Текст книги "Третий фланг. Фронтовики из будущего"

Автор книги: Федор Вихрев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

При этом лицо наркома стало очень серьезным. Видно, боится Сталина. Оно и правильно, Хозяина должны бояться.

– Все, свободны, идите, работайте. «Что-то странное творится, ох, не нравится мне все это. Не иначе опять какие-то игры затеваются. Ладно, это не нашего ума дело. Пойду к себе».

Кабинет, ставший почти родным за годы работы. Что же тут такое, сверхсекретное. Так, так интересно, интересно. Ладно, посмотрим, что он нам сам расскажет. Надо звонить в конвойную службу, пусть приводят, пообщаемся.

– Здорово, Семеныч, из сто второй приведи ко мне. Да, «А-Вэ-тридцать два-семнадцать», ну, не знаю, на час, может, на два, а там как пойдет. Ты же знаешь, это дело такое.

Старчук прикурил папиросу и стал ждать, когда приведут арестованного. Сколько их прошло через его кабинет за эти годы. Кто их считал. И все говорили, что не виновны, их оклеветали, а сами показания писали на друзей и знакомых, причем большинство добровольно, даже особо и бить-то не приходилось, хотя некоторые оказались упертыми. Его на расстрел ведут, а он кричит: «Я не виновен, партия во всем разберется, да у меня друг в ЦК, он вам устроит». Даже и не знал, что этот друг сам его фамилию в расстрельный список вписал. И так тоже бывало.

Мысленный монолог прервал громкий стук в дверь.

– Вводите.

Как-то соседка зашла, дверь была открыта. Она постучала для приличия, а я возьми, да и ляпни по привычке: «Вводите». Соседка чуть сознание не потеряла, теперь больше не заходит.

Вошел молодой высокий парень, рост почти под два метра, худой. Темные волосы, серые глаза.

– Значит, ты будешь Медведь Олег Евгеньевич.

– Да.

– Да, гражданин старший следователь. Привыкай к порядку. Одичали там в лесах совсем.

– Мы в лесах фашистов били, а вот что вы тут делаете? Морды в тылу отъедаете, пока там ребята гибнут?

– Ты меня тылом не попрекай. Я в Гражданскую повоевал, на три войны хватит. Знаешь, что нельзя применять к тебе специальные меры, вот и рот открываешь, все вы такие смелые. Ладно, посмотрим, как ты запоешь через недельку. Фамилия, имя, отчество?

– Там написано!

– Там много чего написано, ты настоящую говори, пока по-хорошему спрашиваю.

– Я уже все рассказал, а для особо тупых все написал, можно перечитать, если с первого раза не дошло.

– Значит, сознаваться не хочешь.

– А в чем мне сознаваться? В том, что фашистов громил, или в том, что кровь за Родину проливал?

– За Родину, говоришь, а что же ты, гад такой, в Германию уехал, Родина разонравилась?

– Если бы ты, гражданин старший следователь, видел, что либерасты и дерьмократы со страной сделали, ты бы сам бегом убежал из такой страны. В Германии хоть порядок есть, там тебя полицейский не остановит просто так и не обвинит в том, что ты за ночь с братом «Капитал» написал.

– Во, уже и полицию немецкую хвалишь. Ладно, не хочешь сам рассказывать, я расскажу. Завербовали тебя немцы или сам, сдуру, в Германию жить уехал – это нас не касается. Про твои дела в лесу я наслышан и то, что ты в немецкой форме ходил, и что оружие немецкое хвалил, и танки, мол, у них лучше, и бронетранспортеры есть, и связь хорошая, а русские, мол, кругом дураки. Правильно их немцы бьют, раз они воевать не умеют. Дураков поубивают, а умные останутся. Уж не знаю, решил ты сразу к немцам перейти или потом, но факты, как говорится, вещь упрямая. Против фактов не попрешь. Как говорит учение Ленина-Сталина: «Задача Наркомата внутренних дел выявлять любого врага, как бы изощренно этот враг ни маскировался. Это приказ партии, а приказы не обсуждаются, а выполняются».

– Ага, вот из-за таких упертых баранов на фронте людей без патронов на танки и бросали.

