Текст книги "Третий фланг. Фронтовики из будущего"

Автор книги: Федор Вихрев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Ну, разумеется, мадам. Если немцы Москву возьмут, то так и будет… – Сильно жалею, что так и не начал курить – по крайней мере, было бы проще. Не перестающую вопить тетку запихивают в «воронок».

Не беспокойтесь, мадам, смерть от пули в затылок штука безболезненная. Повезло вам. Остальным, которых сейчас убивают борцы с большевизмом, повезло гораздо меньше. Что? Ах, она право имеет. Ну-ну. А остальные, стало быть, должны с ее этим правом смириться. Ага. И покаяться, как модно было «у нас» говорить. Вон, например, жители той деревеньки, хорватами спаленной, к примеру, ну просто обязаны каяться… Ненавижу.

Ника

Сегодня я писала служебку. Такую, как привыкла у себя. «От: Политрука Ивановой Н.А.

По поводу: Нехватки квалифицированного персонала для обучения диверсионно-разведывательной деятельности.

По сути: В данный момент существующая в Центре обучения система преподавания не отвечает целям и задачам, которые были поставлены как первоочередные. Преподаватели, обучающие солдат таким дисциплинам, как «Стрелковая подготовка», «Минирование» и «Разведка», не имеют военной практики. Часто возникают разногласия между преподавательским составом и абитуриентами, в ходе которых абитуриенты, предлагающие новые методы минирования, были не раз осмеяны. Стрелковое дело преподается по штампам Первой мировой войны, что в данных условиях неприменимо.

Новые методы, предложенные Чупиным Л.З. (позывной «Освальд»), были резко раскритикованы преподавательским составом. Между тем созданные снайперские двойки и тройки показали отличный результат, действуя в тылу врага, и их методы были проверены в военной обстановке.

Должна заметить, что расхождения теории и практики в данный момент может негативно сказаться во время рейдов и приведет к потере личного состава.

Выводы: Диверсионные группы, выпускаемые Центром, не сработаны в полной мере. Бойцы боятся принимать собственные решения и применять креативные методы. Моя просьба об оставлении в Центре наиболее ценных абитуриентов, которые могли бы стать основой новому преподавательскому составу, не нашла отклик у полковника Смилка Д.Ф.

Предложения: Прошу разрешить преподавание в Центре списанным по ранению диверсантам и увеличить практические занятия по основным дисциплинам».

– Что это? – Ярошенко прочитал и удивленно поднял брови.

– Докладная.

– Я вижу… но не понимаю. Что ты хочешь? Ты и так переставила с ног на голову всех, кто с тобой общается. У людей, как вы говорите: «Крышу рвет».

– Тогда объясни, почему Освальду запретили преподавать «Стрелковую подготовку»? Что за бред – не имеет педагогического стажа? Я знаю, что он на теории – дуб дубом, но показать – это он может.

– Сержант – преподаватель Центра?

– Тебе что, звания важны? Так дайте ему младшего лейтенанта! У человека – опыт! А его как новичка мордой истыкали…

– Полковник Смилка совсем другого мнения, но, кажется, у вас не только по этому поводу расхождение?

– Он сноб. Я просто закрыла дверь, когда он начал тыкать мне моим полом. У него, кажется, спермотоксикоз.

– Чего?

– Недотраханье!

– Ну, Ника Алексеевна!

– Ладно, извини. Срываюсь я в последнее время! Наверное, не хватает общения. Клинит… Хочешь – можешь дать ход докладной, хочешь – можешь порвать к чертовой матери! Но терпеть старческий идиотизм я не намерена. Все к чертям! Пацаны лягут на первом же задании, и это будет вина этих козлов!

– Я понимаю, что ваши попаданцы сейчас занимаются другими вопросами и общение с ними свелось к нулю, но вы же сами должны это осознавать лучше всех…

– То, что мы чужие вам, вашему времени, вашим партийным идеям? Закончится война, и мы станем тут не просто чужими, а вообще лишними. Подрывать идеологические устои – это чревато… правда? Но мы-то ладно! Нас-то всего семеро – никто не заметит таких потерь. Они в миллионном списке погибших будут незаметны, а в чем виноваты эти пацаны? В том, что их не научили должным образом уходить из засад? В том, что они не умеют стрелять из немецких автоматов, когда в своих кончились патроны? В чем?

