Текст книги "Перикл"

Автор книги: Феликс Арский

Исход битвы определила измена фессалийской конницы. Афиняне отступили к границам Аттики.

Но тщетно друзья спартанцев ожидали вторжения пелопоннесцев, надеясь совершить государственный переворот. Победители, понесшие значительные потери, ограничились тем, что заставили города Беотии возобновить союз с Фивами. По мысли спартанцев, этот союз должен был стать преградой на пути афинян, если они вздумают начать наступление на Пелопоннес.

Союз просуществовал недолго. Через 61 день после битвы при Танагре афиняне разгромили беотийцев при Энофитах и подчинили своему влиянию все города, кроме Фив.

На следующий год капитулировала Эгина, которую Перикл называл «гноем на глазах Афин». Ей пришлось дорого расплачиваться за свое упорство: она обязывалась передать военный флот, срыть стены и, став членом морского союза, уплачивать ежегодно 30 талантов – больше, чем кто-либо из остальных союзников. Особенно воинственно настроенные афиняне требовали еще более сурового возмездия. В Народном собрании раздавались голоса: пусть каждому жителю Эгины отрубят большой палец правой руки – и тогда они не смогут держать копье, зато сумеют справиться с веслами. Периклу претила подобная жестокость, и он утихомирил страсти.

Не давая спартанцам опомниться, Перикл немедленно организовал еще две экспедиции, чтобы убедить всех греков в возросшей мощи афинян. Под начальством Толмида он отправил флот к самой Лаконии. Разрушив спартанский арсенал, Толмид, правда, не сумел закрепиться на берегу, и отплыл в Этолию, где покорил Халкиду и Навпакт.

В 454 году сам Перикл во главе 100 триер двинулся из Пег в Мегариде вокруг Пелопоннеса. «Он опустошил не только большую часть побережья, но и проникал с гоплитами, находившимися во флоте, в глубь страны далеко от моря. Всех приводил он в страх своим нашествием и заставлял укрываться под защиту стен. Сикионцев он обратил в бегство в открытом бою… энидцев запер в их городе, разорил их область и отплыл на родину, показав себя врагам – грозным, согражданам – осторожным и энергичным полководцем: действительно, с его отрядом не произошло ни одного даже случайного несчастья» ( Плутарх).

И все же это была лишь демонстрация. Фейерверк ослепительных удач, заставивших забыть о Танагре, связывали теперь прежде всего с именем Перикла. Среди афинян и их союзников росла его популярность энергичного полководца и смелого воина, и мало кто видел в нем умного политика. В нем ценили смелость, а не проницательность, решительность, а не осторожность. И демос постоянно требовал подтверждения тех достоинств, которые он ему приписывал.

Сам же Перикл считал себя прежде всего политиком. Он не разрушал созданного вокруг него мифа, но глядел дальше других. Он движется к вершине власти, и народ его союзник. Что ж, он выполняет пока его желания. Пока… Придет время, и он будет направлять волю демоса, сдерживать его порывы. Он станет говорить от имени народа, вносить предложения и убеждать Народное собрание, что именно оно является их автором.

Он обязан быть дальновидным. Толпы афинян шумят на улицах, как дети, радуясь пустяковым победам. Простаки! Они не понимают, что все еще впереди. Спартанцы ждут своего часа, и столкновение с ними неизбежно. Выстоят ли Афины? Да, Фемистокл отстроил стены, защищающие город, а Кимон укрепил Акрополь. Но жители Аттики обречены на гибель, если вторгнутся враги. А Пирей? Лишившись этого порта, Афины окажутся изолированными от союзников, они не смогут даже прокормить себя.

Но если это ясно ему, то, наверное, точно так же рассуждают и лакедемоняне. Значит, надо готовиться к худшему и выбирать самое надежное.

Перикл предлагает начать строительство. Он просит у Народного собрания средства на сооружение, равного которому не знает греческий мир. Нужно слить воедино город и порт, а для этого соединить их коридором, надежно укрывшимся за стенами.

