Текст книги "Вселенский расконвой"

Автор книги: Феликс Разумовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– Зубб-эль-хамир, вот э смел, – выдал комментарий Саид, шмыгнул широковатым носом и с лихостью дал по тормозам у каменных, истертых ступеней. – Бисмилла, эррайвд[113]113
  Такую твою мать (араб.), какой запах, хвала Аллаху, прибыли.


[Закрыть].

Ступени дружно вели вниз, куда-то внутрь подвала, над ними мощно кривилась вывеска черным по розовому, на арабском. В целом же все это было похоже на позабытое богом бомбоубежище.

– Доктор Шейх Мусса, ветеринар божьей милостью, – криво усмехнулся Серафим, видимо, понимавший по-арабски, а Саид тем временем спустился по ступенькам и исчез за громко охнувшей дверью.

Скоро он вернулся:

– Ол райт, бразер из вейтинг. Лет ас транспорт[114]114
  Все в порядке, брат ждет. Давайте грузить.


[Закрыть].

Ладно, выгрузили Кобельборза из «транзита», определили вниз и занесли в прохладное, скупо освещенное помещение, и впрямь напоминающее внутренности бомбоубежища. Обстановка была мрачной и весьма запоминающейся: стол с кровемочестоками, какие бывают в моргах, тумбочка с инструментом и рыжий задумчивый араб со взглядом доброго убийцы. Длинный, с поясом, медхалат на нем был не белый – радикально бурый. Дополняла приятный антураж афиша Ахмада Кабира, представительного, в тюрбане, крепко обнимающегося с коброй. Афиша была красочная, в полстены, хауи из хауев – улыбающимся, кобра – королевской, зеленовато-аспидной, мерзостно разевающей свою жуткую пасть. Бр-р-р-р.

– А-а-а, – глянул на прибывших хозяин подземелья, встал, снял перчатки и принялся совать всем потную ладонь. – Салям, салям, салям. – Затем он обратил свое внимание на Кобельборза. – Тейк хим аут. Пут хия. Он зи тейбл[115]115
  Вынимайте его. Кладите сюда. На стол.


[Закрыть].

На тот самый, который из морга, с кровемочестоками.

Киноцефал был по-прежнему плох, хорошо еще, что жив, сердце его еле билось, пульс едва прощупывался, зрачки реагировали вяло. При этом нос был тепл, анус сух, язык неестественно фиолетов. И по-прежнему из пасти обильно шла пена.

– Вери интристинг, – сделал вывод Шейх, посмотрев ректальную температуру. – Ит симз ту ми, зет хиз метаболик прогресс э-э-э-э хау ит ту сей[116]116
  Очень интересно, сдается мне, что его метаболизм э-э-э-э, как бы это сказать…


[Закрыть]…

– Мей би ю ду ит ин эрэбиан[117]117
  Может, вы сделаете это по-арабски?


[Закрыть]? – сделал ему шаг навстречу Потрошитель, лепила кивнул и произнес энергичный монолог, обращаясь почему-то к Бродову.

Оказалось, что у этой собаки, своим видом напоминающей ту, покусившуюся на Пророка, все симптомы как при укусе кобры: заторможенность, вялость, угнетенное дыхание, ослабление рефлексов, патологический сон. Кусала его, скорее всего, матерая кобра. Бывает, случается, на все воля Аллаха. Удивительно другое – почему она еще жива? Почему не падает тактильная чувствительность? Функционирует ЦНС? Не наступает паралич дыхательной мускулатуры, а?

– Я не знаю, – признался Бродов, тяжело вздохнул, взял в свидетели авторитета Франклина и посмотрел медику в глаза. – Сделайте все возможное. За ценой мы не постоим.

– О, ес, – тот принял купюру и повернулся к Серафиму: – Сделаем все возможное. Промоем желудок, введем антидот, поставим клизму и капельницу. А главное, – он понизил голос, – я дам ему «змеиный камень». О, это жуткое противоядие, чудеснейший бальзам, завораживающее дух тайное, проверенное веками средство. Тайну его открыл мне мой брат. – И он с признательностью посмотрел в сторону афиши. – Великий хауи.

– Да, великий, – согласился Бродов, кивнул и принялся прощаться. – Вот номер телефона, если что, звоните. Вот еще деньги в твердо конвертируемой, если вдруг не хватит. Ящик этот мы возьмем с собой, он нам дорог как память. Ну все, приятно было, аривидерчи, салям.