– Вы так переживаете за них? Больше, чем за себя.

– А… – я махнула рукой, – материнский инстинкт. Здоровая родительская паранойя. Давай я лучше на фронт пойду? Вернее, за линию фронта. С этими пацанами…

Ярошенко смотрел на меня долго. Я даже начала переживать – может, сказанула что-то не то…

– Ваша просьба об участии в боевых действиях, Ника Алексеевна, удовлетворена… – Вот и хорошо! – обрадовалась я и вскочила… чтобы оказаться в объятиях Алексея.

Листы докладной разлетелись по полу.

– Не пущу! – прохрипел он и сжал меня крепче. – Не пущу!

– Ты чего? Товарищ Ярошенко?!

– Леша… для тебя я просто Леша. Никушка. Я люблю тебя! Пожалуйста… Не пущу!

Я замерла. Вот и приплыли! Что же мне делать? Как любить? Как?

Закрыла глаза и опустила голову на плечо… Руки сами собой опустились, будто обессилели. Я ведь чужая… другая… я не могу… Я люблю… и боюсь любить. – Леша… прости.

Он вскинул голову. В глазах такое отчаяние, что захотелось умереть прямо сейчас.

– Это значит – нет?

– Это значит, что я не знаю… Давай не спешить!

Он задохнулся, но произнес спокойно: – Хорошо… только пообещай мне, что на фронт не будешь рваться!

Я усмехнулась: – Мне и здесь дел много… пока что. Я еще хочу подводных диверсантов сделать… и князю Боргезе морду набить!

Степан

После совещания начался… да, да, правильно – обычный ад, который называется созданием чего-то нового с нуля. Причем сделать это новое надо было вчера. Прибывали люди, техника, «полуфабрикаты» для постройки наших самоделок. И так далее, и тому подобное. Все это надо было разместить, проверить, обучить. На этом фоне работа над самодельной ЗСУ-37-1 на шасси БТ оказалась самой простой: опыт есть. Раз собрали в лесу, на довольно скудной технической базе, то, имея базу полигона, сделаем тем более. И сделали ведь. Агрегат получился так себе. Не «Шилка», конечно. Но что-то, способное открыть огонь спустя секунды после остановки, получилось.

Ника

Сегодня радостный день. Двадцать первое ноября. Наконец-то горячо любимый товарищ Берия удостоил меня чести предстать перед его светлым образом. Вот блин! Ярошенко хмуро осмотрел меня, молча протянул оставленную на кровати юбку.

– Оденьте все-таки вместо брюк, Ника Алексеевна.

Я поджала губы, но бодаться взглядами с НКВД-шником бесполезно, поэтому я, недовольно хмыкнув, ушла обратно в комнату – переодеваться.

В Москву мы ехали под усиленной охраной. Целый грузовик солдат. Однако шухер нападение на Букваря вызвало нехилый.

Коридоры Лубянки. Ну, коридоры как коридоры. Чего их все боятся? Дорожек ковровых нет – паркет, но добротный, не скрипит. Двери как двери. Проблем-то…

Навстречу нам идут двое невысоких людей. Один кажется знакомым, явно его портрет где-то в литературе встречался, а второй – солдатик молоденький. Разминулись в широких коридорах, даже не пришлось к стенкам прижиматься.

– Кто это? – спрашиваю Ярошенко. Больно мордочка знакомая…

– Хрущев. Никита Сергеевич…

Вот блин, и не узнала, однако…

– Курсанин, останетесь здесь!

Повернулась так резко, что чуть не сбила своего сопровождающего. Невысокий, светлый… мальчишка еще…

– Дмитрий… Николаевич… – и сердце бухнуло как кувалдой… стало жарко, и коридор начал куда-то уплывать…

– Ника Алексеевна! Ника! Что с вами?!

Чувствую, что меня куда-то тащат, я вцепилась в чью-то гимнастерку.

– Воды! Быстро!

Я пытаюсь найти глаза Ярошенко.

