Текст книги "Дин Рид: трагедия красного ковбоя"

Автор книги: Федор Раззаков

А Брежнев, от которого многое зависело в раскладе сил в Политбюро, колебался: брать сторону председателя КГБ или нет. Но Андропов знал, как перетянуть генсека на свою сторону. Именно информация о том, что американцы не станут вмешиваться в чехословацкий кризис, могла окончательно убедить Брежнева в необходимости ввести войска в Чехословакию. Поэтому сообщение Дина Рида из Рима оказалось как нельзя кстати в раскладах председателя КГБ.

Вторжение в Чехословакию началось в 23.00 во вторник 20 августа. Части советской 24-й воздушной армии взяли под контроль основные аэропорты Чехословакии и координировали действия сотен транспортных самолетов «Ан», которые по воздуху перевозили войска и танки. Одновременно с этим советские войска и силы Варшавского договора пересекли границу ЧССР на севере, востоке и юге и перекрыли границу с ФРГ. Сопротивление войскам вторжения никто не оказывал: чехословацкая армия была поднята по тревоге, но не покидала мест своей дислокации, солдаты оставались в своих казармах. Дубчек и ряд его сторонников в Президиуме ЦК были арестованы и отправлены в Советский Союз, в Ужгород. Однако 24 августав Москву прилетел президент ЧССР Людвиг Свобода и потребовал от Брежнева освободить арестованных. «В противном случае мне, как офицеру, придется застрелиться здесь же, в Москве!» – заявил Свобода. И Брежнев отдал распоряжение доставить Дубчека и его соратников для переговоров в Москву. Эти переговоры привели к тому, что Дубчеку было разрешено остаться у руководства страной, но с условием, что он выведет из руководства партии всех недружественно настроенных по отношению к Москве людей. Взамен Дубчеку было обещано, что советские войска покинут территорию Чехословакии в течение месяца.

Когда Дин узнал о чехословацких событиях, он немедленно позвонил Винчини, чтобы узнать у него последние новости. Но того уже не было в Риме – он с делегацией компартии Италии улетел в Будапешт на экстренную встречу руководителей европейских компартий. До этого Винчини принимал активное участие в подготовке документов ИКП к предстоящему в конце года Совещанию коммунистических и рабочих партий, однако вторжение войск Варшавского договора в Чехословакию поставило крест на этом мероприятии (во всяком случае, в том году). Собравшиеся в Будапеште лидеры европейских компартий осудили советское вторжение и выпустили гневное коммюнике, где потребовали от Брежнева немедленно вывести из Чехословакии войска. Дин, прочитавший это коммюнике в газете, его не одобрил по изложенным выше причинам.

Не одобрил Дин и своего недавнего кумира Джона Леннона, который из всей четверки «битлз» нравился Дину больше всех, поскольку он находил в его характере много похожих на свои черт: то же бунтарство, к примеру. И взгляды на политику у них одно время были схожие: пару лет назад оба увлекались маоизмом, а потом почти одновременно к нему охладели. Однако летом 68-го дорожки Дина и Леннона разошлись, а поводом к этому стал ввод советских войск в Чехословакию, который Леннон, в отличие от Дина, осудил. Поэтому не случайно, что именно 21 августабританское радио устроило премьеру новой песни Леннона «Революция», которую «битл» написал еще весной во время своей поездки в Индию к Махариши. Песня была своеобразным гимном пацифизма, и в ней давался рецепт ненасильственного изменения мира.

 
Ты говоришь, ты хочешь революции.
Ну что ж, ты знаешь, мы все хотим изменить мир…
Однако если вы толкуете о разрушении,
То знайте – на меня можете не рассчитывать…
 

Сам Дин в те дни тоже не сидел сложа руки и сочинял одну песню за другой. В основном острополитические. Среди них была песня «Вам!», которую Дин написал 16 октябряи посвятил рабочим Италии и других стран.