С Саидом он прощаться не стал, вручил ему обещанную купюру, хрустящую, шершавую, зеленоватую, причем не с Гамильтоном – с Грантом[118]118
  Президент Грант изображен на пятидесятидолларовой купюре.


[Закрыть].

– Вот тебе за провоз, вот тебе за мир, вот тебе за дружбу. Может, еще подкинешь нас в отель?

Грант видом был суров, Данила приветлив, Саид – взволнован и учтив.

– О, ес, офкорс, – растаял он. – Да хоть на край света…

«Особенно в компании с Грантом», – добавили его глаза.

Однако ехать на край света ему не пришлось – едва перебрались через Нил, как Бродов велел остановиться: Саид, будь другом, выйди-ка на минутку. У нас тут есть организационный вопрос. Не терпящий отлагательств.

Вопрос, честно говоря, был не столько организационный, сколько оружейный. Ящик у Кобельборза был с секретом, вернее, с двойным дном, в котором находился тайник. А в тайнике том ждало своего часа колющее, режущее, рубящее и даже стреляющее крупным калибром. И вот этот час настал.

– Ну-ка, идите-ка вы к папочке. – Потрошитель взял топор, имитирующий теннисную ракетку, повесил через спину меч, замаскированный под клюшку для гольфа, положил в карман любимый, кромсающий все с легкостью булатный нож. – Ну вот, теперь хоть чувствуется уверенность в завтрашнем дне.

Бродов молча взял подарок Дорны, застегнул на поясе на манер ремня и кривой улыбкой встретил Свалидора, заявившегося из недр подсознания. «Ну да, знаю, булат дерьмо, заточка не очень, центровка так себе, ниже среднего. Каменья хороши. Игрушка, пустяковина. Не для серьезной битвы. Но здесь, в этом мире, сойдет. Экий же вы стали занудный, дяденька. Верно, стареете».

Небаба же из соображений практических вооружился «Светлячком», отечественным боевым ударным лазером, последним мощным вздохом оборонки. Ну еще, естественно, взял «Гюрзу», левую, проверенную в деле. Куда же без нее, родимой. Хоть сама и не ползает, и без ядовитых клыков, а все кобры отдыхают[119]119
  «Гюрза» на расстоянии до 50 м пробивает любой бронежилет, а со 100 м – корпуса автомашин.


[Закрыть]. Супостаты тоже.

В общем, отпустили с богом мобильного Саида, спустили на воду киноцефалов гроб, и он величественно потянулся к морю – не подполкан киноцефал, его контейнер. Так, верно, много лет назад влекло по Нилу и саркофаг с Осирисом…

– А по реке плывет топор из города Чугуева… – проводил его взглядом Потрошитель, по-доброму кивнул и, скалясь, повернулся всем телом к Бродову, оценивающему ближние реалии. – Хорошенькая экскурсионная программа. А не пора ли нам, товарищи, пожрать?

– Да, сейчас рванем в гостиницу, там покормят, – Бродов кивнул, и в это время проснулся его мобильник: «Врагу не сдается наш смелый „Варяг”…»

Звонил братец Джонни, на повышенных тонах.

– Что там у вас, блин, происходит? Первый вовремя не вышел на связь, набираю Второго, потом Третьего – тоже, такую мать, не отвечают. Меня уже сам Двухсотый вызывал, рычал аки скимен, бросающийся на дерьмо. Братуха, внеси-ка ты ясность. Полную.

Первым по законам конспирации было велено величать Кобельборза, Вторым и Третьим соответственно Гирда и Кнорра, Двухсотый же номер носил сам Большой Собак, само собой трехзначный, как и положено ему по рангу.

– В плане Второго и Третьего не в курсе, информации ноль, – ответил лаконично Бродов, – в плане же Первого довожу: укушен в самолете какой-то тварью, плох и помещен на излечение в стационар с симптомами отравления. Тотального. Ветеринар говорит, что очень похоже на кобру. У меня все.

– Так, такую мать, – принялся думать вслух Джонни. – А что с этой тварью летучей? Взяли? Это хорошо. Дохлой? Это плохо. Немедленно сфотографируй ее, фас, профиль, с кормы, и мне сюда по почте на опознание. Телефон ни в коем случае не выключай, будь постоянно на связи. У меня все.

– Пока.

Бродов отключился и принялся расчехлять ноут:

– Сема, будь так добр, сфотографируй эту сволочь.

– Сделаем, – пообещал Небаба, вынул смартфон и взялся за пакет с призывной надписью «Пейте охлажденной». – Ну и вонь.

