Текст книги "Вселенский расконвой"
Автор книги: Феликс Разумовский
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
– Полностью услышано? – Тот глянул вопросительно на членов, мгновение помолчал и снова с жуткой силой приложился к гонгу. Настроение у него было мерзко-гнусно-пакостно-хреновым. Ну вот, блин, дожили, такую мать – наследники Великого Ана сейчас будут биться в храме Великого Ана. Решительно, бескомпромиссно, жестоко, не оставляя сопернику ни шанса. На смерть. Да, таков древний Ритуал Царицы Магр – неписаный тысячелетний закон чести. Закон, согласно которому каждый ануннак может вызвать на бой другого ануннака. А с другой стороны, если без эмоций, то все, что ни делается – к лучшему. В стране Маган должен быть один правитель, у Нинти, черт бы ее побрал, – определенность выбора, а у него, Тота, – душевная гармония. Дабы спокойно, вдумчиво и не спеша заниматься делом всей жизни. Там, на Тибете. Вместе с коллегами и любимыми учениками – мудрейшим Имхотепом и наидостойнейшим Рамой. Не отвлекаясь, блин, на терки, стрелки, блуд, базары и разборки. Ну что спокойно не живется-то? Земля рожает, Нил течет, пшеница зреет, бабье дает. Эх, растакую-то вот мать, и не так, и не этак, а ведь не повезло Ану с детьми. Ох как не повезло. Вот сынок Зиусурда, даром что полулулу, а не срамит где ни попадя отцовских-то седин. Царствует себе в Шураппаке, строит святилища и дворцы, в большую политику не лезет, четко понимает, что к чему. Во всем у него полный порядок – и по мясу, и по шерсти, и по зерну, и по маслу, и по опиуму для народа, и в отношении Совета Богов. И сексуальных проблем нет – в корне, в зародыше, в зачатке, в помине, есть только гарем, умелые наложницы, восторженные подданные и храмовые жрицы. Полная, совершенная гармония. А тут… Такие, блин, дела…
Дела в центре залы и впрямь развивались по нарастающей: врагов сковали цепью длиною в шесть локтей[90]90
Около 3 м.
[Закрыть], дали каждому по ножу и скомандовали: «Фас». Впрочем, команды здесь были не нужны – вихрем, молнией, разъяренным вепрем налетел Гибил на своего дядю. Он был очень грозен и уверен в себе – последние две недели они тренировались с Мардуком, специально прибывшим в Египет из своей вотчины в Южной Африке. Однако же Энлиль был совсем не подарок – нож в его руке мелькнул, отбросил свет, и Гибил заорал, отпрянул, бросился назад, сколько позволяла цепь. По его небритой щеке медленно ползла кровавая жижа – то, во что мгновенно превратился его левый порезанный глаз.
– Ну-ка, иди сюда, маленький, – громко подбодрил его Энлиль. – Сейчас я тебе вырежу второй. А потом и яйца. По одному.
Слова свои он подкрепил делом и бросился в атаку на Гибила, однако тот держался молодцом: боль мигом отрезвила его, дисциплинировала, добавила в сердце ярости, но ярости холодной, расчетливой, убийственно опасной для врага. Некоторое время схватка шла на равных: жутко блестела сталь, кандально звенела цепь, слышалось горячее дыхание. Бойцы были под стать друг другу – рослые, сильные, выносливые, не боящиеся ни крови, ни смерти. Казалось, что все это надолго. Однако это только казалось.
– Хуррррр! – Гибил вдруг сделал финт, сорвал дистанцию, прошел зигзагом и, уронив на пол свой нож, сжал его пальцами босой ноги. И тут же, резко откинувшись назад, всадил клинок Энлилю в пах. Фатально, мощно, глубоко, по самые упоры[91]91
Такую же тактику применяли многие народы для борьбы с колонизаторами, вооруженными кремневыми ружьями со штыками.
[Закрыть]. Словно с концами пригвоздил к гробовой доске. Однако нет, Энлиль был еще жив: громко застонав, он рухнул на колени, скорчился, сложился вдвое, перевалился набок и вдруг зашелся конвульсивным криком – нашел в себе все же силы вырвать из раны нож. Тело его безжизненно обмякло, мутные глаза закрылись, рдяно пульсирующим потоком заструилась кровь. Однако это было не самое страшное.
– Ну что, сука, так и будешь лежать бревном? – гоголем подошел Гибил, сдернул с Энлиля набедренник, с силой, трамбующим ударом бросил в лужу крови на живот. – Ну-ка, раздвинься, маленький.