 
Вы – всего владельцы!
Ваша нынче власть,
Власть – обделать дельце,
Власть – синоним – пасть!..
Вы – владельцы прессы.
Вы – владельцы лжи!
Ваши интересы —
В деньгах, торгаши!
Вы – владельцы армий,
Смерти и войны!
Ваши тюрьмы нами,
Посмотри, полны!
Вы – владельцы хлеба,
Голода и слез!
 
 
К нашим бедам слепы
Те, кто в роскошь врос.
Наши – грязь и сажа,
Наши – боль и труд,
Капиталы ваши
День и ночь растут.
Только все же зря ты
Пыжишься, делец,
Вашим час расплаты
Будет наконец!
Вспомним наши беды
Нашим господам,
Нашею победой
Подавиться – вам!
 

Помимо политики Дина не менее сильно интересовала и культурная жизнь Италии, в частности ситуация в кинематографе. Как и многие левые, Дин выступал против американизации итальянского кино, которая, как уже упоминалось выше, в конце 60-х приобрела угрожающие формы. Голливуд буквально схватил за горло итальянский кинематограф, диктуя ему свои условия: во-первых, поставляя свою продукцию (часто не самого высокого качества), во-вторых, заставляя его работать по своим заказам. На многих киностудиях Италии дело дошло до того, что местных актеров обязывали произносить свои реплики по-английски.

Поскольку итальянские кинофирмы были самым тесным образом связаны с Голливудом, их сложившаяся ситуация нисколько не волновала, а даже наоборот – радовала. Они не видели ничего плохого в этой экспансии и делали все от них зависящее, чтобы она продолжалась и дальше. И на этом поприще совершались весьма показательные жесты. Так, президент голливудского объединения МПАА Джек Валенти был награжден почетным титулом кавалера Итальянской республики, а бывший министр финансов Италии социалист Прети одним росчерком пера подарил семи самым крупным голливудским компаниям 50 миллиардов лир, которые они задолжали итальянскому государству.

Против сложившейся ситуации выступили многие прогрессивные организации Италии, в том числе и компартия. В июле 1968 годаИКП выпустила заявление, которое Дин Рид немедленно поддержал. В этом документе говорилось следующее:

«Коммерциализация кино, гонка за прибылями в сфере производства и проката – следствия логики капиталистической системы, которая видит в кино товар для продажи – ныне усугубляется вмешательством американского капитала, колонизирующего итальянскую кинематографию. Здесь политика и интересы крупных промышленных групп полностью совпадают с интересами американцев…

Коммунистическая партия Италии выступает за создание в сфере кино общего европейского рынка. Однако это будет иметь смысл только в том случае, если в отдельных странах будет покончено со скандальным положением, когда кинопроизводство финансируется американцами и при этом используются государственные средства».

Вскоре после того, как Дин публично высказался в поддержку этого документа, у него произошел любопытный разговор с одним из крупных итальянских кинобоссов из Итальянской ассоциации кинопромышленников (АНИКА). Босс случайно встретил Дина в ресторане киностудии «Чинечитта» и, пригласив его за свой столик, спросил на чистейшем английском:

– Вы, мистер Рид, сами снимаетесь в картинах, которые производятся на американские деньги, и имеете наглость ругать Голливуд?

– Да, вы правы – я снимаюсь в подобного рода фильмах, – согласился Дин. – Но я делаю это вынужденно. Как только представится возможность, я с удовольствием буду сниматься в других картинах. Именно для того, чтобы это произошло, я и подписал заявление ИКП.

– Неужели вы всерьез рассчитываете, что подобными заявлениями можно прекратить экспансию Голливуда в нашу кинопромышленность? – продолжал удивляться кинобосс.

– Если бы я не был в этом уверен, я бы это заявление не поддержал.

– В таком случае вы наивный человек, мистер Рид, – улыбнулся кинобосс. – На сегодняшний день Голливуд является Меккой мирового кинематографа, и тягаться с ним никому не под силу. Да, я согласен, что львиная доля его продукции – это откровенные поделки, но вся соль в том, что эти поделки приводят в восторг миллионы людей. Не будь этого, Голливуд давно бы уже разорился.

