Текст книги "Дин Рид: трагедия красного ковбоя"

Автор книги: Федор Раззаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 61 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

– Что, удивлены? – По губам Петра Сергеевича пробежала усмешка. – Я имею в виду нашу прозападную либеральную интеллигенцию, о которой только что упоминал мой сын. Она всю жизнь кормится с руки власти, но в душе люто ее ненавидит. И при первом же удобном случае продастся господам капиталистам, что называется, с потрохами. Поэтому для нее такие, как вы – хуже самых рьяных коммунистов. Ведь вы коренной американец и своим личным примером опровергаете главный аргумент наших либералов – что на Западе жизнь как в раю. Теперь уяснили?

– Теперь уяснил, – кивнул Дин.

– Вот и отлично. Кстати, в Италии, где вы теперь обитаете, у вас тоже не так много сторонников?

– Вы и это знаете? – удивился Дин.

– Мне положено это знать: я все-таки работаю в Министерстве иностранных дел. И прекрасно информирован о том, что подавляющая часть итальянских коммунистов близка по своим настроениям нашим либералам. Дураки, они думают, что, критикуя нашу политику, они делают благо коммунистическому движению.

– А вы как считаете? – поинтересовался Дин.

Петр Сергеевич ответил не сразу. Сначала он отпил из своего бокала очередную порцию клюквенного морса, а потом бросил взгляд на своего сына, который, после нескольких рюмок водки, выпитых им без закуски, теперь клевал носом, сидя на стуле. И только после этого Купцов-старший ответил:

– Это типичная ересь. Ее, по идее, надо выжигать каленым железом, как это в свое время делала инквизиция. Но этого, к сожалению, не будет. Поэтому ересь эта будет только шириться и в итоге приведет к необратимым последствиям.

– Например? – спросил Дин.

– Например, к слиянию западноевропейских коммунистов с либеральной буржуазией, к депролетаризации рабочего класса. Кстати, начался этот процесс именно в Италии. Еще девять лет назад так называемый «красный поп» – папа Иоанн 23-й – выступил с энцикликой «Матер эт Магистра», где была провозглашена концепция, дающая рабочим шанс стать частными собственниками. И эта программа благополучно осуществляется, что помогло христианским демократам на выборах 68-го года собрать почти половину голосов среди средних слоев населения и более трети голосов рабочего класса. Коммунисты теперь в растерянности, и эта растерянность только ширится. А они еще задумали дискутировать с нами по идеологическим вопросам. Да не время сейчас для дискуссий!

Последнюю фразу Петр Сергеевич произнес так громко, что дремавший на стуле Юрий внезапно проснулся и разочарованно произнес:

– Кто про что, а вы все про политику. Ты бы, отец, лучше поздравил Дина: он сегодня подписал договор с «Мелодией» на предмет выхода у нас сразу нескольких его пластинок.

Услышав эту новость, Купцов-старший с радостью протянул гостю свою ладонь для крепкого рукопожатия. И с этого момента разговор плавно перешел от политики к искусству.

– По всему выходит, что теперь ваше творчество будет востребовано и у нас, – не скрывая своего удовлетворения, произнес Петр Сергеевич. – Но это только песни. А как же насчет ваших кинофильмов?

– Увы, но эта продукция вряд ли до вас когда-нибудь дойдет, – развел руками Дин. – Уж слишком она коммерческая.

– Странно, что вас, приверженца левых идей, не приглашают в свои фильмы прогрессивные режиссеры, – удивился Петр Сергеевич.

– А для меня как раз здесь все понятно. Я ведь «левак» с уклоном в сторону вашей страны, а это в Италии не слишком приветствуется.

– Я думаю, что после августа 68-го это не приветствуется нигде на Западе, – заметил Петр Сергеевич. – И ваш удел отныне стричь купоны со своей популярности только в странах Восточного блока. Вас это не огорчает?

– Нисколько, – голосом, полным твердости, ответил Дин. – Я достаточно насмотрелся на западный шоу-бизнес и прекрасно знаю, что это такое. Погоня исключительно за наживой всегда привлекала меня меньше всего.

– Так уж и всегда? – позволил себе усомниться в словах собеседника Купцов-старший.

