Текст книги "Мой неожиданный сиамский брат (СИ)"

Автор книги: Федор Вихрев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

  Потом были болезненные процедуры, затем – коридор. Широкий коридор госпиталя, являлся транспортной артерией, сообщённых с ним других отделений, операционных, перевязочных и столовой, заканчивался в палатах. Госпитальная палата для рядовых – огромное помещение, некогда, как рассказывали, служившее раньше королевскими конюшнями офицерской гвардии местного короля, было плотно заставлено установленными в три ряда железными двухъярусными кроватями, с узкими проходами, стоящим на входе столом, дежурной медсестры и аккуратно сложенными в углу, сопутствующими медицинскими атрибутами – капельницами, утками, суднами и прочим медицинским инвентарем. Первый ярус коек был законно закреплён за тяжело раненными – ампутантами, незрячими, раненными в брюшную область, позвоночника, головного мозга и прочими.. Было много воинов с двойной ампутацией нижних конечностей, лишившихся одновременно верхней и нижней, одновременно двух верхних с полной потерей зрения. Много всего было...

  Офицерам было легче, несколько их палат не были столь плотно забиты ранеными. Но и в них встречались тяжелораненые, получившие осколочные или пулевые ранения в область позвоночника. Физические боли, при таких случаях, относили их в разряд исключительных. Даже самое сильное обезболивающее при таких ранениях часто совсем не действовало. Не в силах выдержать адскую боль, такие 'тяжёлые' не оглядываясь на воинское звание, возраст, стыд и упрек, ночами напролёт орали, наводя ужас на окружающих. Помогало перенести это, лишь то, что их было немного. Но Рыбаков понимал, что война только начинается и сколько таких боев, как у них, будет потом, никто сейчас не может предсказать. Как и сколько будет таких несчастных, никто не скажет тоже. Настроение от этого падало и спасало только наступление завтрака, обеда или ужина.

  Ему, как сравнительно легко раненому, довольно быстро разрешили вставать с койки и посещать столовую самостоятельно. 'В столовой уютно. Гороховый суп, гречневая каша с бараниной, горячий компот... Хлеб белый, крупно нарезанный. Официантки и среди них – кареглазая, улыбчивая украинка Маша. 'Чудо наше ласковое!' – отзываются о ней офицеры и врачи' – вздохнул, вспоминая, Рыбаков. Антону она нравилась, но какая-то непонятная робость мешала с ней заговорить. Он завернул рукав и посмотрел на часы. До обеда оставалось еще полчаса, которые надо чем-то занять.

  – Антон! Рыбаков! – донесся откуда-то из-за спины крик.

  Антон повернулся и увидел идущего к нему старшего лейтенанта из третьей роты.

  – Серега, привет! – поздоровались. Было приятно видеть сослуживца, живого и здорового.

  – Ты как? – спросили они одновременно и засмеялись.

  – Садись, рассказывай, – предложил Антон. – Как в части? И... что с Кадыровым?

  – С Кадыровым? – старлей нахмурился. – А что с Кадыровым... доказал, что получил приказ сверху, поэтому и не было бокового охранения. Говорят, будет замкомбата у нас же теперь. – Тарнавский махнул рукой. – Лучше ты про себя расскажи.

  – А я что? – закашлявшись, развел руками Антон. – Сам видишь, болею. Три попадания, но все легкие... Говорят, продержат до Нового Года минимум, осложнение какое-то из-за того, что на камнях ночь провалялся. Ты лучше про себя и бой расскажи...

  – Рассказывать-то особо нечего. Шли за вами, сразу после штаба. После начала обстрела пуля стукнула по каске, контузило. Приняли вначале даже за убитого. Но как видишь – цел и даже здоров. Бой шел на трех участках. Связи не было. Батальонная радиостанция была разбита, начальник радиостанции Кузнецов отстреливался из пулемета и, сам понимаешь, в итоге погиб. На его теле, кстати, были следы разрывных пуль. Осталась радиостанция только у меня, ну та, тяжелая, которая перевозилась на ишаке и во время боя была далеко от нас. Стали окапываться и строить укрытия из камней. Ситуация была очень сложной, огонь очень сильный и плотный, но команды нами выполнялись четко. Вошли в связь со штабом дивизии. Оттуда обругали нас, как могли, грозились наказать, так как сеанс связи прошел открытым текстом. Времени шифровать не было. Нам просто не поверили. Бой длился уже больше часа. К обеду боеприпасы были на исходе, собирали их у убитых...