– Ты тут про фронт не рассказывай. Ишь, сидит, зубы заговаривает. Значит, едем дальше, на немецкий склад ГСМ зачем полез? Это же риск неоправданный, ведь и так было понятно – склад вам не по зубам. Молчишь! А я тебе скажу зачем! Ты понимал, что вас всех в Москву вывезут, и тогда все. Никаких немцев ты больше не увидишь. А когда там у себя были, наверно, нравилось в Германии. Чистота, порядок – орднунг, одним словом. Понял ты, что, если к немцам со своими знаниями убежишь, победить нам будет намного труднее. А немцы уж тебя отблагодарят по-царски. Замок подарят какой-нибудь, у них этого добра навалом, прислуги штат. Продал Родину за банку варенья и ящик печенья, гнида империалистическая. Я таких, как ты, собственными руками душил. А зачем тебе такой хитрый пароль на этом вашем, как его, нутбуке. Такой хитрый, никто открыть не может, а если попробует, то там все сразу ломается, и не отремонтируешь никак. Какие такие секреты у тебя от друзей, агентурные сведения, явки, пароли. Думаешь, ты самый хитрый? Ничего, наши спецы и не такие сейфы открывали. Так вот, на склад ГСМ ты поехал, чтобы немцам рассказать о себе, о том, что у тебя есть ценная информация, и договориться о месте встречи. Двое, которые с тобой были, они же немецкий не знают. Зачем ты их потащил с собой? Вдруг бы кто-нибудь их спросил, сколько время, например, или закурить. И все, повязали бы вас, и не выручил бы никто. Так что якобы с целью разведки на склад было ехать бессмысленно и опасно. А вот с врагом договориться самое оно, свои не видят и никто не помешает. Да и сопровождающих взял таких, которые язык не знают, а то вдруг услышат, о чем ты с немцами договариваешься. Потом ты на базу вернулся, наверное, какие-то документы важные решил взять или приборы секретные, чтоб уж наверняка поверили. Да, знаю я твои эти, как вы говорите, отмазки. Мол, и девушка у меня на базе была, я ее в экипаж танка взял. Девушка – просто ширма, чтобы никто не догадался. Хотя ты ведь писал, она из тех гражданских, которых вы освободили. Странные совпадения. Если бы она тебе нравилась, с собой забрал бы, не бросил. Наверно, она связник и в лагере специально оставлена поддерживать связь с теми, которые тобой завербованы. Скорее всего, из бывших военнопленных. Если человек в плен сдался – он уже предатель. А к вам всякой шушеры много прибилось. Ладно, молчишь, молчи, молчи, я сам все расскажу. Кстати, эту Аню твою надо будет допросить посерьезней. Она ж не ты, к ней специальные меры применять можно.

– Ты, сука гэбэшная, если хоть пальцем своим сраным Аню тронешь, я тебя зубами на куски разорву, тебя и всю семью твою гребаную. «Видно, сильно я его за живое зацепил, когда про немцев разговор шел, он спокойный был, а как девки коснулось, аж позеленел. Хотя, надо с ним аккуратнее, этот и вправду разорвет зубами. Опять сердце схватило, старый стал я для этой работы, но отсюда просто так не уходят. Надо держаться, иначе никак».

– Ну, видишь, сам все скажешь или у Ани спросим.

– Пошел ты на хер! Там люди гибнут, а я вместо того, чтобы воевать, сижу и слушаю твой бред. Гражданин старший следователь, ты, случаем, не обкурился с утра?

– Я с восьми лет курю, но это к делу не относится. Значит, взял ты все то, что хотел передать врагу, сел в танк и поехал к месту встречи. Ладно, сам сволочь, на хрена ребят-то за собой потащил, которые в танке сгорели. Ты их застрелил, вместе с немцами сымитировал бой, и все, концы в воду. Нет, даже не так, ты взял с собой своих агентов, показать: вот, мол, какой я молодец, сам пришел, артефактов целый мешок принес, да еще и людей привел. А в танк вы пленных засунули и сожгли их там. Трупы-то все равно не опознаешь. Так все было на самом деле. Сколько, ты говоришь, в плену был?

– Почти две недели.