Навалился, пристроился, куда надо, попал и принялся уподоблять Энлиля женщине – с чувством, с расстановкой, размеренно дыша, со счастливой, даже блаженной ухмылкой. Враг его теперь, даже если и выживет, уже не ануннак – так, слабая пародия на ануннака. Жалкая, грязная, всеми презираемая, вызывающая тошноту и омерзение. Впрочем, нет, нужен последний штрих, завершающий мажорный аккорд. А, вот и он…
Тот, сидя в кресле Председателя Совета, наблюдал за действом с глубочайшей скорбью – о господи, видел бы Ан, как его горячо любимый внук рвет очко на сто лимонных долек своему дяде. Только что вырезавшему ему глаз. М-да. И ведь не торопится, стервец, не спешит, сразу видно, тянет время, наслаждается моментом, упивается триумфом и открывшимися перспективами. Кроет своего родственничка так, что брызги летят. А, похоже, уже все – кончил. Добился своего, паскудник, смешал родного дядю с дерьмом. Напрочь обломал рога, помножил на ноль, с головой втоптал в грязь. Крепкая ануннакская семья, ячейка общества, такую мать…
А Гибил действительно опорожнился, встал и громогласно возвестил:
– Семя мое отныне в нем!
Таммуз и Гиссида подошли, удостоверились, дружно подтвердили:
– В нем, в нем.
– Прав Хор и не прав Сетх, – Тот снова ударил в гонг, скривился, угрюмо подождал, пока Энлиля окатят водой. – Ты, трижды не правый, с семенем чужим, отвечай, как на духу – живота или смерти?
Про себя он решил, что лично прибьет Энлиля, если тот вдруг выберет жизнь, которая хуже смерти. Не должно отпрыску Ана жить поганым пробитым пидорасом. Однако же Энлиль, хоть и уподобился женщине, в душе остался мужиком.
– Смерти и мгновенной, – прошептал он, вздохнул, поднял взгляд на торжествующего Гибила и внезапно с издевкой усмехнулся, будто губы его свела предсмертная судорога. – Давай, племяш, давай. А за массаж простаты мерси. С меня причитается.
– Услышано – смерти, – выдохнул с облегчением Тот, Хор плотоядно кивнул, и его давнему спору с Сетхом пришел долгожданный конец – молнией мелькнула сталь. Чмокнула разрезаемая плоть, крови в центре залы прибавилось… Древний справедливый суд чести благополучно закончился – пора было закругляться. Однако, не тут-то было – на центр вышел Красноглаз с речью.
– Светильник Разума, братва, – начал негромко он. – Мы тут с кентами посовещались, перетерли, прикинули хрен к носу и решили соскочить[92]92
Соскочить – уйти (ан. феня).
[Закрыть]. Ну, не то чтобы выпрыгнуть с концами[93]93
Выпрыгнуть с концами – уйти из воровской среды (ан. феня).
[Закрыть] или там сменить окрас, нет – желаем свежей струи. Точнее, хотим свалить на Ганг, к Инду, начать там новую жизнь. И с новыми погремушками, как Утес перекрестил. Ну там, – Красноглаз напрягся, выругался, волною наморщил лоб. – Вот бля, тринопля, гребаная память. Сука. А, вот. Вишна, Варуна, Индра, Пушан и как бишь еще-то, мать его, а, Рудра. Так что, кореша любезные, давайте без обид – просим нашу долю честную из главного общака. По транспорту, по топливу, по оружию, по рыжью. Свое просим, кровное, заслуженное в боях. У меня, бля, все.
Огромный, голый, с внушительным рельефом, он выглядел до жути эксцентрично. Да и вообще композиция в центре зала впечатляла, давила на психику и запоминалась надолго: труп без головы, детина с ножом и татуированный оратор, изъясняющийся по фене. И… кровь. Кровища. Рекой.
– Значит, говоришь, долю? Из главного общака? Свою, кровную? Зажитую, заслуженную в боях? – Тот значительно поерзал в кресле, крякнул, тяжело вздохнул, глянул вопросительно на хмурого Шамаша и, чуток подумав, кивнул: – Лады. Будет вам, братцы, доля, честная, вот только сведу учет. Век воли не видать. Мы своих кентов не кидаем.
– Ну вот и ладушки, в натуре, – одобрил Красноглаз, и его страшную, обезображенную шрамом физиономию облагородила добрая ухмылка. – Эх, и заживем же мы, земеля, счастливо, по уму. И все будет у нас, как в песне – всех замочим ментов, всех попишем сексотов, провернем по железке воровские дела и рванем с понтом дела с изенбровками к морю, где в натуре канает голубая весна. Эх…
Изрядно лет спустя
О, Индра, своей молнией убил ты Дасью…
Далеко от земли на все стороны света
Древние нечестивые на погибель бежали свою…
Дасью с небес опалил ты.
Сошлись они в битве с праведным войском
И Наваглы явили всю силу свою.
И бессильные, с битвы бежали они.
От Рудры крутыми тропами бросилися прочь.
Вишна ворвался в Элипсы крепости сильные
И Сушну рогом своим на куски разрубил…
Громом твоим разишь ты в сраженьях врага.