  – Потери большие? – перебил Антон.

  – Тридцать семь у нас и двенадцать у минометчиков, – скривился Сергей. – Капитан Жуков погиб, Витя Сериков, Володя Буров, старшина Дворский тоже, начальник радиостанции Кузнецов... С первой, говорят, вообще один узбек уцелел. Спрятался среди трупов, всю ночь лежал, пока духи вокруг бродили. Раненых, с..и, добивали...

  – Б..., – выругался Антон. – А наши что?

  – Прислали к вечеру пару вертушек. Их из пулеметов сбили. Только под утро пехоту подбросили на вертолетах же, из хозяйства Арутюняна. А духи к тому времени уже отошли...

  Оба несколько минут помолчали. Потом Сергей, увидев выходящих из госпиталя бойцов, поднялся и начал прощаться.

  – Бывай, Серега, – поднявшись, ответно попрощался Антон. И добавил. – А за наших эти скоты мне еще ответят.

  – Нам, Антон, нам, – поправил его Тарнаев. – За все отомстим, друг.

  – Точно, – еще раз пожав руку соратнику, ответил Антон.

  Проводив взглядом сослуживца, Рыбаков еще раз посмотрел на часы и, приободрившись, направился к столовой. До обеда оставалось ровно десять минут. А жизнь в госпитале, как известно, так и течет – от завтрака до обеда, а потом до ужина и – спать. С болючими уколами и таблетками в промежутке. Получив которые после обеда, Рыбаков просидел еще некоторое время в процедурной. После чего зашел в библиотеку и взял почитать только что переведенную и изданную книгу о вьетнамской войне 'Кавалер Ордена Почета' (Автор знает, что ее издали в 1981 г. Небольшой анахронизм).

  С этой книгой он и завалился на койку в своей палате, решив потратить немного времени на культурные развлечения. Неожиданно приключения американского солдата, стреляющего в собственных подонков вместо вьетнамских партизан, увлекли Рыбакова. Настолько, что он едва не пропустил ужин. Написано было реалистично и явно на основе собственного опыта, слишком часто встречались много говорящие для воевавшего мелочи.

  Вечером, умываясь, Антон неожиданно подумал: 'А мы тоже влезли в свой 'Вьетнам' и теперь будем воевать десять лет. Или нет?'

  V.      Лубянка. Вы ночи полные огня

  В этот вечер он слушал 'В настроении', романтическую и нежную, успокаивающую душу мелодию любимого Глена Миллера. Он расслабился, закрыл глаза. Так лучше думалось. Он много лет собирал коллекцию пластинок. Музыка Глена всегда помогала, как хороший старинный друг, с ним всегда лучше работалось. Но сегодня было плохое настроение – 'ныла' правая почка. После весенней поездки в Афганистан, где он подхватил 'азиатский грипп', болезнь не давала ни минуты покоя. И не смотря на все усилия врачей, она прогрессировала. Конечно, он не подавал вида, как устал от этой рези в пояснице. Но только со стороны кажется, что Андропов – Железный Феликс, болезнь подтачивала здоровье... Он произнес вслух только что родившиеся строчки:

  – Да, все мы смертны, хоть не по нутру

   Мне эта истина, страшнее нету.

   Но в час положенный и я умру

   И память обо мне сотрет седая Лета...

  По стеклу противно и надоедливо билась муха. Это действовало на нервы и раздражало. Хозяин кабинета взял с большого дубового стола свежую газету. Свернул 'орудие убийства' и, крадучись, подобрался к мухе. – Бах! – Муха размазалась по стеклу.

  – Долеталась, шпионка, – настроение неожиданно поднялось.

  'Ну, помирать мне рановато, есть у меня еще в жизни дела',– подумал Юрий Владимирович первоначально не поверил, что Брежнев взял с собой в больницу молоденькую медсестру со скорой и поселил ее в соседней палате. Но потом пришлось поверить. Чуть позже позвонил по этому же поводу Евгений Чазов. Ильич послал всех на три буквы со всеми предостережениями и опасениями за здоровье.

