Текст книги "Конвеер"

Автор книги: Федор Московцев

Соавторы: Татьяна Московцева
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Глава 28

Гамлет Салтанмурадов, начальник Управления по борьбе с экстремизмом, в отличие от своих подчиненных, отнесся к расследованию деятельности Фольксштурма со всей ответственностью.

Для него расследовать убийство – это всё равно что складывать головоломку. Если упускаешь хоть одну часть, это может изменить всю картину. По взрыву на Марата – ответственность Артема Павлюка доказана полностью, его изобличает видеозапись из почтового отделения. По цыганскому посёлку – здесь нужно поработать.

Гамлет заинтересовался двумя деталями: в ремне Артема Павлюка застрял волос, и на ботинках виднелись пятна крови, а в цыганском доме были найдены окурки. Это возбуждало подозрения, но необходимо было доказать, что волос и кровь принадлежат одной из жертв, а сигареты, прежде стать окурками, были выкурены бандитами во время налёта. По информации с сайта Фольксштурма, жертв было какое-то совершенно нереальное количество. Следствие же располагает всего пятью, ответственность за которых можно повесить на эту группировку. Грешников рассказал о двух эпизодах. Другие задержанные скинхеды что-то мямлят про эпизоды драк, о которых никто не заявлял в милицию, и молчат про эпизоды с летальными исходами.

Итак, Гамлет стал работать с тем, что имел. Ботинки Павлюка были отправлены в специализированную лабораторию, где их должны были подвергнуть тесту на ДНК, идентифицирующему «короткие тандемные повторения» (КТП) и хорошо работающему на «живых» образцах, таких как кровь. КТП составляют основу различий между генетическим материалом различных индивидов и состоят из коротких повторяющихся цепочек ДНК. У разных людей разное количество повторений ДНК.

Гамлету оставалось только набраться терпения и ждать. Ремень от также отнёс в лабораторию, но там с сожалением сказали, что анализ КТП не получится с «мёртвым» материалом вроде волос. Однако оставалась ещё одна возможность. Служба судмедэкспертизы внедрила новый сложный анализ, так называемый тест на митохондриальную ДНК (м-ДНК): эта ДНК всегда передаётся неизменной от матери к ребёнку, не подвергается влиянию ДНК отца и является общей для братьев и сестёр. Важнее всего то, что мДНК можно добыть из мёртвого материала.

Волос был отправлен в лабораторию, так же как окурки, и теперь Гамлету предстояло заняться анализом фото– и видеоматериалов – установить, фигурируют ли задержанные в этих жутких роликах и фотографиях.

Несмотря на обилие изобличающих улик, Павлюк продолжал строить из себя невинного дитятку, который сидит целыми днями на крыльце и разговаривает с голубями. Это была настоящая беда, разговаривать с ним – всё равно что копаться в мусорном баке в поисках клочков бумаги, на которых участник Фольксштурма записал свои мысли.

– Тебе известно, в чём тебя обвиняют? – спросил Гамлет на очередном допросе. – И не строй себе никаких иллюзий: это – страшное обвинение. Только полное признание может тебя спасти.

– Обвинение? Здесь какая-то ошибка.

Гамлету нужно было выудить информацию по основному составу Фольксштурма.

– Боюсь, что у тебя нет материальной возможности доказать ошибку. Тогда тебе остается или упорствовать в бесплодном отрицании и тем самым умышленно получить максимальный срок, или подписать признание, выдать всех сообщников и примириться с тем, что ты проведёшь незначительное время в заключении, после чего тебя снова ждёт свобода.

– Хотите знать правду?

– Несомненно.

– В таком случае я не могу подписать признание в том, что я никогда не делал: поступая так, я бы сознательно ввёл следствие в заблуждение.

– Идеологически ты прав, – продолжал давить Гамлет. – Но вопрос не в этом. Ты вынужден действовать в пределах твоих возможностей. Они, к сожалению, недостаточно широки. Определим их ещё раз. Полное отрицание вины, неразглашение информации, которая интересует следствие и возможность максимального срока – с одной стороны. Признание, выдача сообщников и небольшой срок – с другой. Всё остальное – теория.

Дав обвиняемому время переварить информацию, Гамлет продолжил:

– Итак, Фольксштурм – участники, их адреса, описание преступлений, начиная с последнего эпизода в Колпино. Выкладывай по порядку всю информацию.

Павлюк скорбно вздохнул. В его неподвижных глазах появилось и исчезло что-то по-настоящему страшное.