– Ну, разве что в самом начале, когда я делал первые шаги как певец, – улыбнулся Дин. – Я тогда был молодым и неопытным. Кстати, так было и с другими исполнителями, гораздо более известными, чем я. Например, с теми же «Битлз». Их хватило всего на восемь лет, причем гастрольную деятельность в статусе звезд они вели и того меньше – всего четыре года. И распались главным образом по причине своего нежелания быть куклами в этом балагане под названием шоу-бизнес.

– Распад «Битлз» символизирует закат романтической эпохи 60-х, поскольку на смену этому времени идет другое – более прагматичное и циничное, – внес свою ремарку в рассуждения Дина его собеседник. – После молодежных бунтов конца 60-х тамошние идеологи поняли, что если не найти контраргументов против этого поколения бунтовщиков, то западное общество ждут серьезные испытания. И такой выход был найден: вчерашних бунтовщиков скупили на корню. В итоге у них теперь два пути: либо превратиться в преуспевающих буржуа, либо сгореть в наркотическом угаре.

– Но есть ведь и такие, кто не продался: тот же Джон Леннон, – сделал попытку возразить Дин. – Кажется, он искренне участвует в движении сторонников мира.

– Леннон великий музыкант, но в политику ему соваться не стоит, – по губам Купцова-старшего пробежала легкая усмешка. – Мне кажется, что многие его политические декларации – это всего лишь плод его эпатажа. Взять хотя бы их недельное лежание с Йоко Оно в амстердамском отеле «Хилтон» в марте прошлого года. Весь мир тогда потешался над ними как над клоунами, над двумя богатыми буржуа, которые столь экстравагантным образом привлекают к себе внимание. Ведь даже номер в гостинице эти борцы за мир сняли самый дорогой. Таково было желание Оно, которая, кстати, и придумала всю эту комедию. А Леннон все послушно выполнил. Он вообще человек слишком внушаемый. Вот я и думаю, что сегодня он находится под чарами своей супруги-японки, а завтра очаруется кем-то другим. Я не вижу в нем основательности, он слишком холеричен. Вот вы, Дин, другой: в вас я вижу человека серьезного, неэпатажного. Вы из тех, кто сначала думает, а потом делает. Поэтому в политике вы можете достичь гораздо большего, чем в искусстве.

– И вы так думаете? – удивился Дин.

– А что, вам это уже кто-то говорил?

– Да, было дело, – кивнул Дин, вспомнив свой давний разговор с Генрихом Вайсом. – Однако, возвращаясь к Леннону, скажу, что даже несмотря на всю экстравагантность его поступков, служат они благому делу. Ведь это он жертвует десятки тысяч долларов на разные мероприятия в поддержку движения за мир и на благотворительность. И в этом мы с ним очень похожи.

Их спор мог продолжаться до бесконечности, если бы спорщики не обратили внимание на то, что третий участник разговора вновь заснул. Уронив голову на грудь, а руки сложив на животе, Юрий провалился в сон, глубину которого вскоре стал выдавать мощный храп. Поэтому Дину и Купцову-старшему не оставалось ничего иного, как прервать свой разговор и позаботиться о спящем, который мог в любой момент свалиться со стула. В итоге спустя минуту Юрий уже лежал на диване в соседней комнате, а Купцов-старший с грустью заметил:

– Как ни горько это признавать, но пристрастие Юрия к алкоголю становится все сильнее. И я очень рад, Дин, что вам эта пагубная страсть неведома.

Дин не нашел, что ответить на эти слова, поэтому счел за лучшее промолчать. После чего быстро распрощался с хозяином квартиры и отправился к себе в гостиницу.

Вернувшись из Москвы в Рим, Дин вскоре включился в работу над очередным фильмом: четвертым в его послужном списке «спагетти-вестерном» под названием «Прощай, Сабата» («Черный Индио») режиссера Жанфранко Паролини (псевдоним – Фрэнк Крэмер). Это было продолжение фильма «Сабата», который вышел год назад стараниями того же режиссера. Поскольку фильм имел успех, Паролини решил снять продолжение, но уже с другими актерами (исключение – Игнацио Спалла, который сыграет во всех частях этой трилогии). Во второй части главную роль исполнял знаменитый актер Юл Бриннер, прославившийся ролью Криса в вестерне «Великолепная семерка» (1960): в «Прощай, Сабата» он играл похожего героя – одинокого стрелка Сабату, или Черного Индио, который принимает участие в мексиканской революции, не забывая заодно отхватить для себя кругленькую сумму в золоте. Дину Риду досталась роль напарника Сабаты – пианиста и художника Баллантайна. Роль была второплановая, да еще и не слишком положительная – в конце фильма герой Дина оказывался прохвостом и пытался присвоить себе все золото, но в итоге терпел неудачу.