Оружие грозное Варуна на врагов опустил.
Громовержцем он острым разящим
Все их города истребил.
Древнерусские сказы.
Глава 9
Давалова Вера Федоровна, старший лейтенант госбезопасности, 1978 года рождения. Телосложение 90-60-90, рост средний, кожа смуглая, на ощупь бархатистая, волосы блонд-платинум, глаза зеленые. Национальность – русская. Образование среднее. Личный номер БЩ-683117, агентурные клички: Трещина, Скважина, Солистка, Облизуха. В совершенстве владеет стрелковым и холодным оружием, приемами защиты и нападения. Курит мало, алкоголь употребляет в случае необходимости, любит бифштекс с кровью, мороженое эскимо, стройных голубоглазых женщин, сиамских котов и лысых пожилых мужчин. Представляет особую опасность при задержании.
Умеет выделить главное и сосредоточить усилия на ключевых участках профессиональной деятельности. Принимает обоснованные решения, стремится действовать нестандартно, не боится взять ответственность на себя.
Из служебной характеристики.
В Египет отбывали втайне, но с размахом. Секретным приказом Кобельборза было создано туристическое бюро с коротким, но интригующим названием «Прямо в рай», которое и организовало эксклюзивный тур для доблестных работников холдинга «Наша шерсть», естественно, в природе не существующего. По первости проблем не было, все начиналось хорошо. Даже вопрос с кадрами, которые, как водится, решают все, прошел с легкостью, без головных болей: Альберт отправился разбираться в Иркутск, Небаба сгодился как стажер, шкура Верка и Люська, Серафимовы протеже, были взяты в качестве наживки. Ведь всем известно в галактике, как репты любят женщин, особенно их половую сферу – на вкус. Пусть жрут – сексоток не жалко. Да и вообще ничего не жалко для победы. В качестве же основного звена в экспедицию вошли: Бродов, Потрошитель, Гирд, Кнорр и, естественно, Кобельборз, Уполномоченным начальником. Словом, все поначалу складывалось хорошо. Сложности начались потом, чуть позже, когда стали собирать в дорогу Начальника. Он, в соответствии с легендой, выдавал себя за земного кобеля, а потому нуждался в вакцинации, ветдокументации и специальном, с непромокаемым дном, ящике для перевозки. Кроме этого, еще требовался документ из федерации служебного собаководства, что подлежащий выезду киноцефал не представляет ценности как производитель, в госплемактивах родины не состоит, а потому может ехать улучшать породу куда угодно. В том самом специальном, с непромокаемым дном, ящике. А заниматься всей этой кинологической возней было доверено стажеру Небабе. Играючи, без препон, он решил вопрос с ящиком, легко взяв начальство на поводок, привил его от бешенства и липоспироза, а вот с получением бумажки от корифеев из федерации дело как-то не задалось.
– Да ты что, парень? – сказали корифеи Небабе. – Ты только гля, какой костяк! Какой окрас! А прикус какой! И ваще, это не кобель, это огурчик. Очень редкой, ныне исчезающей породы – гвинейский мастиф. Парень, это же достояние республики, мы его сейчас будем ставить на специальный учет. В общем, вывозить будешь через наш труп.
Сколько стоило Небабе добыть справку, да так, чтобы все остались живы-здоровы, один бог знает. А ведь еще предстояло изгонять глистов, справлять ветпаспорт, получать сертификат, сдавать суровейший анализ крови на предмет наличия в ее составе антител бешенства. Слава богу, приснодеве и крылатым архангелам, что летели в Египет. Не в Ирландию, не в Швецию, не к англичанам или на Мальту[94]94
Для ввоза в Швецию, Ирландию, Великобританию и на Мальту животное необходимо чипировать – микрочип особым образом вводится под кожу в районе холки.
[Закрыть]. Конечно, можно было исхитриться и обмануть судьбу – сделать наглый финт ушами в плане темы собака-поводырь, однако Кобельборз категорически пошел в отказ.
– Все должно быть натурально, – проскулил он. – Дорогу осилит идущий, терпение и труд все перетрут, а время все расставит по своим местам. Вперед.
И вот день убытия настал, слякотный, мартовский, хмурый. Однако на второй этаж Пулково-I прибывали путешественники, являющие собой даже на первый взгляд воплощение счастья. Словно очумелые, бросались они к стойке с логотипами турфирм, хватались за конверты с авиабилетами и ваучерами[95]95
Гостиничными, не приватизационными.
[Закрыть], шуршали документами, рассматривали их, любовно убирали и изнемогали от нетерпения. Глаза их при этом лихорадочно блестели, губы улыбались, члены подергивались. Многие уже успели набраться на дорожку, им было хорошо и без Нила, и без пирамид. Руссо туристо облико морале.