  'Неужели повторяется история, как с первой медсестрой Коровяковой? Тогда сразу не хватило духу ее убрать, слишком увлекся ею старик. Но можно понять мужика, последняя, 'лебединая' песня. Сестра закормила Лёню снотворными. – вспомнил Андропов. – Когда спохватились, было поздно, он пристрастился к ним. Но та история давно закончилась, даже от тяги к снотворному понемногу излечили. – Поразила и взбудоражила всех даже не новая медсестра, Ильич был известный ценитель прекрасной половины. Удивило другое. Разительные перемены в самом Генеральном Секретаре. Пробыв в больнице два дня, Брежнев, прихватив фаворитку, уехал в Завидово. – Опять звонил Евгений Иванович, состояние здоровья Генерального гораздо лучше, чем до аварии. А самое невероятное было в том, что оно продолжало улучшаться. Уже сейчас Брежнев выглядел, как пять...семь лет назад. А еще Иванов, которого он внезапно туда же пригласил. Что за...?'

  Подумав, глава КГБ поехал в Завидово – 6, чтобы увидеть все своими глазами.

  Кортеж с Андроповым подъехал к 'охотничьему домику' Генерального Секретаря к четырем часам вечера. Уже темнело. Из окна машины Андропов увидел неожиданную картину. Перед двухэтажным домом генсека, веселилась компания. На лужайке полыхал костерок, на мангале жарились шашлыки. Над ними, обмахиваясь от дыма, колдовал комендант Завидово Сторонов. Во главе большого деревянного стола, в окружении охраны сидел веселый и довольный, как объевшийся сметаной кот, Брежнев. Одной рукой он обнимал за талию сидящую у него на коленях рыжеволосую валькирию, в другой держал фишки домино. Эхо по окрестностям разносило в ночь смех, шутки, прибаутки и все комментарии игроков. Колокольчиком звенел голосок раскрасневшейся избранницы Ильича. – Рыба! – вздрогнул стол, подпрыгнули фишки от могучего удара Брежнева. Он притянул к себе девушку и поцеловал в малиновую щеку.

  Увиденная картина настолько впечатлила главного гебиста, что он даже растерялся. Да и что тут скажешь? После секундного замешательства Андропов подошел к компании. Строго посмотрел на Медведева – зама Рябенко по охране Ильича. Полковник сидел какой-то ошарашенный, но довольный и на начальственный взгляд отреагировал наплевательски.

  'Дед', хитро прищурившись, повел знаменитыми бровями, нетерпеливо махнул рукой Андропову – садись мол. Юрий Владимирович только открыл рот, но тут уж пришлось сесть. Брежнев, улыбаясь, пошутил.

  – Слушайте все анекдот. Жена вернулась из командировки и орет с порога: 'Что, паразит, опять баб водил?' Муж в ответ: 'Ну, не баб, а всего-то одну. Ты ведь сама сказала перед отъездом: 'Только попробуй!'

  Грохнул дружный взрыв смеха. Брежнев, довольный эффектом, локтем подталкивал свою раскрасневшуюся пассию и радостно повторял.

  – Только попробуй, только попробуй одну. Вот мы и попробуем. Нет вершин, которые не взяли бы коммунисты.– И опять поцеловал медсестру.

  Андропов ни как не мог придти в себя от увиденного. Только восемь дней назад он встречался с Брежневым – это был быстро дряхлеющий, плохо выглядевший и говоривший старик. Совсем недавно в личной беседе Чазов говорил, что дни Генерального Секретаря сочтены. Год, максимум два. А здесь? Таким Брежнева он помнил в году в семидесятом.

  'Да, прав профессор, это все очень необычно и непонятно. Подмена? Нет, по всем данным это – Брежнев. Найти двойника, чтобы никто не заметил и не почувствовал подмены? Такое невозможно в принципе. Да и был он все время на глазах охраны. Но изучить феномен необходимо самым подробным образом, привлечь лучших спецов, с сохранением абсолютной секретности, понятное дело. И где же Борис? Неужели уехал?'