– Леша… Курсанин… Дмитрий Курсанин…

Диван почему-то жесткий. Внутри меня будто кто-то скручивает в рог, мне холодно и жарко одновременно. Почему-то очень важно сказать, что нельзя Курсанину находиться рядом с Хрущевым. Нельзя, и все… Почему же… «А как раз в канун Лениного дня рождения, – я сижу за семейным столом и слушаю, открыв рот, – рядом с Хрущевым взорвался снаряд. Вот у меня два осколка в спине с тех самых пор и остались. Закрыл я тогда его…»

В канун Лениного… Старший брат – Леонид Николаевич, погиб в начале августа под Киевом… погиб-родился… когда же он родился? Почему мне сейчас это так важно…

Человек в очках расплывается. Пытаюсь и ему сказать, но горло пересохло. Мне так холодно, что я сворачиваюсь на диване в клубочек и умоляюще смотрю в его глаза…

– Вызовите «Скорую»! И сержанта Курсанина тоже в изолятор!

Да, правильно. Почему-то мне это кажется самым правильным решением… День рождения Лени… 23 ноября…

Потолок белый… Однозначно! И стены тоже белые. Ага, я в больнице! Прекрасные дедуктивные способности у тебя, Никушка! Хочется даже рассмеяться!

– Как вы себя чувствуете?

Поворачиваю голову. Сиделка. Немолодая женщина.

– Нормально… кажется.

– Поставьте градусник.

– Ага. Спасибо.

– Держите его, крепко. А я пойду врача позову. Хорошо?

– Конечно, идите, – соглашаюсь я. Врач – это хорошо, по крайней мере, узнаю, что со мной.

Но вместо врача первый врывается мой ненаглядный Ярошенко. Живет он здесь, что ли?

– Как вы?

Если каждый будет приходить с этим вопросом, возьму и напишу плакат над головой: «Самочувствие в норме! Не сдохла!»

– Что со мной?

Алексей, видно с перепугу, темнить не пытается: – У вас резко поднялась температура. Почти до 41. Два дня держалась. Какая сейчас?

Вынимаю градусник. – 36,6.

– Вот и хорошо!

– Я бредила?

Он улыбается: – Нет, только кричали, что кровать жесткая. Пришлось во всей больнице искать мягкую кровать. Самым мягким оказался диван главврача. Вот вас сюда и перенесли. И вы сразу уснули…

– Однако, прикол… – удивилась я. В детстве мама мне как-то рассказывала, что когда я сильно болела, я прыгала по диванам и искала мягкое место, а потом подгребала под себя подушки и засыпала. Но чтобы сейчас… видно, сильно меня скрутило!

– А что он?

Ярошенко понял сразу.

– У него тоже, как ни странно, поднялась температура. Небольшая, правда. До тридцати восьми. Врачи пока решили подержать его в изоляторе. Да и товарищ Берия лично курирует этот вопрос.

– Какой вопрос?

– О том, все ли попаданцы так реагируют на своих родственников. И не опасно ли это для обеих сторон.

– Э, погодите! Может, это только у меня такая реакция. Или просто перенервничала. Психанула сдуру – вот и получила!

– Не беспокойтесь! Будем просто осторожнее. А пока вам бы отдохнуть. И врачи вон тоже говорят, что у вас общая усталость… Поспите.

Я хотела возразить, но глаза слипались по-настоящему. Спать, спать… Последняя здравая мысль – «интересно, а Хрущев уже уснул… вечным сном?»

Берия Л.П.

Сегодня Берия был в обычном костюме, а не в привычной в последнее время военной форме. В приемную он вошел один. Охрана, как обычно, осталась в соседней комнате. Вряд ли что-то может угрожать Народному комиссару внутренних дел в стенах его родного ведомства. Тем более что после того случая с убийством Кирова в Смольном охрана важных государственных объектов стала осуществляться гораздо серьезнее.

– Лаврентий Павлович, – секретарь встал из-за стола и протянул наркому тонкую серую папку, – это материалы по Ивановой Нике Алексеевне. Ее Ярошенко доставит минут через десять.

– Хорошо, как приведут, сразу ко мне. – С этими словами он скрылся в своем кабинете.