– Как раз хватило времени все подробно рассказать и разработать план твоей дальнейшей работы у нас в тылу. И все хитро придумали, прямо как дети. «Сын» там якобы случайно оказался, и немцы, эти, как вы там, у себя-то, говорите, а, вспомнил, – лохи. Слово-то какое-то выдумали специальное, затейники, мать вашу. Ага, не знают они, кто это у них в сарае живет. Там, сам знаешь что, у твоих новых хозяев на каждого нашего генерала досье больше, чем все собрание сочинений Ленина. Они знают, в каких носках сегодня Берия ходит, а ты говоришь, его и не узнали.

– Что же у вас так хреново контрразведка работает, делом бы занялись лучше, а то сказки мне рассказываешь.

– Это не твоего ума дело, чем мне заниматься. Что партия прикажет, то и буду делать. Сейчас она приказала с тобой разобраться, я и разбираюсь. На работы, бензин грузить, вас случайно направили и монтажку пропавшую не заметили. Кругом одни прям эти – лохи. Не солдаты, а детский сад на прогулке. Из сарая вы как вылезли?

– Подкоп сделали.

– А раньше не копалось, земля была шибко мерзлая или только в эту ночь догадались немцы лопату вам выдать. Часовой, который вас охранял, он спать пошел или помогал копать с другой стороны. Ха… Танки, конечно же, не охранялись и все как один были открыты, прям подходи и выбирай какой больше нравится.

– Часовой был, я его снял.

– Девок снимай, съемщик тоже мне. Раненый, после контузии, в плену кормежка никакая, целый день работал, подкоп ночью копал. А потом взял и снял немца, как ни в чем не бывало. Вот это солдат, вот это герой. Эх, если бы у нас все такие были бы, война бы уже закончилась в Берлине.

– Закончилась бы она, допустим, не в Берлине, а в Нью-Йорке или в Лондоне. Не так быстро, конечно, как хотелось бы, но уж точно быстрее бы чем сейчас.

– Ты там понаписал, война закончится в сорок пятом, но потом у нас в стране будет все плохо. Это тебе немцы дали задание пораженческие настроения распространять или сам догадался? Погоня шла за вами и не успела. Эко вы быстро на танке ночью по лесу ездить научились. А у немцев, как назло, связь пропала, предупредить не могли никого, патрули и засады с вашего пути разбежались. А знаешь ли ты о том, что немцы на ушах стояли все это время? Из-за вас и сорок второй стрелковой. А куда делось дежурное подразделение немцев, которое сразу должно было за вами погнаться? В туалет все пошли, понос у них? Нет! Они в воздух постреляли для вида, пошумели и доложили об успешно проведенной операции. Думали, тут у нас дураки сидят. Нет, дураки у нас сидят на Колыме. Наверно, уже представил, как тебе сам товарищ Сталин орден вручает и благодарит за спасенье сына. А ты его в этот момент раз, и ножом по горлу. Такое задание у тебя было, да? Не хочешь сознаваться, не надо. Сами все раскопаем. Не ты первый, не ты последний. Иди, посиди, подумай и расскажи, как на самом деле все было. Тебе же легче будет. Будешь себя хорошо вести, может, и свиданку организую с твоей Аней. И нечего на меня так зыркать, как Ленин на буржуазию.

Арестованный ничего не ответил, только усмехнулся и уставился в стенку за спиной майора Старчука. С таким дело не сваришь. Говори – не говори, а как горохом об стену.

Старчук нажал неприметную кнопку, открылась дверь, и вошел сержант.

– Вызывали товарищ майор?

– Да, уводи арестованного.

Привычным движением вытряхнул папиросу из пачки. Прикурил и задумался. Так он сидел несколько секунд, пока горящая спичка не обожгла пальцы. Твою мать, надо писать отчет, а что писать – непонятно. Признался бы сразу, что немецкий шпион, все было бы намного проще. Не признается, однако, выбивать показания нельзя, правду им надо. А где ее взять-то, правду ту, если привыкли говорить и писать не правду, а то, что партия прикажет. Ладно, будем думать, авось что-нибудь да получится.

…После того как за Старчуком закрылась дверь, Берия взял трубку телефона внутренней связи, привычного диска для набора номера не было, телефон предназначался только для разговора с секретарем.

– Сергей, пригласи ко мне завтра к восьми тридцати майора госбезопасности Ярошенко, и пусть он подготовит подробный отчет по делу Соджета.