Да, существо в пакете озона не прибавляло, а благоухало «подснежником», перезимовавшим трупом. Точнее, букетом. Очень, очень большим букетом…

– Ишь ты, словно тот клоп. – Небаба разложил существо на газетке, нашел нужный ракурс, защелкал смартфоном. – Мал, да вонюч. И так вонюч. И этак вонюч. И как ни посмотри, вонюч. Сволочь.

Затем снимки слили на ноутбук, довели до нужных кондиций и в виде закодированно-заархивированных файлов послали братцу Джонни на «мыло». Пусть полюбуется, жаль, понюхать не сможет.

– Ну вот, мой сладенький, у нас не залежишься. – Небаба сунул создание в пакет, потряс удовлетворенно, взглянул на небеса, направился неспешно к величественному Нилу. – Ну что, ребята, обедать-то поедем? – И принялся мыть руки в священной воде. – Ишь ты, теплая-то какая, ну прямо как моча.

– Да, двинули в отель, – собрался Бродов, повесил сумку с ноутбуком на плечо, и они вышли на большую дорогу, не по разбойному делу – отлавливать авто.

Ну, за этим дело не стало, ничуть – момент, и черно-белое каирское такси уже катилось с путешественниками в гостиницу. Не в дорогущий «Нил хилтон» или в какой-нибудь там «Шаратон», нет, в жизнью проверенный четырехзвездочный отель, в который дозволяли поселяться и со зверьем[120]120
  В большинство гостиниц не пускают с животными.


[Закрыть].

– Салям, – Данила, бакшишествуя, рассчитался с водителем, с достоинством вошел в немудреный холл и с ходу озадачил арабов на ресепшене: – Ну, как там соотечественники? Туристо с «Шерсти»? Благополучно ли доехали и ходили ли уже на обед?

– Ноу руссо туристо, ноу шерсть, – поводили арабы усами на ресепшене. – Ю вил би зи ферст. Велкам ту Иджипт, руссо туристо, салям алейкум, ваша шерсть.

Выдали ключи, вернули паспорта, заковали руки в пластмассовые браслеты и с командной интонацией кликнули мальчика.

– Хей, бой, шоу мистаз зиа румс. Гоу, гоу, гоу[121]121
  Эй, бой, покажи мистерам их комнаты. Давай, давай, давай.


[Закрыть].

Откуда-то, словно черт из табакерки, появился мальчик – тощий, похожий на еврея недоросль араб, сутулый, будто на его плечах было вынесено все горе мира. Смотреть на него без слез было трудно, особенно трем здоровым мужикам.

– На, – пожалел убогого Бродов и сунул носильщику доллар. – Ви ауаселф[122]122
  Мы сами.


[Закрыть].

С легкостью поднял сумчоночку, глянул на корешей и первым подался к лифту – мрачный Небаба и хмурый Серафим двинулись в кильватерной струе. Звякнул звонок, клацнула, закрываясь, дверь, дедушка-лифтер изобразил вопрос:

– Е флор, плиз?[123]123
  Ваш этаж, пожалуйста?


[Закрыть]

Ехать надо было на третий, предпоследний, под какие-то агонизирующие скрипы, сразу же напомнившие Бродову триллер о пожаре в небоскребе. Однако ничего, поднялись, затормозились, вздохнули с облегчением, вышли в длинную кишку коридора. И вдруг услышали в полифонии, на сорок голосов:

– Врагу не сдается наш смелый «Варяг», пощады никто не желает…

«Черт, – Бродов помрачнел, забыл про триллер, мыслями устремился к Кобельборзу. – Господи, никак уже…»

Нет, ничего плохого не приключилось, это звонила Дорна.

– Привет, – сказала она. – Ну, как вам там отдыхается? Ах, море, воздух, пальмы, аромат цветов, вкуснейшая, с кинзой и томатами шорпа. Завидую тебе белой завистью. Кстати, я бы на твоем месте не заходила в номер – тебя там ждут. Серафима Фомича тоже. Ну, впрочем, если есть желание размяться, то валяйте. Тараса Бульбу своего не пускай, а то будет как с кабсдохом. Ну все, чао, целую. Приятно повеселиться.

– Ну, как у нас, все в порядке? Летального ноль? – взглянул на Данилу Серафим, оскалился белозубо, подмигнул и неожиданно повернулся к двери. – Тс-с, а ведь там кто-то есть. Спинным мозгом чую.

Дверь была коричневой, ничем не примечательной и вела в номер Бродова. Если верить ваучеру, с баром, террасой и зверем-кондиционером.