Судя по всему, еще на стадии прочтения сценария Дину было понятно, что лента не тянет на шедевр. Это было типичное коммерческое кино из разряда второсортных, с банальными диалогами и непрерывной пальбой, с помощью которой режиссер хотел прикрыть убогость сюжета. Однако Дин все равно дал согласие в нем сниматься. Причин было несколько. Во-первых, других ролей ему никто не предлагал, а жизнь в Риме была дорогая – деньги нужны были всегда. Во-вторых, Дин хотел встретиться в работе со знаменитым Юлом Бриннером. И хотя тот за последние годы скатился во второсортные звезды (тоже из-за денег соглашался сниматься в разного рода коммерческих фильмах), однако своего прежнего лоска этот актер еще не утратил. И публика, несмотря на череду провальных картин с его участием, продолжала «клевать» на это имя. К тому же Дину Бриннер был интересен как человек, поскольку они во многом были похожи. Нет, Бриннер не увлекался, как Дин, политикой, однако в Америке тоже считался изгоем, поскольку несколько лет назад отказался от гражданства США и стал гражданином Швейцарии (там были меньше налоги).

Между тем в эту картину Дин мог и не попасть. А виной всему была его политическая активность: тут были и события «жаркой осени» 69-го, и последняя его поездка в Москву. После того инцидента у посольства США американский посол телеграфировал на родину о том, что Дин Рид опять позорит свою страну, выступая против ее правительства. Эта информация дошла до боссов кинокомпании «Юнайтед артистс», усилиями которой должен был появиться на свет и фильм «Прощай, Сабата». Когда боссы узнали, что Паролини собирается пригласить на одну из главных ролей Дина Рида, они отправили в Рим телекс с просьбой подыскать другого актера. Но Паролини и продюсер фильма Альберто Гримальди, что называется, уперлись: вся фишка их будущего фильма как раз и состояла в том, чтобы соединить в одном тандеме Юла Бриннера и Дина Рида, который в Италии был очень популярен. Однако боссы «Юнайтед» тоже не собирались сдаваться и требовали выполнения своей просьбы, грозя режиссеру и кинокомпании штрафными санкциями. Тогда Гримальди пошел на хитрость. Он пригласил к себе Дина и, объяснив ему ситуацию, сделал предложение: актер в течение трех съемочных месяцев обязуется не выступать с публичными политическими заявлениями, а он добивается у боссов «Юнайтед артистс» утверждения его на роль. Дин подумал и согласился: уж больно ему хотелось сыграть в паре с самим Юлом Бриннером. Это условие даже включили отдельным пунктом в контракт Дина, чего с ним до этого еще ни разу не происходило.

Съемки фильма проходили в Испании и оставили у Дина двоякое впечатление. С одной стороны, он мог вполне быть доволен результатом (герой, сыгранный им, оказался наиболее интересным из всех представленных в фильме), с другой – теплых отношений с Юлом Бриннером не получилось. Тот оказался человеком достаточно малоконтактным, да к тому же еще исповедовал антикоммунистические взгляды. И, едва произошла их первая с встреча с Дином, не преминул подчеркнуть последнее, заявив следующее:

– Я, конечно, уважаю перебежчиков, но только тех, кто бежит на нашу сторону, а не на ту.

Позднее Дин узнал, кого имел в виду Бриннер: Рудольфа Нуреева (Бриннер одно время даже собирался фиктивно усыновить танцовщика, чтобы выправить ему паспорт) и Романа Поланского.

Закончив съемки, Дин вернулся в активную политику. И в начале августа 1970 годаотправился в Чили, где назревала настоящая сенсация – приход к власти левых сил.

Все эти годы Дин внимательно следил за тем, что происходило в Латинской Америке, и в особенности в Чили. Он несколько раз ездил туда с гастролями, поскольку слава его, с тех пор как он впервые там появился, продолжала оставаться достаточно высокой. Дина в Латинской Америке называли «гринго» (друг), и публика всегда с большим энтузиазмом шла на его концерты, поскольку он с одинаковым успехом пел не только американские рок-н-роллы и песни в стиле кантри, но и латиноамериканские шлягеры: чилийские, аргентинские, кубинские и т. д.