– Зачем же так плохо думать о миллионах людей? – теперь уже на устах Дина заиграла лукавая улыбка. – Если им предоставить право выбора, то они, я уверен, сделают его в пользу хорошего кино, а не поделок. Другое дело, что вы им такого права не предоставляете, захламляя кинотеатры второсортной продукцией. И еще: Голливуд хоть и является, как вы выразились, Меккой мирового кинематографа, однако у него не хватит сил и средств, чтобы бороться с объединенным европейским кинематографом. Именно об этом объединении и шла речь в заявлении компартии.

– Общий европейский кинорынок – это еще одна утопия коммунистов, – засмеялся босс. – Эти господа любят провозглашать идеи, которые либо имеют мало общего с действительностью, либо вообще ничего не имеют. Действительность же такова, что большинство людей приходят в кино, чтобы развлекаться, а не загружать свои мозги лишними проблемами. И лучше всех развлекательное кино снимают в Голливуде. Так что выбросьте из головы эти утопические идеи. Человек – это животное: он хочет сытно есть, сладко спать и весело развлекаться. Причем это относится ко всем людям абсолютно: и к тем, кто живет при капитализме, и к тем, кто строит коммунизм.

– У вас что, была возможность в этом убедиться?

– Конечно, ведь не один вы разъезжаете по миру. Я несколько раз бывал в Москве, а также в Праге и Восточном Берлине. И поверьте мне, тамошняя публика точно так же, как и здешняя, хочет смотреть пусть бестолковое, но все-таки красивое и зрелищное голливудское кино. Другое дело, что у них это не всегда получается – власти не разрешают. Но помяните мое слово, американское кино рано или поздно все равно завоюет и эти земли.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно. Капитализм сильнее социализма изначально. Он предоставляет человеку максимум свобод, разрешая ему практически все: от греха до добродетели. Социализм требует от своих адептов только добродетели. Но первородный грех в человеке тоже сидит, его куда девать?

– Однако социализм отметил в прошлом году 50-летие и вроде бы пока еще жив и здоров, – напомнил Дин своему собеседнику известный всему миру факт.

– Это временное явление. Социализм спасла чрезвычайная ситуация. Если брать Советский Союз, то сначала это была Гражданская война, а потом Вторая мировая. Людям было чем заняться – они воевали. А теперь там мирная жизнь вот уже на протяжении двадцати пяти лет. И если в ближайшие пятнадцать-двадцать лет Советский Союз никакой войны вести не будет, он упадет в наши капиталистические руки, как перезревшее яблоко. И тогда голливудские фильмы в нем будут крутить круглосуточно. Почти как у нас.

– Слушая вас, я лишний раз убеждаюсь, что можно ездить в одну и ту же страну, однако смотреть на людей, населяющих ее, разными глазами, – ответил собеседнику Дин. – Не стану скрывать, что в Советском Союзе есть люди, о которых вы мне только что рассказали. Но гораздо больше там других: тех, кто не продаст социализм за ваши капиталистические побрякушки. То, что так легко удалось сделать американцам с индейцами, там не пройдет.

– Еще как пройдет, мистер Рид, – сделав выразительный жест рукой, произнес кинобосс. – Народ ведь как стадо: всегда идет туда, куда его ведут пастухи. А пастухи в Советском Союзе уже наполовину куплены нами. Это же типичная буржуазия, только с партийными билетами. В них уже не осталось ничего от их предшественников – настоящих рыцарей революции. Такая же у них и интеллигенция. А это именно те силы, за которыми и пойдет народ. Ему ведь многого не надо: только хлеба и зрелищ. Насчет хлеба, конечно, могут быть проблемы, а вот зрелищ у него будет в избытке.

– Любопытную версию вы нарисовали, – после некоторой паузы, которая понадобилась, чтобы обдумать услышанное, произнес Дин. – Только у этой версии может быть и другая концовка, о которой вы наверняка не думали.