В шумной этой разномастной толпе были и туристы из «Нашей шерсти» – так же, как и все, изрядно взбудораженные, готовящиеся активно к приятным переменам. Не было лишь стажера и Уполномоченного начальника, отправившихся решать свой извечный вопрос – кинологический. Да, впрочем, оно, может, было и к лучшему – в отсутствие начальства сплоченней коллектив. Кнорр травил забористые а-ля Одесса анекдоты, Гирд с учтивой гендерностью посматривал на дам, дамы, Верка и Люська, подрагивали прелестями, кисли от смеха и оглядывались на Потрошителя.
– Серафим Фомич, а Серафим Фомич! Давайте и мы так же там, в Египте. Под пальмы, на песочке, лямур де труа…
Пожалуй, один лишь Данила Бродов как-то не вписывался в коллектив – мысли его были мрачны, тяжелы и очень далеки от суеты. Казалось, давно ли, всего-то ничего, стоял он вот так же, собираясь в полет, и все были живы, здоровы и благополучны, полны оптимизма и веры в судьбу. И Женька, и Клара… Эх.
«Эх, хорошенькое настроение, веселый будет полет», – одернул он себя, вздохнул и принялся смотреть, как наших соотечественников, терзаемых заранее ностальгией, с неимоверной силой тянуло на контакт – к знакомству, разговорам, общению по интересам. Собственно, интерес был здесь один – ну как там оно в Египте? Жить можно?
В то же самое время стажер Небаба отправлял в полет своего начальника.
– Вы насчет плацкарты, товарищ полковник, не сомневайтесь, – говорил он, держа положенную субординацию. – С удобствами полетите. Я вам водички заморозил, не расплещется, можно полизать, на дно газеты постелил свежие, толстым слоем. Ну там, для всяких неожиданностей. На ошейничке у вас бирка, на ящике тоже, так что, бог даст, может, и не потеряетесь…
– Знаешь, стажер, я много чего видел, полметагалактики прошел. Был на Астероиде Вампиров, проваливался в Черную дыру, ходил в психическую атаку под режущим псилазерным огнем, – мрачно отзывался Кобельборз, почесывался, судорожно бил хвостом. – Но такой сраной цивилизации, как ваша, нигде, даже на дне Вселенной, не видал. Гуманоиды двуногие, мать вашу, хомо сапиенсы гребаные… Так, говоришь, газеток-то свежих положил? Молодец, соображаешь, хоть в дороге почитаю. И вот еще что, стажер. Что-то мне совсем не нравится этот черный с Ориона. Как бишь его? А, Гирд. Он и эта сука, то есть самка блондинка, отзывающаяся на кличку Верка. Что-то в них не то. Не то, стажер, не то. Ладно, бог даст, прилетим – разберемся. По полной программе, как положено, со всей строгостью, как учили. Ты понял меня, стажер, понял? Ну ладно, давай лапу, кобель, я надеюсь на тебя. Очень крепко надеюсь…
Кобельборз вздохнул, выругался, залез в ящик и отдал себя в руки грузчиков, уже как следует нагретых предусмотрительным Небабой. Нагретых грамотно, коротким энергичным монологом:
– Мужчины, не дай-то вам бог. Если что не так, найду…
А дела на втором этаже Пулково-I шли себе своим чередом: великодушно скомандовали на посадку, начался великий шмон, копание в белье и постепенное подтягивание к магазину дьюти-фри. Любимое отечество здесь было в своем репертуаре, любимом же, ликероводочном. А цены, как и в прошлый раз, такие, что Бродов даже крякнул от удивления. Впрочем, удивлялся он недолго – подъехал автобус, забрал народ и быстренько перекантовал на летное поле. К внушительному, не вызывающему дурных эмоций аэробусу. Здесь их уже ждали с нетерпением пограничники, стюардессы и энергичная дама в штатском. Взгляд, нижние конечности и броская фигура были у нее как у самки блондинки Верки.
И вот, наконец, свершилось – массы поднялись внутрь, расселись по местам, пристегнули ремни. И Бродов словно увидел забытый, но знакомый сон – рявкнули могуче турбины, «Илюшин» взял старт и помчался по летному серому полю. Дружно рванули за корму елки лесополосы, шасси резиново отбарабанило марш прощания, моторы выдали на-гора всю мощь. И пассажиры, невзирая на заложенные уши, вздохнули с облегчением – ура, взлетели. Обстановка сразу сделалась непринужденной, теплой и дружественной. Если что – так все товарищи по несчастью. А тут еще стюардессы выкатили тележки, уставленные емкостями с горячительным, хоть и за бешеную цену, как в последний раз, но с гарантией не левым, не паленым, голимо фирменным. Народ денег не жалел, брал – впереди еще предстояла мягкая посадка. В общем, скоро в самолете стало жутко весело – шум, гам, смех, шатания по салону. Сразу же со всей отчетливостью выяснилось, что пришелец Гирд и инопланетянин Кнорр жалуют не только черную квачу, но и земное виски с черным лейблом[96]96
Блэк лейбл – «черная этикетка», одна из разновидностей виски марки «Джонни Уокер».