Сев в любимое кресло, Лаврентий Павлович открыл папку и принялся за чтение личного дела. «Хорошо, хорошо. Кто бы мог подумать, женщина, а такая подготовка, что любому мужику завидно станет. Да и Ярошенко о ней исключительно высокого мнения, а это дорогого стоит. Старинов в своих отчетах хвалил, Карбышев ходатайство о награждении подписал, хотя он на всех сразу подписывал. И немудрено, они его из плена вытащили. Ладно, посмотрим, как ты вживую выглядишь, товарищ Иванова». С этой мыслью он отложил папку в сторону и принялся за документы, которые достал из сейфа.

Дверь приемной распахнулась, и в дверном проеме показался сержант госбезопасности.

– Товарищ капитан! – Было видно, что он очень взволнован.

– Что случилось, нападение? – Секретарь наркома Сергей моментально вытащил из-под стола ППД и направил его на дверь.

– Нет, женщине плохо. Мне старший майор Ярошенко приказал это вам передать.

– Как она? – уже спокойнее переспросил капитан, убирая пистолет-пулемет обратно под стол.

– Пока непонятно. Ей стало плохо, сейчас уже, наверное, врач подошел, – переводя дыхание, выговорил сержант. – Хорошо, передай товарищу старшему майору, пусть он сразу перезвонит сюда. – Есть! – отдал честь сержант и исчез за закрывающейся дверью.

Секретарь поднял трубку телефона и через секунду услышал гудки вызова.

– Слушаю, – произнес Берия.

– Лаврентий Павлович, Ивановой плохо стало. Там сейчас Ярошенко этим делом занимается. Как только что-то прояснится, я вам сразу же доложу.

– Хорошо.

– Нарком повесил трубку. «Вот такие они, эти женщины. Только подумаешь об уровне боевой подготовки, а она хлоп в обморок, прямо как институтка какая-то. Правильно Иосиф Виссарионович говорил: «Нечего бабам на войне делать, их дело детей рожать, а не под пулями ползать». Ладно, вернемся к ней позже», – подумал нарком, убирая серую папку в верхний ящик тумбочки.

Минут через пятнадцать в кабинете опять зазвонил телефон внутренней связи. Нарком снял трубку и сказал свое привычно лаконичное: «Слушаю». – Лаврентий Павлович, старший майор Ярошенко с докладом о состоянии Ивановой. Впускать? – Не надо, я сам хочу на нее взглянуть.

Убрав документы в сейф и заперев его, он вышел в приемную. Там уже стоял Ярошенко. На нем, как это принято говорить, «не было лица». Хотя при появлении непосредственного начальника старший майор госбезопасности стал по стойке «смирно». Было видно, что он сильно взволнован этим происшествием.

– Что там у вас случилось?

– Политрук Иванова почувствовала себя плохо. Врач ее уже осмотрел. Сказал, что угрозы для жизни нет, но рекомендовал поместить ее на несколько дней в стационар. Сейчас она находится в кабинете дежурного врача, – отчитался Ярошенко. Опытный психолог мог бы заметить в речи и поведении старшего майора не только профессиональный интерес к состоянию здоровья подопечной, но и сильные личные переживания и эмоции, которые испытывает один человек по отношению к другому, близкому и дорогому для него человеку. Но Лаврентий Павлович был сейчас слишком занят своими мыслями, чтобы заметить такие нюансы в поведении подчиненного.

– Пойдемте, по дороге все расскажете.

Выйдя в коридор, старший майор продолжил: – Мы шли по коридору, навстречу нам шел Хрущев и сопровождающий его молодой парень в звании сержанта. Ника Алексеевна, похоже, его узнала и тут же «поплыла».

– Кого, Хрущева? – Берия был уже в курсе того, какую роль сыграет в его дальнейшей судьбе Никита Сергеевич, и поэтому относился к нему с настороженостью.

– В том-то все и дело, что нет. Она узнала этого сержанта. Мне показалось с ее слов, что он ей приходится каким-то родственником. Возможно, поэтому и была такая реакция.

– Ох, уж эти мне гости, то заживает как на собаке, то в обмороки падают при встрече с родственниками. – В словах наркома чувствовалась досада и любопытство.