Кинобосс удивленно вскинул брови, всем видом показывая, что весьма заинтригован словами собеседника. И Дин продолжил:

– Очевидно, вы совершенно незнакомы с марксистско-ленинской теорией, согласно которой капитализм в России непродуктивен. Именно поэтому крахом закончилось его построение в 17-м году. Россия – страна общинного сознания. Коммунисты это поняли и потому до сих пор у власти. Не спорю, что нынешние правители России могут проиграть сражение капитализму. Но это будет временное поражение. Пожив при капитализме, русский народ поймет, что это за чудовище, и расстанется с ним так же решительно, как в 17-м году. Чтобы больше к нему уже не возвращаться. Хорошая концовка?

– Да, любопытная, – соглашаясь, кивнул кинобосс. – Жаль только, что случится она не скоро и мы с вами ее не застанем.

Не менее пристально Дин продолжал следить за событиями и у себя на родине, которая стояла на пороге президентских выборов. Действующий президент Линдон Джонсон окончательно утратил доверие американцев и еще 31 марта 1968 годапублично заявил, что не станет выставлять свою кандидатуру на будущих президентских выборах. Позднее в своих мемуарах Джонсон так охарактеризует свое решение: «Страну раздирали глубокие противоречия, быть может, наиболее глубокие со времен Гражданской войны. Это были противоречия, которые могли уничтожить нас, если им не уделять внимания и не пытаться их разрешить в конечном итоге. Но эти противоречия были таковы, что я был не в силах их устранить. Моя неспособность это сделать и послужила одной из причин, лежавших в основе моего решения от 31 марта уйти с политической арены…»

Однако, выбыв из предвыборной гонки, Джонсон не оставил надежд привести к власти человека из своей, демократической партии. Но он не учел, что американцы были настолько разочарованы последними годами его правления, что не желали голосовать за любого из кандидатов, выступавших под знаменами Джонсона. Поэтому кандидат от демократической партии, вице-президент США Губерт Хэмфри, проиграл выборы республиканцу Ричарду Никсону. 5 ноября 1968 годатот набрал на 500 тысяч голосов больше своего оппонента (за Никсона проголосовали 31 770 237 избирателей, за Хэмфри – 31 270 533, а кандидат от Американской независимой партии Уоллес набрал 9 906 141 голос).

В своих предвыборных речах Никсон обещал американцам много благ как во внутренней политике, так и во внешней. Например, он пообещал протянуть руку дружбы русскому народу, а также китайскому. Никсон заявил: «Лидерам коммунистического мира мы говорим: после эры конфронтации наступило время для эры переговоров… Я верю, что мы должны жить в мире. Я верю, что мы можем жить в мире. Нельзя недооценивать трудности этой задачи. Искусство сохранения мира не так просто, как развязывание войны. Но я горжусь, что я работал в администрации, которая закончила одну войну (в Корее. – Ф. Р.) и в течение восьми лет оберегала нацию от других войн. Такой опыт и такое руководство нужны сегодня Америке…»

В отличие от многих американцев Дин не верил ни одному из кандидатов в президенты, а Никсону в особенности. Ведь тот был уже не потомком фермеров, как его предшественник, а потомком лавочников (его родители владели лавкой в городке Уиттиер). И в то время как миллионы американцев терзались сомнениями относительно того, кому отдать свои голоса – Никсону или Хэмфри, Дин считал, что ни один из них не способен сделать что-то позитивное для своей страны. И вообще в двухпартийной системе Америки Дин давно разочаровался, поскольку обе партии были рождены одним и тем же классом – буржуазией, содержались им и верно служили только ему.

Еще совсем недавно Дин симпатизировал демократам и считал, что они более прогрессивны с точки зрения интересов большинства американцев. Но потом, когда пообщался с левыми в разных странах и почитал книги классиков марксизма-ленинизма, понял, что обе партии США имеют различия в подходах к действительности, но цели у них едины – служить корыстным интересам финансового капитала. А все публичные и закулисные баталии между партиями прежде всего отражают противоречия между финансовыми блоками. Как писал известный политолог Д. Койл в своей книге «Политическая система США»: «В настоящее время две партии стали еще более похожи друг на друга. Их называют иногда двойниками. Американские избиратели чувствуют, что демократы и республиканцы имеют только разных кандидатов, а партии в целом являются лишь организациями для победы на выборах и получения контроля над правительством».