[Закрыть]. Девушки и Серафим компанию поддержали, да еще как, обеими руками. Вернее, взяли в коллектив и уже не отпускали горького пьяницу Джонни Уокера. С шутками, песнями и заигрываниями без пряников взял зеленый змий туристов под свое крыло. Впрочем, не всех, Бродов вообще не пил, хмурился, думал о своем, Небаба был не в духе и думал о Кобельборзе: «И как же он там, сердечный, в багажном-то отсеке. Без мундира, без штанов, в одном только ошейнике, среди залежей барахла». Еще в голове у Семена крутился стих сообразно настроению:
А полет между тем, хвала Аллаху, продолжался – в иллюминаторе тянулись облака, по салону ползал зеленый змий, стюардессы начали нести харчи в путешествующие массы. Так что Бродов побаловался минералкой, съел аэрофлотовский обед и, глянув сквозь стекло на пену под фюзеляжем, мгновенно по-спецназовски заснул. Приснилось ему как всегда – башня, мерное коловращение и женский певучий голос. Волнующий голос Дорны. Господи, где она сейчас…
Проснулся Бродов от рева моторов – аэробус заходил на посадку. Горело сигнальное табло, облака в иллюминаторе рассеялись, внизу, под брюхом самолета, поблескивая, проплывало море – ленивое, изумрудное, вальяжное, напоминающее шелковое одеяло. Момент был самый волнительный: пассажиры притихли, стюардессы сели, даже Кнорр заткнулся, бросил выпендреж, что-то ему сделалось не до анекдотов. Похоже, побледневшие губы его шептали: «Господи, спаси, сохрани и не выдай. Сделай так, чтобы количество наших взлетов всегда равнялось сумме наших посадок».
Его десситский бог был в хорошем настроении, да и наши летчики не подкачали – самолет плавно снизился, прокатился на шасси и, ревя турбинами, благополучно замер. Ура, долетели. Вот она, заграница-то, вот она, Африка. Вот он, Черный континент. И началась обыденная послепосадочная суета – возвращение багажа, заполнение бумажек, прохождение перед ликами таможенных орлов, донельзя вальяжных, до невозможности усатых, масляно посматривающих своими грозными очами. Только не для всех.
– Командир, подойди, – услышал Бродов в мобильнике хриплый голос Небабы, отправившегося за Кобельборзом.
Данила подошел. Потомственный Костегрыз, Заслуженный Кишкотряс, он же Старший Лицензированный Терьер лежал на дне своего ящика очень тихо. Язык его вывалился, глаза закатились, из пасти обильно пузырилась кровавая пена. Казалось, что он более мертв, чем жив. Весьма отчетливо казалось.
– Так, – Бродов помрачнел, прищурился, потрогал киноцефала. – Жив. Но, похоже, плох. И не скажу, что это морская болезнь.
– Я, командир, тоже. Глянь, – перешел на шепот Небаба, быстро посмотрел по сторонам и зашуршал газетой. – Вот, у кобелька под лапой лежало. Под передней. Правой.
В газету было завернуто странное существо: змеиное туловище, перепончатые крылья, когтистые лапы на манер голубиных. И длинные, бороздчатые передние зубы, похоже, ядовитые – гадюки отдыхают. Да, странное такое летучее существо, к тому же полураздавленное, все в розовой слизи. А уж вонючее-то…
– А еще говорят, рожденный ползать летать не может, такую мать, – Бродов посмотрел, выругался, вытащил мобильник. – Сима, брось все. Иди сюда.
Внутри него будто лопнула пружина, все сразу встало на свои места, приняло форму, сделалось конкретным и определенным. Миссия провалена, секретность тоже, где-то даже не утечка – полноводная река. А значит, надо валить, заметать следы, корректировать легенду и держаться своих. Тех своих, с которыми делить нечего.
Тем временем подтянулся встревоженный Серафим.
– Ну, бля, – заглянул он в ящик, сплюнул, помолчал, понюхал существо. – Вот сука. Слышал о таком, но еще не видел. Это репто-мутанто-вульгарис малый, ядовитый, как сто гадюк. Летающий мементо море. Странно, и почему это наш начальник еще жив? Гм, странно, очень странно. А ведь…
– Значит, так, – буркнул Бродов, засопел и начал упаковывать существо в газету. – Нас кто-то сдал со всеми потрохами, а потому нужно экстренно сваливать. А по пути определить барбоса к врачу, чем черт не шутит, может, и выживет. Держаться друг друга, фиксировать тылы, не растягивать колонну и нюх не терять. Лично у меня нет доверия ни к Гирду, ни к Кнорру, ни к барышням из органов. У них своя компания, у нас своя. Ферштейн?