  Тем временем генсек поднялся.

  – Вы тут ребята побудьте, шашлыки пожарьте, разрешаю по сто пятьдесят коньячку, кто хочет.– И взглянув на раскрасневшуюся избранницу, добавил – Ты тоже, рыжик, останься.– Обратившись к Андропову, сказал, снова улыбнувшись.

  – А вас, Штирлиц, я попрошу ...пройти со мной в кабинет. Идем, Юрий Владимирович, есть разговор.

  И улыбнувшись оставшейся компании, погрозил пальцем.

  – Не хулиганьте, а то соседи милицию вызовут.

  Настроение у Брежнева – Викторина было отличное. Счастье не просто жизни, а здоровой жизни, было непередаваемо и сравнимо, пожалуй, лишь с чувствами смертельно больного человека, внезапно ставшего здоровым. Брежнев почти все время шутил, улыбался, много и хорошо говорил, рассказывая всевозможные истории. Особенно после того, как обнаружил исчезновение дефектов речи. Его настроение передавалось окружающим. Охрана, секретари, егеря, повара – все улыбались, словно внутренним светом озарило их лица. И даже всегда серьезный и невозмутимый личный адъютант и телохранитель Ильича полковник Медведев Владимир Тимофеевич мечтательно улыбался. Совсем недавно для всех было понятно, что скорая смерть генсека не за горами. Каждый из охраны хотел только одного, чтобы это случилось не в его смену. Теперь все изменилось. Но помимо этих внешних чисто эмоциональных проявлений, все свободное время Брежнев проводил во внутренних диалогах с Викторином, заставляя того вспоминать все услышанное, увиденное и прочитанное о деятелях этого времени. В особой спецэкспедиции ЦК Брежнев заказал книги различной тематики, чем вызвал там целый переполох. А в личном дневнике, который вел с войны, он писал теперь не только о своем весе, что делал, и кому звонил, но и о прочитанных новых книгах. Для окружающих это стало еще одним потрясением – вид 'деда' с книгой.

  Андропов и Брежнев поднялись на третий этаж в кабинет-библиотеку. Здесь в этой небольшой комнате находился стол, маленький диван, кресло и книги, альбомы с фотографиями. Правда, в основном здесь были книги подарочные – к юбилею. В прежней жизни Ильич не любил читать, все больше на слух улавливал. Обычно просил почитать что-нибудь секретарей и помощников. Глава КГБ знал об этом и поэтому весьма удивился, увидев два десятка различных по тематике книг, сложенных стопками на столе.

  Генсек с удовольствием наблюдал за тем, какое впечатление произвело изменение обстановки кабинета на Андропова. Ильич сел в кресло, спиной к окну, Юрий Владимирович расположился на диванчике. Брежнев спросил неожиданно 'в лоб'.

  – Юрий Владимирович, скажите, вы еврей? – 'дед' пристально и пытливо посмотрел на гостя, только озорная искра блеснула в глазах. Еще вчера 'сиамский близнец' подбил брата Леню на этот провокационный вопрос. В свое время Викторин читал различного толка газеты, где всесильного главу КГБ называли по-разному и мнения о нем были диаметрально противоположные. Одни считали его скрытым агентом мирового сионизма и масонским прихвостнем, осуществившим коварный план развала СССР и конечно, ну куда же без этого, людоедский план по геноциду православного русского народа. Другие журнальчики и газетки со всей хасидской непримиримостью, с не меньшим энтузиазмом призывали на голову бывшего главы КГБ проклятия и 'плевали ему в след', как главному гонителю. Ну, право слово, палач и уничтожитель, ничуть не меньше чем бесноватый немецкий фюрер, их многострадального, всеми гонимого, непоседливого, избранного Богом Яхве народа. А хотелось узнать правду. Причем не только Викторину, но его симбионту, ценившему своего председателя КГБ, тоже.

  – Леонид Ильич – Андропов побледнел лицом – Я всегда, каждое мгновение своей жизни был предан делу коммунистической партии и советскому народу. Всю свою жизнь, не жалея здоровья и сил, выполнял все задания партии, неустанно вел борьбу с врагами нашей страны и партии, и ...