– Ага, и ждут с нетерпением, – улыбнулся Бродов, послушал, снял с пояса меч и, быстро поладив с немудреным замком, осторожно вошел внутрь. Номер был и правда неплох – просторный, с телевизором, с удобствами. И с целым выводком уже знакомых крылато-ядовитых существ. На редкость компанейских, к слову сказать – едва Данила вошел, как они бросились ему навстречу. Со шкафа, с кондиционера, откуда-то с портьер. Как, верно, им самим казалось, стремительно, во весь опор. Только Бродов уже смотрел на мир глазами Свалидора, и мир этот виделся ему вялым, безжизненным, лишенным драйва и напора. Как в замедленном кино.

«Ишь ты, клином летят, словно журавли», – хмыкнул он, отошел в сторонку и принялся следить за нападающими – их неудержимо несли вперед законы физики. Не прекращая пикирования, они вдруг дружно отверзли пасти, вытянули хвосты и изрыгнули яд, с дальней дистанции, мощно, в унисон, мамбы и ринхальдсы конкретно отдыхают. И сразу Бродов вспомнил Кобельборза – вот так же и его, засунутого в клетку вначале оплевали ядом, а затем, уже никакого, взяли на зуб. Ни увернуться, ни отбиться, ни залаять, ни вскочить, вот она, блин, собачья доля. Эх…

– Ну все, полетали, – ухмыльнулся Свалидор, взмахнул мечом и увернулся от брызг. – Финита вам всем, гады…

Вернее, не совсем, одну тварь пока что он убивать не стал, отрезал ей только лапы и крылья – не из жалости или по доброте – ради исследовательского интереса. Нехорошо прищурился на корчащееся тело, рисующее на паласе осклизлые следы, коротко вздохнул и рассек тварь надвое. Тварь, которая даже и в агонии направлялась к нему, чтобы убить.

– Ну, Даня, как дела? – гоголем вошел в номер Серафим. – А, я вижу, идут, контора пишет. Вернее сказать, написала уже… – Он весь светился от сгорающего адреналина, а в руке держал меч, который драил рушником. Клинок был в мерзких, тягуче-липких разводах, рушник махровым, гостиничного образца. Вонь – убийственной. Впрочем, амбре у Бродова в номере было не лучше.

– Сема, иди сюда, – позвал Данила и, по примеру Потрошителя, занялся мечом. – Может, его помыть, а? В кипятке, с хозяйственным мылом?

– Ну скажешь тоже, помыть, – огорчился Серафим. – Вода здесь, Даня, никаким боком. Раздобрели, гады, на громодяньской-то крови, набрали жировую прослойку, насосались калорий. Надо будет урезать им в рационе жирность. Кардинально. Вместе со сроком жизни…

– Батюшки, и тут то же самое. Гадюшник и бардак, – пожаловал Небаба с пластиковым мешком, угрюмо осмотрелся, задействовал воображение. – Нет, нет, пожалуй, все не влезет. Может, в наволочку их, а хорошо бы в матрасовку. Эх, – качнул бритым черепом и принялся сноровисто заниматься остатками. – Эх, командир, командир, а мельче-то что, не мог? Ну ты смотри, такую мать, как в капусту накрошил…

В мешке у него хлюпало, чавкало, сочилось. А уж воняло-то…

– Сема, не нервируй меня, – Данила закончил надраивать меч, понюхал, вспомнил маму, определил на пояс. – Пошли отсюда. В гробу я видел это кино «Грачи прилетели».

– Да, хорошо, что коровы не летают, – заметил несколько не в тему Серафим, Небаба вдумчиво потряс мешок, и они двинулись прочь – в облаке миазмов. Молча отдали на ресепшене ключи, пересекли холл и покинули свое недолгое пристанище. Единственным человеком, обласкавшим их взглядом, был тощий носильщик араб – у него, видимо, помимо всего прочего, было еще плохо с обонянием. Очень, очень плохо…

А между тем уже наступил вечер. Быстро сгущалась темнота, машины включили подфарники, призывно загорелись витрины, рекламы, огни, мерцающие сполохи неона. Весело играли в нильских водах огни «Семирамиса» и «Рамзеса», дружно ревели пронзительные автомобильные гудки, тихо струились звуки музыки в древней, помнящей еще Наполеона Бонапарта, кофейне «Фишави», что располагается на рынке «Хан-аль-Халили», точный возраст которого неизвестен никому. Беспечные каирцы гуляли с детьми, общались с друзьями, ходили по магазинам, угощались голубями, фаршированными кашей, тонко беседовали, радовались жизни, покуривали шиши, пили чай каркаде, поминали Всевышнего: «Иль хамдуль илли – слава Господу». И никому дела не было до трех плечистых неверных с раздувшимся пластиковым пакетом, источавшим невыразимое зловоние. Раз имеют место быть – значит, так угодно Аллаху. Пусть идут, нехай воняет. А Бродова, Небабу и Серафима потянуло опять на берега священного Нила. В темпе они сфотографировали содержимое мешка, бросили счастливым рыбам шинкованное содержимое и долго, долго, долго мыли руки в воде, еще помнящей фаллос Осириса. К слову сказать, неимоверно грязной.