В течение пяти лет афиняне возводят Длинные стены, протянувшиеся на 40 стадиев (около 7 километров). Теперь в случае осады городу гарантирована бесперебойная связь с морем, а жителям деревень – убежище от неприятеля. Пирей превращается в гавань союзного флота. Здесь собирается нередко до 400 кораблей. Узкий вход в порт запирается железными цепями или просмоленными канатами. На двух искусственных молах построены две квадратные башни для сторожевых постов афинского гарнизона.

Пирей располагал тремя гаванями. Зея и Мунихий предоставлялись военным кораблям, Канфар был открыт для торговых судов. В гаванях находились верфи, доки, склады вооружения, снастей, корабельного леса, железа. Перед входом в Зею на площади собирался обычно экипаж флота. Доки Зеи вмещали 196 триер, каждую из которых обслуживали 50 моряков и 170 гребцов. В доках смолились, конопатились и просушивались корабли, хранились деревянные части.

Десятки зданий, дороги, арсенал – все это огромное хозяйство требовало постоянного надзора. Коллегия 10 наблюдателей (эпимелетов) подчинялась непосредственно стратегам, а перед экклесией отвечал за обороноспособность страны и состояние военных гаваней Совет пятисот.

На постройки в Пирее в общей сложности Афины израсходовали устрашающую сумму – 6 тысяч талантов. Через сотню лет Демосфен, восхваляя предков, перечислит постройки, составляющие гордость и славу Афин: «Они оставили нам память в красоте сооружений – Пропилеи, Парфенон, портики, корабельные доки».

В 456 году Перикл мог чувствовать себя удовлетворенным: каменщики завершили сооружение Длинных стен. Отныне Афинам была обеспечена безопасность.

Тогда-то и пришло известие о египетской катастрофе.

Спартанцы, несомненно, приободрятся. Надо внушить им, что, несмотря на тяжелую неудачу, афиняне по-прежнему уверены в своих силах. И Перикл предпринял демонстративный поход вокруг Пелопоннеса. Убедил ли он в чем-нибудь лакедемонян? Этого он не знал, но в одном не сомневался: воевать со Спартой сейчас, когда вновь угрожают персы, безумие. Стало быть, любой ценой надо добиться перемирия. Но кто способен вести переговоры? Кого станут слушать недоверчивые спартанцы?

Решение пришло внезапно и оказалось единственно верным и наиболее естественным. Конечно же, Кимон, человек незапятнанной, в глазах спартанцев, репутации, бесхитростный и неподкупный, сможет примирить враждующие стороны так, чтобы никто не чувствовал себя обиженным и ущемленным.

В 451 году Кимон возвратился из изгнания и Перикл сразу же поручил ему приступить к переговорам. Без труда добился Кимон пятилетнего перемирия, ибо, по словам Плутарха, «спартанцы относились к Кимону настолько же дружелюбно, насколько были враждебны к Периклу и другим вождям народа». Соперники афинян демонстрировали свое великодушие. Они хотели состязаться в честной борьбе. Перемирие – не мир, а лишь отсрочка войны. Их, спартанцев, вовсе не устраивает сложившееся положение, но они дают афинянам возможность избавиться от персидской угрозы, а уж потом…

Перикл использовал передышку. Он вновь направил флот к Кипру, не побоявшись доверить командование Кимону. Политический соперник, стоящий во главе флота! Не слишком ли опрометчивый шаг сделал вождь демократов? Неужели он не понимал, что в новых боях непобедимый полководец лишь приумножит свою славу и возвратится в Афины как человек, которому отечество вновь – в который уже раз! – обязано спасением? Или расчетливый Перикл, не желая искушать судьбу, под благовидным предлогом попросту удалил из города того, кто в любой момент мог занять его место? А может быть, трезво оценивая собственные военные таланты, Перикл счел более целесообразным, чтобы талантливый, опытный и бесстрашный Кимон, в патриотизме которого он в глубине души никогда не сомневался, руководил военными операциями за пределами Аттики; он же, Перикл, будет, как и раньше, нести тяжкое бремя забот в самих Афинах, забыв на время о партийных распрях?