  – Постой, Юра, ты мне прямо ответь – ты еврей или нет? – с нажимом спросил генсек.

  После паузы Андропов ответил.

  – ... Наверное, еврей. Дед у меня по матери был Карл Францевич Флекенштейн. Но как я говорил, я предан партии и советскому народу.

  Брежнев встал, подошел к 'сыну еврейского народа' и пристально глядя в глаза, сказал.

  – Ладно, ладно, Юра. Ты такой еврей, что дай Бог всем русским такими быть. Я, только хотел уточнить – раз ты не еврей, то зачем пытаешься торговаться с капиталистами? Они же тебя обдурят, жиды пархатые, – увидев искреннее недоумение на лице председателя КГБ, Ильич широко улыбнулся и продолжил. – Я, например, считаю себя украинцем. Ну какая разница, какая национальность. Мы все советские люди. Хотя есть среди нас такие товарищи, которые нам совсем не товарищи. Но, пока хватит об этом. Хочу с тобой поговорить о том, что со мной произошло во время аварии. Да ты и сам, наверное, хотел поговорить. Сейчас, только еще Бориньку позову, – словно не замечая полыхнувшего интереса в глазах Андропова, добавил Генсек. – А то он тоже не все слышал.

  Разговор продолжался почти до полуночи, прерываясь лишь небольшими перерывами на чай. Шашлык так и был забыт. Когда генсек замолчал, Андропов тихо и потрясенно заметил.

  – Если бы кто другой рассказал, не поверил бы. Ну, что теперь будем делать, товарищи?

  – Это вопрос не простой. – Брежнев, тяжело вздохнул,– Ну Юра, если бы я знал ответ... – Генсек, помолчав, спросил сам. – Юра, ты лучше, чем кто – либо другой знаешь, что в партии и стране. Скажи честно, после того что ты услышал, неужели это всё – правда?

  – К сожалению..., – Андропов словно поперхнулся, кашлянул, посмотрел на сидящего сбоку, как тень, Иванова, но продолжил. – Все правильно. Мы практически не знаем общество, в котором живем. Коррупция, формализм, круговая порука в партии и государственном аппарате. Трудности в экономике, особенно в сельском хозяйстве... Страна неэффективно расходует ресурсы, многое транжирим без пользы. Не используем, слабо внедряем достижения науки, пока только Военно-Промышленный Комплекс выдерживает конкуренцию с Западом. Система планирования очень инертна и неповоротлива. Дисциплина во многих отраслях ниже всякой критики. Идеологическая работа ведется только для галочки. Наши пропагандисты сами отвращают народ от учения Маркса и Ленина. Среди комсомольских руководителей практически нет искренно верящих в идеалы коммунизма людей, только желание сделать партийную карьеру, подняться вверх по партийной лестнице. Среди простой молодежи распространяются чуждые идеалы и неверие в социализм. Мы проигрываем в идеологической борьбе. И, как теперь знаем, проиграем, если не изменим ход событий...

  – Дорогой ты мой человек – растроганно, со слезой в голосе сказал генсек. – Вижу, сердцем переживаешь за страну. Да, не ошибся я, поставив тебя на КГБ. Что могу от себя, как Генеральный Секретарь, сказать? Учитывайте, история партии и учение Маркса – Ленина позволяет найти выход из любой ситуации. Ибо оно верно.– Брежнев приподнял указательный палец, желая подчеркнуть сказанное. – Опираясь на него, творчески его развивая, мы должны и найдем выход из любого положения..., – он на мгновение замолчал, внимательно рассматривая собеседников. – И еще, Юра, Борис, не забудьте о предателях и грабителях Родины. Помните, при Иосифе Виссарионовиче – от неожиданности председатель КГБ даже вздрогнул. Зато Иванов никак не реагировал, словно заранее зная, что сейчас будет произнесено, – был прекрасный лозунг, выдвинутый нашим пролетарским писателем Максимом Горьким, – председатель КГБ едва заметно кивнул, словно онемев от неожиданности. Еще бы, лозунг 'великого гуманиста': 'Если враг не сдается, его уничтожают', он помнил хорошо. Как и такой взгляд, не раз виденный у фронтовиков и партизан – словно сквозь прицел.