Кстати, во время ноябрьских выборов 1968 годакризис доверия к системе двух партий достиг особой остроты (виной всему была война во Вьетнаме). Это была кампания, в которой активно проявили себя, с одной стороны, движение крайне правого типа во главе с Уоллесом, а с другой – буржуазно-либеральное и прежде всего антивоенное движение, в частности массовое движение молодежи, объединившееся вокруг сенаторов Юджина Маккарти и Роберта Кеннеди (последнего в итоге застрелят накануне выборов). В итоге впервые в истории избирательной системы США третий кандидат – Уоллес – в ходе выборов получил значительное количество голосов, выступая вне рамок двухпартийной системы. Правда, сведущие люди не заблуждались на этот счет, понимая, что таким образом все тот же финансовый капитал создавал себе резерв за пределами системы двух партий. Понимал это и Дин, поэтому в тот день ноября 68-го, когда Америка узнала имя своего нового президента, из-под его пера родился поэтический ответ на это событие – песня «О моя бедная родина!»

 
Народ сам себе напророчил беду
В проклятую осень в проклятом году.
Опомнись, Америка, твой президент
Для мира Земли пожалеет и цент.
О моя бедная родина!
 
 
Для нас, избирателей, выбора нет.
Закатом становится каждый рассвет.
Ушел демократ, изолгавшись, в запас,
Чтоб республиканец обманывал нас.
О моя бедная родина!
 
 
О как он наивен, мой добрый народ,
Чтоб дать всем дельцам от ворот поворот.
У партий в программах различен покрой,
Но стоит одна своей ложью другой.
О моя бедная родина!
 
 
Мы Никсону дали верховную власть.
Теперь он обманом потешится всласть.
Слепит Белый дом штукатуркой вблизи —
От грязных делишек он сам весь в грязи.
О моя бедная родина!
 
 
У нас президентское кресло давно
На откуп акулам из банков дано.
Продажное место, продажная честь,
Продажная правда, продажная лесть.
О моя бедная родина!
 
 
Кумир Уолл-стрита, Бродвея кумир,
Ты – просто букашка, а мир – это мир.
И люди накинут в конце-то концов
Узду на ракетных твоих жеребцов.
Я верю в мир!
 

Не стоит думать, что в те дни Дин был увлечен исключительно одной политикой. Много времени он уделял воспитанию своей крохотной дочери Рамоны, а также продолжал сниматься в кино. Правда, за полтора года своего пребывания в Италии он так и не дождался приглашения от кого-то из прогрессивных режиссеров и продолжал сниматься в коммерческих второразрядных фильмах. Ему было, конечно, обидно, однако поделать с этим он ничего не мог: его типаж красавчика и баловня судьбы отпугивал серьезных режиссеров. Хотя в те дни Дин еще тешил себя мыслью, что когда-нибудь ему удастся сыграть что-то стоящее в итальянском кинематографе. Поэтому он часто повторял в своих интервью, что великий актер Джан Мария Волонте, до того как стать знаменитым, тоже снимался в «спагетти-вестернах». Но здесь Дин лукавил.

Волонте и в самом деле начинал свое восхождение к вершинам славы с вестернов, но это были выдающиеся вестерны. Он играл у Серджио Леоне в «За несколько лишних долларов» и у Дамиано Дамиани в «Золотой пуле». Дин ничем подобным похвастаться не мог. Например, не так давно Волонте снялся в гангстерском боевике Карло Лидзани «Бандиты в Милане», и этот фильм стал настоящей сенсацией итальянского проката 1968 года. Под впечатлением этой картины Дин в том же году тоже дал свое согласие на участие в гангстерском боевике. Но это было кино другого уровня – ниже «Бандитов в Милане». Фильм был испано-итальянским и назывался «Банда трех хризантем». Режиссером его был Игнацио Игуино, а среди партнеров Дина (он играл гангстера по имени Оуэн) значились актеры Даниэль Мартин, Фернандо Санчо, Криста Нелл, Паола Барбара, Лина Каналейес и др.

