Текст книги "Вселенский расконвой"

Автор книги: Феликс Разумовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– В шахматы, дражайший Птах, в шахматы, – добродушно отозвался Тот. – Я назвал эту свою придумку шахматами. Так, небольшая развлекуха на досуге, бесхитростная, незатейливая пища для невзыскательного ума. Кстати, дорогой коллега, не желаете ли сыграть? Даю вам королеву в фору.

Тот мыслил широко, масштабно, на касты не смотрел, а потому симпатизировал Птаху. Как ануннаку энергичному, хваткому и отвечающему за свои слова. Обещал отборный лес для судна Зиусурды – сделал. Подряжался в плане клея, пакли, битума, краски и смолы – не подвел. Брался выручить с тесом, скобами, такелажем и гвоздями? Причем гвоздями теллуриевыми, прокованными, повышенных статей? Выполнил, не подставил, не подвел, слово свое сдержал. Правда, и засунул в экипаж до черта своей родни, так ведь понять его не сложно, не квадратура круга – своя рубашка на то и есть своя рубашка, чтобы быть поближе к телу. Словом, настоящий ануннак, нифилим божьей милостью, стопроцентный орел, даром что хербей…

– Да нет, уважаемый, уж играйте без меня, – Исимуд улыбнулся, впрочем, как-то невесело, посмотрел на Имхотепа, кукарекающего во всю мочь, и устремил взгляд на Тота, расставляющего фигуры. – Настроения нет. Как гляну в иллюминатор, так вспомню, а как вспомню, так вздрогну. Такое накатит, такое захлестнет, совсем как там, внизу, полгода назад.

Да, полгода назад стихия показала себя во всей красе. Поднялся, налетел ужасный ветер, небо затянули тучи, дождь полил потоками, все усиливаясь, как из ведра. Опустилась непролазная темень, жуткая, сплошная, нарушаемая лишь вспышками молний. А потом откуда-то с юга покатился ужасный рев. Это шла семимильно, все сметая на пути, чудовищная приливная волна. По сравнению с которой девятый вал это так, тьфу, баловство, детские игрушки. И хотя знали о катаклизме, с тщанием готовились и пребывали на взводе, вернее, сидели на чемоданах, но взлетали в беспорядке, в хаосе, безо всякого энтузиазма. Да впрочем, какой там, на фиг, энтузиазм – только темнота, глаз выколи, сильнейшая турбулентность да водяная стихия-убийца, занимающаяся мокрым делом. И вот с тех пор уже полгода как на орбите. По кругу, по кругу, по кругу. Одни и те же созвездия, одни и те же лица, одни и те же темы для разговоров…

– Кстати, о пище, – прервался Имхотеп, кашлянул с надеждой и выглянул из-под стола. – Дорогой учитель, а не пора ли нам обедать? Вы же сами говорили, что режим – это все. Плюс качественное, сбалансированное, рациональное питание…

– Да, да, как же это я. – Тот перестал равнять фигуры, глянул на часы, посмотрел под стол. – Ладно уж, вылазь, прощаю. Реванш возьмешь потом. – Быстро убрал часы, с чувством шмыгнул носом и улыбнулся Птаху. – Брось ты печалиться, коллега, пойдемте-ка лучше обедать. Чем бог, вернее, конвертер послал. Главное ведь – правильное пищеварение.

Дружно они покинули кают-компанию, молча миновали коридор и вошли в Зеленую буфетную, где привыкли есть в последнее время. Интерьерчик здесь и вправду вдохновлял и воодушевлял, ибо стилизован был под парковую беседку – со стенами из дубовия, обвитыми плющом, с удобнейшими креслами приятной глубины, с массивным, на одной ножке вместительным столом, на коем уже сказочно благоухала снедь. Тут же томились, разговаривали по душам жены Исимуда, Тота и Имхотепа, а дети их, наложницы, внуки и родня столовались рядом, в зале для банкетов. Здесь же стол был накрыт с умеренностью, всего лишь на шесть персон, дабы ничто не мешало работе печени и, как следствие, правильному пищеварению.