С 200 триерами Кимон поспешил к Кипру. Отправив 60 кораблей на помощь египтянам, продолжавшим бороться с персами, он выиграл несколько сражений у Кипра и осадил город Китий. Наведя страх на жителей острова, Кимон уже готовился праздновать очередную победу.

Он не дожил до своего триумфа. Болезнь свалила его у стен Кития, и в 449 году он скончался. По его последнему приказу в течение 30 дней войскам не сообщали о смерти их военачальника. Разгромив персов и их союзников – финикийцев и киликийцев – на суше и на море, они были уверены в том, что ими по-прежнему руководит не знающий поражений Кимон.

Останки полководца перевезли в Афины, но лучшим памятником ему современники считали эту последнюю победу, завершившую 50-летний период греко-персидских войн. Так называемый «Каллиев мир», заключённый в 449 году, позднее нередко называли Кимоновым. В Сузах, столице державы Ахеменидов, союзное греческое посольство договорилось о том, что Персия сохраняет за собой Кипр, но отказывается от малоазийских владений и предоставляет греческим полисам полную независимость. Кроме того, персидскому флоту запрещалось появляться в Эгейском море в течение 50 лет.

Долгожданный мир, казалось, сулил спокойствие. В действительности же он готовил новые потрясения. С уничтожением внешней угрозы исчезла последняя преграда, препятствовавшая внутренним междоусобицам в Элладе. Две державы противостояли друг другу, столь разные по духу и столь близкие по целям и стремлениям. В сложных отношениях между Афинским и Пелопоннесским союзами переплетались экономические, политические и военные интересы. Безжалостная логика событий вела к неизбежному столкновению. Однажды вступив на путь, предложенный Фемистоклом, Афины не могли уже вернуться к прошлому, когда они мало чем выделялись среди прочих полисов. Возглавив морской союз, они обязаны были укреплять свое влияние на подвластных территориях. Экономика требовала новых рынков, политика – установления демократических режимов, а безопасность – применения силы. Волей судьбы самое демократическое государство древности, сделавшее своим лозунгом свободу и равноправие граждан, могло существовать только с помощью насилия.

Границы между сферами влияния Спарты и Афин были чересчур зыбкими, чтобы сохранялось постоянное равновесие. Ревниво следя за каждым шагом соперника, державы использовали малейшую возможность, чтобы обеспечить превосходство в том или ином уголке греческого мира. И ни один, даже самый признанный и авторитетный вождь не мог приостановить и сдержать агрессивные устремления государств, претендовавших на роль гегемона в Элладе.

К тому же олигархия и аристократия, сплотившаяся вокруг Спарты, с растущей тревогой наблюдала за укреплением демократии, пример которой оказался слишком уж заразительным для многих полисов.

Когда-то Кимон предостерегал, что в случае гибели Спарты Эллада станет хромой и Афины потеряют напарника в единой упряжке.

Упряжки больше не существовало. Греки готовились к войне против греков.

Стычки начались, едва истек срок зыбкого пятилетнего перемирия.

Вызов бросили Фивы – единственная твердыня олигархов среди демократических беотийских городов. Под знамена фиванцев потянулись изгнанники-аристократы, мечтавшие о восстановлении прежних порядков. В 447 году они захватили Херонею и Орхомен.

В афинском Народном собрании горячие головы призывали немедленно расправиться с непокорными. Ссылались на то, что беотийцы, не получив поддержки Афин, выйдут из союза и станут добычей Спарты, которая, правда, открыто не вмешивается в события, но тайно готовит заговоры и мятежи.

Перикл выступил перед народом. Он предлагал не спешить, не раздувать конфликт в столь неподходящий момент. «Как стратег, Перикл славился больше всего своей осторожностью: он добровольно не вступал в сражение, если оно было опасно, а исход его сомнителен. Тем военачальникам, которые рискованным путем добивались блестящего успеха и возбуждали всеобщий восторг, он не подражал и не ставил себе в образец» ( Плутарх).