– У меня есть информация, что уровень состояния равновесия вакуума в районе 984-м по изогнутой траектории секторианта «з» в поле восьмого калибриота является почтовым адресом Земли.

Лицо Гамлета не изменилось, только глаза стали шире.

– Вынужден напомнить о твоих ограниченных возможностях противостоять следствию. Советую тебе подумать об этом. Я вызову тебя в ближайшее время.

Глава 29

Штрум познакомился с Блайвасом, когда тот промышлял по беспределу у себя на районе, на Ржевке-Пороховых. И до сих пор некоторые тамошние кондовые предприниматели платят ему за «крышу» – ну, за защиту от него самого. Они боялись его, когда он в турецкой кожаной куртке носился по району на пацанмобиле – жигулях на ара-тюнинге; сейчас на нём дизайнерская кожа от Ferre а под задницей – Хаммер, и страшно представить, чтоʹ ребята испытывают по отношению к нему в настоящее время. Хотя, положа руку на сердце, тогда он был гораздо страшнее, чем сейчас. Блайвас застрял в ранних 90-х с текущим по губам Амаретто и сейчас в нулевых являл собой средоточие комического зла.

В отличие от него, Штрум сохранял внутреннюю целостность, словно морской камень, который волны бросают о берег, но не раскалывают, а только полируют. С 18 лет Штрум таскался по съемным квартирам, предпочитая менять место жительства где-то раз в два месяца. Он проявлял редкое равнодушие к дорогой одежде, алкоголю, развлечениям, а на то, к чему он привык, денег хватало всегда. Одежда с вещевого рынка, кроме нескольких статусных шмоток правильных брендов, пельменная на районе, простое пиво и обыкновенная водка на вечеринках на съемной квартире. Простые девочки там же – для них он был легендой. Эта жизнь нравилась и была как-то удивительно целостна: всего хватает и ничего лишнего. Можно все бросить в любой момент, и с первой же удачной акции купить чистые джинсы, китайский нож и снять квартиру.

И только сейчас, в 27, он обзавёлся собственным жильём и стал задумываться о накоплениях и о более менее осёдлом образе жизни – у него появилась постоянная девушка, Марианна, которая мало-помалу меняла его мировоззрение.

Штрум подметил перемены у Блайваса и его закадычного товарища Радько, когда они, поднявшись у Коршунова, стали набирать охранников из простых пацанов с окраины, выросших в простых пролетарских семьях, всю жизнь несших на себе клеймо троечников, как и их родители. Чья посредственность была выражена во всем: посредственный район города, серый и унылый, такая же школа посреди панельных пятиэтажек, грязная квартира с ремонтом тридцатилетней давности. С детских лет эти парни знали совершенно точно, что есть два мира: тот, где происходит что-то интересное, красивое и красочное, и мир реальный, грязно-серого цвета, украшенный помойкой во дворе и сломанными качелями. И если вышедшие из тех же мест Штрум, Радько и Блайвас в соответствии со своими ценностными ориентирами ставили задачи и достигали их, брали одну вершину за другой и для них дверь в красивый мир открывалась, являя за собой анфиладу других заманчивых дверей, то для тех простых парней априори всё было недоступно.

И вот этих безропотных хомяков Радько с Блайвасом пользовали самым бессовестным образом. Дело в том, что Коршунов выделял им бюджет на содержание охраны (своих объектов недвижимости, а также свою собственную). Его оторванность от реальной жизни и физическое отсутствие в Петербурге открывало широкий простор для махинаций (он постоянно проживал в Москве а в Питер приезжал по выходным и то не всякий раз). При составлении сметы Радько и Блайвас отталкивались от расценок на услуги высококлассных охранных предприятий, а на самом деле брали на опасную работу неподготовленных ребят на соответствующий оклад. И никогда не заполняли штат на 100 %. Когда приезжал Коршунов, перед ним выстраивали потёмкинские деревни: Радько и Блайвас организовывали массовку совершенно бесплатно, уговаривая реднеков с окраины забесплатно постоять в оцеплении, мол, потом зачтется, может быть когда-то возможно трудоустройство на постоянной основе. Например, Коршунов проводит время в Талионе (дорогое заведение на углу Невского и Мойки). Или в доме на углу Кирпичного переулка и Большой Морской улицы, где живёт его любовница. С шести вечера и до утра. По внутреннему распорядку положено, чтобы вдоль здания от Невского проспекта и до Кирпичного переулка через каждые пять метров стояли профессиональные охранники, то же самое на другом берегу Мойки. На самом деле более менее годные бойцы дежурят возле входа в Талион (или во дворе указанного дома), и Хозяин, выходя из здания имеет возможность лицезреть свою охрану, пройдя несколько метров до своего лимузина. Остальных он не пойдёт проверять, а тем более допрашивать насчёт трудового договора. А этих остальных Блайвас приболтал за уважуху (разницу положил в карман, это является его основном доходом), да им на самом деле за счастье постоять тут ночь, чтобы потом на раёне похвастаться, что охраняли САМОГО Хозяина и видели такие тачки и здоровались за руку с такими людьми, что просто караул. Что характерно, хомячки, пообщавшись со сдувшимися бычарами, всё ещё строившими из себя «бандитов», у себя на раёне сами активно косили под «бандитов» – надевали на себя всё чёрное и напустив на себя неприступный вид, цедили многозначительные фразы. И, окружив себя впечатлительными подростками, рассказывали байки о своих связях с самыми отъявленными преступниками. Но китайские Armani и поддельные «тыщедолларовые» Rado ещё больше подчеркивали убожество этих реднеков, уж лучше бы они носили обычную спортивную одежду.