– Спасибо тебе, Ан, отец наш, – как требовалось, сказал Тот, все кивнули, потупились, прониклись, расселись и дружно заработали челюстями. Ели салаты с мидиями и грибами, любительские фрикасе из бычьих семенников, горячую похлебку из пернатых по-хербейски, фаршированного же хербейского провисного карпа Ре. Все, конечно, хоть с пылу с жару, но синтезированное, из конвертера, однако же вкуснейшее, калорийнейшее, от натурального не отличишь. Да, видит бог, правильно, что послушались Шамаша и отправились на этой посудине, а не на катере Исимуда. На нем сейчас находятся наследнички Ана – не на Птахе, естественно, на его хроноботе. Все, все, полным составом, тесной компанией, святейшим семейством – Энки, Энлиль, Гибил и Наннар, само собой Нинти, Мардук и Анту. А еще в придачу Нинурта в качестве приемного сынка. Вот уж там, наверное, весело, так уж весело, не скучают небось, не теряются, забавляются от души. Шамаш все устроил с Мочегоном и Красноглазом, они вообще все по жизни такие большие шутники…

Застолье между тем шло по нарастающей – кнели, паштеты, сырники, эскалоп, рисовая запеканка с мясом водоплавающих, блинчики с мятой печенью, ливер тигра У. Само собой немного ханумака, чуть-чуть раствора тринопли и много, много, много старого доброго «Гнойнекена». Наконец шеф-повар подал сладкое, жрицы расстарались с чаем, и обед вступил в свою заключительную фазу – все вкушали скучно, без аппетита и напора, не ощущая уже ни вкуса и ни радости. Только правильную работу печени, выделение желчи и желудочных соков и конкретно винтообразную, греющую душу, активность кишок. Скоро никто даже не мог смотреть на торт, шоколадно-кремово-ванильно-марципановый, с цукатами, вафлями, фисташками и мармеладом.

– Спасибо тебе, Ан, отец наш, – поднялся Тот. – За все.

– Да-да, за все, – Исимуд кивнул, Имхотеп вздохнул, шеф-повар вытянулся, жрицы весьма двусмысленно колыхнули прелестями. – За все.

Обед благополучно кончился, пришло время его правильного усвоения.

– А не пойти ли нам, моя радость, на боковую? – глянул на супругу Птах, жриц сразу же увел куда-то шеф-повар, Тот же с Имхотепом, как истинные жрецы, двинули заниматься делом. Их ждал хронально-очередной командно-информативный сеанс связи. Честно говоря, всегда общался по эфиру только Тот, а Имхотеп маячил в рубке для компании – строго выкатывал глаза, бдил, мерил взглядом дежурного подорлика, смотрел с благоговением, почтением и любовью на своего учителя, командующего парадом. Так было вот уже полгода, так случилось и на этот раз: Тот, устроившись в кресле командира, мощно вошел в эфир, Имхотеп сел рядом, зверем посмотрел на вахтенного, дежурный подорлик третьей категории вытянулся, замер и опустил глаза, ему до очередного звания оставалось две недели. Сеанс командной очередной спецсвязи успешно взял старт.

– Эй, Ромашка 69, это Ибис, – сказал Тот в эфир. – Эй, Ромашка 69, ответьте Ибису.

– А, это ты, Светильник разума? Шалом. Мочегон на линии, – хрипло ответили ему. – У нас все нормуль. Орбита стационарная, пиво холодное, братва путевая, бабы горячие. Слышь, какие горячие, кипятком ссут.

Из кристалла связи и впрямь доносились громкие, полные задора женские крики. Что-то типа «еще, еще, глубже, глубже, давай, давай». Чувствовалось по всему, что жизнь, в особенности половая, кипела на орбите ключом.

– Ладно, понял все, отбой, – не сразу отключился Тот, вздохнул, послушал и плавно изменил настройку. – Эй, Орлиное гнездо, это Ибис. Орлиное гнездо, ответьте Ибису.

– Ответственный дежурный на линии, – мгновенно отреагировали в эфире. – Докладываю: без происшествий. Вооружение, снаряжение полностью, раненых и убитых нет. Его степенство генерал Шамаш сию минуту подойти не могут – охватывают заместителей командным инструктажем. Что-нибудь прикажете передать?

– Расслабься, подорлик, вольно, – по-доброму скомандовал Тот, поежился, куснул губу и нехотя подкрутил настройку. – Ибис вызывает на связь Избушку. Избушка, ответьте, это Ибис. Избушка, немедленно ответьте Ибису. Избушка…

Наконец его услышали, в эфире щелкнуло, охнуло, по-кошачьи поскреблось и отозвалось голосом Анту:

– Ась? Ктой-то? Ась? Тот Ибисович, ты, что ль? Ты?