Перикл предпочитал действовать наверняка. Он убеждал демос не ввязываться в сомнительные предприятия и испробовать другие средства, чтоб сохранить Беотию. Но стратег Толмид, упоенный славой, рвался в бой. И тысяча добровольцев-гоплитов готова была немедленно двинуться в поход, уверенная в легкой победе.

Народное собрание колебалось. Его не убедил и последний аргумент Перикла:

«Ты не хочешь послушаться Перикла, Толмид? Пусть так! Но ты, по крайней мере, не ошибешься, если доверишься и подождешь самого умного советника – время».

Скоро это изречение стало крылатым, еще больше укрепив авторитет Перикла как разумного руководителя народа. Толмид же успел его оценить лишь перед своей гибелью. Его отряд был разгромлен, и афинянам пришлось покинуть Беотию. Повсюду олигархи возвращались к власти и заключали союз с Фивами.

Вслед за этим восстала Евбея – остров, из которого, по словам Фукидида, афиняне «извлекали больше выгоды, чем из самой Аттики». Отпадение Евбеи не только создавало непосредственную опасность для Афин, но грозило вызвать цепную реакцию: многие государства Афинского союза не скрывали того, что положение зависимых союзников их тяготит.

Перикл понял, что медлить нельзя. Он возглавил карательную экспедицию против Евбеи. Едва он появился на острове, гонцы принесли еще более тревожное известие: подняли мятеж Мегары, уничтожившие афинский гарнизон, а спартанские войска под командованием царя Плистонакта подошли к границам Аттики.

Значит, война? И все его попытки отсрочить ее оказались тщетными? Перикл спешит в Аттику. Едва появившись в Афинах, он узнает, что неприятель уже занял Элевсин. Времени для размышлений нет, и он тут же выступает в поход. О походе, собственно, говорить не приходится – его армия еле успевает занять высоты, отделяющие афинскую равнину от элевсинской. Спартанцы рвутся в бой, афиняне готовы с честью умереть у стен родного города. Но мертвые – всего лишь мертвые, даже если они пали героями. Перикл думает о спасении государства. Ради этого можно забыть о чести. Вероятно, Аристид осудил бы его, но… на войне, как на войне.

Плистонакт еще молод. Он во всем послушен Клеандриду, военачальнику, которого спартанское правительство назначило советником и помощником царя. А Клеандрид столь же опытен, сколь и корыстолюбив. Сумма в 10 талантов его вполне удовлетворяет. И Перикл без труда договаривается с ним втайне от всех. Пелопоннесские войска неожиданно уходят из Аттики. Когда они возвращаются на родину, возмущенные спартанцы приговаривают бежавшего Клеандрида к смертной казни, а на Плистонакта налагают огромный штраф, который он не в силах уплатить и потому вынужден покинуть Спарту.

Афины спасены. Но какой ценой? По городу ползет зловещий слух о недостойной сделке, которой запятнал себя вождь демоса. Враги Перикла поднимают голову. Когда он отчитывается перед Народным собранием в своей деятельности, ему кричат:

«Пусть скажет, на что ушли десять талантов, о которых он умалчивает!»

Перикл готов к такому выпаду. Он медленно оглядывает присутствующих и непреклонно отрубает:

«На нужное дело».

Никто не решается больше задавать вопросы, и демос узаконивает эту таинственную статью расходов, не сомневаясь в бескорыстии руководителя государства.

Народ больше обеспокоен другим: Евбея, богатая, плодородная страна, остается непокоренной и готова перейти на сторону Спарты. Усмирить мятежников – вот о чем следует думать в первую очередь, а не сводить счеты с собственными гражданами!

С 5 тысячами гоплитов Перикл приводит евбейцев к повиновению. Все население Гестиеи он изгоняет из города и поселяет там афинских жителей. Это единственный случай суровой расправы при Перикле: ведь гестиейцы, захватив корабль афинян, не пощадили ни одного человека, находившегося на нем.