– Мы жрать сегодня, блин, будем? – грозно спросил Небаба и сплюнул далеко в великую реку. – Или, блин, нет? И вообще, надо бы отдохнуть с дорожки, осмотреться, принять ванну, выпить чашечку кофе. Но вначале, такую мать, пожрать.

Спорить с ним не стали, дружно пошли есть – ресторанов, ресторанчиков, забегаловок и кафе в Каире, чай, хватало. Сели за вместительный, в цветастой скатерти, стол, взяли шорпу, гебну, фуль, рис с креветками и много эйша. И конечно же, за бешеные деньги для снятия стресса водочки. Куда же без нее, без проклятой. А потом, Аллах, Джебраил и Магомет в наши стаканы не заглядывают. Ладно, приняли, усугубили, повторили, взялись за салат, выпили еще, заели фулем и принялись за шорпу.

– А ничего, – сделал вывод Небаба, заметно подобрел и мощно раскусил хрящ. – Словно порционная баранья похлебка у папы Карло. Вкусно, питательно, полезно. Эх, а как там поживает наш пудель Артемон? Его-то бедного, небось, не похлебкой кормят – клистиром. Болезного.

В это время опять заиграла песня про гордый «Варяг» и открытые клюзы.

– Черт, – положил Бродов вилку, вытащил мобильник. – Привет, братишка. Ну что там нового у вас еще хорошего? – Без энтузиазма внял, досадливо кивнул, вежливо заверил, прежде чем дать отбой: – Да, да, сделаем, конечно, конечно.

– Ну что, очередной привет с далекой родины? – хмыкнул ехидно Потрошитель, с презрением, раскатисто рыгнул и принялся разливать проклятую. – А если партия говорит – надо, то комсомол отвечает – есть. У партии на жопе шерсть.

– Приказано немедленно напрячься и получить секретную депешу. – Бродов снова взялся за вилку и, соответственно, за гебну. – Депешу, подписанную самим Большим Собаком. А может, обнюханную. А может, покусанную.

– Ну да, а может быть, ворона, а может быть, корова. Та, которая не летает, – помрачнел Небаба. – Пошли-ка все начальники в жопу. Ту, что у партии, на которой шерсть. Ну что, давайте выпьем. Аллах, который Акбар, бог даст, простит.

Получать экстренную секретную депешу отправились не спеша – тяжелые и добрые, побаловавшиеся после водочки еще и кофейком со сластями. Восточными. Щедро расплатились, вышли на улицу и отправились в отель, расположенный по соседству. Явно не четырехзвездочный. Арабы на ресепшене были скучные, ключ от номера электронный, и на ключ-то не похожий, а сам номер вместительный, на четыре койко-места.

– Ящик не работает, – законстатировал Небаба, горестно вздохнул и похлопал телевизор могучей пятерней. – Ну никакого, блин, культурного досуга. Ну что за жизнь – метро закрыто, в такси не содят[124]124
  Строка из песни В. Высоцкого.


[Закрыть]…

– Зато сортир, Сема, доложу я тебе, – с чувством подал голос из удобств Потрошитель, – не слив – Ниагара. Мечта-а-а. Волшебная сказка-а-а…

– Да, мы родились, чтоб сказку сделать былью? – Данила ухмыльнулся, задействовал ноут, не просто, с конспирацией, но депешу получил. Прочел и выругался, с завидной экспрессией…

– Вот я и говорю, такую твою мать, – согласился Небаба, хмуро подошел, прочел и сделался вообще мрачнее черной тучи. – А не пошли бы они в жопу, начальнички хреновы. В ту самую, волосатую.

– Да, да, друзья мои, Ниагара. Светлая мечта, волшебная сказка, с добрым наиприятнейшим концом, – вернулся из удобств Потрошитель с блаженно просветленным лицом, быстро взглянул на Небабу, вздрогнул, посмотрел на экран. – Да, все строго, все по уставу, загнанных лошадей пристреливают. Только хрен им – мы лошадей на переправе не меняем. А, гуманоиды? Я правильно понимаю ситуевину?