«Да что уж тут непонятного-то», – Потрошитель вздохнул, Кобельборз промолчал, Небаба же задумчиво погладил череп:
– Так, значит, бывают еще эти мутанты и большие? Да… Ну что, взяли? Эх, ухнем.
Вдвоем с Серафимом они подняли Кобельборза и, словно в саркофаге, потащили на досмотр. Вот, извольте видеть, паспорт, вот сертификат, вот мульки от вакцины, да не от какой-нибудь – от «Супердефендер-3». А тихий такой лежит потому, что в полете укачало. Не привык, знаете ли, к аэрофлоту, все больше к будке да к цепи. К тому же сонный он, на наркоте, вот и сомлел с устатку да от перелета[98]98
Некоторые хозяева дают своим питомцам снотворное в полет.
[Закрыть]. Который, трижды хвала Аллаху, прошел так славно и благополучно.
На выходе туристов из «Шерсти» ждал добро скалящийся араб – тоже наш, контрактно завербованный, из штата фирмы «Прямо в рай».
– Велькам ту Иджипт[99]99
Добро пожаловать в Египет.
[Закрыть], едем в номера, – сказал он, распушил усы и очень по-мужски взглянул на прелести от Верки. – Вай, какая эшта[100]100
Красивая белая женщина, мечта египетского поэта.
[Закрыть].
– Мы, – Бродов посмотрел на Небабу и Серафима, – подъедем позже. Вначале в ветклинику, песик у нас плох, в дороге укачало. Младший брат как-никак, лучший друг человека…
– А что это ты раскомандовался, ассур? – Гирд сузил глаза, начальственно зашептал прямо в ухо: – Кто здесь Уполномоченный Заместитель? Ты, Нелицензированный, или я? Да я сейчас…
– Обоссышься, – взял его за яйца Бродов, сжал, закрутил, выдержал паузу и мило улыбнулся арабу: – Езжайте-ка вы, батенька, без нас. Мы попозже. – Подождал еще, ослабил хватку, посмотрел недобро на орионца: – Дернешься еще – яйца оторву. С корнем. А потом еще язык. Будет тебе, гад, день Свободы Африки. – Отпустил пришельца, вытер руку, сделал знак своим: – Пошли, ребята. Что-то здесь воняет.
– Девочки, пока, увидимся! – Потрошитель игриво подмигнул и, подхватив с Небабой контейнер с Кобельборзом, попер тяжелораненого на выход – ну да, Египет – страна саркофагов.
Погрузили киноцефала в голубое такси, габаритами и формой напоминающее гробовозку, уселись сами и стремительно подались на просторы Африки. Сразу же выяснилось, что как не всякий крокодил доплывет до середины Нила, так и какой же араб не любит быстрой езды – шестиполосная магистраль напоминала сумасшедший дом. Правил движения не было, каждый водитель делал, что хотел. А хотелось каждому водителю делать две вещи: жать, да посильнее, на педаль газа и на оглушительно гудящий клаксон, и желательно одновременно. Так, чтобы с шумом, с гамом, с ревом стрелой, словно болид в атмосфере. У многих это здорово получалось. От них привычно уворачивались пешеходы, перебегавшие дорогу, многие с наследниками на руках. А сверху, сквозь выхлопные газы, с небесной высоты взирало на весь этот бардак солнце. Африканское, раскаленное. Взирало абсолютно индифферентно…
Однако летели недолго. Скоро полет замедлился, поток стал густеть и постепенно превратился в банальную пробку – прибыли в центр Каира. Бензиновое облако сделалось гуще, какофония неистовой, скорость медленной, никакой, в час по чайной ложке.
– Стой, мусульманин, – сориентировался Бродов, честно рассчитался по таксе[101]101
Обычно за проезд из аэропорта до центра Каира берут 20 фунтов – около 3 долларов.
[Закрыть] и в сопровождении Небабы, Серафима и Кобельборза окунулся в марево дня. Все поняли его правильно, промедление было смерти подобно.
– Эх, ухнем. Сам не пойдет, – снова Небаба и Потрошитель взялись за Кобельборза, Бродов, полагаясь всецело на интуицию, выбрал наудачу маршрут, и они двинулись колонной налево, на параллельную улицу – дай-то бог, чтобы без пробок. А вокруг кипела жизнь огромного мегаполиса, было очень жарко, душно, дымно, шумно и вонюче. Чахли в бензиновом тумане пальмы, шуршало мусорное конфетти, на стенах домов урчащие кондиционеры соседствовали с выстиранным бельем. В небе кружились голуби, араб драил арабу башмаки, воздух отдавал запахом асфальта, кофе, мяса, пряности и, конечно же, кошары, жуткой смеси бобов, фасоли, чечевицы и один лишь Аллах ведает чего еще. Но не всем же угощаться на этом свете нифой из молодого козленка или эстакузой из свежепойманных лобстеров. И никому в шумном этом скопище не было дела до странной процессии – трех джинноподобных неверных с огромным ящиком. Раз идут – значит, надо. И не трем джинноподобным неверным с огромным ящиком – Аллаху. Всевидящему, Всезнающему, Всемогущему. Выше которого – нет. Раз разрешил – пусть идут…
На параллельной улице было повеселей, вернее, не было пробок, транспорт двигался медленно, но зато верно. Со скоростью пешехода.