После того как путь в Аргентину ему был заказан (там по-прежнему у власти находился генерал Онганиа), Дин чаще всего из всех латиноамериканских стран приезжал именно в Чили, где у него было много друзей. В основном это были представители низших слоев населения – крестьяне, рабочие, но были среди них и политики: например, лидер социалистов Сальвадор Альенде, а также многие члены Коммунистической партии Чили. С последними Дин имел самую тесную связь и иногда выполнял их разовые поручения, являясь неким связующим звеном между чилийскими коммунистами и их западноевропейскими соратниками.

Между тем в стратегических планах США в Латинской Америке Чили занимала важное место. Поэтому к власти там в последние годы приходили люди, которые были удобны Вашингтону. Например, карьера президента страны того времени Эдуардо Фрея ( 1964–1970) резко пошла в гору с 1961 года, когда он выступил в газете «Нью-Йорк таймс» с заявлением, что христианская демократия Чили (а Фрей был лидером ХДП с 1957 года) «окончательно и открыто присоединяется к антикоммунизму, она не будет добиваться национализации всех горнорудных предприятий, а будет осуществлять в этой области лишь очень осторожные шаги, как, например, это было сделано в отношении нефти».

В итоге, когда три года спустя Фрей выставил свою кандидатуру на пост президента, именно его поддержал Белый дом, а также деловые круги некоторых европейских стран, которые тоже имели свои интересы в Чили. Чуть позже один американский журналист приоткрыл завесу секретности над президентской кампанией 64-го года. Он сообщил, что христианские демократы получали ежемесячно около 1 миллиона долларов из американских источников, а также от 18 до 20 миллионов долларов от христианских демократов ФРГ, Италии и Бельгии.

Однако по мере нахождения Фрея у власти отношение к нему Вашингтона менялось. В итоге, когда в мае 1968 годаправительство Фрея поставило страну на грань экономического кризиса, американцы даже пытались подталкивать тамошних военных к перевороту. Но из этой затеи ничего не вышло. А в сентябретого же года американцы получили новый урок. В том месяце в Рио-де-Жанейро прошла 8-я Межамериканская военная конференция, на которой присутствовали военные делегации 18 латиноамериканских стран. Цель этого форума озвучил американский генерал Уильям Уэстморленд (он до этого возглавлял американские вооруженные силы во Вьетнаме), который заявил: «Никакая гражданская администрация в Латинской Америке неспособна с успехом бороться с коммунистической подрывной деятельностью. В то же время долгом вооруженных сил является овладение положением и борьба с указанной угрозой».

На этой конференции было принято несколько резолюций. И только министр обороны Чили Серхио Кастильо Арангис оказался одним из немногих, кто нашел в себе силы проголосовать против некоторых из них (он, например, предложил заменить в документах слово «коммунизм» на «мятеж»). Таким образом США было в очередной раз указано, что чилийская армия не хочет быть марионеткой в их руках (как, например, армия аргентинская).

Между тем на рубеже 60-х ситуация в Чили становилось все более драматической. К концу десятилетия в стране стал нарастать экономический кризис, когда инфляция в стране достигла 35–40 % в год. В итоге требования более радикальных преобразований, выдвигавшиеся левыми партиями, стали встречать все большую поддержку, в том числе и среди самих христианских демократов. Численность руководимого коммунистами и социалистами Единого профцентра трудящихся (КУТ) превысила полмиллиона человек. И вот уже в марте 1969 годана парламентских выборах депутаты от ХДП потеряли 27 мест (было 82, стало 55), а коммунисты и социалисты увеличили число своих мандатов до 37.

К декабрю ситуация еще более «полевела»: левые силы объединились в блок Народное единство, в который вошли коммунистическая, социалистическая и обновленная радикальная партии, Движение единого народного действия и др. Эти силы всерьез рассчитывали осенью следующего года привести к власти своего кандидата. Случись это, и впервые в истории Латинской Америки президентом законным путем мог стать промарксистски настроенный кандидат. Имя его было известно – лидер социалистов Сальвадор Альенде, который не смог прийти к власти в 1964 годуво многом из-за сопротивления Вашингтона. Поскольку Дин хорошо знал этого человека и разделял его политические взгляды, он всей душой желал ему победы. А чтобы не остаться в стороне от политической борьбы, он решил ехать в Чили и сделать от себя все возможное, чтобы Альенде победил.