Из Халкиды Перикл удалил всех владельцев крупных поместий и, восстановив демократию, заключил, как и с прочими городами, союзный договор.

«Совет и народ решили…

По следующим пунктам пусть принесут присягу Совет и судьи афинян:

«Я не изгоню халкидян из Халкиды и не разорю их город, и честного человека без суда и постановления народа афинскогоне могу лишить гражданских прав, не накажу изгнанием, не арестую, не убью, не отниму ни у кого денег, не поставлю без предуведомления на обсуждение приговор как против общины, так и против какого-либо частного лица. Это я буду соблюдать по отношению к халкидянам, если они будут повиноваться народу афинскому».

По следующим пунктам пусть принесут присягу халкидяне: «Я не изменю народу афинскому ни хитростями, ни какими-нибудь происками, ни словом, ни делом и не послушаюсь того, кто задумает изменить. И если кто-нибудь изменит, я сообщу афинянам. И подать я буду вносить афинянам такую, какую выхлопочу от них. И союзником я буду, насколько могу, лучшим и добросовестным. И народу афинскому стану помогать и содействовать, если кто-нибудь нанесет ему обиду, и буду повиноваться ему».

Пусть принесут присягу все совершеннолетние халкидяне. Если же кто не даст присяги, да будет тот лишен гражданской чести, имущество его конфисковано и десятая часть его сделается собственностью Зевса Олимпийского.

О наказаниях пусть халкидяне в Халкиде решают по собственному усмотрению, как афиняне в Афинах, за исключением изгнания, смертной казни и лишения гражданской чести. По этим делам пусть им дается право апелляции в Афины, в гелиею.

Об охране же Евбеи пусть заботятся стратеги как можно тщательней, чтобы было как можно лучше для афинян».

Триумфальное возвращение Перикла вселило новые надежды. В Народном собрании опять раздались голоса, требующие покорения беотийских городов. Но теперь Перикл был непреклонен и категорически настаивал на прекращении военных действий. Всю жизнь он учился владеть собой и собственным настроением. На пороге 50-летия, достигнув вершины власти, он считал себя вправе смирять страсти целого народа.

«Перикл, сильный уважением и умом, бесспорно неподкупнейший из граждан, свободно сдерживал народную толпу, и не столько она руководила им, сколько он ею. Благодаря тому, что Перикл приобрел влияние не какими-нибудь неблаговидными средствами, он никогда не льстил массе и мог нередко с гневом возражать ей, опираясь на всеобщее уважение. Так, Перикл всякий раз, когда замечал в афинянах заносчивость и, как следствие ее, несвоевременную отвагу, смирял их до робости. Наоборот, когда видел в них необоснованный страх, он возбуждал в них мужество» ( Фукидид).

Демос настроен воинственно. Для обедневших афинян война становится прибыльным ремеслом. Немало и таких, кто не прочь покинуть пределы отечества и поселиться на завоеванных землях. Ремесленники, владельцы мастерских, торговцы и купцы мечтают о новых рынках. Голосов земледельцев почти не слышно. Да и кого убедят трусливые возражения неграмотных простаков, чьи мысли столь же ограниченны, как и их наделы!

Правда, о мире болтают аристократы, суля Афинам неисчислимые беды, если произойдет столкновение со Спартой. Значит, тем более: раз враги государства опасаются военных действий, надо начинать их как можно скорее.

Вождь демоса ставит на карту свою репутацию – он признает правоту соперников и настаивает на переговорах. Бесстрастно он опрокидывает один аргумент за другим и доказывает, что любая агрессия сейчас равносильна самоубийству.

В 445 году державы заключают 30-летний мир. Спартанцы признают Афинский морской союз, а афиняне отказываются от всех владений в Пелопоннесе. Обе стороны обязуются не вмешиваться в дела друг друга.