Штрум поначалу подбирал Блайвасу народ для массовки, самому торговать лицом возле пафосных кабаков было впадлу, даже если бы за это заплатили как Кевину Костнеру. Но потом перестал – всё это как-то тухло пахнет. Квазибандитские прихваты Блайваса могли действовать на кого угодно, но только не на командира Фольксштурма.

У них осталась одна точка соприкосновения – Хозяин, то есть Владислав Коршунов. Но расматривали её по-разному. Штрум рассчитывал, что Блайвас выведет на Хозяина, который приспособит Фольксштурм под свои нужды и серьезные заказы откроют бригаде новые горизонты развития. С такой сыгранной командой прозябать на районе бесперспективно. Блайвас же, прикрываясь Хозяином, козыряя его именем, кормил Штрума завтраками, что, мол, не сегодня завтра «порешает все вопросы», «организует встречу», а до сей поры изматывал многочисленными просьбами, касавшимися всё того же халявного рекрутинга окраинной гопоты. Да, не для этого создавался Фольксштурм.

* * *

Фольксштурм родил чудовищную в своем совершенстве технику и тактику прямого действия. Схемы и методы были столь совершенны, что не требовали никакой коррекции. Однако гениально решив вопрос «как?», Штрум так до конца и не разобрался с вопросом «зачем?». По сути, множество успешных нападений были столь хороши, что даже в милицейскую статистику не попадали, не говоря уже о заметном эффекте в обществе. Про них знали единицы, что и было секретом их выживаемости. Идеологическая основа при этом как-то обесценивалась: если натуральным отморозкам, как например Грешникову, эта тема нравилась сама по себе, то у идейных бойцов за расу и нацию оставалось смутное чувство неудовлетворенности. Нападения были прекрасны… а вот борьбы за национальную революцию видно не было. Наблюдая за процессом, Штрум решил исправить это слабое место. Так появились первые видеоролики, которые Паук стал выкладывать в Интернете. Но что дальше? Как организовать массовое движение, которое может изменить ситуацию в стране? Или хотя бы на худой конец как монетизировать эту деятельность?

Особого резонанса не получилось – доступ к сайту, предусмотрительно зарегистрированному в иностранной доменной зоне, запретили, занесли во все мыслимые и немыслимые черные списки. Паука замели менты, кроме него, никто из бойцов интернетом не владел на таком уровне, чтобы делать новые сайты и продвигать их.

В этой ситуации Штрум надеялся на Блайваса и Радько, что они помогут ему в данном вопросе – либо сами, либо познакомив с нужными людьми. Но они либо не прониклись высокими идеями, либо не были заинтересованы в масштабных национальных проектах. Пару раз они ездили на акции, немного растрясли свой жир, и на этом дело закончилось. Пошли пустопорожние разговоры и посиделки в офисе, пьянки в бане, тусовки в ночных клубах. Штрум нервничал, что зря теряет время. Но надеялся, что в итоге удастся через Блайваса выйти на серьёзных людей, возможно, на самого Коршунова.

Глава 30

– Ну и что будем делать? Я одного не пойму: ты что, решил из Андрея Разгона сделать звезду? Его физиономия украшает сайт, на котором ссылки на наши видео. Грушу ему, хвостик мне – вот так получается, да?

Штрум, задавший вопрос, прохаживался по кабинету Блайваса на первом этаже в здании на Мойке, 70; то было угловое помещение, окна выходили на Исаакиевскую площадь и Вознесенский проспект. Блайвас находился за рабочим столом, в дорогом интерьере кожаного кресла, с фирменной гримасой – выпученные глаза и открытый рот, напротив него в кресле попроще – одетый как сутенер Радько, щеголь и враг труда.