В президентской гонке Альенде противостояли еще два кандидата: кандидат от ХДП Радомиро Томич и кандидат от правых партий – Национальной и Демократической радикальной – Хорхе Алессандри, который уже был президентом страны в 1958–1964 годах. Томич обещал своим избирателям довести до конца аграрную реформу, осуществить национализацию медной и других отраслей добывающей промышленности, «покончить с империализмом и неоколониализмом». Конечной целью его программы провозглашался социализм на основе системы самоуправления с широким участием населения.

Главным лозунгом предвыборной программы Алессандри стало обещание установить в стране «законность и порядок» и наладить эффективную экономику.

Программа Альенде шла дальше всех: она предполагала национализацию иностранного (80 % чилийской экономики контролировали иностранные компании) и местного монополистического капитала, ликвидацию латифундизма, широкие социальные мероприятия в пользу трудящихся, вовлечение их в управление экономикой, меры в пользу мелких и средних предпринимателей, демократизацию государственного управления и армии, независимую внешнюю политику. Осуществление намеченных преобразований должно было подготовить условия для мирного перехода к социализму при соблюдении конституционных правовых норм и демократических свобод, идеологическом и политическом плюрализме с сохранением многопартийной системы, при существовании различных форм собственности (государственной, кооперативной и частной).

Дин прилетел в Сантьяго в самый разгар президентской гонки и с первых же дней с головой окунулся в предвыборную суету. Его гидами в этом деле были его друзья: Коко Маседа и известная чилийская актриса и бывший депутат от Коммунистической партии Чили Мария Милуэнда. Именно с ними Дин обсуждал все последние новости, планировал свои шаги по участию в президентской кампании. Как человек достаточно популярный в Чили, Дин рассчитывал своими призывами в пользу Альенде принести ему определенное количество голосов, в основном молодежи. Но в то же время Дин понимал, что одних призывов недостаточно.

На тот момент в президентской гонке сложилась шаткая ситуация: Альенде и Алессандри набирали примерно равное количество голосов, причем многие считали последнего наиболее реальным кандидатом на пост президента. Ведь Алессандри был не только сыном знаменитого политика первой половины века Артуро Алессандри, дважды бывшего президентом страны, но и сам успел поруководить страной несколько лет назад. И хотя его руководство нельзя было назвать чересчур успешным, однако и провальным оно не было. Но главное: Алессандри тоже ориентировался на США и в одном только 1964 году, буквально накануне своего ухода с президентского поста, по указке Вашингтона разорвал дипломатические отношения с Кубой и разрешил открыть в Сантьяго региональное отделение ЦРУ. Поэтому в президентской гонке-70 симпатии Белого дома были на его стороне, и это сильно сказывалось на предвыборной агитации: рекламная кампания Алессандри была одной из самых мощных.

Дин все это видел воочию либо на улицах, либо по телевидению (особенно усердствовал в пропаганде Алессандри 13-й канал Католического университета в Сантьяго, который контролировался смешанным обществом, представлявшим нью-йоркскую «Америкэн ородкастинг компани инкорпорейшн» и чилийскую компанию «Протел»). А еще Дин видел такое, чего еще ни разу до этого в своей жизни не видел: как политические симпатии разводят в разные стороны людей, причем даже самых близких. Не было дня, чтобы его чилийские друзья не рассказывали ему о том, как в соседнем доме распалась семья (муж был за Альенде, а жена – за Алессандри), а в соседнем квартале брат отрекся от брата (по все той же причине поддержки разных кандидатов).

За Альенде и его Народное единство выступали в основном рабочие, крестьяне и молодежь. Поскольку достаточных средств на предвыборную агитацию у этой категории населения не было, было решено использовать все доступные методы. На свет появились тысячи местных комитетов, так называемых КУТов, которые были созданы при всех заводах, школах, институтах, больницах. Например, в известном районе бедняков Ла-Фаэна было создано 38 КУТов. Эти КУТы начали вести свою предвыборную агитацию, используя… настенную живопись. Тысячи подростков и молодых людей по ночам выходили на улицы чилийских городов и с помощью обыкновенной масляной краски рисовали лозунги в поддержку Альенде. Эти бригады художников получили название БРП (Бригады Рамоны Парры – отважной чилийки, которая погибла от рук карабинеров в 1946 году).