– Вот здесь она, товарищ Берия, – указал Ярошенко на лежащую на диване молодую женщину в военной форме. Около нее хлопотал врач.

– Как она? – спросил Берия у врача.

– Здравствуйте, товарищ народный комиссар, ничего страшного, легкий обморок. Наверное, сказалось физическое и нервное перенапряжение.

В другом углу кабинета сидел на кушетке молодой человек в военной форме. Вид у него был, мягко говоря, неважный.

– Кто это?

– Это сержант Курсанин, тот самый родственник, – уточнил Ярошенко.

Лаврентий Павлович подошел поближе к Нике, и в этот момент она начала терять сознание.

– Вызовите «Скорую»! И сержанта Курсанина тоже в изолятор! – Отдав распоряжение врачу, он повернулся к старшему майору. – Алексей Владимирович, возьмите лечение Ивановой под свой контроль. Надо разобраться, все ли они так на родственников реагируют или это особенность только женского организма.

Ника

…Там, где можно построить замки, иногда хватает одной хижины. И вообще, все сложное – это упрощенное донельзя обыденное. Вот и в этот раз. Наше совместное заболевание объяснялось на удивление просто. Я с самого июня держала себя в ежовых рукавицах – ни дня отдыха, ни секунды расслабления. Жила, можно сказать, на износ. Все боялась не успеть, не доделать, не вспомнить. Спала по четыре-пять часов в сутки, а тут еще разговор с Берией – накрутила себя дальше некуда. В общем, увидела деда – и шок. Организм просто не выдержал очередного «сюрприза» и пошел в разнос…

А дед – так еще банальнее. Он уже второй день ходил с гриппом, правда, боялся показать, что ему плохо, вот и решил «переходить» болезнь. А тут, как его насильно в госпиталь засунули, это и обнаружили. Ничего, вылечили. А за «героизм» в нахождении больного в пенатах Лубянки еще и вставили – чтобы другим неповадно было от врачей прятаться.

Правда, вот кому в результате не повезло от этого дурацкого стечения обстоятельств, так это Никите Сергеевичу. Поймал он все-таки свои два осколка, что в моем времени дед носил. Вот так… Просто стечение обстоятельств – как просто…

Саня Букварь

Утро 6 декабря

После вчерашнего голова болела довольно сильно. Примчавшийся посыльный был встречен четкими наставлениями о его дальнейшем маршруте. Солдат даже не подал виду, вероятно, я такой был не первый у него за сегодня. Собравшись, я пришел в штаб бригады. Там, кроме генерал-майора Мындро и старшины Якименко, никого не было.

– О! Болезный явился! Ну, присядь, газетки свежие посмотри пока. Сейчас машина придет, поедешь на вокзал, группы пополнения встречать, – как-то необычно поприветствовал меня Михаил Иванович.

Присесть-то я присел, но газеты не просматривал уже давно. Да и не было особого желания. Опубликованные сводки мы слышали по радио еще вчера, а большая часть остальных статей выглядела жуткой тягомотиной. Повертев в руках «Правду» и «Красную звезду», я положил их на стол и спросил разрешения идти за машиной.

– Присядьте, капитан Бондаренко! И почитайте пока. Водитель сам придет доложить о готовности. Лейтенант Сухов сегодня сделает стенгазету, там будет подробнее. Вот так-то, товарищи офицеры. – Я чувствовал, что что-то не так, но пока не мог понять, что именно. Вдруг в голове пронеслось – «товарищи офицеры» – стоп, вот оно! Раскрыв «Красную звезду», я прочел приказ о введении единых званий в РККА по командному образцу. Введении звания «рядовой» вместо «красноармеец» и некоторых других. Возродилось понятие «офицер». Высказывалось пожелание, чтобы советский офицер взял все самое лучшее от красного командира и русского офицера.

– О-го-го! – высказался я. – Это ж ого!

Других слов не было.

– То-то! Вот и машина. Поезжайте на вокзал, сегодня будет несколько групп – их надо сюда переправить. А чтоб вам веселее было, с вами поедет первый вошедший в кабинет, кроме Якименко и зампотеха.

Первой в кабинет вошла, чуть прихрамывая, Зеленко, за нею кто-то из посыльных с письмами.