Волоокий Блайвас, в своей обычной манере невозмутимо сканировал ситуацию, выжидая, что собеседник выговорится и сам ответит на все свои вопросы. Вдруг, широко улыбнувшись, он спросил, нет ли новых видеороликов. Остановившись возле стола, Штрум протянул трубку. Блайвас, не утруждая себя просмотром, перекинул два новых ролика на свой телефон.

– К тому же Разгон извращает всю нашу идею, переставляет её на коммерческие рельсы. Не хочу обижать крутого парня, но сегодня снимать серьёзный хардкор – всё равно что строгать деревянных медведей. Хочешь реально что-то создать – делай добро и убегай. Это и есть чистое искусство.

Высказавшись, Штрум стал ждать ответ на свою тираду. Блайвас готов был молчать до ослиной пасхи, и Радько, чтобы заполнить неловкую паузу, сказал:

– Ну а что с Разгоном не так?

– Ну… он талантливый, весь такой на воздусях, у него огромный потенциал, но он, к сожалению, совсем не русский!

Радько удивлённо уставился на Штрума, в чертах лица которого просматривались удмуртско-бурятские мотивы, а высокие скулы четко указывали на восточное происхождение.

– В смысле «не русский»? Как можно быть более русским, чем Андрей Разгон – объясни!

– Да я не в плане внешности… – пробормотал Штрум и осекся. И тут же стал мысленно ругать себя за то, что унизился до оправданий.

Блайвас хранил невозмутимое молчание. Но увидев в окно Андрея Разгона, припарковавшего свой джип на площади напротив Мариинского дворца, оживился. Потянулся за трубкой, набрал номер и дождавшись ответа, сказал:

– Здрасьте вам, как дела, чем порадуешь?

Проговорив обычную сумму своих приветствий-прибауток, попросил зайти.

Андрей появился через десять минут. Штрум приветствовал его стальным рукопожатием, посмотрел в глаза немигающим льдистым взглядом и упал на диван возле стены. Поздоровавшись со всеми за руку, Андрей устроился напротив Блайваса, рядом с Радько.

Блайвас задал уже ставший дежурным вопрос:

– Ну что с деньгами, 280 тысяч для Лечи Вайнаха?

– А что с деньгами… работаем. Ты же знаешь, как сложно распродать товар. К тому же срок еще не подошёл.

Всё тем же взглядом голодного удава, каким только что душил Штрума, Блайвас стал рассматривать Андрея. Но тому было абсолютно параллельно.

«Кто первый заговорит, тот уже проиграл», – оба знали эту истину.

Андрей почти демонстративно отвернулся от Блайваса и устремил свой взгляд мимо Штрума на улицу.

«Да, – думал Андрей, – много денег не заработаешь, сидя в офисе, пялясь друг на друга и сетуя о необходимости сходить в баню с девочками, поэтому эти бездельники тянут свои липкие ручонки ко всем денежным потокам, какие только могут увидеть. В этом платеже в сторону Лечи Вайнаха алчный Блайвас наверняка забил свою дельту».

Со скрытой неприязнью поглядывая на Андрея, Штрум потёр свою шею в том месте, где были вытатуированы эсэсовские молнии:

– Блять, Винц, давно пора ёбнуть этих чехов.

– Лечи настроен весьма решительно, – вмешался Радько. – Я бы не стал так шутить, Андрей. Мы навели рамсы и выяснили весь хуй до копейки: надо внести хотя бы половину.

Андрей вскипел:

– Половину?! Это сто сорок тысяч долларов! Ты знаешь, сколько надо бегать по городу, чтобы продать хотя бы на десятку!

Штрум выхватил из берца свой любимый немецкий кинжал, SS Himmler Honour Dagger и полоснул им в воздухе.

– Сто сорок тысяч долларов! Да я за эти деньги не только Лечи… я всю чеченскую диаспору ёбну!

– Ладно, он сам разберётся, – хрюкнул Блайвас. – Медицина своё дело знает. Да, Андрюх! Расслабь булки. Занимайся своими делами спокойно, ладненько?

Штрум неохотно засунул кинжал обратно. Высиживать тут было бессмысленно, и Андрей откланялся.

Глава 31

Выйдя из арки, Штрум двинулся через Исаакиевскую площадь, мимо Мариинского дворца. Ему нужно было попасть на Сенную площадь, чтобы встретиться с Марианной. Он набрал ей – оказалось, что она уже добралась на метро. Договорившись о маршруте движения, они пошли навстречу друг другу.