– Будет сделано, товарищ народный комиссар! – бодро отрапортовал секретарь.

«Попробовал бы ты не сделать, – мрачно подумал хозяин кабинета, кладя трубку. – Я тут три года порядок навожу. Сейчас уже нормально работают, а поначалу вообще ужас был. Так, что у нас дальше по плану на сегодня…»

В своей работе нарком придерживался четкого планирования, систематизации и порядка и требовал от подчиненных того же. Не терпел в работе бардака и разгильдяйства. В наркомате даже ходили слухи, что аресты и расстрелы происходят исходя из утвержденного наверху плана. Якобы даже были случаи, когда кого-то арестовывали просто для выполнения показателей, а расстрел заменяли тюрьмой, потому что норма по расстрелу уже выполнена. Скорее всего, такое происходило вследствие косности самой системы и недалекости, а иногда – и откровенной тупости отдельных руководителей среднего и нижнего звена. Надо отдать должное Берии, как бы его ни называли за глаза, при нем количество арестов и расстрелов резко сократилось. Из органов выгоняли, а иногда и сажали самых ретивых последователей Ежова и Ягоды. С его приходом многие сотрудники вздохнули с облегчением – теперь можно было не бояться партийных функционеров, которые ничего не понимали, но активно вмешивались в работу всех отделов наркомата.

На следующий день, ровно в восемь тридцать, в кабинете у главы наркомата зазвонил телефон, тот самый – без диска. Берия неспешно потер виски, зевнул, потянулся. Ужасно хотелось спать, двое суток без сна – это не очень приятно. Снял трубку.

– Товарищ народный комиссар, к вам Ярошенко с докладом, – сказала трубка голосом усталого секретаря. Он тоже не спал две ночи.

– Пусть заходит, кстати, я к одиннадцати в Кремль поеду, распорядись насчет машины, и пока меня не будет, до четырех часов можешь отдохнуть. Ты мне в работоспособном состоянии нужен.

Открылась дверь, и в помещение вошел майор госбезопасности, в руке он держал черную папку.

– Здравия желаю, товарищ народный комиссар.

– И вам не болеть, товарищ Ярошенко, проходите, присаживайтесь, – указал на ближайший стул хозяин кабинета.

В общении с сотрудниками Лаврентий Павлович иногда отходил от официальных уставных штампов. Для него важнее было содержание беседы, а не форма подачи и соблюдение различных протоколов и правил. «Политесами пусть Молотов занимается, он у нас дипломат, вот пусть протоколы и соблюдает. Нам некогда, нам работать надо, писать эти самые протоколы».

Точно неизвестно, говорил ли это Берия на самом деле или нет, но людская молва приписывает эти слова ему. К подчиненным он всегда обращался на «вы», по званию или по фамилии. К тем, кого знал лично – по имени и отчеству. Это означало, что человек так же может обращаться к нему. «Ты» – говорил только либо своему непосредственному окружению: секретарь, водитель, охрана, либо когда был очень зол на кого-то. Такое обращение считалось очень дурным знаком, предвещавшим увольнение виновного с занимаемой должности, а при самом плохом раскладе даже возможный арест.

– Алексей Владимирович, вы, надеюсь, понимаете всю сложность ситуации, которая сложилась вокруг этих самых «гостей из будущего»?

– Так точно, товарищ Берия, – очень серьезно ответил майор.

– И что вы думаете по этому поводу? Особенно меня интересует объект Соджет.

Майор ГБ открыл свою папку и достал оттуда лист бумаги.

– Вот мой отчет по данному объекту, – положил лист на стол. Одно из правил работы наркомата, введенное в тридцать восьмом новым наркомом, гласило: «Отчет для предварительного ознакомления должен занимать не более одной страницы машинописного текста. Суть вопроса должна быть изложена кратко и по существу». Эта нехитрая инструкция позволила сэкономить массу бумаги и времени.

– Спасибо, отчет я посмотрю, меня интересует ваше личное мнение, – сказал Берия, наклонившись слегка вперед; было видно, что данная тема его очень интересует.