– Красноармеец! Майора Медведя ко мне! Ему телефонограмма, – скомандовал Мындро, глянув на почту. – Старший лейтенант, – строго сказал генерал, обращаясь к Зеленко, – отправляйтесь с капитаном, он вас введет в курс дела по дороге. Один экземпляр газеты можете взять. Да и по поводу телефона – это и вас касается. 23-го погрузка в эшелоны и на юг. С тем, что будет на тот момент. Всем спасибо от Ярошенко, и он сказал, что «Пламя» будет. Успели. Подробности товарищу Медведю пакетом после обеда. Сегодня вечером в клубе будет новый фильм. Премьера общесоюзная, хотя некоторые его уже видели.

По дороге, в тесной «эмке», я рассказал Екатерине Ивановне о приказе и даже зачитал его. Это несколько озадачило девушку, для которой слово «офицер» с детства значило – «враг». Хотя сопроводительная статья была написана грамотно и захватывающе и несколько снимала напряжение, но все равно я замечал, что летчица явно стеснялась этого слова.

Нас встретил лично начальник станции с вестью о том, что первая группа уже прибыла – тридцать шесть свежеиспеченных младших лейтенантов, только что из Подольского пехотного училища. Ускоренный выпуск. В нашей истории они легли под Москвой, так и не получив командирского звания. Обмундированы хорошо: ватники, полушубки, добротные валенки. Все с вещмешками. Одно плохо – идти придется пешком более семи километров. Тут же был организован пункт сбора самостоятельно прибывающих с предписаниями. Сделали объявление по громкой связи. Подошли еще несколько бойцов после госпиталей. У большинства из них теплая одежда была ограничена только шинелью. Прибыл проходящий поезд из Москвы. В нем приехали еще люди. Почти двести новобранцев под командованием сержанта госбезопасности (этим звания не меняли), десять младлеев танкистов, тоже только после училища. Полсотни бойцов и командиров, уже бывавших в боях, постепенно собирались в отведенном нам зале.

– На сегодня людей организованными группами больше не будет, – проговорил подошедший начальник станции. – Остальных разместим в этом зале. Завтра с утра прибывайте за новыми отрядами.

– Спасибо, товарищ! Извините, так и не спросил вашего имени-отчества. – Степан Осипович. Почту заберете? Два мешка – один на полигон, один вам.

Расписавшись за корреспонденцию, я отправился готовить людей к маршу. Мороз на улице набирал силу. На градуснике было уже минус двадцать пять. Построив хорошо обмундированных в единую колонну без разделения по званиям и родам, я отправил их пешком по дороге, а сам побежал на пункт связи, решать вопрос с оставшимися. В шинельке при такой погоде далеко не утопаешь… Бедолаг набралось сорок два человека.

Войдя на телефонный узел при вокзале, я потребовал связь с полигоном, а уже от тех – непосредственно с «Цирком», как теперь шифровали в эфире нашу бригаду. – Оперативного давай! Это Букварь. Срочно! Или главного клоуна!

– Главный клоун на территории. Это Степан.

– У меня сорок карандашей и два фломастера без зимней упаковки. Подними Хохла, пусть передаст шкурки прямо сюда машиной. Большую связку письменных принадлежностей уже выслал.

– Принял, жди. «Старый» с «малым» встретят связку по дороге.

Саня Букварь

Пока ждали машину с теплыми вещами, Зеленко где-то нашла свежую газету «Правда», за сегодняшнее число. Посмотрев передовицу, я присел от удивления. История окончательно пошла вразнос. Заголовок статьи гласил: «Союз Советских Социалистических Республик и Японская империя подписали договор о неприкосновенности взаимных границ…» Далее в статье шла речь о том, что наши государства надеются на мирное сосуществование и о перспективах сотрудничества в культурной области и торговле. Еще в самом конце было предложение о том, что Япония в виде жеста доброй воли передает СССР учебное судно «Суво». И что судно буксирами уже привели во Владивосток.

Вернувшись вечером в бригаду, я поставил всех на уши этим сообщением. О том, что такое это «Суво», решили уточнить через Ярошенко, позвонив ему. Единственный вариант, который пришел в голову нашей компании, был просто фантастичен, но это оказался именно он.