  Одобрительно улыбнувшись, Генсек медленно и неторопливо назвал восемь фамилий – директора одного НИИ, нескольких государственных и партийных деятелей. Нет, кто бы что ни говорил, Леонид Ильич добреньким не был. Добрым, отзывчивым – да, но не добреньким всепрощающим толстовцем.

  – Новый год скоро, – загадочно добавил он, явно указывая срок исполнения его невысказанного пожелания. И тут же его взгляд стал обычным, словно внутри повернули рубильник и он заговорил обычным, спокойным тоном.

  – Главная цель всех будущих изменений, это улучшение жизни людей. Советского народа. В конечном итоге, всего мирового рабочего класса. А по реформам могу сказать. Было стране еще тяжелее после гражданской войны. Партия большевиков, Ленин нашли выход – не побоялись, провели НЭП. При товарище Сталине, а при товарище Сталине – дважды, с упором, повторил генеральный, – разрешали артели, почти частное предпринимательство. И экономические меры поощрения. Вот, Юра, надо учиться у Партии и учиться у истории Партии. Мы не должны повторить ошибок, надо делать правильные выводы и не бояться нового, хорошего, прогрессивного. А насчет дисциплины думаю так. Народ всегда за порядок и дисциплину, законность. Он сразу чувствует порядок в стране или нет. И обман, лицемерие тоже. Дисциплиной и наведением порядка надо заняться в первую очередь. Сверху донизу. Это первоочередная задача. По партийной линии я тебя, если что, Юра, прикрою. Но надо конечно потихоньку старую гвардию из Политбюро и ЦК на покой. Если такого болтуна как 'меченый', поставили во главе партии, то значит все. Приехали – пора на пенсию. Начинай готовить материалы по личным делам. Да у тебя, наверное, все имеется? Надо молодых, но преданных делу коммунизма и Родине, без гнили. Без лицемерия и корысти людей выдвигать. Постараюсь вспомнить с Трофимовым, кто из коммунистов достойно себя вел при 'дерьмократах'. Таких выдвигать будем. Пока скажу сразу: Байбаков из Госплана, Примаков из Института востоковедения, Лигачев из Томска, Романов из Ленинградского обкома...

  Леонид Ильич помолчал, двигая бровями в задумчивости.

  – Давай решим так. Посвятим в дело, назовем так – инициативную группу. Не более пяти – семи человек. Во-первых, ты, Борис, еще один человек от тебя, согласую с моим... – он опять подвигал бровями.

  – Симбионтом, Леонид Ильич, – подсказал Андропов, и, заметив недоуменный взгляд, пояснил, – это организмы, которые живут вместе и сотрудничают. Например, кишечные бактерии...

  – Нет, – отрезал Брежнев, – ты из Трофимова микроба не делай... пусть будет 'подшефным'. А название 'Симбионт' всем материалам по нашему делу присвоим. Пусть гадают. Про посвященных я подумал – от тебя еще один, от армии пока Ивашутин, от партии Машеров. Остальных подберем позже...

  Андропов, слегка, почти незаметно поморщившись, ибо обоих названных генсеком недолюбливал, спросил.

  – Извините, Леонид Ильич, а МВД?

  – Пока никого, – глядя на заметно обрадовавшегося Андропова, Брежнев не удержался и усмехнулся. С министром внутренних дел Щелоковым Андропов враждовал серьезно и эти слова явно пришлись ему по душе.

  – Тогда от меня – Крючков.

  – Хорошо. Присылай завтра его, обсудим по комитетским персонально, кого вспомню. И развернутую справочку по Афганистану приготовь, – он пошевелилил бровями. – Есть мнение, что эта война – один из важнейших факторов в случившемся.

  – Вас понял, – Андропов кивнул. Помолчал, явно волнуясь, опустил глаза. Голос, и так тихий, стал еле слышен. – Леонид Ильич простите, что вмешиваюсь в вашу личную жизнь... Но вызывает у врачей и товарищей по Политбюро ваша новая близкая знакомая... медсестра..Не будет ли выпавшая на ваш еще не окрепший после аварии организм чрезмерная нагрузка ...опасна.