От его сортирно-сибаритствующего благодушия не осталось и следа – депешу-то прислали еще ту, писанную кровью, не депешу, а приговор. В ней предписывалось Кобельборза умертвить, тело его заморозить и с первейшей же оказией переправить в Центр, где оно будет помещено в Зал боевой славы. В случае невозможности замораживания приказ предписывал изготовление чучела, для его дальнейшей эвакуации опять-таки на базу, в Зал боевой славы. Главное ведь – основанное на примерах воспитание геройских кадров. Чтобы никто не забыт и ничто не забыто…

– Вот тебе и пудель Артемон с питательными клизмами. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – рассвирепел Небаба, задышал и сделался похожим на медведя гризли. – Кобеля кончать не дам, будет на то воля Аллаха, сам помрет, без нас. И шкуру надо драть не с него – с Собака этого гребаного. Хорошенькое отношение к подчиненным.

Негодовать-то Небаба негодовал, изливался себе праведным гневом, а сам отчетливо понимал, что приказ-то по существу: раненый боец – находка для врага. Особенно боец секретного фронта. Тот, кто знает слишком много.

– Сема, ты за кого нас с Даней держишь? – оскорбился Потрошитель, тоже задышал и тоже сделался похожим на медведя, правда, бурого. – Да пусть этот киноцефал живет, сколько сможет. Кровь свою переливать я ему, естественно, не стану, а так… Не обижу. Я что – этот ваш академик Павлов?

– Ну вот и хорошо, вот и славно, – обрадовался Семен и от прилива чувств похлопал телевизор, от чего незамедлительно обрадовался еще больше – телевизор хрюкнул, пискнул, ожил и стал показывать усатого араба – тот, мужественно пританцовывая, пел:

– Хабиба, Хабиба, Хабиба…

Ну о чем же еще может петь, пританцовывая, усатый араб?

– А ну-ка тихо, – цыкнул на него Данила, вырезал песню на корню и принялся отправлять послание в Центр – снимки нашинкованных в капусту гадов. Еще добавил текст объяснительного свойства, что, мол-де, на посту, заняты делами и что порешить киноцефала и уж тем паче заморозить в ближайшее время никак. Так что, любимое отечество, не грусти, надейся и жди. Как только, так сразу же.

– Никак послал? – обрадовался Небаба, схватился было за телевизионный пульт и… опять послышалась песня про «Варяг», все так же не желающий пощады… – Ну вот, так всегда, – сделал вывод Небаба, выругался и стал смотреть на экран, на котором солировала, правда, без звука, зато с телодвижениями, местная поп-звезда. Все, что должно быть прикрыто у местной поп-звезды, у нее было прикрыто.

– Читай по губам, Сема, – с ухмылочкой подмигнул ему Серафим, – про любовь поет. Да, хорош бабец, в теле, жаль только, ее не пощупаешь. А вообще арабки, доложу я вам, вещь, особенно с правильным прикусом[125]125
  Посвященные полагают, что краеугольным камнем женской сексуальности является особый прикус. В древности, выбирая девственницу в гарем, ей давали укусить палец.


[Закрыть]. Такую напоить, приласкать, не спеша насадить на фаллос…

– А, братишка, привет, давно не слышались. – Бродов тем временем задействовал скремблер, активизировал линию, прижал трубку к уху. – Да, депешу получили, полное дерьмо, к тому же собачье. Что? Хрен с ней? Большой и толстый? Уже не до нее? Что? Как? Да ну? Вот это да! Бля! Ну ладно, озадачил, бывай.

– Что, неприятности? – поинтересовался Серафим, сплюнул и с философской индифферентностью изрек: – Брось, мон шер. Плюнь, разотри. Сегодня просто неудачный день. А не пойти ли лучше выпить еще водки?

– Да, Сима, неприятности, – хмуро посмотрел на него Бродов. – И в первую очередь у тебя. Ну-ка признавайся, кайся как на духу, когда последний раз Верку драл? Смотри, брат, не ошибись, сосредоточься.

На душе у него было муторно – пришла беда – растворяй ворота, все это дерьмо только начинается.