Еще одним фильмом, в котором Дин согласился сниматься в том же 68-м, была мелодрама Серджио Пасторе «Тайный дневник Фанни», где он играл небольшую роль возлюбленного главной героини Мишеля.

Много позже Дин так объяснит свою итальянскую киноодиссею: «Я никогда не снимался в фильмах, которые пропагандировали бы аморальные и антигуманные идеи. Поэтому я и сейчас не отказываюсь от тех лент, которые делал в Италии. Далеко не каждый фильм становится произведением большого искусства, не каждый его создатель ставит перед собой большие задачи. Должны делаться и просто фильмы для удовольствия. Если бы тогда мне предложили участвовать в съемках картин, назначение которых отвечало бы моим политическим убеждениям, я, конечно, не ответил бы отказом. Но, увы, нельзя утверждать, что итальянское кино шестидесятых годов характеризуется лишь лентами, которые по праву называют шедеврами. Такие картины в количественном отношении лишь исключение по сравнению с той обильной кинопродукцией, которую изготавливают на киностудии „Чинечитта“. И это потому, что такие режиссеры, как Висконти или Феллини, редко находят продюсеров, готовых вложить деньги в критический социальный фильм, а у них самих нечасто есть деньги для осуществления своих творческих планов. Поэтому многие прогрессивные итальянские режиссеры могут позволить себе делать лишь развлекательные фильмы, таковы уж законы капиталистического кинопроизводства…

В итальянской кинопромышленности, да и, конечно, не только в итальянской, было и остается явное классовое различие: на одной стороне баррикад предприниматель от кино, на другой – работники киноискусства; и это обстоятельство ни в коей мере не затушевывается тем фактом, что некоторые звезды получают миллионные гонорары.

Другое дело, что положение такого актера куда более благоприятно, чем положение рабочего. За счет своей популярности он может активнее отстаивать свои права: ведь любого рабочего можно без труда заменить другим, вон их сколько за воротами кинофабрики. Но многие работники итальянского кино придерживаются прогрессивных убеждений. Среди них немало людей, симпатизирующих коммунистической партии, или даже ее членов. Это люди, чуткие к социальным запросам трудящихся и готовые поддержать их требования.

Работая в Италии, и я старался помочь рабочим».

Говоря так, Дин не лукавил: он в самом деле вел себя с техническим персоналом съемочных коллективов, где ему доводилось работать, не как зазнавшаяся звезда, а как вполне обычный человек. За что, собственно, и снискал себе уважение среди техперсонала. Зная о левых взглядах Дина, те частенько приходили к нему за советом или просто чтобы узнать его мнение по тем или иным проблемам итальянской и мировой политики. А однажды Дин помог рабочим выбить их долги у известного кинопродюсера.

Эта история случилась во время съемок фильма «Банда трех хризантем». Натурные съемки проходили в Сорренто, и Дин был поглощен ими всецело. Поскольку он привык работать без каскадеров, многочисленные трюки он выполнял сам: лазил по пожарной лестнице на крышу дома, дрался, перепрыгивал через высоченные заборы, гонял на автомобиле. А после съемок, возвращаясь в гостиницу, замертво падал на свою кровать и отсыпался. Ни на что другое сил у него уже не хватало. Но вот однажды ему пришлось пренебречь отдыхом ради того, чтобы помочь монтажерам декораций с киностудии.

Те заявились к нему поздним вечером (а было их шесть человек) и на смеси итальянского и английского языков принялись излагать суть своей проблемы. Но поскольку они были возбуждены и никак не могли толком объяснить, что они хотят, Дин поначалу ничего не понял. Поэтому, чтобы не тратить времени впустую, он усадил своих незваных гостей на диван и попросил выступить кого-то одного, кто хорошо владеет английским. Этим человеком оказался убеленный сединами мужчина в ковбойской рубахе навыпуск. Он назвался Джузеппе и достаточно связно объяснил Дину суть проблемы. Оказалось, что все дело в деньгах, которые продюсер фильма Кризанте не хочет выплачивать монтажерам, поскольку, по его словам, его счет в банке исчерпан.