  Тут Брежнев откинулся на спинку кресла и поначалу тихо, потом все сильнее захохотал. Смеялся долго и заразительно, до слез, раскачиваясь в кресле. Его поддержал и генерал Иванов. Сам глава КГБ поначалу удивленно смотрел на судорожно покатывающегося от смеха Ильича. Потом расслабился и стал тихонько хихикать. А уж дальше и почти в полный голос смеяться. Ну и впрямь заразительно смеялся генсек.

  – Значит, опасаются товарищи ...чрезмерная нагрузка значит.. – Брежнев вытер платком глаза, слегка успокоившись, выпил чаю. Потом какой – то погрустневший обратился к собеседнику.

  – Вот что Юра. На самом деле опасаться нечего, нет ни каких нагрузок... Мне уже не сорок, и даже не шестьдесят. Так только... хочется почувствовать себя мужиком...А Юля хорошая девушка, понимает меня старика, жалеет... Хотя, Юра, я чувствую себя с каждым днем все лучше. – Ильич замолчал, потом встрепенулся, заулыбался. – Хочешь, оставайся, вместе завтра на охоту пойдем кабана завалим.

  – Леонид Ильич спасибо за предложение, но вы же знаете ...врачи не разрешают – не дай Бог простужусь.

  – Ну да, да ...эх все мы был когда – то рысаками. – Ильич устало встал, тяжело, по-стариковски, пошел к двери.

  – Все, я устал, уже поздно. До свидания, Юра. До свидания, Боря.

  Андропов и Ивнов распрощались и уехали в Москву, где их ждала практически бессонная ночь. Как в старые, почти забытые времена, о которых сегодня дважды напомнил товарищ Брежнев.

  VI.    К нам на утренний рассол...

  Утро началось с водных процедур и бассейна. Ильич плавал минут сорок, нырял, фыркая от удовольствия. Потом пробежка по парку, потратив еще полчаса. Закончил утреннюю зарядку контрастным душем. После легкого завтрака, пора и за работу. Викторин испытывал чувство глубокого удовлетворения.

  'Отлично, что Леня – генсек, да и большой любитель женщин. А окажись какая-нибудь пьянь или старушка замшелая... Тогда бы взвыл от такого попадания. Смотри, как старается. И подталкивать не надо. Главное, что бы не слишком отвлекался на женские чары. Дел хватает – Родина ждет'.

  В десять часов приехал генерал Крючков. Невысокого роста, коренастый, с большой лысой головой, нос чуть крючком, умные внимательные глаза, из-за больших очков похожий на филина, начальник Первого Главного Управления КГБ (разведка) Викторину внешне не понравился. Но Андропов ему доверял, да и сам Викторин помнил только, что став преемником Юрия Владимировича на посту председателя КГБ, Крючков ничем себя не замарал. Разве что отсутствием альтернативы, этакий Берия при Сталине, способный хорошо выполнять поставленную задачу, но растерявшийся при полной самостоятельности. Генеральный и начальник разведки поднялись в библиотеку. Крючков сел на то же место, где сидел вчера его шеф, Ильич сел рядом и протянул лист бумаги.

  – Владимир Александрович, вот фамилии людей из вашего ведомства и ГРУ, а также и кое-то гражданский. Это те, про кого я помню точно. Кто же знал, что всех 'предателей' органов надо помнить? В газетах и на телевидении говорилось все больше про олигархов и популярных певцов. А в то время, простите, про КГБ и разведку, я книжек почти и не читал, не увлекался.– Викторин развел руками и, улыбнувшись, продолжил.

  – Но этих помню, хорошо. Они в свое время 'прогремели'. Про них много писали газеты, показывали передачи по телевидению. Если есть вопросы, задавайте. – Начальник ПГУ смотрел список и, видимо был потрясен, брови полумесяцем взлетели вверх от удивления.

  – Леонид Ильич, что – и генерал Калугин? Полковник Гордиевский? Это же наши лучшие люди. Калугин наш самый молодой и перспективный генерал. Хотя в последнее время, что-то у него не ладится... Теперь многое становится понятным...