В одну из таких августовских ночей с бригадой БРП вышел на улицы Сантьяго и Дин. На стареньком грузовичке он в компании трех молодых студентов и двух подростков, облачившись в замызганную брезентовую спецовку и надев на голову защитный шлем, отправился рисовать лозунги в поддержку Альенде. Поскольку в этой бригаде он был новичком, наставлять его вызвался самый проворный член группы – 15-летний сын рабочего текстильной фабрики Алехандро Варгас. Юркий чернявый паренек держал себя с популярным певцом удивительно независимо, чем сразу понравился Дину. Когда они забрались в кузов грузовика и машина тронулась в ночь, Алехандро сказал Дину:

– Ты, гринго, не суетись. Сначала побудешь «лоро» – постоишь на страже, пока мы будем рисовать на стене. Если заметишь что-то подозрительное, свисти. Свистеть-то, надеюсь, умеешь?

Дин в ответ засмеялся: такой забавной показалась ему ситуация, когда его, 32-летнего взрослого мужчину, учит уму-разуму безусый юнец. Однако Алехандро на смех этот никак не отреагировал и, отвернувшись от Дина, больше к нему не обращался.

Спустя несколько минут грузовик сделал первую остановку в одном из переулков. Водитель заглушил мотор, но из кабины не вышел, поскольку в любую секунду должен был в случае сигнала тревоги вновь сорвать свой грузовик с места. Все сидевшие в кузове люди спрыгнули на землю и, сжимая в руках кисти и ведра с краской, бросились в ближайший двор. Дин бежал вместе со всеми, однако на углу Алехандро его остановил и приказал остаться здесь. А сам вместе с другими товарищами побежал к стене соседнего дома.

То, что произошло дальше, поразило Дина. Алехандро, который считался в бригаде лучшим художником, в течение нескольких минут нарисовал на стене очертания лозунга в поддержку блока Народное единство и его кандидата, а его напарники споро закрасили этот лозунг. Поскольку у каждого из ребят был свой участок рисунка и вся техника закрашивания была уже давно ими отработана, эта операция заняла всего несколько минут. Затем вся бригада рванула обратно к грузовику. Так стена за стеной «бригадисты» разукрасили с десяток домов.

Примерно на половине пути произошел любопытный эпизод. Когда «бригадисты» вошли в один из дворов, они увидели, что стена дома уже разукрашена: на ней свежей краской сиял лозунг в поддержку соперника Альенде Алессандри. Дин, который еще не успел отойти на свою позицию к углу здания, поинтересовался происхождением этого плаката. На что Алехандро буркнул:

– А ты, гринго, думаешь, что мы одни такие умные? У Алессандри тоже есть свои рисовальщики. Ну, ничего, их картинке недолго здесь красоваться.

Сказав это, Алехандро подал сигнал своим товарищам, и они, вооружившись валиками, довольно быстро закрасили краской лозунг противников. И рядом так же споро нарисовали свой. Дин понял, что эта борьба художников из разных предвыборных блоков ведется таким образом по всему городу, а то и стране. Однако накал этой борьбы Дин сумел ощутить спустя примерно час на собственной шкуре.

Работа «бригадистов» приближалась к концу, и им оставалось расписать всего одну стену. Дин, как обычно, стоял на страже, однако явно утратил бдительность, усыпленный тем, что до этого все проходило гладко. В тот момент, когда он прислонился к стене и прикрыл от усталости глаза, ему на голову обрушился удар. Он был настолько сильным, что Дина буквально отбросило в сторону. И если бы на его голове не было защитного шлема, то Дин имел все шансы вообще никогда не очнуться. А тут он сумел привстать на четвереньки и отползти в сторону. По ходу дела он услышал, как за его спиной раздался топот множества ног и послышались глухие удары, сопровождаемые громкими криками. Затем Дин почувствовал, как кто-то подхватил его под локти и поволок к грузовику, который вынырнул из-за угла.

Все, что было дальше, Дин запомнил как один короткий эпизод из какого-то боевика, в которых ему неоднократно приходилось сниматься. Грузовик тормознул у тротуара, и руки, которые волокли Дина, приподняли его над землей и перекинули через бортик. Затем в кузов запрыгнули «бригадисты», и грузовик, взвизгнув шинами, лихо развернулся и сорвался прочь от места неожиданного побоища.