Встреча произошла на канале Грибоедова.

– Я зашла в музыкальный магазин и купила компакт-диск, поэтому так медленно, – виновато сказала Марианна.

Ярко-голубое небо сияло над городом, казалось, что у всех людей вокруг сверкают глаза и все распускают перья.

На обложке компакт-диска был изображен исполнитель с микрофоном в руках. Штрум сказал:

– Хочу такие руки, как у него – с длинными и тонкими пальцами.

Марианна выросла в окружении двоюродных братьев с такими вот аристократическими руками. Она любила чистые, сильные руки Вити, руки рабочего, которые сгребали её в охапку каждый раз, когда выпадал шанс.

Он смотрел на неё. Она смотрела на него. У него был напряженный взгляд, как у человека, который собирается произнести нечто важное. «Да, Вить?» – спросила она. И он сказал ей самые прекрасные вещи глубоким, мягким голосом, как будто пытаясь прочно закрепить свои слова в её сознании. «Ох», – произнесла она спустя минуту и отвернулась, чувствуя смущение.

Она не переставала удивляться, как же ей повезло, что встретила такого мужчину. Ей было невдомёк, почему именно в этот момент он решил сказать это, как будто хотел, чтобы она помнила об этом вечно. Имеет ли значение, скольким людям он причинил зло и сколько он внушает ненависти, если он способен дать столько любви своей избраннице?! Теперь ей казалось, что его любовь к ней растёт с каждой новой жертвой. Какая разница, если вместе с ним она должна жить в аду? Некоторым парам повезло, и они живут в раю. Витя и её рай были в аду. И им это нравилось. Они бы не хотели променять это ни на что другое.

Они долго молчали, стоя обнявшись возле перил, за которыми поблескивали воды канала. Им не надо было ничего говорить друг другу. Просто смотря друг на друга, они понимали, что каждый из них думает.

Они шли по переулку Гривцова, чувствуя себя как двое детей, которые прогуливают школу. Очутившись на набережной Мойки, они увидели, что солнце садится за тяжелые тучи, похожие на горы добела раскаленной лавы; крыши купались в золотом свете; оконные стекла ослепительно сверкали.

Марианна вспомнила поездку в Великие Луки – в деревню к её дедушке. Это было словно погружение в тихое озеро. По мере того, как поезд удалялся от Петербурга, они забывали о своих заботах; при виде полей, деревьев, неба мысли их становились радостными и приятными. Марианна тогда подумала, что могла бы всю жизнь прожить с Виктором на лоне природы, на берегу реки, близ лесной опушки, у них была бы ферма, они бы занимались мирным трудом, и всё было бы замечательно. Во время поездки она собирала колокольчики, бузину, мяту, тысячелистник – словом, всю полевую флору, делала букеты, по книге она узнала название и любовное значение каждого цветка.

Всегда, когда на душе было тревожно, она вспоминала тот очаровательный уголок, в котором всё вокруг – река, поля, лес – всё так тихо и прекрасно, что кажется, в мире не может быть ни вражды, ни измены, ни бедности, ни старости, а одна лишь счастливая любовь.

Небо начало сереть.

Они дошли до Синего моста. Как по команде, посмотрели в сторону Исаакиевского собора, гда был зарезан тот азер. Было очень тихо. Небо затянуло облаками. На площади было пусто. Казалось, что город заснул. Они не говорили о смерти, но она была вокруг них, как густой туман. Они наслаждались обыденностью, но что-то казалось необычным. Что-то зарождалось, вокруг них была смертельная тишина, как перед цунами. Воздух становился всё плотнее и плотнее, напряжение росло. Затем Марианна четко увидела радиоволны. Это были прихотливые изгибы, как на кардиомониторе рядом с постелью в больнице, перед тем, как там появляется прямая линия. Марианна спросила сквозь эту густую завесу: «Вить, всё хорошо?» Он кивнул.

«Витенька, всё точно хорошо?» – она слышала, что её голос дрожит.

Её голубые глаза потемнели, как темнеет море в час сумерек. Она поняла, что они оба попали в странное измерение, в странную временную зону, как будто были во сне. Затем всё прекратилось. Когда приехали домой, она сразу пошла в спальню. Легла и долго-долго спала, время от времени просыпаясь. Витя сидел, склонившись над ней, и нежно её целовал.

– Витя, мне снился плохой сон, давай уедем! – сказала она, проснувшись на рассвете.

– Чем жестче жизнь, тем красивее песня, – откликнулся он бодро.