– Да я это, я, – не стал запираться Тот. – Как там у вас на борту?

– А у нас на борту как всегда, – радостно доложила Анту. – Ругаются. Потом дерутся. Энки давеча Энлилю в жабр, Гибил, не мудрствуя, Наннару в нюх, а Нинуртушка их, сердешный, разнимать, да тоже получил с ноги под дых. Ну, конечно, осерчал да и, знамо дело, за палаш. Хорошо, Мардук не оплошал и приласкал его бутылкой между рог. Так что тихий лежит такой, скучный, отдыхает. А у нас так весело, уж так весело, – неожиданно запечалилась Анту, всхлипнула, шмыгнула и перешла на шепот: – Батюшка Тот Ибисович, ты уж расстарайся, забери меня, кормилец, отседова. Нинлильша-то, стерва, ведь мне проходу не дает, жучит меня, язвит, казнит, прилюдно лает, не может все никак забыть, что называла я ее сукой, блядью, дешевкой, стервой и давалкой. А она ведь и есть дешевка и блядь, Энлилюшку-то ведь бедного как женила тогда[33]33
  Очень старая история. Давно еще, в парнях, Энлиль пошел в баню, где встретил моющуюся Нинлиль. Естественно, во всем ликующем расцвете ее женского обаяния. Само собой, не совладал и отдался во власть природы, буйно и неоднократно, по обоюдному, между прочим, согласию. А когда дело молодое свершилось, Нинлиль умело распустила слух, что ее, бедную, несчастную, взяли силой. И Энлилю не осталось ничего другого, как прислать ей свадебные одежды. Позже выяснилось, что всю эту операцию задумала и провернула мама Нинлиль, очень любящая и заботливая, как все мамы.


[Закрыть]. И Нинта, кобылища, ей под стать… Блядно живет, и с Энки, и с Энлилем, и с Гибилом. С кем только ни живет. Хорошо, хоть меня не язвит, некогда ей. Ох, видел бы все это Ан, покойник, заступник. Уж он бы показал кое-кому, что почем, уж он бы меня в обиду не дал… Батюшка ты мой, Тот Ибисович, именем его, учителя твоего, прошу – эвакуируй меня. Ведь это же не ануннаки – звери, всех их в упор, в упор из лучеметов. А лучше бы на протоплазму в конвертер или же на органы их всех пустить, на органы…

И кто это сказал, что Анту не в себе? Нет, кое в каких вопросах она разбиралась неплохо.

– Не понял вас, не понял, помехи, – отключился Тот, горестно вздохнул и, наверное, уже в сотый раз поймал себя на мысли – нет, блин, не вера в надежду умирает последней, а злоба, алчность, ненависть, предательство и ложь – мощно прогрессирующие качества загадочной ануннакской души. Да уж, такой загадочной, непонятой и непростой…

«Ладно, поговорили», – отключился Тот, яростно шмыгнул носом и, даже не глянув на вахтенного, властно приказал:

– Сканеры обзора включи.

Четко сработала автоматика, вспыхнул голографический кристалл, в цвете, в объеме, в черт знает каких лучах показалась несчастная планета. Еще какая несчастная – по поверхности ее гуляли волны, в атмосфере буйствовали бури, из сплошного полога иссиня-черных туч низвергались реки, водопады, океаны. И все это адское великолепие освещали мириады молний. Эх, был бы Тот эстетом, дышал бы неровно к музам, такой бы сюр задвинул, такое бы навалял. В самом страшном сне не привидится. Однако был он стопроцентным реалистом, ануннаком дела и мужем своих жен, а потому стал мерить скорость ветра, температуру воздуха и высоту волны. Затем задействовал хрональный пеленгатор, набрал коды доступа, активизировал режим, и радостно-тревожная отцовская улыбка осветила его хмурое задумчивое лицо – на голоэкране, выписывая зигзаг, пульсировала неприметная оранжевая точка. Это ярко напоминал о себе хрономаячок, установленный в медальоне у Зиусурды на груди. В теллуриевом массивном округлом медальоне, согреваемом живым ануннакским теплом.

– Тэк-с, – Тот повеселел, подмигнул дежурному и с лукавым видом посмотрел на Имхотепа: – А что, друг мой любезный, ты еще не расхотел взять реванш? Э, не расхотел, по глазам вижу, что не расхотел. Ну ладно, ладно, пойдем, пойдем, будет тебе фора и белые войска. Как насчет туры, коня и офицера?