Как выяснилось позже, на «бригадистов» напали сторонники Алессандри, которые приехали на это же место, чтобы оставить на стене свою «роспись». В том, что они объявились внезапно, повинен был Дин, который, будучи «лоро», должен был ни на секунду не терять бдительности и глядеть во все глаза по сторонам. А он вместо этого позволил себе расслабиться. За что и получил удар бейсбольной битой по голове. Но ему повезло дважды: во-первых, на голове у него был защитный шлем, во-вторых – его товарищи уже успели разрисовать стену и возвращались обратно в тот самый момент, когда нападавшие собирались сделать из Дина отбивную котлету. Так что Дин легко отделался: всего лишь легким сотрясением мозга и ссадинами на руках, полученными им во время падения на асфальт.

После этого случая Дин сутки провалялся в постели. Однако даже тогда он времени зря не терял: думал над тем, чем еще он мог быть полезен своим чилийским товарищам. Именно тогда ему и пришла в голову идея, которая прославит его на весь мир: выстирать американский флаг у ворот американского посольства. Но прежде чем это произойдет, Дин успеет побывать на 2-м фестивале новой чилийской песни. Практически все исполнители выражали поддержку Альенде, а тех, кто заявлял о своей приверженности Алессандри, зрители просто освистывали. Именно тогда Дин впервые услышал новую песню, которая вскоре заняла достойное место в его репертуаре. Это была песня «Венсеремос» («Мы победим»), музыку которой написал Серхио Ортега, а слова – будущий друг Дина поэт Виктор Хара.

Между тем свою знаменитую акцию с американским флагом Дин наметил на 28 августа. Своей идеей он поделился с Коко Маседой и еще несколькими чилийскими товарищами, которые полностью ее одобрили. Правда, кто-то из них высказал предположение, что это может быть опасно, но Дин ответил на это шуткой:

– Клянусь своей головой, что разрисовывать по ночам стены домов предвыборными лозунгами куда опаснее.

Все необходимые предметы для акции были найдены достаточно быстро, поскольку таковых было немного: американский флаг, пластмассовое ведро и флакон с жидким мылом. Друзья Дина позаботились, чтобы про акцию узнала пресса. И хотя эту информацию довели до журналистов из левых изданий и одного телеканала, но поставили их в известность примерно за полчаса до акции, чтобы избежать утечки информации. Поэтому к месту проведения акции, на улицу Агустинас, 1343, что в ста метрах от президентского дворца Ла Монеда, Дин и журналисты прибыли примерно в одно и то же время – в четыре часа дня. Дин был не один – его сопровождал Коко Маседа. Однако именно Дин держал в руках пластиковое ведро с водой, в которой плескался американский флаг. И когда они вдвоем направились к массивным железным воротам посольства, кто-то из прохожих узнал Дина и вслух удивился:

– Хэлло, Дин! Что вы делаете здесь с ведром воды?

На что Дин ответил:

– А вы не уходите и узнаете.

Как вспоминал сам Дин: «С каждым шагом мои ноги начинали двигаться быстрее, и ритм шагов словно совпадал с нарастающим биением моего сердца. В некоторые моменты казалось, что ноги стараются обогнать сердце, как иногда у певца, когда он чувствует, что оркестр играет слишком медленно…»

Дин и Маседа подошли к воротам посольства и огляделись. Полицейских поблизости не было, а те, что были, стояли на значительном удалении от них и пока ни о чем не догадывались, глядя в противоположную сторону. И заволновались они только тогда, когда из-за деревьев к посольству двинулась толпа журналистов с микрофонами и телекамерами. Только тогда полицейские обратили внимание на то, что возле ворот посольства стоят двое мужчин, один из которых, высокий и светловолосый, одетый в светлый пиджак и темные брюки, достает из пластикового ведра какую-то тряпку и показывает ее толпе. Полицейские двинулись в этом направлении и вскоре разглядели, что тряпка в руках светловолосого – это звездно-полосатый американский флаг. А потом до их ушей стали доносится и слова, которые светловолосый говорил людям, собравшимся у ворот посольства. Разумеется, этим оратором был Дин Рид. Говорил он следующее:

– Этот флаг запятнан кровью вьетнамского народа, который борется за свою национальную свободу и независимость против агрессии правительства США. Этот флаг запятнан кровью негритянского населения моей страны, которое все еще живет на положении полурабов, в системе, где правительство проводит политику геноцида против них.

Этот флаг запятнан кровью американских индейцев, которые все еще должны жить в полуконцентрационных лагерях. Этот флаг запятнан кровью народов Азии, Африки и Латинской Америки, которые должны жить под военной, экономической и политической диктатурой против их воли, потому что правительство США поддерживает эти диктатуры.