– Как вы знаете, я провел некоторое время в отряде генерала Карбышева за линией фронта и имел возможность достаточно хорошо ознакомиться с действиями и поведением объекта. Исходя из этого, могу сделать некоторые выводы о характере данного человека. Судя по его рассказам о жизни «там» и его поведению здесь, у меня есть четкое мнение, что он имеет опыт боевых действий, причем не только в рамках регулярных армейских подразделений, но и в рамках отдельных самостоятельных небольших механизированных групп. Хорошо разбирается в технике, причем не только в военной, но и в электротехнике, в радиотехнике, судя по всему, и в том, что они называют электроникой и компьютерами. В рамках боевых действий проявил себя хорошо. Смел до безрассудства, инициативен, умело пользуется тактическими преимуществами своей группы. Свободно говорит на немецком, чем неоднократно пользовался. Среди подчиненных пользуется заслуженным авторитетом. В бою ориентируется быстро, использует нестандартные тактические приемы. Физически развит хорошо, подготовлен превосходно, способен даже без оружия убить противника. Хорошо показал себя как инструктор во время подготовки экипажей для танков и бронемашин. Может занимать должности от командира танкового взвода до командира батальона либо должность командира отдельной механизированной группы. Но опять-таки численностью не более батальона. На должность командира полка непригоден. Слишком горяч, не выдержан, не всегда отдает отчет в своем поведении и поступках. Людей делит на три основные категории: наши, нейтральные, враги. В общении с друзьями открыт, в общении с нейтральными людьми – замкнут, ограничивает себя в выражении эмоций. Дружеские отношения поддерживает только со своей группой «гостей из будущего», из наших в основном общается с членами экипажа своего танка. Очень переживал гибель объект «Олегович». К противнику может быть очень жесток, в частности, очень характерен эпизод с хорватами, но жестокость мотивирована зверствами хорватов по отношению к мирному населению. Повышенное чувство справедливости. Склонен к максимализму. На компромиссы практически не идет. Приказы выполняет неохотно, всегда продумывает свои действия, и если с приказом не согласен, выполнять отказывается. Кстати, генерал Карбышев группой «гостей из будущего» практически не командовал. Они согласовывали с ним операции, но действовали самостоятельно. Смерти не боится. Его лично запугать или подкупить практически невозможно, слишком принципиален. В крайнем случае, если ситуация будет безвыходной, рекомендую физическое устранение, но для остальных «гостей из будущего» смерть объекта должна выглядеть как «геройски погиб при выполнении особо важного задания и своей смертью спас десятки других жизней». Потом желательно будет наградить посмертно, присвоить звание Героя Советского Союза и назвать что-нибудь его именем. Может работать «за идею», если видит в этом смысл. Что касается личной жизни – о ней «там» ничего не известно. Здесь у него есть девушка, зовут Аня. Была освобождена объектом из немецкого плена. Сейчас устанавливаем наличие ее родственников на территории СССР. «Соджет» к ней очень привязан. Это практически единственный рычаг влияния на него, хотя действовать необходимо скрытно и очень аккуратно. На данном этапе завербовать Аню практически нереально, но если грамотно подготовить программу воздействия, думаю, возможно это сделать в будущем. Главное – она не должна ни о чем догадываться. Основную идею стоит преподносить как некий дополнительный фактор заботы о безопасности объекта. Он склонен игнорировать вопросы своей безопасности, а для любящей женщины они являются приоритетными. Я считаю, что, если мы сможем грамотно использовать потенциал объекта, результаты для страны будут очень хорошие. Считаю также необходимым увеличить число наших агентов, внедренных в окружение «гостей из будущего», и активнее проводить вербовку наших людей, с которыми они общаются постоянно. Анкетные данные указаны в отчете, – закончил свою речь Ярошенко.

– Вы хорошо поработали, Алексей Владимирович. – Было видно, что Берия доволен деятельностью своего подчиненного. – Скажите, а как вы думаете, не мог ли «Соджет» перейти на сторону врага?

– На сто процентов я не могу исключать такую возможность, но исходя из моего опыта общения с ним и общения со всей их группой, думаю, это маловероятно.

– Почему вы так решили? – Майор понял, что именно ради ответа на этот вопрос его сегодня и вызывали.

– Если бы объект хотел перейти на сторону немцев, он бы мог это осуществить сразу при появлении. Если же он принял такое решение позже, то либо инсценировал бы свою гибель, а сделать такое ему вполне по силам, либо похитил все их приборы для хранения и обработки информации – и к немцам, сдаваться. Затевать какие-то игры с инсценировкой плена, освобождением «сына» и побегом просто нет смысла. Но самое главное – не тот у него характер, чтобы становиться предателем. Такой подорвет себя последней гранатой, а на врага работать не будет.