– Этого еще только не хватало, – Потрошитель побледнел. – Так-с, дай бог памяти… Катька… Зойка… Людка… Шалава эта рыжая… Агидель… Ларка… Нинка… Кэт… Ну, еще Софа Чемодан, Верка-Вырви-Глаз, Анька-Гюльчатай… Кажись, все… Да, точно, кажись, все. Нет, сука, бля буду, Нинку забыл. Нинку, Маринку и Галку Простыню. Вот с такой жопой… В общем, если сразу так навскидку, Верку я не пользовал три дня. Ну, может быть, четыре. Да, точно, помню, трахал ее в ночь на среду. А вот какой секс у нас был, опасный или нет, уже, хоть убей, не помню. Да, точно, не помню. Точнее, ее, суку драную, прибить надо… Ну что, Даня, побегу я, пожалуй, в аптеку. Спинным мозгом чую, что это сифон.

– Значит, говоришь, в ночь на среду? – повторил Бродов, хмыкнул и посмотрел на Серафима, приготовившегося к худшему, с явным облегчением. – Ну, брат, а ведь ты в рубашке родился. Можно сказать, под счастливой звездой. А вот у нашего орионского друга Гирда большие неприятности. В канализации его нашли, на Петроградке, сегодня утром. Случай помог. Нашли без почек, гениталий и желудка, с трупными пятнами четырехдневной давности.

– Что? – не сдержал эмоций Серафим. – Гирд в канализации? Без яиц? А кто же, блин, с нами тогда летел в Египет?

– Хороший вопрос, ребром. Не в бровь, а в глаз. – Бродов встал, кивнул, сделал круг по номеру и довел информацию, полученную от Джонни. Она не радовала. Гирда нашли случайно, спасибо лопнувшей трубе. Аварийщики вызвали милицию, та, немного подумав, – органы покомпетентнее. Это вам не шуточки-прибауточки и не Машку за ляжку, а негр в канализации без яиц и мозгов. В общем, уже к полудню дело дошло до Большого Собака – тело было исследовано, подвергнуто генной экспертизе, и та с уверенностью констатировала: да, это доктор Гирд из Псисектора Ориона. Проверенный Колонизатор, Потомственный Субветеран, Член Галактического Совета, Герой Последнего Трансперехода. И коню было ясно, что надвигался скандал и что меры принимать следует жестко, энергично и без намека на паузу. Ну, а если коню, то Большому-то Собаку и подавно, к обеду он знал все. Всю неприкрытую правду жизни, вернее, смерти. Выяснил, что подался к богу не один лишь доктор Гирд, третьего дня сыграла в ящик и майорша Вера Давалова, мастерски подложенная нашими органами под разрабатываемого ими криминала Серафима. Погибла она на задании и на очень странный манер, похоже, стреляли ей в спину.

– Господи ты боже мой. Богородица. Святые угодники. – Потрошитель сел, достал сигару, с жадностью, не отрезая кончик, закурил. – Даня, это ведь репты. Голову даю на отсечение, они. Причем не простые, из Касты Избранных, те, которые способны менять форму. Суки. Ну да, точно, это они убили наших, а потом заделались под них. Со всеми, блин, анатомическими подробностями.

– Правда твоя, Сима, все верно говоришь, – вытащил «Стюардессу» из кармана Небаба. – Кобелек-то наш так мне давеча и сказал: «Эх, Сема, что-то мне совсем не нравится этот черный. И эта сука блондинка». Теперь уже покойная. Ишь, был прав, словно в воду глядел. Жаль только не уберегся сам. Аллах, не допусти, чтобы вслед за блондинкой… А еще жаль, Сима, что не трахнул ты этого репта избранного. Ну того, что под блондинку закосил.

– Ой, Сема, ты не понимаешь. От этих тварей нужно держаться подальше. Во всяком случае на расстоянии их гребаных яйцекладов. – Потрошитель вздохнул, глубоко затянулся, и лицо его выразило омерзение. – Ублюдки, мать их. Всех их, всех из модулированного бластера прямой наводкой… А лучше…

В это время опять раздалась песня про «Варяга», до крайности геройская, но уже несколько приевшаяся.

– Так, – сделался мрачен Бродов, взялся за трубу, помрачнел еще больше. – Да, это я, Данила, сын Глеба. Да, здесь. Момент. – Посмотрел на Серафима, коротко вздохнул и протянул мобильник. – Тебя.

Ему уже было ясно на сто процентов, что отдохнуть с дорожки сегодня не придется.

– Алле? – взял мобильник Серафим, молча послушал, побледнел, как мел, и неожиданно вступил в приятное общение – гортанно-резко, почти что фальцетом. Словно пел а капелла йодлем какую-то тирольскую песню. Песню о главном.