Клубились, чернели, наливались жутью тучи, ужасно ревел гром, бушевала стихия. И пульсировала точка на экране пеленгатора, неприметная, оранжевая, напоминающая светлячка. Летящего сквозь темень куда-то в неизвестность. Потому что все же, как ты ни крути, не зло и ненависть – надежда умирает последней…

Спустя время

– Не будем садиться, корешок, а заходить на посадку, – усмехнулся Мочегон, смачно выругался в эфире и неожиданно замельтешил: – Погоди-ка, братуха, погоди, я сейчас. – Было слышно, как он поднялся, с негодованием метнул слюну и вдруг взревел на всю Галактику, так что квазары содрогнулись: – А ну, ша, положь баян, ты, сучий потрох! Давай хватай штурвал, рисуй маршрут, Светильник Разума скомандовал посадку. И если только, сука, бля, не мягкую, в натуре, то будешь не орланом у меня, а петухом. Эй, братва, поднимайте рулевого, кантуйте в вертикаль, крепите в кресле. Да осторожней вы, так вашу растак, осторожней, ему еще на мягкую посадку идти.

Послышалась возня, увесисто упало тело, и кто-то омерзительно запел:

 
А все потому, что мы пилоты
И небо – это наш родимый дом.
Первым делом мы испортим самолеты.
Ну, а девушек оттрахаем потом…
 

Песня тут же иссякла, вяло излился мат, и в эфире повисла мертвая тишина. Однако ненадолго. Тут же ее нарушил Мочегон, как бы в продолжение разговора он хрипло спросил:

– Так, значит, говоришь, распогодилось? Без балды? А то очень бы не хотелось жопу мочить. Впрочем, рога мочить[34]34
  Мочить рога – сидеть за решеткой.


[Закрыть] куда как хуже. В общем, запрессовали, только свистни – сойдем с орбиты. Наколку на координаты подгони…

– Все будет тебе вовремя и в полном объеме. Настраивайся на завтра, – заверил его Тот, связался с Шамашем, «Избушкой» и всеми прочими, со вкусом пообедал и начал думу думать. Не в одиночку, коллегиально, точнее говоря, на пару с мудрейшим Имхотепом. Тот даром что полулулу, то бишь из грязи в князи, географию учил отчетливо, да и во всех прочих науках разбирался изрядно. Да уж как изрядно – вон какого Сфинкса отваял. Так что недолго совещались Тот и Имхотеп, струили потоки мудрости, насиловали ГЭВН – быстренько пришли к консенсусу, гениальному, как все простое. Приземляться было решено на Горе Спасения[35]35
  В Библии – гора Арарат.


[Закрыть], к ней, судя по пеленгатору, крепко держало курс судно Зиусурды. А что – склоны пологие, рельефы каменистые, имеются ровные просторные площадки – планетоиду сесть просто делать нечего. Да при отличной видимости, нулевой турбулентности, знании деталей…

– Как там говорит Мочегон-то? Сядем усе, – резюмировал Тот, запустил программу и посмотрел на Имхотепа. – Ну что, дорогой коллега, делу время, потехе час. Пусть ГЭВН работает, она теллуриевая. А нам не мешало бы развлечься, активно отдохнуть. Как насчет реванша, первого хода и двух ладей форы? А?

«И петушиного солирования под столом», – подумал Имхотеп, вздохнул, однако же ответствовал с улыбкой:

– Для вас, дорогой учитель, что угодно.

Действительно, для Тота, друга и наставника, он был готов на все.

И вот настало следующее утро.

– И смотри, чтобы без эксцессов у меня. Помни, кого везешь, – Тот взглянул на ответственного орлана, тот – на пилота-подорлика, подорлик – на экран ГЭВН:

– Есть готовность. Даю отсчет. Девять, восемь, семь, шесть…

Разом проснулись двигатели, рыкнули с энтузиазмом, дали выхлоп и тягу. Планетоид вздрогнул, сошел с орбиты, начал по касательной приближаться к Земле. Летающей тарелкой ввинтились в атмосферу, включили торможение, исполнили маневр и по крутой параболе, с уркаганским свистом принялись заглубляться в плотные слои. Внизу, ярко освещаемая солнечными лучами, влажно голубела поверхность планеты. Вот именно влажно – пятен континентов не было и в помине, лишь один сплошной безбрежный океан. Точками, кляксами, оазисами тверди в водной этой пустоши кое-где виднелись горы – вершины, отроги, скалистые хребты, – то немногое и многострадальное, что осталось после Потопа. А вот и она, Гора Спасения, сверху весьма напоминающая почку тринопли. Вот она стала размером с креманку, с блюдце, с тарелку, с тазик для бритья, и наконец, словно теряющая голову красавица, открылась для взоров во всей своей красе: два внушительных, напоминающих груди пика, пара голубых очей озер, тайна девственной укромности расщелин, роскошь линий и рельефность форм. А вообще-то дамочка была еще та, в теле, о лобок такой и захочешь не порежешься[36]36
  Вулканический массив Арарат, возвышающийся над Армянским плато в том месте, где соприкасаются границы современной Турции, Ирана и Армении, имеет в диаметре около 40 км. Он расположен между двумя высотными озерами Ван и Севан и имеет две вершины, которые доминируют над всеми прочими: Большой Арарат, 5000 м над уровнем моря, и Малый Арарат, 3870 м над уровнем моря. Эти две заснеженные вершины похожи на маяки между двумя озерами и ослепительно сияют днем в отраженных солнечных лучах.


[Закрыть]. И, как видно, общительная, по-хорошему компанейская, не чурающаяся коллектива амелулулу: кое-где над отрогами, как сигналы маяков, поднимались в небо струями белые дымы. Это жгли сырое дерево в племени своих костров выжившие – те, кто вовремя успел, добежал, верно сориентировался, стойко переждал. Не поддался катаклизму, уничтожившему цивилизацию.

«Какая вариативность, какая приспособленность, какой стойкий получился вид», – Тот глянул на экран, не без гордости вздохнул и перевел взгляд на подорлика, мучающего сканер:

– Ну?

– Готово, Ваша Мудрость. Есть контакт. ГЭВН дает добро. – Тот почтительно кивнул, взялся за штурвал и с силой надавил ногой педаль хода. – Поехали.

Зависший планетоид вздрогнул, качнулся влево и начал опускаться вертикально вниз – на ровную, напоминающую плешь скалистую площадку, когда-то это был альпийский луг, но ливни смыли грунт. Рыкнули прощально двигатели, клацнули приветственно упоры, мягко ушла в сторону массивная крышка люка. Внутрь планетоида, согревая душу, ворвался прохладный воздух, густо запахло ветром, влагой, озоном и надеждой.

– М-да. – Тот вышел первым, спустился по трапу, коснулся ногами земли. – Давно мы дома не были.

Так и сказал – «дома», с чувством, с интонацией сказал.

– Да уж, – согласился Имхотеп, радостно кивнул и шумно потянул ноздрями воздух. – Вы не поверите, дорогой учитель, но там, на орбите, меня так мучила ностальгия. А кроме того, меня мучила…

Он не договорил – грохнуло, рявкнуло, клацнуло, и на поляну заявился Мочегон, следом прибыл планетоид Шамаша, стали дружно приземляться остальные.

Лишь один челнок не влился в коллектив, вернее, конкретно не вписался в траекторию – чертом вывалился откуда-то свысока и, как мешок с дерьмом, впечатался на брюхо. Открылся люк, раздался мат, и на свет божий появился Гибил, причем не только появился, но и сразу же взял мощный старт. За ним, играя резонансным палашом, с напором припустил Нинурта. «Я тебе, сука, покажу, дай порулить!» – орал он. Только зря орал, поигрывал и бежал – упал, видимо, сказалась перемена силы тяжести…

– Ой, вэй, агицын паровоз, бедный мой хронобот, – запечалился Птах. – Интересно, кончилась гарантия?

– Не ссы, силовые конструкции целы, – успокоил его Шамаш, Мочегон же, щерясь, посмотрел на Красноглаза и выразительно кивнул в сторону дымов:

– Ну что, пойдем строить массы? Не самим же упираться рогом, круглое таскать, квадратное катать.

Тот пока что хранил молчание, мрачно посматривал на океан, руки его баюкали хрональный, слабо попискивающий пеленгатор – мерзко, занудно, словно издыхающая мышь. Неожиданно звук усилился, окреп, стал выше тоном, ударил по ушам.