«Это же не киноцефал, это мамонт, слон, – Бродов подсобил с приземлением Кобельборза, опустился на корточки, сунул руки в контейнер. – Кажись, дышит. Только не отчетливо. Эка, как его». В это время за его спиной гикнули, свистнули, крикнули, прогремел рык Небабы: «А ну стоять, денег дам!», и резко сработали тормоза. «А, такси подано», – обернулся Бродов и неожиданно почувствовал себя полным дураком. Той самой куклой из песни, которую дергают за нитки. Перед ним стоял знакомый, к гадалке не ходи, микроавтобус «форд транзит». Американский, дезинтерийно-желтый, отремонтированный за его, Бродова, кровные деньги[102]102
См. первую книгу.
[Закрыть]. Ну да, конечно же, это он, он, местами хорошо помятый, обшарпанный, видевший, правда очень давно, куда лучшие времена. Мгновенно ему вспомнился прошлый вояж, левый суперхауи Веня-Ахмад, кончина его профессиональная от змеиных зубов, словечко колоритное от Дорны – «мурзилка», означающее желтое, аморфное, безвольное существо, вот с такими ушами и вот с таким хвостом. Делай с которым что хочешь. Словно с той куклой из песни, которую держат за нитки. Эх, узнать бы, кто их держит в руках…
Впрочем, недолго Бродов пребывал в раздумьях – время было не думать, время было действовать.
– Салям, – сказал он водителю, матерому арабу. – Ви нид э гуд докта фор ауа доги. Кен ю хелп? – И он кивнул на ящик, где страдал киноцефал. – Ви кен пэй вел[103]103
Нам нужен хороший доктор для нашей собачки. Вы можете помочь? Мы хорошо заплатим.
[Закрыть].
– Энд ю аск ми, иф ай кен хелп? – даже не взглянув на ящик, расцвел в улыбке араб. – Оф корс. Май бразер из зэ бест энимал доктор ин Кайро. Хи хэз хиз оун клиник, зи бест ин Кайро. Тен долларе он л и энд ю вил би зеа виз е доги. Энд нау ай кол май бразер ту препэер эвэресинг[104]104
И вы меня еще спрашиваете, могу ли я помочь? Конечно же, конечно. Мой брат лучший ветеринар во всем Каире. И его клиника тоже самая лучшая в Каире. Всего 10 долларов – и вы скоро будете там вместе со своей собачкой. А сейчас я позвоню моему брату, чтобы он приготовил все необходимое.
[Закрыть]. – И, вытащив откуда-то с груди мобильник, он с увлечением затарахтел в эфир. И сразу чувствуется, с благодарностью. К промыслу господнему. Ну да, всемогущий Аллах Акбар, а десять долларов – это сумма[105]105
Средняя заработная плата по Египту 40 долларов.
[Закрыть].
Пока благодетель общался в эфире, устроили раненого, погрузили багаж и уселись сами в душном, напоминающем пекло салоне – накрывшийся аэрокондишен все так и не работал.
– Ол райт, бразер вейтс ас, – вернулся рулевой, по новой расцвел в улыбке и принялся ручкаться со всеми. – Салям, салям. Май нейм из Саид. Глед ту мит ю. Бразер из олсоу глет[106]106
Все в порядке, брат нас ждет. Меня зовут Саид. Рад встретить вас. Брат тоже рад.
[Закрыть].
Взревел мотор, сработало сцепление, колеса оттолкнулись от асфальта. И потянулся за бортом, как в прошлый раз, Каир – огромный город, квинтэссенция контрастов. С нарядной суетой площади Тахрир и подозрительными кривыми улочками района Булак, с современными небоскребами и шпилями минаретов тысячи и одной ночи, с приторной блевотиной кока-колы и изысканным вкусом бриуатов – треугольных аппетитных пирожков с мясом, курятиной и рыбой. Со школой при Каирском музее, где два тысячелетних саркофага служат в качестве скамеек, с величественной Цитаделью, построенной Саладдином из блоков, обрушившихся с пирамид, с авторитетнейшим, являющимся кузницей исламских кадров богословским университетом Аль-Асхар. Иль Хамдуль Илла[107]107
Слава Господу.
[Закрыть], хабиба, хабиба, хабиба[108]108
Девушка, девушка, девушка – слова из популярной эстрадной песни.