Впрочем, солировал он недолго – резко отключился, сел, растерянно посмотрел на Данилу.

– Это Гвар. Хочет встретиться. Немедленно. Ну сегодня и денек.

– По душам поговорить? Насчет взрыва в Питере? – усмехнулся Бродов. – Интересно, откуда у него мой номер?

– Это я первым делом спросил. – Потрошитель вспомнил про свою сигару. – Говорит, по телефону позвонили, женским приятным голосом. Очень сексуальным.

– Ах, значит, женским, очень сексуальным голосом, – вспомнил сразу Данила про Дорну. – Слушай, Сима, а может, это провокация? Нетривиальный, рассчитанный ход? Конем? Прямо в дамки? Или по голове? Не устраивает твой бывший шеф засаду? Не роет яму? Не ставит капкан? Денек-то нынче сам знаешь какой – хреновый. Очень даже.

– Он звонил из сортира в самолете. Летит из Токио. – Потрошитель задумался, посмотрел на потолок, медленно очертил концом сигары замысловатую кривую. – Покойной бабушкой клянется, что с добрыми намерениями. И знаешь, Даня, я почему-то ему верю. В голосе у его больше не слышно фальши. А ты как думаешь, Сема? Не обманет? В душу не наплюет?

– Я-то, – подал голос Небаба, – думаю, намерения у него серьезные, раз из Токио летит. Ты ведь для него дороже той самой бабушки – четыре тыщи лет бил и не убил, ненависть и любовь – две стороны одной медали. Не, не наплюет и не обманет. А если даже что, мы его из «Светлячка». Вместе, прости меня Аллах, с Каирским аэропортом.

– Так, – начал действовать Бродов, встал и двинулся к тумбочке с телефоном с гостиничным телефоном. – Как там насчет самолетов из Токио?

Но в это время дал о себе знать его собственный – сидящим уже глубоко в печенках гимном о «Варяге». Звонил братец Джонни, с радостным известием, касающимся пошинкованных гадов.

– Мы идентифицировали их, – с гордостью сообщил он. – Это так называемые мурры, ныне вырождающаяся разновидность малых псикрылатых рептов. Они чрезвычайно ядовиты, ужасно агрессивны, поразительно тупы и крайне самолюбивы. Предрасположены к мутациям, обладают чувством стадности и зачатками интеллекта. Антидота от их отравы не существует, так что держитесь от этих тварей подальше. У меня пока все.

– Спасибо, братец, мы так и делаем, – с вескостью заверил Бродов, с радостью дал отбой и принялся все же разбираться с полетным расписанием. Насчет звонка Гвара он Джонни не сказал – чем меньше знаешь, тем легче спишь. Особенно в полковничьих погонах.

– Знаешь, Даня, у нас к тебе просьба. Большая и приватная, – вытащил сигару Серафим. – Будь так добр, смени пластинку, заткни на хрен этого своего гребаного «Варяга». Достал, сволочь, как серпом по яйцам. Скажи, Сема.

– А? Что? Да, достал, – не сразу отозвался Небаба, задумчиво качнул головой и чисто машинально запел, негромко, как бы про себя: – А врагу не сдается наш гордый «Варяг», а пощады никто не желает…

Он проверял боеготовность «Светлячка», замаскированного под электрическую гитару. Гриф, звукосниматели, колки и темброблок были в полнейшем порядке.

– Раз достал, значит, заменим, – снял психическое напряжение Бродов, выбрал мелодию наобум, быстро посмотрел на часы и голосом центуриона возвестил: – Время, господа хорошие, время. Пора. Поехали.

На черно-белом каирском такси, знакомой дорожкой в аэропорт. Транспортный поток, такой плотный днем, заметно поредел, так что прибыли вовремя, без намека на опоздание – аккурат к мягкому приземлению самолета из Токио.

– А не испить ли нам, братцы, кофею? – проглотил слюну Потрошитель. – С египетской сдобой да с восточными сластями. Пока таможня там да шмон. А Гвар, раз ему надо, может и подождать. Теперь он вроде не гордый совсем.

Чувствовалось, что своего бывшего начальника он совсем не жалует. Это очень мягко говоря.

Ладно, двинули в кофейню, каких в аэропорту было множество, сели, взяли от души от местного меню. После баклавы[126]126
  Медовый рулет.


[Закрыть], базбусы[127]127
  Ореховый рулет.


[Закрыть] и сочных, сваренных в верблюжьем молоке колобков из манки лед тронулся – в зале прибытия стало прибывать.