  – Так, вот один из ваших комитетчиков, кто – сейчас не помню, писал, что Калугина завербовали еще в бытность пребывания его на 'стажировке' в Колумбийском университете США. Помню где-то в пятьдесят восьмом – пятьдесят девятом годах. А Гордиевский перебежит в Англию, через пять лет, в восемьдесят пятом году. Завербован был МИ-6, еще когда работал в Торгпредстве в Финляндии. Его взяла шведская полиция на проститутке в бордели. Захотелось парню 'сладенького', запретного, вот и сгонял по тихому из Финляндии в Швецию. Там его англичане и подцепили на крючок... Вот инженер Толкачев, очень ценный кадр для ЦРУ. Они даже после того как, мы его взяли, добытые им документы пять лет переводили с русского. И главное, что характерно, сам предал. Скатился в рот ЦРУ, как колобок. Деньги, пачки сотенных резиночками перетягивал, такой аккуратный, бережливый, – Генсек едва сдержался, чтоб не выругаться, – в библиотеке технической подменил учетную карточку, что бы ни заметили, сколько читает. Американцы ему эту карточку специально в Лэнгли изготовляли, берегли. Ну, в общем, повторюсь, что вспомнил – здесь все. Может потом, кого еще вспомню.

  Крючков, убрал список в портфель, встал.

  – Леонид Ильич нет слов, Ждем, если что вспомните потом. Вы простите, что я так ...просто потрясен. Тут каждое слово, каждая крупица информации на вес золота. Но как-то не вериться...

  – Ничего, ничего я понимаю, сам в растерянности, – Ильич встал, прощаясь. – Давай, генерал, не теряй времени, бери в 'ежовые' рукавицы этих гадов. Используй их на полную катушку.

  Собеседники крепко пожали руки.

  – Спасибо Вам, Леонид Ильич.– И вдруг, озорно подмигнув, генерал продолжил. – Родина 'подшефного' не забудет.

  В остальное время Брежнев много читал, много звонил. Обзвонил, как раньше было, два десятка наиболее авторитетных секретарей обкомов. Поговорил с Машеровым, вызвал его для разговора в Москву. Петр Миронович, явно удивленный столь неожиданным приглашением. упросил Брежнева немного подождать, ссылаясь на неотложные дела в ЦК Компартии Белоруссии. Договорились встретиться чуть позднее, перед Пленумом ЦК. Надо заметить, что ранее было решено переместить Машерова на ближайшем Пленуме на место Косыгина. Поговаривали, что Ильич неодобрительно относится к этому решению, ревнуя к популярности Петра Мироновича, как возможного кандидата на пост Генерального Секретаря ЦК, но в действительности против перемещения его в Москву генсек отнюдь не возражал. Не видел в нем соперника.

  Немного позднее приехал начальник ГРУ. Ему Леонид Ильич, уже имея опыт разговора с Андроповым, рассказал обо всем еще быстрее. Тем более, что Петр Иванович Ивашутин был отличным аналитиком, к тому же имел великолепную память. Конечно, ему трудно было сразу поверить в реальность такой фантастики, но когда Викторин припомнил несколько рассказанных ему Рыбаковым в 'той' жизни случаев, генерал вынужден был признать, что 'сказка стала былью'. Поговорили весьма плодотворно, кроме предателей, начальник ГРУ получил также сведения о возможных действиях США и НАТО. Потом Викторин взял управление в свои руки и почти час отвечал на вопросы Петра Ивановича.

  После сдвинувшегося по времени позднего обеда Ильич отправился на охоту. День продолжился удачно, генсек был счастлив. Тем более, что и охота закончилась удачно.

  Вечером идиллия проживания в охотничьем домике Завидово' была нарушена. На территорию охотничьего хозяйства, благополучно преодолев все посты охраны, въехала 'чайка'. Леонид Ильич, в этот момент благодушно отдыхал, расположившись на веранде дома с Юлечкой Чубарсовой и всей компанией товарищей по охоте. Громким контрабасом звучал густой, сильный голос Брежнева. Он был занят любимым после охоты делом – распределением, что Бог послал. А Высшие силы сегодня не поскупились на охотничьи трофеи. Две кабаньи туши щетинистой горой лежали друг на друге. Егеря разделывали туши кабанов на четыре части, передки и задки. Пальцем шеф указывал то на одну, часть туши то на другую.