– Как, и вам он тоже говорил о своем исчерпанном банковском счете? – удивился Дин, когда Джузеппе замолчал.

Услышав это, гости с удивлением воззрились на Дина. А тот улыбнулся и пояснил:

– Некоторое время назад Кризанте и мне не хотел платить гонорар, уверяя меня, что его банковский счет пуст. Но я в итоге заставил его заплатить.

– Вот видите, мистер Рид, значит, мы не зря к вам пришли, – радостно всплеснул руками Джузеппе. – Если вам удалось выбить деньги у этого сквалыги Кризанте, значит, вы и нам сможете помочь.

– Помочь я вам, конечно, готов, но пока с трудом представляю себе, как это будет выглядеть, – развел руками Дин. – Идти к Кризанте и напролом просить у него денег – ход малопродуктивный. Мне он заплатил понятно почему: я актер, и без меня съемки грозят остановиться. Но вас он легко может заменить на других работников.

– Значит, наша ситуация безнадежная? – с горечью в голосе спросил по-английски другой гость – парень в цветастой рубахе апаш.

– Я этого не говорил, – покачал головой Дин. – Просто надо подумать, какой путь избрать.

Дин на какое-то время задумался, а чтобы ему никто не мешал, отошел к окну, из которого открывался вид на вечернюю площадь. Огни неоновых реклам освещали площадь как днем, и Дину прекрасно было видно, как две уличные проститутки пытались заарканить в свои сети припозднившихся клиентов близлежащего кафе. Чуть поодаль, на противоположной стороне площади, Дин увидел огромный плакат нового фильма из разряда криминальных – «Как украсть английскую корону». Дин несколько раз прочитал это название, после чего его внезапно осенило. Он повернулся к своим гостям и спросил:

– Кто-нибудь видел фильм «Как украсть английскую корону»?

– Я видел, – ответил парень в рубашке апаш.

– Ну и как? – поинтересовался Дин.

– Муть, – коротко ответил парень. – Так что идти не советую.

– Я и не собираюсь, – засмеялся Дин. – Просто эта муть помогла мне придумать, как обмануть Кризанте.

– И как же? – почти в один голос спросили Джузеппе и парень в апаше, которые единственные хорошо понимали английскую речь Дина.

– Мы украдем, только не английскую корону, а меня, – ответил Дин, после чего стал наблюдать за эффектом, произведенным его словами.

Эффект был ошеломляющим только для двух человек: Джузеппе и парня в апаше, поскольку остальные гости сказанное Дином не поняли и сидели на своих местах с каменными лицами. Но когда Джузеппе и им перевел смысл сказанных Дином слов, те тоже воззрились на него с удивлением. Выдержав паузу, Дин продолжил:

– Поскольку мое отсутствие на съемочной площадке грозит простоем и убытками для Кризанте, меня следует похитить и потребовать от продюсера-сквалыги выкуп. Этот выкуп и будет вашей зарплатой.

– А кто вас похитит? – продолжал недоумевать парень в апаше.

– Да никто меня не похитит, – засмеялся Дин. – Мы разыграем похищение перед Кризанте. А на самом деле я спрячусь с вами где-нибудь и по телефону объясню ему, что похищен.

– А если он заявит в полицию? – подал голос Джузеппе.

– Не заявит, поскольку мы объясним ему, что похитители могут так отделать похищенного, что тот надолго попадет в больницу. А это грозит Кризанте огромными убытками в силу простоя. Поскольку сумма его долга не столь уж и велика, я думаю, что он предпочтет выплатить его, а не заявлять в полицию.