Степан

Сообщение Сани было довольно интересным и, если честно, не очень понятным. Вернее, не так: понятно, что обе стороны обеспечивают свои границы перед переброской главных сил против другого врага, но зачем договор-то? В нашей реальности хватило и предвоенного, заключенного после договора с Германией. Хотя очень может быть, что мы просто чего-то не знаем.

Также оставалось неясным, как отреагируют наши «злейшие друзья» с того берега океана. Обнародование договора в канун нападения японцев – это что-то. А ведь сразу после удара по Перл-Харбору американцы могут начать требовать вступления СССР в войну с Японией. Причем с неопределенным результатом: с одной стороны – ленд-лиз нужен, с другой – в куда более тяжелых условиях и большей потребности в поставках «у нас» уломать товарища Сталина на немедленное вступление в войну не удалось, хотя пытались. Если, конечно, это не очередная байка из нашего мира.

Ну и корабль – отдельная песня. Как нам сообщил Ярошенко, «учебное судно «Суво» было ничем иным, как броненосцем «Победа», захваченным во время русско-японской войны. Как древний «самотоп» ухитрился не «булькнуть» при переходе – только его строителям известно. И только богу известно, что с ним делать. На металл – жалко, все ж история, хотя и не очень приятная. Делать корабль-музей? Ну-ну, во время войны деньги девать некуда, видимо. Оставить до конца войны – потонет. И остается неясным, что с ним делать потом. Типично японская гадость, с поклонами и вежливыми улыбками.

А вечером нам показали фильм… Без комментариев.

Саня Букварь

А вечером в клубе при полигоне крутили кино. Вернее было бы сказать КИНО! «Новым фильмом о героях Гражданской» оказался «Белое солнце пустыни», переснятый на пленку с ноутов. Качество было, откровенно говоря, паршивым, по нашим меркам, да и цвета явно не хватало, но основная масса зрителей пребывала в восторге. После окончания просмотра на сцену перед экраном вышел сам Мындро и объявил: – Сегодня в нашу бригаду пришли первые письма из дома. Одно – мне, от жены. Второе – старшине Якименко, от дочери. А вот третье… от Суховой Е.М.

Зал просто упал. Наш Сухов пролепетал: – Это сестра. Ее зовут Елена Михайловна. – По стоявшим рядом прокатилась новая волна смеха.

– Ну, что ж, лейтенант, придется вам оправдывать снятый фильм, чтоб писать домой не стыдно было! Завтра с капитанами Бондаренко и Сергеевым едете на вокзал, – сказал ему Михаил Иванович и, спускаясь со сцены, тихо добавил: – А главный клоун в этом цирке все-таки я!

Утром седьмого декабря я, Степан и Сухов стояли перед Мындро и получали очередное задание.

– Сегодня на станции встретите еще три группы пополнения, плюс одиночек. Одна группа – водители и механики-водители из запасного полка – остается с вами ждать технику. Остальные по прибытии двух других групп под командованием лейтенанта Сухова следуют сюда.

– Есть! – ответили мы разом. – Разрешите уточнить, какую технику встречаем?

– Не знаю пока. Выполняйте приказ. Выход техники со станции в семнадцать ноль-ноль, все, что встретите. Выход личного состава в тринадцать ноль-ноль, чтоб могли засветло дойти. Возьмите «Ворошиловец» с большими санями, нам сегодня Б-4 должны доставить для открытой САУ. Идите.