Но Перикл не удовлетворился этим. В мыслях он видел Афины центром всей Эллады, объединителем и наставником всего греческого мира. Народное собрание с удивлением услышало:

«Я предлагаю всем эллинам, где бы они ни жили, в Европе или Азии, в малых городах и больших, послать на общий съезд в Афины уполномоченных, чтобы они приняли решение о греческих храмах, сожженных варварами, о жертвах, которые следует принести за спасение Эллады по обету, данному богам, о безопасном для всех плавании по морю и о мире».

20 послов разъехались по греческим городам. Вернулись они ни с чем. Спартанцы и их союзники уловили политический смысл плана Перикла, справедливо полагая, что Афины претендуют на роль не только политического, но и религиозного центра всей Эллады и хотят превратить свой морской союз в общегреческий.

Неудача не обескуражила Перикла. Он сделает все для того, чтобы за Афинами утвердилась слава первого города Греции. Они затмят остальные полисы не только своей мощью и богатством, но и красотой. Они станут «Элладой в Элладе». Разве не говорят уже сейчас, что «тот, кто не видел Афины, – чурбан, кто видел их и не восторгался – осел, а если добровольно покинул их, – верблюд»?

Мир можно покорить не только оружием. Он превратит Афины в единственный, неповторимый город, достойный поклонения и подражания. Он не забыл печальных строк из поэмы Гесиода «Труды и дни», где рассказывалось о том, как сменялись века на Земле. Первые люди жили беззаботно, не зная трудов, болезней и старости. Они проводили время в пирах и развлечениях, довольные собой и богами, и ничто не нарушало мира и согласия между ними. Умирали же они спокойно, незаметно, словно отходя ко сну. Таким был золотой век.

На смену ему пришел серебряный. Второе поколение уступало первому и духом, и телом. По-прежнему люди жили долго: до 100 лет они считались неразумными и росли под надзором матерей. Возмужав, они покидали отчий дом, забыв наставления родителей. Разгневанный Зевс уничтожил их род за то, что они не приносили жертв и не повиновались бессмертным богам.

Из древка копья создал владыка Олимпа грозных людей медного века. Он наделил их огромной силой  и научил воевать. Оружие их было выковано из меди, они строили медные дома и работали медными орудиями. Война стала их основным занятием, и они истребили друг друга.

Их сменили герои – смертные, в чьих жилах текла божественная кровь. Эти могучие и смелые полубоги отличались благородством и справедливостью и недолго прожили на Земле. Одни погибли в десятилетней войне под стенами Трои, другие в сражении у семивратных Фив, третьих погубили коварство и зависть соперников.

Наступил последний, железный век – век безысходных страданий.

 
Если бы мог я не жить с поколением пятого века!
Раньше его умереть я хотел бы иль позже родиться.
Землю теперь населяют железные люди. Не будет
Им передышки ни ночью, ни днем от труда и от горя.
И от несчастий. Заботы тяжелые боги дадут им…
Правду заменит кулак. Городам суждено разграбленье.
И не возбудит ни в ком уваженья ни клятвохранитель,
Ни справедливый, ни добрый. Скорей наглецу и злодею
Станет почет воздаваться. Гда сила, там будет и право.
Стыд пропадет. Человеку хорошему люди худые
Лживыми станут вредить показаньями, ложно кляняся…
К вечным богам вознесутся тогда, отлетевши от смертных,
Совесть и стыд. Лишь одни жесточайшие, тяжкие беды
Людям останутся в жизни. От зла избавленья не будет.
 

Пересказал ли Гесиод старинный миф или сам придумал его, – этого Перикл не знал. В одном он не сомневался: свободные граждане Афин достойны лучшей участи. И он добьется того, чтобы возродить золотой век для афинян. Он обеспечит им мир, спокойствие и порядок, избавит от страха, зависти и междоусобиц. Он превратит свою родину в самую свободную и процветающую страну Эллады. У него есть все: авторитет, власть, богатство. Ему нужно лишь время. Сколько подарят ему боги?

В 444 году Перикла избирают стратегом. Фактически он становится единоличным правителем Афин. Ему осталось жить 15 лет.