Сказав это, Дин вновь воззрился на гостей, ожидая реакции на свои слова. Ему казалось, что план им придуман великолепный и у его гостей просто не может быть против него никаких возражений. Так оно и вышло. После того как слова Дина были переведены всем присутствующим, Джузеппе первым поднялся со своего места и, подойдя к Дину, протянул ему свою ладонь для рукопожатия.

– Ваш план нас полностью устраивает, – сказал Джузеппе. – И уверяю вас, мистер Рид, что в наших руках вы будете самым свободным в мире заложником.

Ответом на эти слова Джузеппе стал громкий смех Дина.

Как и предполагал Дин, операция «Похищение» прошла блестяще. Вместе с «похитителями» Дин уехал в один из городков под Сорренто, и оттуда они позвонили Кризанте. Тот и в самом деле поначалу хотел заявить о похищении в полицию, но один из «похитителей» предупредил его, что лучше этого не делать – может пострадать похищенный. Об этом же продюсера попросил и Дин, который в коротком телефонном разговоре объяснил, что пока с ним обходятся нормально, но он не гарантирует, что так будет продолжаться вечно. «Эти люди настоящие гангстеры», – произнес Дин в заключение разговора. Эта фраза решила исход дела. Кризанте хотя и догадывался, кто может стоять за этим похищением, однако не исключал и того, что возмущенные рабочие студии могут нанять для выбивания своего долга настоящих гангстеров. Поэтому вынужден был согласиться с их условиями. В итоге спустя час деньги были переведены на указанный счет, а спустя еще несколько часов Дин благополучно вернулся в Сорренто. Увидев его, Кризанте пришел в состояние шока: Дин был так пьян, что еле стоял на ногах. Но даже в таком состоянии он не утратил присущего ему чувства юмора.

– Я отмечал свое благополучное освобождение из лап похитителей, – сказал Дин и гордо прошествовал мимо продюсера в свой гостиничный номер.

После чехословацких событий в Компартии Италии произошел раскол: часть коммунистов решительно осудила действия Москвы, другая заняла умеренную позицию, считая, что произошедшего уже не изменить и необходимо находить общий язык с Москвой. Винчини поначалу поддерживал первых, но затем изменил свою позицию. На этот шаг его подвигли события начала 1969 года, когда внутри Компартии случился скандал с журналом «Манифесто», созданным группой людей, среди которых были несколько членов ЦК КПИ (например, Россана Россанда). Журнал носил откровенно антисоветский характер и призывал чуть ли не к разрыву с Москвой и грозил серьезными проблемами руководству ИКП. И хотя в этом руководстве у журнала были свои сторонники (например, Энрико Берлингуэр), ИКП во главе с ее председателем Луиджи Лонго выступило против журнала и исключила всех его создателей из партийных рядов. Москва встретила это решение с одобрением. И в начале февраляделегировало на XII съезд ИКП заведующего Международным отделом ЦК КПСС Бориса Пономарева. Съезд произвел на последнего двоякое впечатление (на нем заместителем Лонго был избран Берлингуэр, к которому в Москве было не самое лучшее отношение), однако общий итог форума обнадеживал: руководство ИКП согласилось принять участие в Совещании коммунистических и рабочих партий в Москве, которое намечалось на лето этого года.

Спустя почти две недели после закрытия съезда – 27–28 февраля– в Италию с официальным визитом прилетел новый президент США Ричард Никсон. Сделано это было не случайно. В своей европейской политике американцы уделяли большое внимание Италии и чутко держали руку на пульсе ее внешней и внутренней политики. В последние годы правления Джонсона отношения Белого дома с этой страной были напряженными (Италия даже отказалась помогать США военной силой в войне во Вьетнаме и ограничилась лишь посылкой туда небольшой группы специалистов), поэтому новый президент рассчитывал устранить эту напряженность. К тому же Белый дом чрезвычайно беспокоило «полевение» Италии, когда объединенный блок коммунистов и социалистов набирал все большую популярность в стране и в перспективе грозил отстранить от власти христиан-демократов (ХДП как партия крупной буржуазии возникла в 1942 году во многом благодаря финансовой поддержке американцев).