он же, встречая несущего, принимал мой облик и брал воду: несшему её приказывал идти назад, а воду выливал. Сделав это два или три раза, бес заставил меня страдать от жажды. Измучившись, я спросил того, кто обыкновенно приносил мне воду: почему он не приносит её в продолжение пятнадцати дней? Тот ответил: «Я приносил три или четыре раза и ты брал её у меня». И когда он показал мне место, где это случалось, я сказал: «Даже если ты тысячу раз будешь видеть меня на этом месте, не отдавай сосуда до тех пор, пока не придёшь сюда».

 25. Когда я таким образом разрушил это хитросплетение, бес покусился на другое. Ночью он громким голосом завопил: «Я так обесславлю и опозорю тебя, что никогда ни один человек не заглянет сюда». В ответ я сказал: «Тогда я поблагодарю тебя, потому что ты против воли облагодетельствуешь того, против кого враждуешь, дав мне возможность больше наслаждаться памятованием о Боге. Ибо я, имея больше свободного времени, предамся постоянному созерцанию Божией Красоты». Спустя несколько дней, – продолжал старец, – я, совершая в полдень обычную службу, увидел, что с горы идут две женщины. Вознегодовав на их дерзость, я хотел было бросать в них камни, но вспомнил об угрозе злодея и решил, что это и есть то бесславие, которым он мне угрожал. Тогда я не замедлил закричать им, что даже если они сядут мне на шею, я не брошу камень и не погонюсь за ними, а буду продолжать молитву. Они сразу же бесследно исчезли, и так кончилось это призрачное видение.

 26. После него, – говорил подвижник, – во время ночной молитвы вдруг я слышу стук колесницы, крик возницы и ржание коней; меня смутило это странное обстоятельство. Я размышлял: не слышно было, чтобы какой–нибудь начальник собирался теперь проезжать в город, да и для колесниц путь здесь труднопроходим, и время неудобное для езды. Когда я так размышлял, послышался шум приближающейся толпы; казалось: впереди бежали ликторы, криком и свистом разгоняя народ и расчищая путь для начальника. Когда показалось, что процессия уже приблизилась, я, угадывая хитрость лукавого, спросил: «Кто ты и откуда идёшь? По какой нужде пришел ты в это неурочное время! Доколе будешь ты, несчастный, забавляться и злоупотреблять Божиим долготерпением?» Я говорил, обратись лицом к востоку и принося молитвы Богу. А бес бросался на меня, но повалить не мог, потому что благодать Божия противодействовала ему. Потом всё бесследно исчезло».

 27. Рассказывал также Иаков, что он, во время нашествия чужестранных грабителей, которые, выйдя из Исаврии, почти всё сожгли и разграбили на Востоке, сильно боялся не смерти (ибо не был привязан к земной жизни), но рабства, плена и необходимости быть зрителем их нечестия и беззакония. «Проведав об этом страхе, поскольку я часто говорил о нём друзьям, диавол ночью представил мне вой женщин. Я же, – рассказывал старец, – услышав крик, подумал, что враги уже пришли и зажгли селение. Тотчас, разделив волосы на голове надвое и спустив их через плечи направо и налево, я сделал шею открытой для меча, чтобы скорее подвергнуться смерти и не быть свидетелем ужасного зрелища. Проведя таким образом всю ночь в постоянном ожидании нападения врагов, я при наступлении дня, когда некоторые пришли ко мне, спросил: слышали ли они что–нибудь об исаврах? А когда они сказали, что в эти дни никаких слухов об этих разбойниках не было, тогда я понял, что со мной случилось диявольское наваждение.

 28. В другой раз, – продолжал он, – диавол, приняв облик цветущего юноши, украшенного золотистыми волосами, подошел ко мне с улыбкой и ухмылками. В гневе я прогнал его с бранью, но он продолжал стоять, дружелюбно смотря на меня и источая сладострастие улыбками и шутками. Тогда, преисполнившись еще большим гневом, я сказал: «Как можешь ты обходить всю вселенную и всем строить такие козни?» Он же ответил: «Я не один, но по всей земле рассеяно множество бесов, которые и забавляются, и вместе с тем действуют всерьёз. Такой кажущейся забавой они стараются погубить весь род людской». «Отойди же, – сказал я, – по повелению Христа, Который некогда целый легион бесов изгнал в свиней и ввергнул их в пучину морскую» (Мф.8,28–34; Мк.5,1–20; Лк.8,26–33). Лишь только лукавый услышал это, тотчас обратился в бегство, не вынеся силы имени Господа нашего и не в силах смотреть на сияние любомудрия раба Его».