– Вы в этом уверены, вопрос очень важный? – серьезно спросил Лаврентий Павлович, глядя в глаза майору.

– Я бы с ним в разведку пошел, – так же серьезно ответил Ярошенко.

– Последний вопрос: как вы думаете, а к немцам не могли попасть подобные группы?

– Может, они и были, но, скорее всего, погибли. Там такое тогда творилось. Если бы что-то проскочило, все пошло бы по-другому. Сами посудите – Гитлер во всякую чертовщину верит, а тут посланцы из будущего ему рассказывают, что тысячелетний рейх через четыре года кончится. Какие его действия, с условием, конечно, того, что немцы им поверят? Оценив ситуацию, они сразу начнут договариваться о перемирии. Повторять судьбу Наполеона фюрер не захочет. А раз немцы тупо лезут, несмотря на потери, вывод – нет у них информации о событиях будущего. Если же к ним и попали какие-то технические средства или приборы, не беда. Сами разобраться не смогут, а подсказать некому. Спишут на секретные разработки русских и положат в склад. И на этом все.

– Я с вами согласен в этом вопросе, товарищ Ярошенко.

Хозяин кабинета встал, стало понятно, что разговор окончен, расправил китель и торжественно произнес: – От лица Коммунистической партии Советского Союза, Народного комиссариата внутренних дел, Народного комиссариата государственной безопасности объявляю вам благодарность.

– Служу трудовому народу! – отчеканил майор.

– Алексей Владимирович, можете идти, продолжайте курировать этих, как вы их назвали, «гостей из будущего», отчеты как обычно, а если что-то серьезное, звоните в любое время, даже ночью. До свидания.

– До свидания, товарищ народный комиссар, – сказал Ярошенко и вышел из кабинета.

Нарком сел, откинулся на спинку кресла. Прикрыл глаза и по привычке начал анализировать разговор с майором. «Да, наплачемся мы еще с этими ребятами, ох наплачемся. Со слов майора выходило, что Соджет никак не мог стать немецким агентом. Если только немцы весь этот цирк сами не устроили, а почему, собственно, немцы, могли и англичане, от них всегда можно нож в спину ожидать. Нет, не могли. При нынешнем уровне технологий сделать такие приборы невозможно. А если бы и были у какой-нибудь страны такие технологии, то мир выглядел бы совершенно иначе».

– Сделай чаю покрепче, и как только придет Старчук, пусть заходит сразу, без доклада. – Дав указания секретарю, Берия принялся за чтение отчета майора.

От мыслей его отвлек стук в дверь.

– Разрешите?

– Входите, входите, Михаил Викторович.

Настенные часы показывали ровно 9-00. Порядок в ведомстве «кровавого наркома» был практически идеальный. По крайней мере, в здании на Лубянке.

– Здравия желаю, товарищ народный комиссар! – сказал майор, приложив руку к фуражке.

– Здравствуйте, чем порадуете? – устало спросил хозяин кабинета. – Присаживайтесь, в ногах правды нет.

– Вот отчет, один экземпляр вам, один туда. А радовать особо нечем. Соджет этот ни в чем сознаваться не хочет. Знает, что ему ничего не сделаем, поэтому ведет себя довольно уверенно и нагло. Я в отчете все указал, как положено.

– А сами-то вы что думаете по этому поводу.

– А что тут думать, не виноват он ни в чем. Борзый, конечно, слегка, как уркаган блатной, но не предатель. Я всякую шваль чую, у меня на нее нюх. Конечно, если нужно, чтобы он признался, – признается. У меня и не такие признавались. Но если по правде говорить, он на немцев работать не будет. Точнее, может быть, и мог бы, но тогда уже воевал бы где-нибудь в рядах СС. Он не жулик – он воин, хотя в чем-то и бестолковый, но твердый. Нельзя, конечно, исключать, что этот парень гениальный актер, только немцам смысла нет весь этот огород городить. Затрат много, а толку с гулькин х… извините, нос. Не логично. Да, и к тому же, когда я про его девку разговор завел, он аж затрясся. Не бросил бы ее, если бы к немцам перейти собрался, с собой бы забрал. Немцы, опять же, не дураки, чтобы человека с такими знаниями обратно отправлять. У них он был бы один, немцы бы с него пылинки сдували. Играл бы в Берлине с фюрером в шашки и рассказывал, почему они в сорок пятом так обосрались.