– Так, – Тот возрадовался, глянул на экран и, сориентировавшись с азимутом, взялся за бинокль. – Ну-ка, ну-ка…

И мощная субпросветленная оптика явила ему незабываемое – в полусотне кабельтовых вскипела вода, могуче завращались пенные струи, и гигантским левиафаном, поражая воображение, на поверхность всплыло судно Зиусурды. Оно шло курсом на Гору Спасения – напористо, могуче, держа нужный ритм, вращались гребные, на конской тяге, колеса.

– Пойдем, друг мой, свершилось. – Тот с облегчением вздохнул, глянул на Имхотепа, и они поспешили вниз, насколько можно торопиться на склоне. Скоро за ними увязался Гибил, мрачный, взволнованный, с расквашенным носом, чувствовалось по всему, что он был готов куда угодно, только бы подальше от Нинурты с палашом. Так они и шагали по скользким камням – молчали, балансировали, смотрели по сторонам. Собственно, особо любоваться было нечем – ливни, стихия, ураганные ветра ободрали Гору Спасения аки липку. Водные потоки смыли грунт, буря вповалку уложила деревья, на склонах зияли обширные проплешины, глаз остановить было решительно не на чем. Скалы, скалы, базальт и гранит, недобрый, волгло отсвечивающий щербатый камень. Покуда Тот, Гибил и Имхотеп скользили по тропинке, Зиусурда тоже времени зря не терял, судно его медленно, зато верно двигалось по направлению к суше. К южному, некогда лесистому пологому склону. В том-то и дело, что некогда – буря не пощадила могучие деревья, подмыла им корни, швырнула в навал, правда, устроив что-то вроде причала – с пару дюжин стволов на поверхности воды. Вот к этой-то импровизированной пристани и направлял свой ковчег Зиусурда, в час по чайной ложке, по чуть-чуть, чтобы не зацепить на киль. Мерно кромсали воду кницы, мощный форштевень гнал волну, ковчег все приближался, вырастал, давил на психику своими габаритами. Наконец колеса замедлились, встали и начали отрабатывать назад. Ковчег послушно сбавил ход, замедлился и присоседился к причалу. С плеском сорвался в воду якорь, трудно открылся массивный люк, и на палубу, щурясь, вылез Зиусурда.

– О, отец! О, Имхотеп! А, это ты, Гибил.

Мощный, суровый и широкоплечий, с пристани он казался маленьким и добрым. Следом за ним выскочили вахтенные, взялись за швартовы, опустили трап, и мореплаватели начали сходить на берег: сам Зиусурда, охрана, родня, приближенные, доверенные, служительницы культа. Народу на ковчеге путешествовало изрядно, как говорится, в тесноте, да не в потопе…

– А скажи-ка ты мне, сын мой, где этот шкипер-ас? – с улыбочкой спросил Тот, когда разжались его отцовские объятия. – Ну тот, которого еще рекомендовал любезный Птах? Как бишь черт его… А, Хой. Что-то я его не вижу в толпе. Ни его, ни сыновей. Что, небось на вахте стоят?

– Не стоят, а сидят. И не на вахте, а в трюме. – Зиусурда помрачнел, мстительно оскалился, и в глазах его вспыхнули яркие огни. – Вместе с этим вашим Хурдонаем. На одной цепи. Хотел я их пустить на корм пантерам, да не стал – спинным мозгом чую, что тут замешана политика. Высокая. А мы люди маленькие.

Оказывается, лоцман Хой и сыновья находились в преступном сговоре с бывшим пилотом Хурдонаем, а потому инкогнито провели его на борт, тайно прятали в районе трюма, и лишь счастливая случайность, являющаяся, по сути, закономерностью, спутала раз и навсегда планы негодяев. И что прикажете с ними делать теперь, не с планами, с негодяями? Повесить? Утопить? Отдать народу? Четвертовать? А может, надо было все же отдать их на корм пантерам? Зиусурда был краток, крайне точен и угрюм, в голосе его слышались усталость, звон теллурия и тайная надежда – а может, все же пустить на корм пантерам?

– Нет, сын мой, ты был прав, их не надо никому отдавать. Здесь и вправду замешана высокая политика, – веско похвалил его Тот, коротко вздохнул и с брезгливостью, словно кот лапой, потряс рукой. – Вели отпустить их. Пусть идут. Да побыстрей, пока не появился Мочегон. А то идти будет не на чем.