По прибытии на станцию на импровизированном сборном пункте мы обнаружили десять самостоятельно прибывших солдат и офицеров и группу из семи мехводов и одиннадцати шоферов из учебного полка. Из одиночек я также отобрал лейтенанта-танкиста и рядового, уже успевшего поездить в начале войны на полуторке. Затем мы получили обещанную гаубицу. Загрузка ее в сани прошла без проблем благодаря крану на станции. А потом пришел черед разгружать эшелон из Мытищ. В нем прибыли еще восемь «барбосов». Только мы закончили формирование колонны, как подошел еще один поезд. На платформах красовались грузовики «ЗиС-36». Это был продукт скрещивания полноприводного двухосника «ЗиС-32» и «ЗиС-6». Счастье привалило в количестве двадцати штук. Здесь же пришли четыре полуторки и машина связи на базе «барбоса», без пушки, зато с авиационной радиостанцией и мощным усилителем. А затем обнаружился сюрприз, о котором знал только генерал-майор, – группа из восьми связисток и вторая, из четырнадцати санинструкторов, тоже женского пола. Лейтенант пребывал в почти первозданном ужасе и всячески пытался быть незаметным. Тогда мы и поняли настоящий смысл фразы про клоуна из уст командира бригады. Отсмеявшись и с горем пополам построив пополнение, отправили их, во главе с Суховым, пешком в бригаду, благо одеты они были тепло, и посоветовав при каждом удобном случае делать перекличку. А сами стали прикидывать, как с имеющимися водителями довести технику. Семь мехводов и лейтенант-танкист взялись за рычаги «барбосов», Степан сел в кабину с водителем «Ворошиловца» исполнять обязанности начальника колонны. Затем пошли «ЗиС-ы», сцепленные по два полупогруженным методом. За ними – полуторки в таком же виде. Замыкал колонну я на машине для авианаводчиков.

Степан

На станции было очень весело, но дома… Дома еще веселее: по прибытии в Кубинку меня уже ждали «главный клоун», куратор и приказ – «…капитана Сергеева С.А. откомандировать в распоряжение вышестоящего командования». В приватной беседе Ярошенко пояснил – принято решение о создании группы из офицеров ПВО, зенитчиков и технических специалистов. Цель группы – выработка новой концепции противовоздушной обороны и ее реализация. Не слабо, не так ли? Руководителем группы назначен полковник Логинов, а я – консультант из будущего с широкими полномочиями. И с внятным объяснением дальнейших перспектив. Нет, не «кровавая гебня», а «принцип личной ответственности», о как. Состав группы утвержден, но у меня – право вводить нужного человека. Или выводить ненужного, как получится. Одна беда – из тех людей, которые работают в этой теме сейчас (те, кто вспоминался) – все при деле и срывать их не стоит.

Работа пошла. Часть действий, таких, как изготовление в войсках и на танкоремонтных заводах ЗСУ на шасси легких танков, – выполнялась легко и давала результат весьма быстро, так же, как и ряд других мер. Но далеко не все работы могли этим похвастаться: Они не являлись приоритетными, но выполнять их было необходимо. Но, видимо, не все это понимали…

Старший майор госбезопасности Ярошенко А.В.

– Товарищ Степан, как у вас продвигаются дела с разработкой новой концепции ПВО? – В спокойном голосе Ярошенко чувствовалось некоторое напряжение. Видимо, его по этому вопросу вызывали на ковер и вставили по «первое число».

– Товарищ старший майор госбезопасности. – В ответ Степан показал на серую канцелярскую папку, лежащую на столе. – По опыту нашей группы и опыту всей этой войны в нашей истории я дал несколько конкретных рекомендаций, что нужно сделать в первую очередь. Во-первых – имеющиеся легкие танки переделать в ЗСУ. Мы это делали практически в полевых условиях. Вся документация по этому вопросу у вас есть. В своем основном качестве ни Т-26, ни БТ – неэффективны. А без прикрытия от авиации противника войска и техника несут большие потери, особенно на маршах. Во-вторых – форсировать разработку и закупку средств радиолокационного обнаружения немецких самолетов. Организовать дополнительные посты оповещения и обеспечить их средствами радиосвязи. Причем на постах должны дежурить люди, которые могут точно определить тип и количество самолетов противника. В-третьих – создать истребительные полки, если таковых еще нет, которые бы оперативно могли перехватывать немецкие самолеты. Причем действовать они должны большими группами. Но по авиации – это отдельная тема. В-четвертых – активизировать разведку и выявление аэродромов в тылу противника. По выявленным целям наносить ночные бомбовые удары ТБ-3, желательно с использованием напалма. Вообще, лучшее ПВО – наши танки на их аэродромах. Что же касается стационарных зениток, то необходимо сделать щиты для защиты зенитчиков от пуль и осколков. И, конечно же, форсировать работы по доведению и совершенствованию зенитных автоматов.