– Значит, думаете, Михаил Викторович, не агент это немецкий, значит, он нормальный парень? – переспросил задумчиво Берия.

– Точно не знаю, я же не господь бог, но мое мнение – не агент, а то, что он нормальный парень – этого сказать не могу.

– А что он еще вам рассказывал?

– Да, можно сказать, ничего, товарищ народный комиссар, – со вздохом добавил Старчук.

– Значит, ничего? – уточнил нарком.

– Толком ничего, ругался и выделывался, – немного обиженно подтвердил майор, и про себя добавил: «Эх, кабы моя воля, этот умник у меня на подоконнике танцевал и по потолку бы бегать научился».

– Значит, говоришь, не признается. Ну, раз не признается – придется отпускать. На нет – и суда нет. Тем более на свободе от него пользы стране намного больше будет.

Майор уже понял, какое решение принял Берия. И сейчас радовался, что не слишком сильно давил на Соджета при допросе. «Сами выпускают, сами пусть потом и разбираются, баба с возу – кобыле легче», – подумал Старчук.

– Так что, Михаил Викторович, оформляйте документы и закрывайте дело. Можете быть свободны.

Майор госбезопасности встал, отдал честь, рявкнул: – Есть! Разрешите выполнять?

– Идите.

Когда за Старчуком закрылась дверь, хозяин кабинета поднял трубку телефона: – Сергей, распорядись, пусть ко мне приведут этого Соджета. Хочу с ним лично побеседовать.

Минут через двадцать на столе у наркома зазвонил телефон.

– Лаврентий Павлович, он в приемной.

– Пусть заходит.

Открылась дверь, в кабинет вошел молодой человек в форме танкиста. В принципе, ничего экстраординарного в этом не было. Ну, казалось бы, в кабинет начальника вошел подчиненный – обычный рядовой случай. Сколько таких входят каждый день к начальству в такой огромной стране, как Советский Союз? Тысячи, десятки тысяч, может быть, сотни тысяч. Стоит ли обращать на эту ситуацию внимание? Вообще-то нет. Но в данном конкретном случае имеет место не просто встреча двух людей, а встреча представителей двух разных эпох, культур, способов мышления… слишком много различий, чтобы их все перечислять. Встреча эта интересна еще и тем, что она способна изменить не только судьбу двух этих людей, но и судьбу целой страны, а может быть – всего мира. Также равновероятно то, что ничего не изменится – один продолжит заниматься своими делами, а другой пропадет навеки, как пропадали раньше люди, знавшие слишком много. Разговор не стал неожиданным для обоих его участников, но будь на то их воля – он происходил бы в иной обстановке и в другое время.

Они смотрели друг на друга всего лишь несколько секунд, а в голове у каждого за это короткое время пронеслось много мыслей. Конечно, пока ученые не могут читать мысли, но можно взять на себя смелость предположить, о чем думали два этих непростых человека в те бесконечные, и в то же время – короткие, секунды.