– Да, о отец, – помрачнел Зиусурда, отвесил почтительный поклон и голосом, полным экспрессии, с командной интонацией приказал: – Эй, вахтенный, арестованных сюда. Живо у меня. Время пошло.

– Да, да, пусть приходят, – вклинился в общение Гибил, – у меня как раз настрой подходящий. Хочется кому-нибудь дать в рыло, да не просто так, а чтобы вдрызг. Да и место здесь располагающее, просторное, не то что там у нас, на орбите.

– Запомни, друг мой, здесь тебе не на орбите, – глянул на него сурово Тот, а Зиусурда как-то странно усмехнулся и хлопнул Гибила по плечу. – Не беспокойся ты за них, не только у тебя бывает подходящий настрой…

Скоро на палубе послышались движение, крики, проклятия, злобный лай команд, застучали ноги по настилу трапа, и преступники сошли на землю, злые, удрученные, совершенно не в настроении. И в конкретно бледном виде – со связанными руками, распоротыми штанами и с бритыми наполовину бородами. В сопровождении натасканной, знающей свое дело охраны.

– Господи, как же от тебя воняет, – с ходу сообщил Хурдонаю Тот и дал совет: – Вали куда-нибудь подальше. Давай, давай, уматывай и дружков своих говенных прихватывай. Чтобы не было больше о вас ни слуху ни духу. Эй, кто-нибудь, развяжите негодяев.

Сказал и не ошибся, в самую точку попал – арестованных держали в отделении для фекалий.

– Живо развязать, – продублировал Зиусурда, вышколенные стражники бросились выполнять, Хурдонай же, почувствовав дыхание свободы, отбежал шагов на двадцать и поддернул штаны:

– Я вам, такую мать, отвалю, еще как отвалю. Отвалю так, такую мать, что не унесете. Да я вас сто раз продам и куплю, такую мать, в аренду сдам и проценты получу. Сдохнете, загнетесь, окочуритесь, канете в Лету с головой. А я буду жить, буду здравствовать, буду живее всех живых. Всех куплю, сдам в аренду, продам.

– Давай, давай, вначале только отмойся от дерьма, – усмехнулся Тот. – И смотри, Мочегону не попадись. Он не я – сделает уродом. А впрочем. – Он снова усмехнулся, вздохнул и с брезгливостью посмотрел на прочих пленников, избавившихся от веревок. – А ну-ка брысь!

Его послушались. Миг – и лоцман с боцманами рванули за пилотом, дружно унося с собою в горы сортирный аромат. Сделали они это очень правильно и своевременно, только чудом разминулись с Мочегоном.

– Шолом, – сказал он, поручкался с Зиусурдой и оценивающе воззрился на ковчег. – Да, хороша коробочка, вместительная. Ты парнокопытных привез? Жуть как хочется свинины на ребрышках. Да и чушкин бы бушлат не помешал. Так душу бы и согрел.

– Ну, как там аборигены? – вежливо обломал его Тот. – Одичали? Деградировали? Склонны к каннибализму? Наблюдается ли типичный, ярко выраженный регресс?

– Может, и наблюдается, может, и склонны, да только нам с братвой насрать, – хмыкнул не без гордости Мочегон. – Уже охвачены, построены и в пахоте. Всосали сразу, кто ху из ху. Упираются рогами в лучшем виде, не хотят, чтобы конкретно по рогам. – Он замолк, сплюнул, высморкался, харкнул, очень смачно, с удовольствием, растоптал и, прищурясь, улыбнулся Зиусурде. – А у тебя ведь здесь, земляк, работа адова, гной, как я посмотрю, пердячий пар[37]37
  Тяжелая физическая работа без средств механизации.


[Закрыть]. Хоть и каждой твари по паре, а зоопарк еще тот. Хвостов, рыл до хрена, а вот рабочих рук… А я бы мог помочь. По-кунацки, за уважуху…

– Шутить изволите? – возрадовался Зиусурда, порывисто вздохнул и взглядом ищущего колодец в пустыне с мольбой уставился на улыбающегося Тота. – А, о отец?

– Ладно, ладно, все в порядке, естественная убыль, – успокоил его Тот, покладисто кивнул и осчастливил Мочегона. – О свиньях даже и не думай, нужны для популяции. Бери вон единорога, один фиг, парнокопытный. И не забудь на ужин пригласить. По-простому, за уважуху. Кунаки мы, блин, с тобой или нет?