[Закрыть], «Биляди, биляди, биляди[109]109
О, моя страна! – гимн, передаваемый по радио и телевидению.
[Закрыть]».
– Гуд викл, Саид, – начал разговоры Бродов, подмигнул и хлопнул по обшарпанной торпеде. – Энд калор из найс[110]110
Хорошая машина, Саид. И цвет подходящий.
[Закрыть].
Начал осторожно и издалека, в душе тайно надеясь, что машина не та. Мало ли поносных «фордов транзитов» в Египте.
– Энд нот экспенсив, – с радостью откликнулся Саид. – Май секанд бразер эррэенчт, хи из э биг мэн ин полис, зеа вос онли проблем – снейкс, бат, май серт бразер воз онли глэд. Хи из э хауи, грейт хауи. Дид нот херд оф хим? Хиз нейм из ахмад кабир. Хи из зи прайд оф ауар фэмили. Рил прайд[111]111
И недорогой. Мой второй брат устроил, он большой человек в полиции. Там, правда, была проблема одна – змеи. Но мой третий брат был только рад. Он хауи, великий хауи. Не слышали о нем? Его имя Ахмад Кабир. Он гордость нашей семьи, настоящая гордость.
[Закрыть].
Слева на торпеде лежал Коран, его, согласно законам физики, то бросало вправо, то возвращало на место. Угрюмо глядя на эту Книгу жизни, Данила вспомнил вдруг товарища Сталина с его крылатой эпохальной фразой: «Пойдешь налево – попадешь направо». Да, что-то все смешалось в доме Облонских, сделалось как в дыму, не понять, где верх, где низ, где начало, где конец, где причина, где следствие. Словно в той сюрреалистической сказке про начинающую путанку Алису. Ну вот, только, блин, поносного «транзита» и чудо-хауи Ахмада Кабира ему и не хватало. Для полного, такую мать, совершенного счастья.
А поносный «форд» тем временем пересекал Каир: древний Гелиополис фараонов, шумный, похожий на муравейник Центр, Старый Град, обитель исконной веры. Путь был неблизкий, в Гизу, на самую периферию мегаполиса. Наконец движение активизировалось, небоскребы остались позади, и пошла та самая периферия: мусор грудами, босые дети, тощие ослы, впряженные в подобие тачанок. Воздух сделался густым, ядреным, ощутимо плотным, отдающим и за километр отнюдь не «Шанелью». Не удивительно, это был район Верблюжьего рынка, места, где продают все то, что мычит, блеет, кукарекает, судорожно визжит, исходит криком, истошно заливается, орет на всю округу. Хвала Аллаху, не хрюкает и не лает[112]112
Ну, со свиньями в исламе все ясно – нечистое животное с раздвоенным копытом. С собакой же не все так просто. С одной стороны, по преданию, она укусила Пророка, и ее прокляли. С другой же – знаменитые арабские породы борзых, например, салюки, пользующиеся любовью и признанием: на охоте их возят с собой на седлах и спускают на землю лишь при приближении дичи. Они служат предметом нежных забот и ласки для мусульманских женщин: на зиму те шьют им теплые покрывала, к лету накидки, чтобы предохранить их от назойливости мух и других насекомых. Борзым делается особая постель, кормят их питательной, но нетяжелой пищей, основу которой составляет мясо, верблюжье молоко, томленые овощи, свежие лепешки… Существует также красивая легенда о божественном происхождении породы борзых, она гласит: «Однажды по Высочайшему повелению все звери собрались перед ликом Пророка. Не пришел только еж. Пророк, естественно, разгневался и спросил собравшихся прямо в лоб: кто приведет ослушника? Охотников нашлось двое – лошадь и собака. В глазах их светились желание и готовность исполнить волю Пророка. Лошадь сказала: я найду негодяя, выманю его из логова, но я не в состоянии буду взять его, для этого слишком велик мой рост, к тому же ноздри мои не защищены от уколов ежовых игл. Собака же заявила: мне не страшны колючие иглы, но морда моя слишком толста и не проходит в логово ежа. Выслушав все это, Пророк произнес: да, вы правы. Но я не хочу обезображивать лошадь, уменьшая ей рост, это было бы очень плохой наградой за ее усердие и повиновение. Лучше я прибавлю красоты собаке, чтобы наградить по достоинству ее рвение. Сказав это, Пророк взял морду животного двумя руками и гладил ее до тех пор, пока она не сделалась совершенно тонкой, заостренной. Способной пролезть в любую нору». Да, хорошо быть борзой в странах ислама. Собакой другой породы не очень. К примеру, с приближением месяца Рамадан множество мусульман приносит своих домашних питомцев в ветеринарные клиники на предмет ликвидации. Свои действия они обосновывают так: скоро наступит месяц Рамадан, и моя религия запрещает мне держать собаку. Эту нечистую, грязную, покусившуюся на Пророка тварь.
[Закрыть].