Олег Соджет

«Так вот ты какой, «северный олень»… знаменитый Лаврентий Павлович Берия, или, как мы его называли на форуме, ЛПБ. Сидит за столом. Слева – традиционная лампа с зеленым абажуром, портрет Сталина на стене. Спартанская обстановка в кабинете. Т-образный стол, стулья, сейф, кое-что по мелочи. Ни тебе плазмы во всю стену, ни аквариумов с пираньями, ни золотых пресс-папье. Зато столько власти, сколько ни одному министру в мое время не снилось. Измельчали министры, измельчали. Наверное, зря наркоматы переименовали. Стали министрами – перестали работать. А сам он такой же, как и на фотографиях, только более усталый. Тот же френч, то же пенсне. И не скажешь, что это одна из самых влиятельных фигур в стране. Похож на бухгалтера из какого-нибудь сельпо. Хотя внешность бывает очень обманчива, тот же Гиммлер, судя по фото, был похож на сельского учителя, даже неплохо играл на скрипке, а сколько людей угробил, подумать страшно. Ладно, посмотрим, за каким чертом меня здесь мурыжат. Терять мне все равно нечего. Жалко, конечно, Аню, если ко мне привяжутся, ей тоже достанется. Да и с ребятами расставаться неохота. Мутная вся эта история, ох, мутная. Не такой же ЛПБ идиот, чтобы поверить в то, что я немецкий агент. Не, тут что-то нечисто. Вот и посмотрим что. Я им живой нужен, живой и здоровый. Только зачем все эти пляски с бубнами? Или здесь так модно, сначала мордой об стол, а потом за ухом почесать. Хрен вам, товарищи дорогие. Во всю морду. Вы что думаете, Лаврентий Палыч, я вам сапоги лизать буду или носки стирать за то, что вы меня от дурака Старчука забрали? А за пивом вам не сбегать, за баварским? А вот тут вы все и промахнулись. Ладно, давай, гражданин начальник, шей дело».

Соджет уверенно сделал два шага вперед и остановился. При этом он продолжал смотреть на Берию так, как выпускник смотрит на директора школы. То есть власть-то у тебя есть, только мне на это уже как-то по фигу.

Хозяин кабинета рассматривал гостя с любопытством. Для него Олег был чем-то непонятным, в какой-то степени пугающим и, самое главное, пока неуправляемым фактором. Его одолевали другие чувства. И если у Соджета это было в основном любопытство, то Лаврентий Павлович сейчас решал массу задач, взвешивал все за и против. Короче, вел себя как хороший шахматист перед важным ходом в финальной партии. Только вот эмоции никак не хотели уходить. Это немного раздражало наркома, но его ум, привыкший за годы к обработке больших объемов информации, был занят привычной деятельностью. «Значит, это и есть товарищ Соджет. Вживую он гораздо интереснее, чем на фото. Да, с виду и не скажешь, что этот молодой человек поставил на уши всю группу армий Центр, спас из плена сына самого Сталина, сбил самолет Гейдриха, да Гудериана тоже кто-то из них прихлопнул. Вот такие у нас потомки, героические. Это с одной стороны. А с другой: страну просрали, армию развалили, сельское хозяйство – хуже, чем после Гражданской, на страну плюет какая-то вшивая Прибалтика, а они только утираются. Пару дивизий туда ввести, и будут бояться даже вздохнуть. Чем они там думают-то, задницей, наверно. Мы сейчас строим, воюем, ночами не спим, народ голодает, а они все на американские бумажки променяют. Ведь когда революция была, думали, прогоним буржуев и заживем. Не зажили. Гражданская, потом бандиты всякие, внутренние враги, индустриализация, пятилетки, стахановцы. Эх, столько труда, сколько пота и крови, и все прахом. Вот кого сажать надо было! Такие враги народа, как Горбачев и Ельцин, страшнее Гитлера и Троцкого, вместе взятых. Не было меня там, ох, не было. А эти, тоже герои… здесь они молодцы, немцев хорошо били, а там-то что молчали? Иванова, снайперша эта, рассказывала, как американцы своего президента грохнули, а наши-то – что же не смогли, получается, ума не хватило. Хотя, одного бы убрали, другой пришел. Там все переродились. Значит, где-то мы ошиблись, где-то в партии гниль завелась. Чистим, чистим эти конюшни авгиевы, а навоза все больше и больше. Хрущев, тоже гнида. Меня к стенке поставил, Сталина из мавзолея выкинул. Хорош, хорош Никитка. Поедешь ты у меня в Воркуту, кукурузу свою сажать. Брежнев, тоже молодец, развел заповедник дармоедов. Эх, такую страну… не прощу сволочам. Хотя тут, как в том анекдоте, всю систему менять надо, но это после победы будем думать. Как бы только ему эту идею подсунуть. А то ведь можно и шею себе свернуть. Думать надо. И делать, только очень аккуратно. Да, занесли черти этих «гостей из будущего» на наши головы. Раньше делали свое дело, и голова не болела, а теперь, как ни крутись, везде ж… Ладно, посмотрим, что ты за гусь такой – товарищ Соджет. И какая от тебя польза может быть, кроме как немцев гонять и всяких дураков из плена спасать.»